Текст книги "От «Кон-Тики» до «Ра»"

Автор книги: Тур Хейердал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

От составителя

В чем разница между плаваниями. «Кон-Тики» и «Ра»?

Такой вопрос задавали Туру Хейердалу, когда он вместе с экипажем папирусной лодки осенью 1969 года приехал в СССР и рассказывал о своем новом смелом эксперименте.

В ответ ученый говорил о принципиальном различии между грубым, примитивным плотом и совершенной конструкцией папирусной ладьи. О том, что древние папирусные лодки плохо изучены, очень много пришлось делать ощупью, наугад – отсюда промахи при строительстве. Сравнивал он и погоду: плавание на «Кон-Тики» швед Бенгт-Даниельсон называет лучшим отпуском в своей жизни, а экипаж «Ра» немало помучился из-за капризов ветра и волн.

Но главное, подчеркивал Тур Хейердал: «На „Кон-Тики“ я вышел в океан, чтобы проверить сложившуюся у меня гипотезу о заселении Полинезии, а перед экспедицией „Ра“ у меня не было готовой гипотезы о переселении из Старого Света в Новый через Атлантический океан».

В самом деле, после десятилетних кропотливых исследований, которые предшествовали экспедиции «Кон-Тики», Тур Хейердал очень обстоятельно сформулировал свой взгляд на то, как заселялся островной мир Полинезии в Тихом океане. Но никто не хотел верить, что аборигены Южной Америки были мореплавателями, и тогда он в 1947 году воссоздал и испытал на деле древний плот. Правда, один успешный дрейф не решал вопроса. И после «Кон-Тики» мы видим в 1953 году экспедицию на Галапагосские острова, в 1955–1956 годах на остров Пасхи и другие острова Восточной Полинезии. Что ни год – поездки в разные страны, работа в музеях, изучение литературы. Гипотеза Хейердала вызвала жаркие споры, и он упорно продолжал собирать материал в различных областях науки. О своих исследованиях он рассказывал не только в популярных книгах – «В поисках рая», «Экспедиция „Кон-Тики“», «Аку-аку», но и в статьях (например, сборник «Приключения одной теории», который мы рекомендуем всем, кто хочет лучше разобраться в научной проблеме, занимающей Хейердала), и в обширных монографиях: «Американские индейцы в Тихом океане» и два тома отчета об экспедиции в Восточную Полинезию. Дискуссия продолжается, но заслуга норвежского ученого уже в том, что он чрезвычайно оживил исследовательскую работу этнологов и археологов в Полинезии и Южной Америке, на тысячу лет назад отодвинул датировку заселения острова Пасхи, пополнил багаж тихоокеанистов многими совсем новыми фактами.

Конечно, экспедиции «Ра» тоже предшествовала долгая и тщательная подготовка, – по сути дела, она продолжает тридцатилетнюю работу Тура Хейердала, но в этот раз ставился более узкий вопрос. Правда, такой, который может стать ключом для решения обширной проблемы! Вызовом послужило то, что происходило на конгрессе американистов в 1966 году, где Тура Хейердала попросили руководить симпозиумом о доколумбовых связях с Новым Светом.

Когда зашла речь об Атлантике, всплыл хорошо знакомый капитану «Кон-Тики» довод, будто океан был непреодолимым барьером для древних. Большой разрыв во времени не позволяет сопоставлять культуры, скажем, древних египтян и ольмеков. Но ведь от берегов Африки до Центральной Америки идут течения, дуют попутные ветры, и в Средиземноморье уже в глубокой древности были надежные суда, – значит, в принципе отрицать возможность каких-либо связей через Атлантический океан неверно. И ученый понял, что пришла пора ставить новый эксперимент. Если отпадет довод о барьере, придется, быть может, иначе взглянуть на многие вопросы, по-другому оценить накопленный специалистами материал.

Трудно придумать более романтический и дерзкий опыт: выйти в океан на лодке из папируса! Но в основе и теперь лежала не просто глубокая вера в древнего человека, его ум и руки, а долгая исследовательская работа и серьезнейшая практическая подготовка.

И на этот раз, как перед экспедицией «Кон-Тики», нашлось вдоволь и ученых скептиков, и просто маловеров, пророчивших скорую гибель лодке и экипажу. Но отважное сердце и пытливый ум исследователя победили.

Плот «Кон-Тики» стал научным понятием, после его плавания ученым пришлось пересмотреть свой взгляд на контакты древних народов через Тихий океан. Научным понятием стала и папирусная лодка «Ра»: теперь нельзя с порога отвергать вероятность древних плаваний из Африки в Америку.

Мы предлагаем читателю очень разные материалы, по которым можно судить о работах Тура Хейердала и в Тихом океане, и в Атлантике, можно проследить естественную связь между «Кон-Тики» и «Ра». На первом месте – его научная статья, напечатанная в 1966 году. В ней – теоретическая база многолетних исследований, обоснование взглядов, полемика с видными учеными – этнографами, историками. И программа на будущее: читая о камышовой лодке, теперь мы сразу видим, как закономерно складывался замысел нового научного эксперимента.

Вторая статья, написанная Туром Хейердалом для газеты в 1969 году, показывает нам ту же лодку крупным планом, замысел начинает воплощаться в жизнь.

И наконец папирусная ладья «Ра» в океане, и мы читаем репортаж с ее борта. Скупой рассказ о необычном научном опыте. А также о другом эксперименте: сын беспокойного времени, Тур Хейердал захотел показать миру, что люди самых разных национальностей и убеждений могут вместе делать трудное и ответственное дело.

Итог подводит историк и философ В. М. Бахта, хорошо знающий вопросы, которые занимают норвежского ученого, и его труды.

А впрочем, подводить итог рано! Экспедиция на бальсовом плоту «Кон-Тики» оказалась трамплином для новых интереснейших исследований, и тихоокеанистам сразу прибавилось работы. Так и экспедиция на папирусной лодке «Ра» – только начало. Будут и новые плавания, и другие увлекательные дела [1]1
  Новая экспедиция Тура Хейердала состоялась уже в 1970 году. 17 мая из Сафи вышла в Атлантический океан папирусная лодка «Ра-2». Через 57 дней, пройдя около 6300 километров, она причалила в Бриджтауне на острове Барбадос. Теперь можно считать окончательно доказанным, что папирус позволял вязать настоящие мореходные суда, а течение и ветры могли донести лодки древних из Африки в Америку. В отличие от первой «Ра» вторую лодку вязали приглашенные Туром Хейердалом индейцы с озера Титикака в Южной Америке. Они работали в Сафи, следуя своим образцам, и вязка оказалась очень прочной, узлы выдержали до самого конца. Крепче было и дерево для весел. И все же штормовые волны причинили немало бед. Тем не менее плавание закончилось удачно. Все восемь членов экспедиции благополучно прибыли к финишу; шесть участников были те же, что в 1969 году: Тур Хейердал, Сантьяго Хеновес, Норман Бейкер, Карло Маури, Жорж Сориал, Юрий Сенкевич. Вместо Абдуллы Джибрина пошел марокканец Мадани, восьмым взяли японского кинооператора Кей Охара. Что будет дальше? Во-первых, надо надеяться, что научный эксперимент Тура Хейердала еще больше оживит работу археологов в Центральной и Южной Америке. И во-вторых… Наверное, никто не удивится, если станет известно, что Тур Хейердал или кто-либо из его сподвижников собирается пройти на камышовой лодке, связанной индейцами, из Южной Америки через Тихий океан на остров Пасхи. Конечно, это лишь догадка, но от смелого исследователя естественно ждать новых увлекательных дел.


[Закрыть]

Л. Жданов

Тур Хейердал
Трансокеанские плавания: изоляционизм, диффузионизм или нечто среднее?

Когда между двумя сторонами идет такой долгий и жаркий спор, как между диффузионистами и изоляционистами в американской антропологической науке, обязаны ли мы выбирать одно из двух и делать вывод, что один лагерь прав, а другой ошибается? Разве не может быть, что обе стороны, подходя к аргументам противника как к неделимому целому, которое надлежит либо всецело принять, либо полностью отвергнуть, при атом закрывают глаза на ценные суждения? Всякий, кто наблюдал горячие схватки этих двух лагерей в последние десятилетия (и тем более тот, кто вольно или невольно оказывался вовлеченным в них), неизбежно должен был заметить, что оба они включают людей, глубоко убежденных в правоте своих взглядов и, в силу своего положения в науке, вполне заслуживающих серьезного внимания.

Не место здесь перечислять ученых нашего столетия, которые спорили или по-прежнему спорят, был ли Колумб первым мореплавателем, достигшим Нового Света. Хорошо известно, что представители венской школы отстаивали диффузию с переносом элементов культуры, а все более широкий круг английских и американских антропологов разделял взгляд Бастиана о психическом единстве человечества, утверждая, что культурные аналогии объясняются независимым параллельным развитием. И если диффузионисты продолжали напирать на примечательные сходные черты культур Старого и Нового Света, то их противники – независимые эволюционисты или изоляционисты – отказывались видеть в этих чертах веское свидетельство контактов, настаивая на том, что творческий ум человека, естественно, должен был одинаково отзываться на требования аналогичной среды по обе стороны географического барьера.

Лет двадцать назад большинство современных исследователей, особенно англо-американских и скандинавских, восприняв изоляционистскую точку зрения, в один голос отвергали весь ряд убедительных подчас доводов в пользу трансокеанских связей, включающих тропическую и умеренную зоны Нового Света. Такие изобретения и обычаи, как письмо, поклонение солнцу, календарь, употребление нуля, иерархия, женитьба правителей на сестрах, строительство пирамид, ковка металла, глиняный кирпич-сырец, прокладка дорог, мумификация, керамика, специфические изображения животных, игра «патоли», ткачество с культивацией хлопка и пряжением, весы с разновесами, лук и стрелы, духовое «ружье», праща, трепанация черепа, удлинение ушей, татуировка и т. д., – до всего этого можно было додуматься независимо в разных местах, а потому эти черты не принимались как доказательство трансатлантического или транспацифического влияния. И после, стоило диффузионистам выдвинуть какой-нибудь новый пример параллелей между Старым и Новым Светом, говорящий, на их взгляд, о контактах, как этот аргумент тотчас объявлялся неподтвержденным и автоматически предавался забвению.

И все же попытки обосновать культурный контакт через океан не прекращались, а с недавних пор их можно наблюдать в самой Америке, где многие годы диффузионизм встречал особенно сильный отпор. Родилось опасение, как бы маятник не качнулся обратно, как бы на смену доктринерскому изоляционизму не пришел крайний диффузионизм. Стремясь остановить этот процесс, Дж. Роу выступил с полной полемического задора статьей «Диффузионизм и археология». По выражению Роу, диффузионизм – живучий сорняк, который пробрался через ограды этнологических угодий и начинает заражать археологию. Он добавляет: «На собраниях археологов теперь мы слышим все более настойчивые утверждения, будто культура Месоамерики вышла из Китая или Юго-Восточной Азии, древняя культура Эквадора – из Японии, культура Лесной Зоны – из Сибири, перуанская культура – из Месоамерики и так далее».

Почему же все-таки маятник грозит качнуться в другую сторону? Тут могут быть два объяснения: то ли доводы диффузионистов все больше начинают убеждать исследователей, то ли аргументы изоляционистов уже не кажутся такими вескими. Второй ответ можно принять, если Роу прав, отрицательно оценивая доказательства диффузионистов, Ведь если свидетельства диффузии сами по себе неосновательны, остается объяснить успехи диффузионистов тем, что поборники изоляционизма неспособны убедить других в неоспоримой верности своих взглядов!

Недавно опубликованная статья Д. Фрэзера «Теоретические посылки спора о диффузии через Тихий океан» ясно показывает, что наличные свидетельства толкуются без единого теоретического подхода. Мы видим: чт о одному исследователю кажется убедительным доказательством диффузии, в глазах другого выглядит как раз наоборот. Азиатскую игру «пахиси» и схожую с ней американскую «патоли» диффузионисты считают подтверждением своей правоты, а независимые эволюционисты – своей. Один лагерь заявляет, что была связь, раз есть формальное сходство, и надо эту связь искать; другой лагерь возражает, что связь исключена из-за расстояния и сопутствующих обстоятельств, а значит, игра эта – яркий пример независимого творчества. Точно так же (и об этом напоминает Фрэзер). Нурденшёльд полагал металлургию Нового Света самым веским доказательством независимого изобретения, а Хейне-Гельдерн эту же металлургию связывает с влиянием культуры донсон и считает неоспоримым свидетельством диффузии через Тихий океан из Юго-Восточной Азии.

Все более очевидно, что независимые изобретения были, и столь же очевидно, что утверждения рьяных поборников изоляционизма, которые только ими объясняют культурные параллели, – .лишь рабочая гипотеза, нуждающаяся в доказательстве. Несомненно, достижения антропологических наук за последние десятилетия исключают возрождение старой теории о переносе элементов культуры в ее первичной, крайней форме. Но чтобы маятник остановился как можно ближе к нынешнему положению, нужны более веские доводы против возможности отдельных плаваний через океан до Колумба. Обе спорящие стороны должны быть осторожны и предельно беспристрастны.

Изоляционистам следует не только опровергать доводы диффузионистов, но не менее энергично искать позитивные свидетельства в пользу своих собственных взглядов. Основное бремя доказательств ложится на диффузионистов, но ведь не все целиком. И пока одна из сторон не доказала свою правоту, неизбежно будет продолжаться научный спор.

Как уже говорилось, подавляющее большинство современных исследователей в последние годы как будто предпочитают более осторожный, средний курс. Не склоняясь ни к одной из двух крайних доктрин, они признают, что морские течения могли принести в Америку или из Америки отдельные суда с людьми, однако это вовсе не означает широкой миграции. Мне кажется, исследователей, которые, опираясь на лично ими обнаруженные данные, отстаивают возможность случайных дрейфов, оппоненты неверно клеймят диффузионистами. Если археолог нашел в Эквадоре необычную керамику, заставляющую его допустить возможность случайного контакта через океан (с течением Куросио и другими), он должен быть готов к возражениям, но объявлять его за это диффузионистом нет причин. Добыть и обнародовать археологические свидетельства того, что в доколумбово время на Ньюфаундленде жили норманны, – тоже не диффузионизм. И мне непонятно, с какой стати объявляют диффузионистской гипотезу о плавании за 2 тысячи миль из Южной Америки на остров Пасхи, хотя никто не применяет этот термин для гипотезы о плаваниях на тот же остров Пасхи за 10 тысяч миль из Азии, к тому же против ветров и течений.

Я бы назвал диффузионистомтого, кто все культурные параллели предпочитает объяснять контактами, а изоляционистомтого, кто догматически считает, что омывающие Америку океаны оставались непреодоленными до 1492 г. И тогда получается, что изоляционисты в своем несомненно полезном стремлении показать пороки диффузионизма порой проявляли такое рвение, что (опять-таки, выражаясь словами Роу) выплескивали с водой ребенка.

Можно согласиться, что большинство теорий трансокеанского контакта не могут противопоставить строгой критике убедительных доказательств. Ну, а если так же строго рассмотреть свидетельства изоляционистов? Сама природа вопроса такова, что в пользу изоляции можно привести только негативные аргументы, отмечая отсутствие элементов, которые должны бы присутствовать, если была трансокеанская связь. Вот почему, как только выяснилось, что этнологические аналогии не могут служить вескими доводами в дискуссиях, начала возрастать роль генетических свидетельств. Попал ли сам человек в Америку пешком или через море, на него это не должно было повлиять, а вот его культурные растения не выдержали бы путешествия по арктическому сухопутному маршруту. Поэтому с начала нашего столетия в рассуждения антропологов все больше стала вторгаться этноботаника. Вскоре она превратилась в одну из главных пружин движения к изоляционистским взглядам. Два крупных ботаника сыграли здесь важную роль: первый, Альфонс де Кандоль, косвенно, зато второй, Э. Д. Меррилл, непосредственно участвовав в дискуссиях антропологов. В своем основополагающем труде «Происхождение культурных растений» де Кандоль пришел к такому выводу: «В истории культурных растений я не нашел ни одного указания на связи между народами Старого и Нового Света до открытия Америки Колумбом». Этот вывод стал важнейшим генетическим аргументом в дискуссиях антропологов. Если кто-то до Колумба плавал между Старым Светом и Новым Светом, почему ни одна из зерновых культур Старого Света не попала в древнюю Мексику или Перу, и почему американская культура не проникла на другие материки?

Меррилл воспринял взгляды де Кандоля, но пошел еще дальше? Если де Кандоль ограничился осторожным заключением, что доступные ему данные из растительного мира не указывают на контакты между Старым Светом и древней Америкой, то для Меррилла отсутствие ботанических данных было доказательством того, что великие океаны, омывающие тропическую и умеренные зоны Нового Света, служили непроницаемым барьером для доисторических плаваний. До недавних пор Меррилл, автор многочисленных страстных этноботанических трудов, оставался одним из виднейших поборников доктринерского изоляционизма. Его учение отвечало главной тенденции тогдашней этнологии и прочно завладело умами ведущих антропологов.

В основе далеко не убедительной негативной аргументации Меррилла лежал тезис об отсутствии по обе стороны океана культурных растений общего происхождения. Найдись хоть одно растение, не подчиняющееся этому правилу, – и весь довод утратил бы цену, больше того: оно дало бы повод склониться к противоположному заключению. Среди нового поколения ботаников росло число сторонников другой точки зрения, они постепенно набирали исторические, археологические и генетические свидетельства того, что на самом деле через омывающие Америку тропические воды древними мореплавателями были перенесены культурные растения. Вплоть до 1946 года Меррилл упорно старался сохранить целость своей «бочки». Но затем ему пришлось поступиться одной «клепкой». Он писал о мореплавателях-аборигенах из Нового Света: «…они ввезли в Полинезию одно важное пищевое растение американского происхождения – батат – и распространили его от Гавайских островов до Новой Зеландии… задолго до появления европейцев в Тихом океане». Через восемь лет Меррилл дополнил свой список растений, подтверждающих плавания между Америкой и Полинезией в доколумбово время, тыквой, американским хлопком, кокосовым орехом и бананом. Теперь он говорил: «Было бы глупо утверждать, что до Магеллана же было никаких сообщений через Тихий океан…».

Признав факты диффузии, Меррилл распростился с изоляционистскими взглядами, однако от этого вовсе не стал диффузионистом. Хоть и можно сказать, что он породил изоляционизм в американской этноботанике, под конец он избрал средний курс и в своем последнем труде написал: «Приходится согласиться, что случайные контакты время от времени возникали между народами Полинезии и Америки, и даже между американскими индейцами и жителями островов Восточной Полинезии, но конечно не было никаких „тихоокеанских гонок“ ни в том, ни в другом направлении».

Затем крупнейший знаток флоры острова Пасхи, К. Скотсберг, показал, что единственные на острове водные растения, а именно камыш тотора (главный местный строительный материал) и политонум (лекарственное), очевидно, были доставлены на остров аборигенами из Южной Америки, которые посадили их корневища в пресных кратерных озерах. Исторически известно, что главной пищей пасхальцев был американский батат, а в числе даров, врученных первым европейским гостям, был американский чилийский перец. Много других культурных, растений, к распространению которых европейцы непричастны, – а значит, земледельцы. Нового Света участвовали в трансокеанских плаваниях: – названы современными ботаниками и специалистами по географии растений, такими, как. О. Кук, Ф. Браун, К. Зауэр, Дж. Зауэр, Дж. Картер, Дж. Хатчинсон, Р. Силоу, С. Стефенс, К. Стонор и Э. Андерсон. И в строй входят все новые ботанические свидетельства. В итоге составленный ботаниками список полезных растений, принесенных аборигенами из Америки в Полинезию, теперь включает: батат, линтерный 26-хромосомный хлопок Нового Света, камыш тотора, тыкву, кокосовый орех, папайю, чилийский перец, полигонум, американский ананас, томат, ямс, ямсовые бобы, канавалию, гибискус, Cyperus vegetus, Lycium carolinianum), appopym, Triumfetta semitriloba, Argemone, Aristida subspleata, Ageratum conyzoldes и Heliconia bihai. Кроме этих американских видов, вошедших в хозяйство островитян-аборигенов, в Полинезию еще до европейских плаваний попали также американские сорняки, которые могли быть случайно занесены вместе с полезными растениями. Хотя многие ботаники считают, что кокосовый орех скорее был доставлен аборигенами Юго-Восточной Азии в Месоамерику, чем наоборот, и хотя иные из перечисленных видов не обязательно были доставлены древними мореплавателями, этих фактов довольно, чтобы показать, что ботаника никак не подтверждает теории об изоляции древней Америки от Полинезии.

Против этих позитивных свидетельств контакта изоляционисты выдвигают аргумент, что-де кукуруза, главная зерновая культура древней Америки, до прибытия европейцев не возделывалась за пределами материка, даже в близлежащей Полинезии. Почему-то многих привлекает этот аргумент, но вескость его подрывается одним историческим фактом. Первыми европейцами, которые достигли Полинезии, были члены экспедиции Менданьи. Выйдя из Перу в 1595 году, они открыли Маркизские острова, где, как они сами записали, «посадили кукурузу в присутствии туземцев». Но когда на тот же архипелаг прибыли следующие гости, они там кукурузы не нашли, вообще не обнаружили никаких следов экспедиции Менданьи, однако же никто не заключит из этого, что Менданья не дошел до Полинезии.

И по сей день в ближайшей к Америке части Полинезии, где первые европейские мореплаватели нашли батат, американский хлопчатник, томат и полудикий ананас, кукуруза не растет. Можно представить себе много причин, почему кукуруза не сопутствовала батату в его успешном распространении в Полинезии: несчастные случаи на море, неподходящая почва, большие практические преимущества корнеплодов в новой тропической среде, известные полинезийские традиции возделывания корнеплодов и плодовых деревьев и т. д. Хотя в Полинезии нет кукурузы, кое-кто убежден, что она достигла континентальной Азии до того, как в переносе могли принять участие европейцы. О морской стороне дела скажу только, что воды, омывающие берега Мексики, через несколько недель, пройдя свободные от островов широкие ворота в Тихом океане, вливаются в Филиппинское море. Как бы то ни было, кукуруза не может служить веским доводом того, что не было плаваний американских аборигенов в Тихом океане.

Много раз указывалось, что против транстихоокеанских плаваний из Юго-Восточной Азии говорит отсутствие в Новом Свете риса главной пищевой культуры области, включающей Индонезийский архипелаг. Но можно ли считать весомым аргумент, если те же авторы забывают, что рис не возделывался нигде в Полинезии, пока его туда не завезли европейцы? Надо либо вовсе исключить рис из спора, либо быть последовательным и заявить, что мореплаватели из Азии не ходили в океан дальше Малайской области, исключая Марианские острова, – ведь здесь проходит рубеж распространения в древности риса в Тихом океане. И вообще, считать отсутствие какой-либо азиатской зерновой культуры в Америке аргументом против заморских контактов нельзя, не распространив это рассуждение также на острова Полинезии. Кстати, ботаника не нашла в Полинезии ни одного культурного растения, появление которого невозможно объяснить контактом либо с соседней Меланезией, либо с американским континентом. Можно ли обходить молчанием полное отсутствие риса и других азиатских зерновых в Полинезии – и в то же время использовать их отсутствие в Америке как важнейший аргумент против возможности плаваний через океан из Азии?

Если посмотреть, сколько полезных растений могут быть доказательством плаваний аборигенов Америки в Полинезию, то число растений, указывающих на плавания в тех же водах в противоположном направлении, очень мало. Возможно, причина в том, что идти по ветру из Америки куда проще, чем с островов в Америку. А может быть, исконная флора полинезийских островов, в отличие от тропической Америки, просто была чрезвычайно бедна полезными видами, пока постепенно не пополнилась привозом из прилегающих областей.

Теперь общепризнано, что Cocos nucifera тем или иным путем распространился между тропической Америкой и Юго-Восточной Азией при помощи человека до прихода европейцев, и, вероятно, что источником была Америка, где находили все родственные виды Cocos. Получается, что банан Musa paradisiaca как будто единственное культурное растение, намеренно доставленное с островов в Америку в доколумбово время. Спор о распространении банана служит превосходным примером неосмотрительной попытки выплеснуть ребенка вместе с водой. Хронисты второй половины XVI века считали банан Musa paradisiaca уроженцем Америки, где его встречали от Ялиско в Мексике до южного приморья Бразилии. Инка Гарсилассо де ла Вега, Патер Акоста, Патер Монтесинос и Гуаман Пома единодушно подчеркивали, что банан разводили в Перу до конкисты. Много позднее Виттмак и Кук обращали внимание на примечательный ботанический факт, что в числе пищевых растений древних перуанцев был род Musa, а это несомненный признак заморских связей до Колумба. Казалось бы, трудно оспаривать и отвергать единое мнение хронистов, современников завоевания европейцами Перу, однако Меррилл полагал, что все они заблуждались насчет банана. Он заявил: «…вернее всего, его первоначально доставили португальцы через острова Зеленого Мыса».

Широко распространилась гипотеза, будто Томас де Берланга, епископ Панамы, в 1516 году посадил бананы на острове Доминго в Карибском море, откуда туземцы без ведома испанцев сумели очень быстро доставить корневища на Панамский перешеек, в Мексику, Бразилию и Перу. О слабостях этой гипотезы писал Хаген, который считал, что только чудом можно было бы объяснить такое распространение. Свою критику он подтверждал тем, что Орельяна, когда он в 1540–1541 годах первым из европейцев поднялся к андским истокам Амазонки со стороны Тихого океана и затем пересек Южную Америку, повсюду в верховьях великой реки встречал банан, но банан не дает семян и сам распространяется очень плохо: надо выкопать корневище созревшего растения, разделить на части и высадить. С той поры, как епископ де Берланга впервые посадил привезенные из Африки корневища на одном из Больших Антильских островов, до тех дней, когда Орельяна обнаружил многочисленные плантации банана в глухих районах Амазонки, прошло всего двадцать четыре года. И выходит, что, отстаивая изоляционизм, сторонники послеколумбова внедрения банана в Перу и Бразилию поневоле оказались поборниками крайне диффузионистского взгляда. Как объяснить, что посаженные де Берлангой корневища тотчас выкопали и за двадцать четыре года доставили к самым изолированным лесным племенам в бразильских Андах, если вы при этом отказываетесь допустить, что высокоразвитые культуры по обе стороны Панамского перешейка могли обменяться импульсами за несколько тысячелетий? Меррилл, как уже говорилось выше, в конечном счете перестал утверждать, что банан был ввезен европейцами.

Еще одним примером того, как предвзятое мнение, согласно которому в Новом Свете не было развитого мореходства, толкало ботаников и историков на поспешные выводы, может служить дискуссия о культурной фасоли.

В статье о происхождении фасоли обыкновенной (Phaseolis vulgaris) Кёрнике подчеркивал, что, по утвердившемуся мнению, в Европе эту культуру возделывали еще древние греки и римляне под названием «долихос», «фасеолос» и т. п. Аристофан и Гиппократ писали о ней около IV века до н. э., причем Аристофан называл ее «фаселос». И когда выяснилось, что ту же самую фасоль культивировали аборигены Нового Света, решили, что ее туда ввезли после Колумба испанцы из Старого Света. Все принимали это объяснение, пока Виттмак не нашел фасоль обыкновенную в материале раскопок, произведенных Рейссом и Штюбелем на месте древних захоронений в Анконе (Центральное Перу). Семена фасоли лежали рядом с мумиями, преданными земле задолго до открытия Америки европейцами. Позже археологи обнаружили фасоль обыкновенную в доинкских поселениях вдоль всего побережья Перу. Ботаники получили убедительное свидетельство, что фасоль возделывалась в Новом Свете до прихода европейцев, и ссылаться на испанцев стало невозможно. А так как европейских видов фасоли доколумбовой поры уже нельзя было найти, гипотезу пересмотрели и решили (Виттмак), что родина фасоли обыкновенной – Древняя Америка, откуда испанские мореплаватели привезли ее в Европу. Однако повторное рассмотрение этой запутанной ботанической проблемы Хатчинсоном, Силоу и Стефенсом, вместе с генетическими свидетельствами по другим культурам Нового Света, убедило их, что фасоль – еще одно ботаническое подтверждение доколумбовых связей между Старым и Новым Светом. Среди бобовых не только обыкновенная фасоль заслуживает более осмотрительного этноботанического подхода, но и фасоль лимская, а также канавалия.

Пристрастные попытки намеренно обойти важные этноботанические указания достигли апогея в дискуссии о батате в Полинезии. Стремясь умалить его ценность как индикатора для антропологической науки, некоторые ученые утверждали, в частности, что батат мог быть захвачен корнями упавшего дерева на побережье Перу и принесен течениями в Полинезию, где его нашли и посадили островитяне. Эта гипотеза отпала, когда Симен открыл, что растение было известно в Южной Америке и Полинезии под одним и тем же названием кумар или кумара. Но тут же на смену пришло предположение Фридеричи и Лемана, что американское растение и его кечуанское название попали в Полинезию из Перу с первыми испанскими каравеллами – во время плаваний Менданьи или Кироса. В 1932 году, когда Диксон убедительно показал, что кумара широко возделывалась в далеких уголках Полинезии задолго до входа испанцев в Тихий океан, пришлось отказаться и от этой гипотезы. Оставалось признать, что аборигены Америки выходили в океан. Тем не менее Меррилл сделал еще одно отчаянное усилие и на короткое время совсем запутал дело. Яростно атакуя диффузионизм, он писал:

«Хотя я, готовя эту работу, держался почти всеми признанного взгляда, что батат (Spomoea batatas) происходит из Америки, у меня есть причины (но нет еще веских доказательств), чтобы считать его неверным. Вероятно, батат сперва был выведен гибридизацией в Африке, а затем перенесен человеком через Атлантику в Америку, за несколько столетий до того, как Колумб достиг Вест-Индии; но может быть, еще раньше он через Мадагаскар и Маскаренские острова попал в Малайзию, Папуасию и Полинезию и даже достиг западного побережья Южной Америки. Доказать это пока нечем, но гипотеза заслуживает дальнейшего изучения».

Другими словами, чтобы оспорить свидетельства о коротком пути из Америки, всерьез была предложена гипотеза, будто батат один, без каких-либо сопутствующих элементов, проделал в двух направлениях маршрут из Африки вокруг света до атлантического и тихоокеанского побережья Америки до появления Колумба, причем на этом пути он был затем утрачен везде, кроме Полинезии. Некоторые историки решили, что африканское происхождение батата в самом деле доказано, а Саггс распространил недоразумение, сославшись в популярной книжке на батат как на показатель переселения, прямо противоположного тому, которое прежде связывали с этой культурой.

Группа ученых, приняв вызов, заново рассмотрела проблему батата. Исследовав ее со всех сторон (филогенетическое родство с дикими видами, гибридизация, вариации, внутри– и межвидовая уживаемость, сравнительная морфология культурных видов, цитология, географические особенности в морфологии цветка и листа, характере стебля и корня, волосатости и окраске, географические различия в возделывании культуры, наконец, этноэкологические, исторические и лексические данные), Д. Йен, И. Нисияма и Г. Конклин на Десятом тихоокеанском конгрессе в Гонолулу в 1961 году сделали доклад об итогах на симпозиуме «Растения и миграция тихоокеанских народов». Было убедительно доказано, что родина батата – тропическая Америка, откуда его до прихода европейцев перенесли в Полинезию, а в Африку, Малайзию и западные тихоокеанские области он был впервые доставлен уже европейцами.