Текст книги "Последний побег"

Автор книги: Трейси Шевалье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Но теперь, сидя на козлах повозки, увозящей ее на запад, Хонор начала ощущать чье-то присутствие. Словно она не одна. Да, конечно, с ней Томас, но было и что-то еще. Что-то большее: воздух словно звенел, а в душе Хонор поселилась уверенность, что некая высшая сила сопровождает ее на пути в глубь Огайо. Она никогда не переживала подобный опыт столь явственно и ощутимо и впервые в жизни почувствовала внутренний призыв заговорить, хотя раньше никогда не высказывалась на собраниях.

Хонор уже открыла рот, как вдруг услышала странный звук. Далеко позади раздавался какой-то шум. Но уже в следующий момент стало понятно, что это топот лошадиных копыт, и лошадь мчится во весь опор.

– Кто-то догоняет нас, – произнесла она. Это были первые слова, сказанные ей Томасу за весь день. И Хонор собиралась сказать иное.

Томас обернулся и прислушался. Когда он услышал топот копыт, его глаза, прежде не выражавшие ничего, вдруг сделались напряженными, обнаружив некий сокрытый смысл, который Хонор не смогла разгадать. Томас посмотрел на нее, словно хотел сообщить ей о чем-то без слов.

Хонор отвела взгляд и тоже обернулась назад. Вдалеке на дороге маячила темная точка. Томас трижды притопнул ногой.

– Расскажи мне о своей сестре, – попросил он.

– Что?

– Расскажи о своей сестре… которая умерла. Как ее звали?

Хонор нахмурилась. Ей совсем не хотелось говорить о сестре, когда к ним приближался неизвестно кто, и атмосфера в повозке сделалась напряженной. Но Томас не беспокоил ее расспросами всю дорогу, за что она была ему благодарна.

– Грейс, – ответила Хонор. – Она была старше меня на два года.

– Она должна была выйти замуж за кого-то из Фейсуэлла?

Звук приближался, и его уже можно было различить: одна лошадь, идет галопом, одна подкова толще, чем остальные, что создает характерный неровный топот.

– Он… он англичанин. Адам Кокс. Из нашей деревни. Переехал в Огайо, чтобы помочь брату в лавке. В Оберлине.

– А что за лавка?

– Мануфактурная.

Томас покачал головой. Хонор вспомнила, о чем писал Адам.

– Полотняных товаров.

Он оживился:

– Полотняная лавка Коксов? Я знаю ее. На Мейн-стрит, к югу от колледжа. Один из них что-то совсем занемог. – Он опять трижды притопнул ногой.

Хонор вновь оглянулась. Теперь уже всадника было видно: мужчина на гнедом коне.

– Ну а ты почему с ней поехала?

– Я… – Хонор не хотелось рассказывать незнакомому человеку о Сэмюэле.

– И что ты теперь будешь делать, оставшись одна, без сестры?

– Не знаю.

Вопросы Томаса были прямыми и колкими, а последний вошел в ее сердце, точно игла, прокалывающая чирей. Нарыв вскрылся, и Хонор расплакалась.

– Прошу прощения, мисс, – прошептал Томас. – Вероятно, эти слезы нам очень помогут.

Всадник уже догнал их. Он придержал коня рядом с повозкой, и Томас натянул поводья, останавливая свою серую лошадку. Гнедой жеребец поприветствовал ее тихим ржанием, но та стояла с безучастным видом, не проявляя интереса к ее новому спутнику.

Хонор вытерла слезы, быстро взглянула на всадника, а потом сложила руки на коленях и опустила голову. Мужчина был очень высоким, с обветренной, дочерна загорелой кожей, какая бывает у тех, кто много времени проводит на свежем воздухе. Мужественное лицо, светло-карие глаза. Его можно было бы назвать красивым, если бы в выражении его лица наблюдалась хоть толика теплоты, но его взгляд был настолько безжизненным и равнодушным, что Хонор невольно поежилась. Она вдруг осознала, что они с Томасом совершенно одни на этой пустынной дороге. И она сомневалась, что у старого Томаса был револьвер – как тот, что висел на поясе у незнакомца, нагнавшего их в лесной чаще.

– День добрый, Донован, – обратился Томас к всаднику.

Тот улыбнулся, но улыбка никак не смягчила его лицо.

– Старина Томас и девушка-квакерша, как я вижу? – Он протянул руку и приподнял оборку капора Хонор. Она резко дернула головой, отстраняясь, и он рассмеялся. – Просто хотел убедиться. А то с квакеров, знаешь ли, станется обрядить негритоску в свои квакерские наряды. Но я давно раскусил этот трюк.

Донован снял свою старую помятую шляпу и кивнул Хонор, которая смотрела на него во все глаза, озадаченная его словами.

– Перед квакером не обязательно снимать шляпу, – произнес Томас. – Они не верят в такие условности.

Мужчина усмехнулся:

– Я не могу забывать о хороших манерах лишь потому, что у девушки-квакерши есть свои взгляды на данный вопрос. Мисс, вы же не возражаете против того, что я сниму перед вами шляпу?

Хонор опустила голову.

– Видишь? Она не возражает. – Донован выпрямился в седле. Его белая рубашка под коричневой безрукавкой была в разводах от пота.

– Мы тебе можем чем-нибудь помочь? – спросил Томас. – Если нет, то тогда мы, пожалуй, поедем. А то путь неблизкий, а время идет.

– Торопитесь, значит? А куда, кстати?

– Да вот везу юную барышню в Веллингтон. – Она приехала к нам из Англии, но потеряла сестру. Та скончалась в Гудзоне. Желтая лихорадка. Видишь, девушка плачет. У нее траур.

– Так вы из Англии?

Хонор кивнула.

– Скажите что-нибудь. Обожаю английский акцент.

Она замялась, и Донован стал настаивать:

– Ну, давайте, скажите что-нибудь. Или вы слишком горды, чтобы со мной говорить? Скажите: «Как поживаешь, Донован?»

Опасаясь, как бы его настойчивость не обернулась гневом, Хонор посмотрела ему в лицо и промолвила:

– Как поживаешь, мистер Донован?

Тот усмехнулся:

– Как я поживаю? Хорошо поживаю, спасибо. Меня сто лет никто не называл мистером Донованом. Вы, квакеры, такие смешные. А вас как зовут, барышня?

– Хонор Брайт.

– И ты оправдываешь свое имя, Хонор? [1]1
  От англ. Honour – честная, благородная. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]

– Имей совесть! Девушка только что похоронила сестру, – вмешался Томас.

– Что там? – Донован резко переменил тон, указав на дорожный сундук Хонор, стоявший в повозке.

– Вещи мисс Брайт.

– Придется туда заглянуть. Размер подходящий, чтобы спрятать какого-нибудь черномазого.

Томас нахмурился:

– Не подобает мужчине рыться в вещах юной барышни. Мисс Брайт сама скажет, что там внутри. Ты же знаешь, что квакеры никогда не лгут.

Донован выжидающе уставился на Хонор. Та озадаченно покачала головой. Она до сих пор не пришла в себя после того, как Донован прикоснулся к ее чепцу. А потом Донован стремительно спрыгнул с седла и оказался в повозке. У Хонор от страха свело живот. Этот мужчина был гораздо крупнее, проворнее и сильнее их с Томасом. И когда Донован обнаружил, что сундук заперт, именно страх заставил ее отдать ему ключ, который она носила на шее на тонкой зеленой ленточке и не снимала на протяжении всего путешествия.

Донован отпер сундук и достал одеяло, которое Хонор привезла с собой в Америку. Она думала, что он отложит одеяло в сторону, но он развернул его и расстелил на полу повозки.

– Это что? – спросил он, прищурившись. – В жизни не видел надписей на одеяле.

– Это подписное одеяло, – объяснила Хонор. – Друзья и члены семьи вышивают свои подписи на лоскутах, а потом из них шьют одеяло. Прощальный подарок. На мой отъезд в Америку.

Каждый квадратик состоял из коричневых, зеленых и кремовых ромбов и треугольников, а посередине был пришит белый кусочек ткани с именем того, кто делал именно данный квадрат. Это одеяло начинали делать для Грейс, но, когда Хонор в последнюю минуту решила, что тоже поедет в Америку, квадратики с именами переставили так, чтобы имя Хонор оказалось в центральном квадрате, а в ближайшем его окружении значились имена родных. Квадраты друзей располагались еще дальше от центра, ближе к краям. Узор и расположение квадратов были самыми простыми, и одеяло не отличалось особенной красотой, поскольку работа зависела от мастерства каждой рукодельницы. Сама Хонор сделала бы иначе, но она никогда не смогла бы отдать одеяло кому-то другому: его сшили специально для нее, на память о родной общине.

Присев на корточки, Донован рассматривал одеяло – рассматривал так долго, что Хонор уже начала опасаться, не сказала ли она чего-нибудь лишнего. Она посмотрела на Томаса: тот сидел с безучастным видом.

– Мама шила стеганые одеяла, – наконец произнес Донован, проводя пальцем по имени Рейчел Брайт, одной из тетушек Хонор. – Но совсем непохожие на это. На ее одеялах располагалась в центре большая звезда, сложенная из маленьких ромбиков.

– Узор называется «Вифлеемская звезда».

– Да ну? – Донован посмотрел на нее, и его взгляд чуть смягчился.

– Я тоже шила такой узор, – продолжила Хонор, думая об одеяле, которое оставила Бидди. – Он достаточно сложный, потому что подогнать кончики ромбов друг к другу непросто. И шить надо тщательно. Твоя мама, наверное, была настоящей искусницей.

Донован кивнул, потом схватил одеяло и запихал его обратно в сундук. Запер сундук на замок и спрыгнул с повозки.

– Можете ехать.

Томас молча встряхнул поводья, и лошадь тронулась с места. Вскоре Донован снова догнал повозку.

– Ты в Веллингтоне поселишься?

– Нет, – ответила Хонор. – В Фейсуэлле, близ Оберлина. Там живет жених моей покойной сестры.

– Оберлин! – Он сплюнул, пришпорил коня и умчался вперед.

Хонор с облегчением вздохнула, потому что не знала, как бы она выдержала, если бы Донован ехал с ними всю дорогу до Веллингтона.

Топот копыт гнедого коня еще долго раздавался в лесной тишине, но затем стих.

– Ну, вот и славно, – тихо проговорил Томас и встряхнул поводья. Однако он больше не напевал.

И лишь через несколько миль Хонор сообразила, что Донован не вернул ей ключ от дорожного сундука.

* * *

Магазин дамских шляп Белл Миллз,

Мейн-стрит,

Веллингтон, штат Огайо,

30 мая 1850 года

Любезнейший мистер Кокс!

Сестра вашей невесты, Хонор Брайт, сейчас гостит у меня. С прискорбием сообщаю о безвременной кончине вашей нареченной. Желтая лихорадка.

Хонор нуждается в отдыхе, но через несколько дней уже сможет отправиться в путь. Вы могли бы приехать за ней в воскресенье, во второй половине дня?

С искренним уважением,

Белл Миллз

Дамские шляпки

Добираясь до Веллингтона, Хонор спала так много в чужих местах, что, проснувшись, не сразу сообразила, где находится. Ее платье и шаль висели на спинке стула, но она совершенно не помнила, как раздевалась и вешала одежду. Хонор села на кровати, уверенная лишь в одном: сейчас не раннее утро. А ведь обычно она просыпалась с рассветом. На ней была незнакомая ночная рубашка, слегка для нее длинноватая.

Где бы она сейчас ни находилась, это, вне всяких сомнений, Америка. Здесь даже солнечный свет был иным: более желтым и ярким. Он вовсю лился в окно, согревая Хонор. Поистине, день обещал быть жарким, хотя сейчас было еще свежо, и Хонор радовалась, что у нее есть одеяло. Она провела по нему рукой: в отличие от большинства американских одеял, оно было сшито не из квадратов, напоминавших заплатки. Это было настоящее английское лоскутное шитье, сработанное с большим тщанием, и хотя ткань поблекла, на ней не было ни прорех, ни распущенных стежков. Красные, желтые и оранжевые ромбики складывались в узор в виде звезды, расходящейся от центра. «Вифлеемская звезда» – как на том одеяле, которое Хонор подарила Бидди. И как на одеялах, какие делала мать Донована. Вспомнив про Донована, Хонор невольно поежилась.

Комната, где стояла кровать, была довольно просторной, однако напоминала кладовку, а не спальню. У стен были сложены рулоны тканей, в основном – белого цвета, но также цветные, клетчатые и с узором в цветочек. В открытых ящиках комодов виднелись перчатки, ленты, мотки проволоки, кружева и перья, выкрашенные в яркие цвета. В одном из углов были свалены в кучу гладкие деревянные плашки в форме овалов и цилиндров, а также большие овальные и круглые кольца, похожие на бублики или колеса, одни – из дерева, другие – из какого-то непонятного твердого белого материала. Хонор наклонилась, чтобы разглядеть их получше. Деревянные плашки отдаленно напоминали человеческие головы. Вчера поздно вечером Томас привез Хонор в какой-то магазин. Она так устала с дороги, что ничего вокруг не замечала, но сейчас сообразила: это был магазин дамских шляп.

Женщины-квакеры носят не шляпы, а простые белые чепчики и капоры, которые обычно шьют сами. В Бридпорте Хонор лишь несколько раз заходила в шляпный магазин, чтобы купить ленты. Однако, проходя мимо, она частенько заглядывала в витрину и дивилась на новые изделия, выставленные на полках. То было уютное, очень женское место, с полом, выкрашенным в зеленовато-голубой цвет.

На комоде, заваленном обрезками тканей, стоял фарфоровый кувшин, расписанный розовыми розочками, и такой же, в розочках, таз. Похожие наборы для умывания Хонор видела во многих домах в Пенсильвании. Она умылась, оделась и, пригладив свои темные волосы, убрала их под чепчик. Хотела надеть и капор, но его нигде не было. Прежде чем спуститься вниз, Хонор выглянула в окно, выходившее на шумную людную улицу. После целого дня на пустынной лесной дороге было приятно снова увидеть людей.

Хонор спустилась по лестнице и оказалась в крошечной кухоньке с печкой, столом и буфетом со скудным набором посуды. На всем лежал налет заброшенности, будто здесь редко готовили пищу. Задняя дверь была распахнута настежь, и ветерок, задувавший с улицы, проникал через кухню в глубь дома. Хонор двинулась туда и вышла прямо в магазин.

Во многих отношениях веллингтонский магазин дамских шляп мало чем отличался от бридпортской лавки: те же длинные полки с разнообразными шляпами, болванки со шляпами и капорами на столах, стеклянные витрины, в которых выставлены перчатки, гребни и шляпные булавки. Большое зеркало на стене, просторное светлое помещение в два окна. Некрашеные доски пола отполированы до блеска ногами посетительниц. В дальнем углу, на рабочем столе, виднелось несколько шляп на разных стадиях готовности: слои соломки, сушившиеся и принимавшие форму на деревянных шляпных болванках; согнутые овалом поля капоров, ожидавшие своих тулий; горы шелковых цветов и лент, готовых к тому, чтобы ими украсили шляпы. На рабочем столе царил беспорядок, но готовые изделия отличались отменным качеством.

Однако магазин, как и многие вещи в Америке, был иным. В бридпортской лавке шляпы были расставлены по фасонам, а здесь, похоже, их выкладывали, как Бог на душу положит. Одни полки буквально забиты товаром, другие – пустые. Комната светлая, но окна давно не мыли. Пол вроде бы тщательно подметен, хотя Хонор подозревала, что по углам притаились комки пыли. Магазин производил впечатление нового места, появившегося внезапно, в то время как в бридпортской лавке отоваривалось уже не одно поколение Брайтов: еще прабабушка Хонор покупала там скромные однотонные ленты.

Капоры и шляпы тоже были диковинными. Хотя Хонор не разбиралась в отделке, поскольку сама не носила шляп, ее поразили некоторые фасоны. Соломенная шляпка с низкой тульей, украшенная розами из клетчатой ткани. Еще одна плоская шляпа с каскадом разноцветных лент, связанных кусочками кружева. Капор с глубокой тульей, похожий на тот, что носила Хонор, только поля, обрамляющие лицо, были украшены не простой белой оборкой, а опушкой из белых перьев. Хонор не смогла бы носить эти шляпы, ведь квакеры не приемлют роскоши и строго придерживаются принципов простоты жизненного уклада, распространяющихся также и на одежду. Но даже если бы ей было можно это надеть, она сомневалась, что захотелось бы.

И все-таки шляпы, кажется, хорошо продавались: в магазине было полно покупательниц – женщин и молоденьких девушек, перебиравших чепцы с оборками и легкие летние капоры, рывшихся в корзинах с разноцветными лентами и тканевыми цветами, смеющихся и беззаботно болтающих друг с другом.

Хонор заметила женщину, с хозяйским видом стоявшую за прилавком в глубине помещения. Это была владелица магазина, с ней Хонор познакомилась вчера вечером. Женщина поймала ее взгляд и молча кивнула. Она не походила на шляпную модистку, как их представляют обычно. Высокая, очень худая, с костлявым лицом и скептическим прищуром. Карие глаза немного навыкате, белки желтоваты. Для хозяйки шляпного магазина она носила на удивление простой белый чепчик, из-под него выбивалась короткая светлая челка. Рыжевато-коричневое платье висело на ней, как на вешалке, открывая костлявые, выпирающие ключицы. Она напоминала садовое пугало, подвешенное на деревянной раме. Угловатая, тусклая безыскусность составляла столь резкий контраст с ярким, цветистым товаром, который она продавала. Хонор невольно улыбнулась.

– Чему улыбаемся, Хонор Брайт?

Хонор испуганно вздрогнула. Она не заметила, как в магазин вошел Донован. Остальные посетительницы замолчали и сделали шаг назад. Хонор осталась на месте. Ей не хотелось поднимать шум, поэтому она просто сказала:

– Доброго дня, мистер Донован!

Он посмотрел на нее долгим взглядом.

– Проходил мимо, увидел тебя и подумал: «Какого дьявола старина Томас привез барышню-квакершу в лавку Белл Миллз, если барышне все равно нельзя будет носить эти шляпы?»

– Донован, не груби нашей гостье, а то она вернется в Англию и всем расскажет, что американцы не знают хороших манер. – Белл Миллз вышла из-за прилавка и подошла к Хонор. – Ты ведь из Англии? Это сразу понятно, мисс Брайт. По простежке на вырезе. Аккуратные, мелкие стежки, очень простые и крепкие. Такое может придумать лишь английская мастерица. Я в жизни не видела подобного изящного шитья, и уж тем более – на платье квакерши. Ты сама это придумала?

– Да. – Хонор посмотрела на отделанный белой каймой вырез своего темно-зеленого платья. Кайма была уже не такой белоснежно-хрустящей, какой при отъезде из Англии. Но по сравнению с домом в Америке все казалось не очень чистым.

– А ты не привезла с собой какие-нибудь английские журналы? «Дамскую моду» или «Иллюстрированный лондонский вестник»?

Хонор покачала головой.

– Жаль. Я копирую оттуда фасоны шляп. Кстати, если ты потеряла свой капор, так он у меня. – Белл Миллз указала на полку у себя за спиной. Там стояли шляпные болванки, и на одну из них был надет светло-зеленый капор Хонор. – Он немного помялся. Я освежила его, почистила и подкрахмалила. Еще часок, и он полностью восстановит форму. Он был совсем новый? Ты купила его для поездки?

– Мама сшила.

Белл кивнула:

– Искусная работа. Ты умеешь шить так же?

И даже лучше, подумала Хонор, но промолчала.

– Она меня научила.

– Поможешь мне с шитьем? Обычно после пасхального бума на капоры я бываю свободнее, но сейчас у меня очень много работы. Все почему-то решили, будто им срочно нужны новые капоры или украшения на шляпы.

Хонор растерянно кивнула. Она не собиралась задерживаться в Веллингтоне: хотела уже сегодня отправиться в Фейсуэлл. До него было всего семь миль, и Хонор надеялась, что ей удастся найти кого-нибудь, кто подвезет ее. Или она могла бы попросить какого-нибудь мальчишку отвезти письмо Адаму Коксу, чтобы тот приехал за ней. Хотя ей было страшно при мысли так скоро увидеть Адама; она не знала, какой прием он окажет ей теперь, когда с ней не было Грейс.

– Вы, барышни, только об этом весь день и болтаете? – воскликнул Донован. – О шляпках и платьях?

Пока Белл беседовала с Хонор, посетительницы магазина успокоились и вновь принялись рассматривать товары. Но замечание Донована – неуместное в магазинчике дамских шляп – снова заставило их притихнуть.

– Тебя никто не просил приходить сюда и слушать нас, – резко произнесла Белл. – Уходи. Ты пугаешь моих покупательниц.

– Хонор Брайт, так ты остановишься здесь? – Донован словно не слышал Белл. – Ты мне об этом не говорила. Мне показалось, ты упоминала, что едешь в Фейсуэлл.

– Это не твое дело, куда она едет! Отстань от нее! – сказала Белл. – Томас мне рассказал, как ты к ней привязался еще по дороге сюда. Бедняжка столько пережила и не успела перевести дух, как ей пришлось познакомиться с отбросами нашего общества.

Донован пристально смотрел на Хонор, по-прежнему не обращая внимания на Белл.

– Ну что ж, Хонор Брайт, думаю, мы свидимся в Веллингтоне.

– Мистер Донован, могу я получить обратно мой ключ?

– Только с условием, что будешь звать меня Донованом. Ненавижу, когда меня называют мистером.

– Хорошо… Донован. Верни мне, пожалуйста, ключ.

– Конечно, милая. – Он потянулся к карману, но тут же опустил руку. – Ой, извини, Хонор Брайт, я его потерял.

Он смотрел ей прямо в лицо, явно давая понять, что лжет, и зная, что она не сможет обвинить его. Теперь его взгляд был уже не равнодушным, а внимательным и заинтересованным. Хонор стало страшно, но в то же время она ощутила какое-то странное волнение. Чувство было настолько неподобающим, что она покраснела.

Донован улыбнулся, приподнял шляпу и развернулся, чтобы уйти. Когда он уже приближался к двери, Хонор заметила у него на шее тонкую темно-зеленую ленточку.

Как только он вышел, посетительницы зашумели, словно курицы, всполошившиеся при виде лисы.

– Похоже, Хонор Брайт, ты уже заимела поклонника, – заметила Белл. – Но это не тот человек, в кого нужно влюбляться, поверь мне на слово. Ой, ты же, наверное, голодная. Вчера вечером ты вообще ничего не ела. И в дороге, сдается мне, тоже не пировала. Дамы и барышни, – она повысила голос, – давайте пока разойдемся по домам. Время к обеду, пора накрывать на стол. Я сейчас буду кормить нашу усталую странницу. Если хотите что-либо купить, приходите часа через два. Миссис Брэдли, ваш капор будет готов завтра. И ваш тоже, мисс Адамс. Сейчас у меня есть отменная швея, так что работа пойдет быстрее.

Хонор наблюдала, как покупательницы послушно потянулись к выходу, и ее переполняли растерянность и смятение. Ее жизнь оказалась в руках незнакомцев, которые все решали за нее: куда ей ехать и где останавливаться, что есть и даже что шить. Похоже, теперь ей придется шить капоры для женщины, с которой она познакомилась вчера. Ее глаза защипало от слез.

Белл Миллз, вероятно, это заметила, но ничего не сказала – просто повесила на дверь табличку «закрыто» и пошла в кухню, где бросила на сковородку кусок ветчины и выбила туда же несколько яиц.

– Садись ешь, – велела она уже через пару минут, ставя на стол две тарелки. Приготовление пищи, похоже, не относилось к числу тех занятий, на какие Белл тратила много времени. – Вот хлеб, масло. Угощайся.

Хонор посмотрела на жирную ветчину, на яйца, на плотный кукурузный хлеб, который ей предлагали за каждой трапезой в Америке. Она не была уверена, что сумеет впихнуть в себя хотя бы кусочек такой еды. Но Белл внимательно наблюдала за ней, и поэтому Хонор отрезала крошечный треугольничек ветчины и положила его в рот. Неожиданное сочетание сладкого и соленого вкуса удивило ее и возбудило аппетит. Хонор съела все до последней крошки. Даже кукурузный хлеб, от которого ее уже воротило.

– Я так и подумала, – произнесла Белл. – Вид у тебя бледноватый. Ты давно выехала из Англии?

– Два месяца назад.

– А когда умерла твоя сестра?

– Четыре дня назад.

Всего лишь четыре дня, а Хонор уже начинало казаться, будто прошла целая вечность. Сорок миль от Гудзона до Веллингтона увели ее так далеко в другой мир, что эти мили казались длиннее, чем все путешествие.

– Да, милая, неудивительно, что ты изможденная. Томас сказал, ты едешь в Фейсуэлл, к жениху сестры.

Она кивнула.

– Я ему напишу. Сообщу, что ты здесь. Напишу, чтобы он приехал за тобой в воскресенье, во второй половине дня. Тебе нужно передохнуть пару дней. Можешь помочь мне с шитьем, если хочешь. Отблагодаришь меня за гостеприимство.

Хонор не смогла вспомнить, какой сейчас день недели.

– Хорошо, – кивнула она, с облегчением переложив всю ответственность на Белл.

– Давай-ка посмотрим, как ты управляешься с иголкой. У тебя есть свой швейный набор или дать тебе мой?

– У меня есть. Только он в сундуке, а сундук заперт.

– Чтоб ему провалиться, этому Доновану! Ну, ничего. Я сумею открыть сундук. Молотком и стамеской. Правда, придется сломать замок. Не возражаешь?

Хонор кивнула.

– Тогда вымой посуду, а я займусь сундуком.

Белл осмотрела стол, задержала взгляд на пустой тарелке Хонор и на своей, почти нетронутой. Она переставила эту тарелку на буфет и накрыла салфеткой. Потом ушла наверх. Через пару минут Хонор услышала звонкий удар и торжествующий вопль.

– Английские замки не прочнее американских, – объявила Белл, спустившись обратно в кухню. – Сундук открыт. Возьми свой набор. А я закончу с посудой.

Когда Хонор вернулась в кухню со своей шкатулкой со швейными принадлежностями, Белл вытаскивала кресло-качалку на улицу через заднюю дверь.

– Сядем на заднем крыльце, на свежем воздухе. Тебе что больше нравится: кресло-качалка или обычный стул?

– Я возьму стул.

Хонор видела кресла-качалки почти в каждом американском доме, где ей довелось побывать. Они ей не нравились, потому что напоминали о корабельной качке. Кроме того, когда собираешься шить, нужно сидеть прямо.

Забирая из кухни стул, Хонор заметила, что накрытая салфеткой тарелка исчезла с буфета.

Магазин дамских шляп располагался в конце ряда зданий, включавших в себя бакалейную лавку, магазин скобяных товаров, кондитерскую и аптеку. На задних дворах этих торговых заведений царило странное запустение, словно ими вообще не пользовались. Хотя при одном магазинчике находился огород, а еще на одном дворе на веревках сушилось белье. Во дворе у Белл не было ничего. Только огромная куча обструганных досок и коза на привязи среди сорняков.

– К поленнице не подходи, – предупредила Белл. – Там змеи. И козу тоже лучше не трогать. Она не моя, а соседская. Злющая – страшное дело.

Еще во дворе была дощатая уборная и небольшая хозяйственная пристройка, вернее, навес у внешней стены дома, под которым хранились дрова. Но двором Белл Миллз явно не занималась, отдавая все силы шляпному магазину.

Хонор открыла шкатулку и принялась перебирать свои швейные принадлежности. Это был давний, хорошо знакомый ритуал. Когда-то шкатулка принадлежала бабушке, но у той стало садиться зрение, она отдала шкатулку со всем содержимым лучшей швее среди внучек. Шкатулка была сделана из ореховой древесины, а внутри выложена подбитой ватой материей с вышивкой в виде ландышей в зеленых, желтых и белых тонах. Эту вышивку Хонор знала с самого раннего детства; закрыв глаза, она могла вспомнить ее до мельчайших деталей – и часто так делала, чтобы отвлечься на время плавания на «Искателе приключений». В верхнем отделении хранилась игольница, Грейс смастерила ее сама и украсила вышитыми ландышами, как на крышке шкатулки. Еще там лежали: проволочный нитковдеватель; фарфоровый наперсток, расписанный желтыми розами, – мамин подарок; подушечка для булавок, которую сшила для Хонор подруга Бидди; несколько наборов булавок, завернутых в зеленую бумагу; маленькая жестянка с пчелиным воском для вощения ниток; и бабушкины швейные ножницы с желто-зелеными эмалевыми рукоятками, в мягком кожаном чехле.

Белл Миллз с интересом заглянула в шкатулку.

– Очень красиво. А это что? – Она указала на плоские металлические фигуры: шестиугольники, ромбы, квадраты и треугольники.

– Шаблоны для лоскутов. Папа мне сделал.

– Ты шьешь лоскутные одеяла?

Хонор кивнула.

– А что там внизу?

Хонор приподняла верхний лоток, открывая целую коллекцию катушек с нитками самых разных цветов, уложенных ровными аккуратными рядами. Белл одобрительно кивнула, потом протянула руку и вынула из шкатулки маленький серебряный наперсток, лежавший среди катушек.

– А он разве не должен лежать наверху?

– Нет.

Этот наперсток ей подарил Сэмюэл в самом расцвете их чувств друг к другу. Теперь Хонор никогда не стала бы им пользоваться, но не могла от него избавиться.

Белл удивленно приподняла брови. Но Хонор не стала ничего объяснять, и Белл положила наперсток на место среди катушек, нарушив их идеальный ряд.

– Хорошо, Хонор Брайт, – усмехнулась она. – У каждого есть свои тайны, а сейчас – за работу. Ты хорошо шьешь по соломе?

– Я не делала шляпы. Только капоры.

– Держу пари, их у тебя всего два: летний и зимний. Вы, квакеры, не увлекаетесь модой, как я понимаю. Ладно, начнем с ткани. Я делаю летний капор для миссис Брэдли. Он уже сметан, его нужно просто прошить. Это несложно. Большинство женщин сами шьют себе капоры, но миссис Брэдли почему-то решила, что ей негоже брать в руки иголку. Справишься? Вот тебе нитки. Обычно я использую иглу шестого размера.

Белл вручила Хонор легкий капор, уже полностью собранный на «живую нитку». По голубой ткани тянулись тонкие желтые и белые полоски. Фасон был довольно простым, только сзади висел широкий и длинный назатыльник: кусок ткани, закрывающий шею от солнца. Таких назатыльников в Англии не носили – английские женщины не любили, когда вокруг шеи хлопает ткань, – но в Америке солнце гораздо жарче, и, наверное, без подобной защиты здесь не обойтись. В любом случае это был легкий фасон для шитья.

Хонор взяла катушку и нитковдеватель, быстро вдела нитки сразу в пять иголок, которые воткнула в игольницу, чтобы они были наготове. Она немного стеснялась под пристальным взглядом Белл, но в том, что касается швейного дела, она в себе не сомневалась. Хонор принялась пришивать тулью к полям, используя сдвоенный шов для прочности и присобирая материю тульи маленькими аккуратными складочками. Она всегда шила быстро и аккуратно, хотя с этим капором работала медленнее, чем обычно, – чтобы быть уверенной, что все делает правильно.

Белл сидела в кресле-качалке, пришивала полоску кремового шелка к овальным полям соломенного капора и время от времени приглядывала за работой Хонор. Когда та закончила, Белл сказала:

– Вижу, ты не нуждаешься в присмотре. Посмотри, как я плиссирую ткань, чтобы она ровно ложилась. Вот так, поняла? Сама сможешь? Давай-ка попробуем. Вот, возьми иголку – это специальная шляпная игла, для соломки она удобнее.

Оставшись довольной результатом работы Хонор, Белл поднялась с кресла и потянулась.

– Как мне с тобой повезло! Когда закончишь с этим капором, можешь приняться за следующий. – Она указала на стол, где лежали капоры в разной степени готовности. – А потом я займусь отделкой. Если возникнут вопросы, то я в магазине. Уже давно пора открывать его.

Солнце поднялось выше, и на крыльце почти не осталось тени. С тех пор как Хонор приехала в Америку, ей нечасто выпадал случай побыть одной, и сейчас она радовалась, что сидит на теплом майском солнце, в одиночестве и тишине, занимаясь привычной работой. Жаль только, что тут нет сада. Как было бы хорошо, на миг прерывая шитье, смотреть на клумбы с цветами вроде тех, что выращивала ее мама, – люпины, живокость, аквилегии, чернушки и незабудки. Хонор не знала, растут ли в Америке эти цветы и занимаются ли американцы подобным декоративным садоводством. Скорее всего нет. Разведение цветов для красоты – занятие непрактичное, и особенно здесь, где условия жизни достаточно суровые и все усилия людей направлены на выживание, а не на украшательство. Впрочем, в том, что касается головных уборов – Хонор взглянула на кипу капоров, которые Белл оставила ей на столе, – женщины Огайо все-таки позволяют себе легкомыслие, разноцветье и яркий рисунок.