Текст книги "Как это все начиналось (Записка 6)"

Автор книги: Товий Баевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Баевский Товий
Как это все начиналось (Записка 6)

Товий Баевский

Записки нового репатрианта

Злоключения бывшего советского врача в Израиле

(Как это все начиналось)

Записка номер 6. "Как это все начиналось"

"Злоключения бывшего советского врача в Израиле"

Когда переезжаешь в Израиль, то в твоей жизни сразу происходит очень много изменений. Иной язык, иной климат, другая еда, другие особенности поведения людей, другая ментальность, даже иная жестикуляция. Некоторые говорят, что это равносильно тому, как будто ты умираешь и вновь рождаешься в новой стране. На фоне всех этих серьезных изменений не удивительно, что после эмиграции люди зачастую теряют или меняют профессию. Некоторые профессии тут просто не нужны – специалист по научному коммунизму или филолог – русист вряд ли устроится по специальности. (Хотя бывают исключения – например, филолог устраивается в редакцию Еврейской Энциклопедии на русском языке, точно по специальности.). В других профессиях довольно велик разрыв между местными требованиями к специалисту и теми знаниями и опытом, которым обладают специалисты из России. Причем этот разрыв не обязательно из за низкого уровня наших спецов. Часто это просто иные знания и умения, чем те, что здесь требуются. В этом случае необходима профессиональная переподготовка. Это справедливо для юристов, врачей, учителей. По этим специальностям и по многим другим необходимо сдавать экзамены, чтобы получить профессиональную лицензию – разрешение на работу.

Наконец есть часть специальностей, в которых переподготовка не нужна или минимальна. Это программисты, многие инженеры, ученые, а так же квалифицированные рабочие. Все что нужно для работы – выучить язык и найти место.

Для многих, особенно людей старшего возраста, потеря профессии – и как следствие – социального статуса – является ударом, от которого они так и не могут оправиться. Действительно, человек, всю жизнь проработавший, например, доцентом на кафедре истории КПСС – тут никому в этом качестве не нужен, и приходится ему работать где – ни будь на бензоколонке или на заводе, вместе с местными работягами, даже 8 классов не кончившими. Некоторые люди впадают в депрессию, ломаются. Более жизнеспособные перековываются вдруг в сильно религиозных и начинают читать лекции о еврейской религии, подкармливаемые ортодоксальными раввинами. Другие воспринимают все легче – радуются тому, что есть, спокойно работают сторожами и не мучаются ненужными сожалениями.

Очень помогает быстро пробиться знание языков. Иврит или хороший английский позволяют почти сразу начать работу по специальности. Конечно специалист, обладающий мировой известностью, может начать работать и без языка – к нему приставят переводчика, но таких людей считанные единицы. Основная масса вынуждена хлебнуть свою порцию дерьма, прежде чем достигнет хоть не прежнего, но хотя бы сносного социального и материального уровня. (Замечу, что жизненный уровень тут в любом случае выше, поэтому речь идет не о достижении прежнего материального уровня, который был у человека в Союзе, а об относительном жизненном уровне по отношению к среднему классу.)

Когда приезжаешь без языка, то чувствуешь себя поначалу умственно отсталым ребенком – не знаешь элементарных вещей, и не можешь спросить. Кроме того, мучает потеря статуса. Тот, кто работал, например, врачом – с трудом отвыкает от соответствующих этой профессии уважения окружающих и чувства самоуважения.

Человек средних лет обычно приезжает с кучей формальных признаний дипломов, прошлых должностей, званий, характеристик, лауреатств и пр. В Израиле все это некого не интересует. Интересуют конкретные вещи – что он умеет, что он знает, какие работы он публиковал и о чем, напечатаны ли они в общепризнанном международном журнале, или в каких-нибудь Трудах Тьмутараканьского Университета. В последнем случае эти труды в счет взяты не будут, даже если их 200 штук. Человек остается голенький – и если все звания прикрывали пустоту – он не имеет никаких шансов достичь прежнего социального статуса. Ты сам про себя знаешь, какой ты хороший, умный, знающий и талантливый, но никому в Израиле это не известно. Нужно доказывать все с самого начала. Это возможно, хотя и не просто, и требует много времени и усилий. Излишне говорить, что при этом очень важен возраст человека. Реальность такова, что после 45 устроиться значительно труднее. Можно не успеть проделать весь этот сложный путь "доказательства себя". Во первых, труднее дается язык, и менее охотно берут на работу, на разные курсы переквалификации. Хотя в любом возрасте устроиться вполне возможно зависит от человека. Я знаю врачей, приехавших в 55 – 60 лет, которые прошли все барьеры и работают в больницах и поликлиниках, и нормально устроены.

Другое следствие эмиграции – новоприехавший внезапно оказывается в среде местных жителей, совершенно не соответствующей ему ни по образованию, ни по интеллекту, ни по интересам. Ну куда может устроиться человек без знания языка – на стройку или на конвейер консервной фабрики. И какое общество может быть при работе на стройке – аборигены, не могущие устроиться никуда, кроме такой работы, и темные невежественные арабы с территорий. То же и с жильем – у новоприбывших обычно поначалу нет денег на съем квартиры в престижном районе, и они живут там, где жилье подешевле т. е. в бедных неблагополучных районах. Даже в этом окружении новые репатрианты поначалу занимают низшие места из-за незнания языка и местных реалий.

Кроме того, что нужно доказать окружающим, что ты способен на большее, это же нужно доказывать и себе самому. Когда не знаешь, что с тобой будет дальше, выучишь ли язык, преодолеешь ли все барьеры, найдешь ли потом работу по специальности – достаточно часто появляется соблазн плюнуть на все, перестать бултыхаться и жить спокойно. В конце концов, нормально прожить можно и на зарплату работяги, а так нужно сдавать какие то экзамены, бросать работу и идти на курсы, теряя в зарплате, зубрить, и не известно, что из этого еще выйдет.

В такой ситуации слабые люди полностью преображаются – слетает наносная интеллигентность и воспитанность, речь беднеет, человек переходит на мат и начинает прикладываться к бутылке. Часть возвращается назад в Россию, часть ломается и полностью деградирует. С другой стороны, встречаются отдельные личности, вызывающие у меня огромное уважение. Не могущие по объективным причинам, таким как возраст или семейные обстоятельства, найти соответствующую их способностям работу, они даже в роли дворника они остаются самими собой, и не уподобляются среде, в которой находятся. Иногда можно увидеть человека профессорского вида, аккуратно одетого и выбритого, в галстуке, метущего улицу. У таких людей все же есть шанс выкарабкаться, найти что то более соответствующее их уровню, закончить этот тяжелый временный период.

Некоторая часть не могущих или не желающих жить в Израиле пытается переехать дальше – в Канаду или США. Более молодые и энергичные, по-видимому устраиваются там неплохо, но такие могли бы и в Израиле пробиться. Те же, кто не может подняться в Израиле, так же мучаются и страдают и в других странах эмиграции – проблема не в стране, а в самом человеке. Я думаю, что внешние обстоятельства определяют дальнейшую судьбу эмигранта в новой стране процентов на 20, а на 80 процентов она зависит от самой личности.

По мере освоения языка на первый план начинают выходить личностные качества, и люди начинают подниматься. Кто то кончает профессиональные курсы и начинает работать по специальности, кто то уходит в бизнес. Например, некоторые начинали работать посудомойкой в кафе, затем вникали в специфику этого дела, брали ссуду и перекупали у бывшего хозяина бизнес, довольно быстро налаживали дело, вкалывая как лошади, и сейчас преуспевают. Некоторые поднимаются на том месте, куда случайно угодили – становятся бригадирами или начальниками смены на той же фабрике, куда пришли уборщиками. Постепенно люди начинают побольше зарабатывать, меняют жилье на более престижное и дорогое, обживаются и успокаиваются.

В отношении врачей и еще некоторых подобных специальностей – все гораздо сложнее. Это, как правило, единственное, что человек умеет в жизни, кроме того, часто профессия сливается с самой личностью так, что вне профессии человек себя просто не мыслит.

С одной стороны, в Израиле и до нашего приезда было достаточно своих врачей – какая еврейская мама не мечтает, чтобы ее ребенок стал доктором. С другой стороны, когда из бывшего СССР приехала за короткий срок такая масса народу – около 600 тысяч за 3-4 года – понятно, что стали необходимы дополнительные врачебные ставки, чтобы всю эту массу обслужить. Но все упирается в третью сторону – количество врачей, приехавших в составе алии сильно превышало число необходимых для обслуживания этого дополнительного населения ставок. Поэтому еще до приезда было ясно, что все приехавшие врачи работу не получат. Кроме того, страшные рассказы про экзамен на получение израильской врачебной лицензии, оптимизма не прибавляли.

Перед отъездом я прикидывал, что шансы вернуться к работе врача у меня есть, но не очень велики, и для себя не исключал варианта смены профессии – или закончить какие ни будь курсы компьютерщиков, или попробовать заняться наукой типа физиологии или биохимии – где мой врачебный диплом мог бы пригодиться.

Иврита я по приезде не знал совсем, по-английски мог объясниться с горем пополам, но для серьезной работы его конечно было не достаточно.

Жить мы попали в киббуц, киббуцники относились к нам прекрасно, помогали и поддерживали, так что многие тяготы первого периода прошли мимо нас, почти не задев. Первые пол-года были самыми безмятежными – государство платило пособие, я утром ходил в ульпан – так называются языковые курсы. После обеда подрабатывал в киббуце – был разнорабочим, маляром, помощником электрика, трактористом (правда без прав), работал в столовой на посудомоечной машине, в доме престарелых по уходу за стариками. В киббуце жило в то время около 10 – 12 семей репатриантов, и все жили примерно так же. Зарабатываемые деньги позволяли оплачивать расходы за жилье и питание, не тратя суммы, выдаваемые в качестве пособия.

Время от времени я ходил по объявлениям на интервью в разные технические фирмы, искавшие людей, знакомых с медициной. К счастью, ни на одну работу меня не приняли, а то бы, наверное, так и остался без специальности.

Примерно за полтора месяца до окончания ульпана первой ступени среди олимов (новых репатриантов) прошел слух, что будут открываться курсы переподготовки для врачей. В нашей ульпановской группе было еще 3 врача, мы начали лихорадочно выяснять ситуацию. В местном филиале министерства адсорбции никто ничего не знал, нас сначала отправили за выяснениями в Тель Авив, оттуда перепнули в Иерусалим. Там в министерстве сказали, что курс планируется, но неизвестно, когда и где он будет, все конкретные данные мы получим в местном отделении министерства. Круг замкнулся, местная чиновница, спокойно попивая кофе, по прежнему ничего не знала. Мы ее буквально заставили записать нас в список кандидатов на курс, ссылаясь на информацию из ее же министерства.

После этого мы продолжали учиться в ульпане, ежедневно названивая все той же чиновнице и получая заверения, что еще ничего не известно, и что она нам обязательно позвонит, когда будет что-то новое.

Еще через несколько дней один из наших ребят прибежал в ульпан с квадратными глазами. Он случайно встретил знакомого врача, который сказал, что завтра в Тель Авиве будет экзамен для поступления на курсы для врачей репатриантов из всего нашего округа, но до экзаменов допускают только закончивших ульпан первой ступени, да и то отсев будет большой, так как мест мало. Следующий курс планируется только через пол-года, да и то не известно – будет или нет. Мы сорвались с занятий и рванули к директрисе ульпана. На наше счастье, она была очень славным и доброжелательным человеком, поняла ситуацию с полуслова и тут же выдала нам справки об окончании всего курса,хотя нам оставалось учиться еще месяца полтора Затем поехали ко все той же чиновнице. Она, ни мало не смутившись, заявила: – "А куда вам торопиться? Поучите язык, через пол-года будет еще курс – вот на него и идите". О том что эти пол-года нам еще нужно было как то просуществовать, она не задумывалась. На курсах, по крайней мере, платили пособие. С большой неохотой она все же дала нам направление на экзамен, но сказала:– "Напрасно съездите, все равно вам иврита не сдать." Так мы узнали, что вступительный экзамен будет на знание иврита.

На следующий день с утра мы приехали в Тель Авив, нашли нужный адрес. Там собралось человек 300 из всего центрального района. Кроме "русских", там были репатрианты из Румынии, Аргентины, Бразилии, и даже один врач – эфиоп. Экзамен был письменный, каким то чудным образом все мы его проскочили, и через несколько дней получили официальные письма о приглашении на курс подготовки для получения израильской врачебной лицензии.

Первые 2 месяца у нас был профессиональный ульпан второго уровня более глубоко изучался иврит с упором на медицинскую терминологию. Ежедневно все мы ездили с двумя пересадками в Тель Авив, занимались там часов до двух, а затем возвращались по домам. В этом ульпане вновь собрались люди из разных мест СССР. В моей группе я сидел рядом с одним парнем, чуть моложе меня. На переменах мы с ним с удовольствием болтали на разные темы. Недели через две неожиданно выяснилось, что он, так же как и я, жил в Свердловске, в 5 минутах ходьбы от моего дома, кончал тот же Свердловский мед. институт, что и я, и даже занимался в научном кружке с тем же преподавателем, у которого и я участвовал в исследованиях. В Свердловске мы с ним не встретились просто чудом, но нужно было приехать в Израиль, чтобы нам наконец познакомиться.

После 2-х месяцев учебы вновь был экзамен, благополучно сдавшие его распределялись по больницам, где и начинался собственно врачебный курс переподготовки.