Текст книги "Записки нового репатрианта, или Злоключения бывшего советского врача в Израиле"

Автор книги: Товий Баевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Могу сказать из личного опыта, что если в начале дежурства жалеешь больных и сочувствуешь им, то к середине смены из-за напряжения, и усталости, хамства некоторых пациентов и недосыпа, встречаешь каждого нового больного с чувством, близким к неприязни, заранее считая его симулянтом, по пустякам морочащего тебе голову.

Коллектив приемника состоит из постоянных медсестер и медбратьев, дежурящих посменно по 8 часов, а так же врачей, работающих с утра до полудня. С 15 до 8 утра в приемнике остаются доктора дежурной смены, каждый день разные. Очень много зависит от того, с кем выпадает работать.

Среди медсестер приемника обычно все высокопрофессиональны, но есть более приятные и менее приятные. Интересно, что среди приятных обычно были медсестры и медбратья – арабы. По – видимому, в Израиле работает та же закономерность, что была с евреями в России в застойные времена. Чтобы занять какое то достойное место, соискателю-еврею нужно было быть на две головы выше в профессиональном и личностном плане, чем прочим претендентам, чтобы это место получить. То же и с арабами в Израиле. Те, кто получают место в приличной больнице, обычно очень способны, хорошо подготовлены, и зачастую просто приятные ребята.

Я очень любил работать в одну смену с медбратом по имени Мустафа. Добрейшей души парень, очень грамотный, он мог бы вполне заменить в приемнике многих врачей. Его обычно называли Мус, или Мусти, а врачи олимы – так просто по свойски – Муська. Когда по обмену опытом нужно было отправить несколько медсестер на неделю в США, из многих претендентов выбрали троих, и его втом числе.

При полной симпатии и уважении к нему как к личности и товарищу по работе, незримый барьер «арабы – евреи» все равно временами возникал. После каждого тер. акта со стороны арабов Мус ощущал себя скованно, неловко. Точно так же я чувствовал себя при общении с ним после массового убийства арабов еврейским поселенцем доктором Гольдштейном в пещере Праотцов.

Хотя ясно, что к этим преступлениям ни он, ни я не причастны, какое то ощущение вины за преступников из своего народа все равно чувствовалось.

Поэтому, чтобы не усугублять противоречия, на политические темы с коллегами-арабами мы старались не говорить, и вообще темы противостояния евреев и арабов не затрагивать.

Отношения между врачами и сестрами в Израиле отличаются от принятых в России. Там медсестра является подчиненной врача, а тут они – просто коллеги по общей работе. Сестра воспринимает назначения врачей критически, и если ей кажется, что назначение неверное, она может отказаться выполнить его и потребует подтверждения от более старшего врача (такое, хотя и нечасто, но все же случается). Завоевать доверие медсестер непросто, но если это произошло – медсестра или медбрат – твой лучший и надежнейший помощник. Они вовремя обратят внимание на отяжелевшего больного, подскажут, что с ним происходит, не будут дергать дежурного врача по пустякам, а постараются разрешить возникающие проблемы самостоятельно. Медбрат руководит в приемнике всеми организационными вопросами – какого больного куда положить, кто первый идет на рентген, а кому послать сначала анализы, кто из больных более тяжелый – к кому направить врача в первую очередь.

Вновь поступившего больного принимает сначала медсестра, оценивает его состояние, меряет пульс, давление, присоединяет при необходимости к монитору, дает кислород, если пациент тяжелый, не дожидаясь врача, ставит ему венозный катетер. Врач выступает зачастую в виде консультанта, а ответственной за больного как бы является медсестра. Я, конечно, утрирую, но просто хочу подчеркнуть, что в Израиле медсестра – не просто исполнитель, а самостоятельный и ответственный специалист, делающий свою часть работы в партнерстве с врачом.

После этого гимна медсестрам я заканчиваю свое повествование до следующего письма.

Записка номер четырнадцать
Скорая помощь

С момента написания предыдущего письма у меня произошло много изменений в жизни и в работе, в результате чего свободного времени стало меньше, а желание писать вообще куда то – исчезло.

К тому же наш с Мишей Мазелем сайт «ПИСЬМА МЫЛОМ» на Чертовых Куличках изрядно разросся, и требует для себя все больше внимания.

Я уже было подумывал забросить свои литературные упражнения до лучших времен, но, получив несколько писем от читателей с вопросами о том, когда будет продолжение, ощутил перед ними груз ответственности.

Так что спасибо всем, мне написавшим, и отдельное спасибо Виталию Рудовичу из Германии – он был особенно настойчив, буквально вынудив меня засесть за клавиатуру (теперь все претензии к нему, если что не так:-))

Итак, я продолжаю свое затянувшееся повествование.

В прошлом письме я писал о том, как работал в приемном покое больницы Асаф Ха Рофе.

На одном из дежурств мне пришлось сопровождать пациента из приемника в инфарктное отделение.

Кстати, этап транспортировки тяжелого больного является для него самым опасным. Пациента может вытащить с того света бригада скорой помощи, затем в приемном покое добьются стабилизации его состояния, после чего больного отправляют, например, на снимок в рентгеновское отделение. В лучшем случае, кроме санитара, пациента сопровождает какой нибудь молодой врач – стажер. И не удивительно, если при этом лишенный должного медицинского надзора пациент делает аритмию или другое осложнение, от которого и погибает.

По статистике, летальность на этапе транспортировки раненых или тяжелобольных намного превышает показатели смертности на всех прочих этапах лечения, поскольку при этом возможности мониторинга и мед. помощи ограничены.

Когда сопровождаешь такого больного, положено брать с собой монитор – дефибриллятор, дыхательный мешок Амбо, иногда даже Pulse – Oxymeter, но самое важное – умеешь ли ты всеми этими приборами правильно пользоваться. Ведь отправляют на сопровождение, как правило, тех, кто наименее полезен в приемнике – работа – то продолжается, другие больные поступают, и каждая пара рук на учете.

Поскольку я тогда, в начале своей израильской карьеры, был в табели о рангах где – то на уровне стажеров, то меня постоянно и посылали на подобные сопровождения. Пару раз мне приходилось даже использовать эти приборы, к счастью для больного, успешно (к тому времени я уже научился).

Заведующий инфарктным отделением, доктор Фирбер, как раз в тот день дежурил. Он принял у меня больного, поспрашивал «за жизнь», (мы были знакомы – я провел в его отделении месяц на стажировке), а потом неожиданно спросил: «А не хочешь ли ты подежурить на скорой помощи в реанимационной бригаде?» Он одновременно являлся ответственным врачом скорой, и сам набирал новых дежурантов.

Я от неожиданности промямлил что то вроде «Да я бы и рад, но боюсь, недостаточно для этого подготовлен».

Врачи реанимационных бригад тогда казались мне чем то вроде суперменов, держащих в своих руках жизнь и смерть пациентов. Если больной или раненый в критическом состоянии все же дождался приезда «Натана» (так обозначается ивритское сокращение – «передвижная бригада интенсивной терапии»), то уж до больницы то ему в любом случае умереть не дадут, что бы с ним по пути не случилось.

Доктор Фирбер хмыкнул, пробурчал: «Достаточно ты подготовлен. Главное, слушайся парамедиков, и все будет в порядке. В общем, я ставлю тебя в график на следующий месяц, а ты пока походи на подстанцию, поезди с кем нибудь из врачей, чтобы войти в курс дела».

Так я и сделал, после чего начал дежурить уже самостоятельно.

Служба скорой помощи в Израиле называется МАДА – от ивритского сокращения «Маг» человек вдруг сознание обретает, и осыпая всех проклятиями удаляется на нетвердых ногах. Причем в Израиле это чаще наркоман, чем пьяница.

В итоге, действительно тяжелые больные иногда вынуждены ждать по 20–30 минут, прежде чем Натан к ним доедет, тогда как обычно, время от вызова до приезда бригады значительно меньше – в пределах 10–15 минут внутри города.

Когда в центре Тель Авива пару лет назад произошел очередной террористический акт, число пострадавших дошло до 80, из них около 20 тяжелораненых. Первые машины МАДЫ прибыли на место через 4 минуты после взрыва, а через 20 минут на месте происшествия уже не осталось ни одного пострадавшего. Конечно, часть легкораненых была развезена по больницам частными машинами, но те, что оставались, были обработаны моментально.

Должен заметить, что в отличие от скорой помощи в Свердловске, на которой я успел некоторое время поездить, когда был студентом, тут машина выезжает с подстанции сразу после принятия вызова. Не бывает ситуации, когда на объявление диспетчера о вызове водители говорят – «Счас, партию в бильярд доиграем, и поедем» (такие высказывания я на Свердловской скорой слышал не раз). Даже во время еды все выскакивают, хватают недоеденное с собой и через пару минут уже мчатся.

Вообще, «моральный уровень» работников МАДЫ очень высок.

Среди них есть разные люди, но всех их отличает общие качества – высокий уровень ответственности и уважение к человеческой жизни, желание ее сохранить. Ребята там в основном все молодые, самые старшие парамедики – ветераны едва достигают 30–35 лет. Более старшие просто уходят в начальство, или вообще меняют профессию.

Большинство из работающих – энтузиасты, романтики профессии, люди, пришедшие на скорую, чтобы спасать. Другие, как правило, там не задерживаются – работа нелегкая, и не слишком хорошо оплачиваемая.

Причем для них спасение человеческих жизней – это не фигуральное выражение, это именно то, чем они занимаются ежедневно, и достаточно успешно.

Уровень нагрузок – и моральных и физических – высок. Зато высок и уровень удовлетворения, когда благодаря их профессиональным действиям удается довести больного живым до госпиталя, а недели через две узнать, что бывший верный кандидат в покойники выписан, и ушел домой на своих ногах.

Вообще, на МАДЕ это вроде спорта – кто больше сделает успешных реанимаций. Бригада, возвращающаяся с вызова на подстанцию, рассказывает о происшедшем примерно в тех выражениях, как рассказывают рыбаки о пойманной крупной рыбе, или охотники – о заваленном медведе. Идет даже негласное соревнование между парамедиками разных подстанций. Не раз я слышал в их разговорах между собой, к примеру, что «на соседней подстанции в прошлом месяце было 6 успешных реанимаций, а на нашей пока только 4.»

Причем успешной реанимация считается тогда, когда больного удалось живым довести до приемника. Что происходит с больным дальше – это уже проблема больницы.

В этом спорте есть и побочные стороны. Иногда скорая прибывает, когда больной уже довольно долго находится в состоянии клинической смерти, при этом сердце еще можно запустить, а мозг уже необратимо поврежден. Естественно, сложно по приезде судить о состоянии мозга – степень его повреждения становится ясна только через несколько дней. Поэтому есть случаи, когда реанимированный «Натаном» пациент в сознание так и не приходит, и лежит в отделении состоянии «овоща» – когда кора головного мозга полностью разрушена, а сохранены только вегетативные функции. В одном из отделений нашей больницы подобный больной – Д. – пролежал в коме, подключенный к аппарату искусственного дыхания, полтора года, и умер, так и не придя в сознание. После того как прошли первые несколько месяцев, надежды на пробуждение Д. исчезли. Трагическая ситуация стала восприниматься рутинной, и его одноместная палата в отделении получила кличку «мавзолей». Среди «русских» врачей появилась перефразированная шутка «Д. умер, но тело его живет».

Кстати, в отличие от «русских» врачей и медсестер, работающих в израильской медицине, за все время работы на МАДЕ я ни разу не слышал от парамедиков – израильтян обычные для российской медицины выражения о смерти больных, типа – «отбросил сандали» или «кони двинул». Тут их просто нет. Уважение к человеческой жизни у них очень высокое.

Парамедик – это медицинская специальность, появившаяся на Западе лет 20 назад. Его специализацией является оказание неотложной мед. помощи пациентам в критических ситуациях. Такие специалисты не являются врачами или медсестрами, но они специально обучены и тренированы выполнять различные неотложные процедуры, такие как реанимация, интубация, лечение опасных аритмий, установка плеврального дренажа, центрального венозного катетера и прочих медицинских манипуляций. В этих своих умениях они часто натренированы лучше, чем многие врачи – для них не составит проблемы вставить дыхательную трубку – тубус раненому без сознания, зажатому в обломках машины или лежащему на земле, тогда как врачи – реаниматологи обычно привыкли делать это в удобных условиях шоковой палаты или операционной. Парамедики обычно способны попасть в любую, даже самую плохую, вену, при необходимости и на полном ходу машины. В процессе лечения они не импровизируют – действуют точно по алгоритмам, разработанным для них практически на все случаи жизни. Эти алгоритмы они заучивают наизусть во время учебы, и способны цитировать их как стихи, знают их назубок. Врач в бригаде занимается в основном диагностикой и принятием решений, а парамедики непосредственно реализуют в жизнь его указания.

Когда новый врач приходит работать на скорую, парамедики не сразу начинают ему доверять. При лечении больного они хотя формально и обязаны подчиняться его указаниям, но не преминут поспорить с ними, если, по их мнению, что – то делается неправильно. Зато потом, если удалось завоевать у них авторитет, то лучших помощников врачу и пожелать нельзя. В процессе лечения пациента просто получаешь удовольствие, когда с тобой работает хороший опытный парамедик – все идет гладко, ни секунды лишней не тратится на технические проблемы, нужный инструмент или шприц с лекарством появляется перед тобой за секунду до того, как ты о нем подумал.

Это ребята способны работать и самостоятельно – сейчас в Израиле появились бригады «Натана» без врача – состоящие из двух парамедиков и водителя, и говорят, что они вполне успешно справляются.

Их высокий профессионализм подтверждается, например, тем, что после покушения на Ицхака Рабина два опытных парамедика постоянно прикреплены к израильскому премьер – министру, и повсюду его сопровождают. Причем для этой цели используются действующие парамедики, продолжающие обычную свою работу на скорой, а в службе сопровождения главы правительства они дежурят посменно.

Мне рассказывали, что в США в каждом приемном покое обязательно дежурит хотя бы один такой специалист. Возможно, когда нибудь это произойдет и в Израиле – необходимость в этом, на мой взгляд, существует.

Как правило, будущие парамедики начинают со школы работать на подстанции в качестве волонтеров, затем в армии кончают курс ховшей, а после нее возвращаются на МАДУ водителями амбулансов. Потом – годичный курс с очень большим отсевом, потом стажировка – и затем самостоятельная работа.

Отношение к работе и у большинства парамедиков и водителей очень серьезное и честное.

Я помню, как в Свердловске было в порядке вещей, когда машина скорой помощи мчалась с включенной сиреной и мигалкой на подстанцию, потому что по телевизору начинался футбол, и водитель хотел успеть к началу. Тут я такого не видел не разу. Сирена включается только тогда, когда машина спешит на вызов, или везет пациента в больницу.

Если бригада вечером заезжает в придорожное кафе, или на заправку, водитель обязательно берет с собой переговорное устройство, чтобы не пропустить возможный вызов. Диспетчер всегда знает, где находится бригада, и связь поддерживается постоянно.

Я ни разу не видел, чтобы водители использовали амбуланс для каких то своих личных надобностей, например, подбросить мешок картошки с рынка домой или еще что нибудь. Видимо, тут просто строже контроль, ну и мораль работников выше, не говоря уже о более простом решении всяких бытовых проблем (в магазине можно заказать доставку того же мешка картошки на дом без проблем).

В конце вызова парамедик заполняет специальную карту со всеми подробностями поездки, в том числе по рации от диспетчера получает точное время выезда, приезда к больному, времени нахождения на вызове, время в пути до больницы. Это позволяет жестко контролировать работу бригады, и проводить потом «разбор полетов» – если что то получилось не так, и были необоснованные задержки.

Очень часто бригаду сопровождает еще и доброволец – волонтер.

Вообще, в Израиле система волонтеров очень развита. Подобные добровольцы есть и в пожарной службе, и в полиции. Очень много добровольцев в больницах, где они помогают обслуживать больных, кормят их, выполняют многие технические работы. В волонтеры часто идут обеспеченные пенсионеры, которым скучно сидеть дома и есть еще силы делать что нибудь полезное, а так же школьники. Многие старшеклассники приходят таким образом на МАДУ. Для них организованы специальные курсы, парамедики проводят с ними занятия, обучают приемам первой помощи, и такая система фактически является чем – то вроде объединения по интересам или молодежного клуба – подстанция всегда наполнена молодыми ребятами, которые в свободное от выездов и учебы время болтают, веселятся, общаются. Волонтеры приносят и реальную пользу, выезжая на вызова вместе со штатной бригадой, помогая таскать больных и оборудование, иногда даже участвуя в перевязках или реанимациях.

Среди добровольцев существует очередь, кому когда сопровождать бригаду «Натана» на вызов. Ради этого ребята дежурят на подстанции, готовые среди ночи встать и ехать на вызов, среди них случаются споры – слишком много желающих. Причем среди них есть не только школьники – подростки. Немало и людей вполне взрослых, которые днем работают, например, где – нибудь в банке, а ночью приходят дежурить на МАДУ. Я несколько раз общался с такими волонтерами. Например, один из них – 30 – летний военный летчик, майор, пилот военно – транспортного вертолета, вполне преуспевающий в своей профессии, зарабатывающий немало денег. Тем не менее, он несколько раз в месяц, в свободные от полетов дни, приходит на подстанцию и ездит с бригадой, с удовольствием делает перевязки и таскает больных. Другой пример – 40 – летний религиозный еврей, любавический хасид, обремененный семьей и кучей детей. Днем учит Тору и работает консультантом – психологом по решению проблем семьи, а вечером приходит добровольцем на подстанцию. Я спрашивал их, почему они это делают. Оба независимо ответили, что работа на скорой позволяет им ощутить причастности к спасению человеческих жизней, дает «action», выводит их из привычной повседневности.

Записка номер пятнадцать
Скорая помощь (продолжение)

Продолжаю свои записки после почти двухлетнего перерыва. За это время я успел закончить специализацию, получить звание врача-специалиста по семейной медицине, дети подросли, жена окончила курсы экскурсоводов и водит русских туристов по Израилю-в общем, жизнь продолжается. Еще раз спасибо всем, кто присылал мне письма с поддержкой и одобрением по поводу записок.

Стрелки часов медленно подползали к трем. Дневная смена в приемном покое одной из израильских больниц подходила к концу. Все мы – врачи приемника – с нетерпением ждали ночных дежурантов. Наконец, первый из них появился в проходе. Я ринулся к нему, стараясь опередить остальных коллег.

– Привет, Ромка, я сегодня дежурю на Скорой, давай я тебе быстренько передам своих больных и поскачу.

В принципе, полагалось дождаться старшего врача, и передать больных ему, но Ромка работал ординатором уже больше двух лет, поэтому годился и он.

– Дай хоть войти сперва.

– Ты потом войдешь, а сейчас слушай: тут ничего особо тяжелого нет, вон тот дед – астматик, сейчас получает свою капельницу, когда закончит – можно выписывать. Здесь женщина с болями в животе, анализы посланы, снимок живота сделан, ждет хирурга – если долго не появится – свисни его еще раз, чтобы поторопился. Так, дальше у нас больной с болями в груди, кардиограмма в порядке, его госпитализацию я оформил, скоро заберут в отделение.

– Смотри-ка, Мирьям опять здесь?

– Да уж, за ней не задержится, снова почтила нас своим присутствием. Как всегда, явилась со своей подушкой.

Если не удастся выписать – положите в отделение «В» – сегодня они – «дежурные по Мирьям». С ней все как обычно, ЭКГ в порядке, успокаивающее получила. Она сегодня относительно спокойная – может, и согласится уйти домой. Тут в шоковой палате – самый серьезный случай. Дед 82 года, передний инфаркт. Кардиологи его уже посмотрели, сейчас готовят для него место в реанимации. Ну, вот и все, моих больше нет, остальные новые. Я побежал, легкого тебе дежурства.

С этими словами я выскакиваю из приемника, и бегу на стоянку.

Дорога на машине занимает пол часа. Въезжаю на подстанцию. Она забита машинами – сегодня тут большая сходка волонтеров. По четвергам один из парамедиков обычно проводит с ними занятия. До лекции они болтаются во дворе, обмениваются новостями, хохочут и спорят, чья очередь сегодня ехать на реанимобиле – «Натане» с дежурной бригадой.

Сегодня я меняю Эдика. Он встречает меня как всегда хмуро – это его принципиальная позиция по отношению к внешнему миру. Эдик – постоянный врач Скорой помощи, пашет как лошадь. Вот и сегодня он после ночного дежурства, выглядит помятым и не выспавшимся. Когда я захожу в комнату, он встречает меня бурчанием, которое заканчивается звонким чихом.

– Будь здоров, Эдик.

– Не твое дело.

– Ну, как прошла ночь?

– Спасибо, отвратительно.

– Много ездили?

– Достаточно.

– Было что ни будь интересное?

– Сплошная херня, как обычно.

– Завтра ты меня меняешь?

– Фиг тебе – завтра я уже буду в Риме.

– Да ты никак отдохнуть собрался?

– Да нет, у внука соревнования – вот везу ребенка.

Маленькая подробность – Эдику шестьдесят два года, а его внук – шестнадцатилетний акселерат – какая-то восходящая звезда израильского тенниса.

Эдик, в прошлом – Эдуард Михайлович – был заведующим крупным отделением реанимации где-то в Подмосковье. Приехав в Израиль, помыкался, как и все, по черным работам, сносно выучил иврит, сдал экзамен на врачебную лицензию, потом каким – то образом попал к ответственному врачу Скорой помощи доктору Фирберу. Тот рискнул дать ему несколько дежурств в качестве врача реанимационной бригады. Эдик проявил себя в лучшем виде. После нескольких месяцев работы внештатным дежурантом Фирбер дал ему полную ставку. С тех пор Эдик и молотит.

Я, например, больше семи – восьми дежурств в месяц делать не способен просто физически, Эдик же запросто делает по двенадцать ночных смен, ни в чем не уступая своим молодым коллегам.

Если к этому добавить, что его жена, третья по счету, моложе Эдика на двадцать лет, то перед нами пример того, что человеку столько лет, на сколько он себя ощущает.

Наконец Эдик заканчивает бурчать и отваливает, я остаюсь один. Расстилаю постель и блаженно валюсь на нее. Обычно с четырех до семи бывает затишье, вызовы в это время редки – можно отдохнуть.

Я люблю дежурства на Скорой еще и за то, что между вызовами тут можно расслабиться. Изредка случаются просто сказочные смены – за сутки бывает вызова четыре, а все остальное время – хочешь, спи, хочешь – читай, хочешь – смотри телевизор. Один мой коллега так описывает подобные дежурства: «Прихожу, ложусь и отрубаюсь. Только парамедик заходит раз в два часа – переворачивает, чтобы пролежней не было».

Кстати, надо узнать, с кем из парамедиков выпало дежурить.

Встаю, иду в их комнату. Навстречу выходит Ицик – высокий смуглый здоровяк лет 28,– один из самых опытных парамедиков подстанции. Он сабра – так называют родившихся в Израиле, его родители приехали в свое время из Ирака. Ицик радостно приветствует меня – мы с ним не одно дежурство вместе отработали.

– Привет, док, как дела? Ты слышал, что сегодня Мирьям вытворила?

– Как не слышать – я же ее и принимал в приемнике. Что, сильно хулиганила?

– Сильно. А все из-за Ашера. Этот идиот приехал к ней на вызов, там все как обычно – боли в груди, одышка, они сняли кардиограмму, посадили ее в «Натан» и повезли в приемник. А посереди дороги дернул его черт спросить:-«Мирьям, а где же твоя подушка?» Она спохватилась, что забыла ее дома, потребовала вернуться. Ашеру неохота было возвращаться, да и не положено «Натан» гонять без причины. Так Мирьям начала по окнам барабанить – чуть стекло не выбила. А когда он ее попытался урезонить – она его всего оплевала и чуть не укусила. Решили, что проще вернуться, чем с ней воевать.

– Так что они ее в психушку не отвезли?

– А что толку? В прошлом году Эдик с Ашером уже разочек отвозили, когда она в очередной раз забуянила. Написали, что она в психозе, выгрузили, и, радостные, уехали. А Мирьям сунула психиатрам свою старую выписку, в которой написано: «Ишемическая болезнь сердца», и заявила, что у нее боли в сердце и одышка, и что если немедленно не отправят ее в терапию, она у них тут умрет и всех их посадят за врачебную халатность. Потом устроила свое всегдашнее представление со стонами и закатыванием глазок. Психиатры перепугались, снова вызвали «Натан» и сказали Эдику:– «Может она и в психозе, но мы ее у себя не оставим. Вот пусть сначала терапевты исключат у нее инфаркт, а уж потом привозите, милости просим» Эдик всю дорогу, пока везли ее в терапевтический приемник, матерился, и больше в психушку ее не возит – бесполезно.

Следует сказать, что с Мирьям знакомы работники Скорой помощи и приемных покоев по всей округе. Это женщина лет пятидесяти пяти, невысокого роста, небрежно одетая, очень напоминающая своими манерами старушку Шапокляк, не лишенная, впрочем, некоторого обаяния. Мирьям душевнобольная, уже несколько лет она вызывает скорую по 2–3 раза в неделю, каждый раз жалуется на боли в груди, приезжает в приемник и требует ее госпитализировать.

Никаких объективных признаков болезни сердца у нее нет, но пару лет назад кто-то из терапевтов в минуту душевной слабости припаял ей диагноз «Стенокардия» – почудилось ему какое то изменение на кардиограмме.

Это было началом конца. Если раньше ее после недолгого разговора отправляли домой, то теперь она сама решала – пойдет ли она домой или поднимется в отделение. Ну, в самом деле – кто из дежурных врачей приемника возьмет на себя ответственность выписать больную со стенокардией в анамнезе, с жалобами, точно по книжке соответствующими началу инфаркта миокарда?

Прилепить диагноз болезни сердца просто – а вот снять его – если больной этого не хочет – просто невозможно. Поэтому врачи приемника сначала пытаются Мирьям уговорить, что она вполне может уйти домой, а если не удается – кладут на сутки – двое, делают несколько раз кардиограмму, анализы крови, и выписывают.

Поэтому регулярно – минимум раз в месяц – Мирьям появляется в отделении, всегда со своей подушкой, по дружески здоровается с медсестрами, и привычно располагается в палате. После этого, довольная и умиротворенная, съедает больничный обед и отходит ко сну.

Дома скучно, поговорить не с кем, а тут приятное общество, бесплатная кормежка и всеобщее внимание.

Иногда Мирьям так разнеживается, что пытается задержаться в отделении как можно дольше. Поэтому, когда появляются первые признаки грозящей выписки, она начинает по ночам, когда в отделении остаются только молодые неопытные дежуранты, устраивать свои обычные представления с одышкой, жалобами на боли.

Напуганный дежурный – видя больную с типичными жалобами и диагнозом стенокардии в истории болезни – без долгих раздумий дает ей стандартный протокол – кислород, нитроглицерин в вену капельно, гепарин. А на следующий день врачи отделения, чертыхаюсь, оставляют ее еще на день для наблюдения.

Ясно, что любой из врачей не слишком заинтересован в такой больной, поэтому все дежурные раньше старались положить Мирьям не в свое, а в чужое отделение. Этому перепихиванию однажды положил конец ответственный за терапию в больнице доктор Пик – он установил между отделениями «дежурство по Мирьям»– теперь она попадает в каждое отделение по очереди.

Всем, в общем, понятно, что основная причина такого поведения Мирьям – психозаболевание. Есть ли у нее ишемия миокарда или нет – это вопрос открытый и весьма сомнительный, а вот то, что она душевнобольная – известно. Поэтому вначале ее карьеры делались попытки вызывать к ней на консультацию психиатров, переводить ее в соответствующее отделение, давать психотропные. Но Мирьям решила эту проблему просто – с психиатрами разговаривать отказывалась, таблетки выкидывала в унитаз, а при робких попытках перевести ее в психиатрию закатывала такой дивный приступ одышки, что от нее тут же отставали.

По гуманным израильским законам, невозможно принудить психобольного получать лечение, если он не опасен для себя или для окружающих. Так вот – Мирьям не опасна, поэтому имеет полное право от психиатрического лечения отказаться. А то, что она при этом сводит с ума всю больницу и скорую помощь – это уже закон не волнует. А уж о толстой пачке неоплаченных счетов за услуги Скорой Помощи и говорить нечего – она их подсовывает под ножки мебели, чтобы не шаталась – платить то ей все равно нечем.

Ицик пошел читать лекцию волонтерам, а я заглянул в комнату к водителям. Мне на встречу поднялся Гиль – молодой парень с ярко – рыжей шевелюрой и россыпью веснушек на физиономии, по виду типичный англосакс, привезенный родителями в Израиль из Южной Африки в возрасте 13 лет. Гиль до сих пор говорит на иврите с небольшим английским акцентом. Он лет пять работает на Скорой, и, в то же самое время, успел сделать первую степень по археологии в Тель-Авивском Университете. Археологией он продолжает заниматься для души, ездит на раскопки, но работу бросать не хочет. Это и верный кусок хлеба, и все тот же экшен, без которого людям, отравленным Скорой, жизнь кажется пресноватой. Гиль степенно здоровается со мной за руку, и после непременных ивритских «Ма иньяним – бесэдэр (Как дела? – Все в порядке)» говорит:

– Ты слышал, какую реанимацию мы с парамедиком Ореном позавчера заделали? Мужик пятидесяти лет упал на улице, мы прилетели через 15 минут – у него ни пульса, ни давления – труп. На мониторе прямая линия вместо кардиограммы. 40 минут работали, сердце завели, привезли в приемник живого. Ребята с соседней подстанции когда услышали – все локти себе обгрызли от зависти.

– Как же, как же, наслышан. Этот ваш «спасенный» третьи сутки лежит у Фирбера в реанимации в коме, со всеми признаками смерти мозга. Сердце вы завели, а кора уже погибла. Фирбер ругается и обещает Орену руки оторвать за такую реанимацию, говорит, что вы даже прошлогодний труп готовы оживлять, и обзывает спортсменами.