Текст книги "Золотые бархатцы(СИ)"

Автор книги: Тович Маша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Маша Тович
Золотые бархатцы

Глава 1.

Ну, вроде бы ничего, – удовлетворенно смотрю в зеркало. Волосы туго завязаны в пучок на макушке. Белая блузка застегнута на все пуговицы. Черная юбка-карандаш и лаковые черные лодочки. Похожа на учительницу, разве что очков в прямоугольной оправе не хватает.

Вот и хорошо. Строгий вид на собеседовании в таком месте как раз кстати. Конечно, на работу принимают не за помаду телесного оттенка, но всё же, наша жизнь состоит из мелочей, и пренебрегать ими не стоит.

Одеваю свой серый, не новый, но весьма аккуратный жакет и, подмигнув своему отражению, выбегаю из дома.

Залитая солнцем улица встречает меня ярким светом и, щурясь, я понимаю, что забыла солнцезащитные очки.

Не буду возвращаться – плохая примета. Надеюсь, тушь не потечет от такой жары. Расплавленный воздух – как в бане, горячий и влажный. Хорошо, что на лице минимум косметики.

Иногда и ты бываешь благоразумной, – горько усмехается мой здравый смысл и скупо рукоплещет.

***

– Здравствуйте. Проходите, присаживайтесь. Как добрались?

– Здравствуйте, – немного неуверенно отвечаю я, почему-то удивленная обычным проявлением вежливости.

Меня будет экзаменовать серьезная блондинка в строгом, определенно недешевом, белом брючном костюме. Встретив её спокойный, но при этом испытующий взгляд, пытаюсь отбросить сковавшую меня застенчивость и добавляю непринужденно:

– Добралась хорошо, несмотря на жару. А у вас в кабинете даже прохладно.

Черт! Надеюсь, она не подумает, что я намекаю на холодный приём!

– Хорошо освежает после этого пекла, – быстро добавляю, чтобы как-то исправиться.

– Да, кондиционеры работают исправно, – отвечает блондинка с натянутой улыбкой. – Итак, Эвита Станиславовна.

Блондинка делает паузу.

– Красивое имя.

– Да, это папа назвал, в честь Эвиты Перон. Они тогда с мамой только вернулись из Аргентины и были под большим впечатлением от этой страны. Впечатление, так сказать, отразилось в моем имени.

Спасибо, папа. Если бы каждый раз, когда мне задают вопрос о происхождении моего имени, мне платили 100 рублей, я бы могла вообще не работать.

– Да, интересно, – растягивает слова блондинка. – А кем они работают?

– Сейчас они живут в Перу в городе Лима. Папа преподает в университете Рикардо Пальмы, а мама работает в Российском центре науки и культуры.

– Понятно, – её заинтересованный тон сменяется на деловой. – Ну, перейдем к делу.

Замечаю на её столе моё открытое резюме. Опустив глаза, моя собеседница бегло читает вслух: двадцать шесть лет, неполное высшее образование... четыре курса медицинского... полтора года работали медсестрой в частной зубной клинике... вредных привычек нет... Не курите, не пьете.

Она поднимает строгие глаза.

– В общем, по образованию вы нам подходите. Но... Понимаете, в нашей работе очень важны человеческие качества: доброта, отзывчивость, сострадание, участие.

– Да-да, – киваю я и вовремя себя останавливаю, чтобы не походить на китайского болванчика.

–Работа сестры-сиделки в нашем пансионате требует не только нужной квалификации, но и определенных жизненных установок. Мы следим за моральным обликом наших работников. Они ухаживают за пожилыми людьми, а для этого нужны и терпение, и ласка, и твердость характера. Вы обладаете этими качествами?

– Обладаю, – пытаюсь ответить как можно увереннее.

– Хорошо. Я вижу, вы окончили курсы конфликтологии и межличностной психологии. Это плюс. Здесь живут люди преклонного возраста, сами понимаете. Каждый – со своими обидами, жалобами и настроением, поэтому ваши знания вам могут пригодиться.

Мысленно благодарю одногруппницу, которая затащила меня как-то на эти занятия. Не зря говорят: то, что знаешь и умеешь, за плечами не носить.

Блондинка вновь опускает глаза.

– Хобби: чтение книг, поэзия. Любите читать или сами пишите?

– И то, и другое. Сама немножко сочиняю, – мнусь я. – Так, для себя.

– Многие наши постояльцы любят, когда им читают вслух. Так что сможете совмещать приятное с полезным. А какие книги вам нравятся?

Вопрос показался мне неожиданным и необычным для собеседования.

– Э, люблю классику: нашу и зарубежную, поэтов серебряного века. Сейчас на прикроватной тумбочке лежит томик Шарлотты Бронте. Очень увлекательно пишет.

– Хорошо.

Похоже, её удовлетворил мой ответ, и она продолжила изучать моё резюме.

– Не замужем. Детей нет, – она вопросительно поднимает на меня глаза.

– Я в разводе, – почему-то пытаюсь оправдаться я. Мне хочется зажмуриться и заткнуть руками уши – так я не хочу слышать вопрос о том, почему я в разводе, почему нет детей... Но блондинка в белом его и не задаёт. Я легонько вздыхаю и осознаю, что задавать подобные вопросы совсем не в её компетенции.

– Почему вы хотите у нас работать? – резко меняет тему она. Вот только меня мысли о несложившейся семье так легко не отпускают:

– После развода захотелось круто поменять жизнь, сменить работу, окружение. Да и за съемную квартиру со старой зарплатой платить одной стало сложнее.

– Хорошо.

– Спасибо за честный ответ, Эвита. На собеседованиях мне намного чаще приходится слышать о том, как в людях внезапно просыпаются альтруистические чувства и жажда ухаживать за больными и немощными. И редко кто признается, что благородные порывы рождают в них мысли о полагающейся у нас немалой зарплате. Но вы должны понимать: пансионат "Золотые бархатцы" – не место, где лечат свои сердечные раны и куда бегут от проблем. Здесь мы пытаемся скрасить старость одиноких людей, которые сами нуждаются в поддержке и любви.

Тут её лицо приобрело мягкий оттенок нежности, сменив доброжелательную маску рекламного проспекта на выражение лица вполне обычного человека, который вспомнил нечто приятное и дорогое:

– Старики – они же, как дети. Им требуется забота и уход... А поэтому нам нужны люди сильные духом, – она возвращается к своему отточенному деловому тону. – О специфике работы мы с вами уже говорили по телефону. Ещё раз напомню: сестра-сиделка прикреплена к одному или нескольким постояльцам. Она следит за его физическим и эмоциональным состоянием, помогает в быту. Некоторые наши постояльцы вполне самостоятельны, поэтому нуждаются в сестрах исключительно, как в собеседниках. О сумме жалованья вам известно. Так же работники обеспечиваются полным социальным пакетом. Ваш отпуск может быть разбит на несколько частей, но не должен длиться больше двух недель.

– Понятно.

– У вас есть вопросы?

– Пожалуй, нет.

– Тогда мы позвоним вам в течение недели и известим об окончательном решении. Вашу кандидатуру еще должен утвердить Лев Александрович. Он всегда лично знакомится с резюме соискателей.

Вот это да! Директор, он же – основатель и главный управляющий пансионата, будет читать мою анкету. Хорошо, что у меня там удачная фотография... Глупости! О чем я думаю!? Мысленно даю себе подзатыльник: ты же на работу пришла устраиваться, а не мужчин соблазнять. Ох уж, это глупое желание нравиться всем мужчинам везде и всегда. Мне двадцать шесть лет, а всё хочется верить, что каждый посмотревший на тебя прохожий безнадежно в тебя влюблён.

Поспешно встаю и улыбаюсь:

– До свидания.

– Мы вам позвоним, – натягивает дежурную улыбку блондинка. – Всего хорошего.

Выхожу из кабинета. У соседней двери стоит маленькая старушка. На ней розовая рубашка-поло и капри в тон. Седые, почти белые волосы аккуратно коротко подстрижены. Она оттягивает за краешек веко, силясь прочитать расписание, висящее на двери, и недовольно бормочет себе под нос:

– Ничего не разобрать! Напишут мелко, а люди потом мучаются.

Мешкаю с минуту. Но, переборов свой страх первой начинать разговор с незнакомыми людьми, интересуюсь:

– Может быть, вам помочь?

Старушка с модельной стрижкой поворачивает ко мне лицо.

– Ой, доченька, ничего не разобрать. Погляди. Что тут нацарапано?

– Так. "Режим работы. Понедельник-пятница с 8.00 до 17.00, суббота – с 10.00 до 14.00, воскресенье – выходной".

– Спасибо, моя хорошая.

– Давайте я вам запишу, чтобы не забыли, – достаю свой маленький ежедневник, вырываю листочек и старательно переписываю расписание.

– Вот, пожалуйста.

– Спасибо. Вот помогла бабушке, – она разворачивается и медленно бредет по коридору.

Когда старушка скрылась за поворотом, убираю все еще открытый ежедневник в сумочку и выхожу из здания администрации пансионата.

Жара немного спала, и дышать стало заметно легче. Я делаю глубокий вдох. Уши приятно ласкает шелест листвы, где-то вдали заливается песней неведомая птица.

Пансионат расположен в отдалении от города и со всех сторон окружен лесным массивом. Здесь не слышно гудения машин, нет шума и пыли, которые преследуют каждого жителя большого города. Лишь легкий ветерок играет между величественными стволами сосен и нежно треплет можжевеловые кусты за зеленые космы. Пансионат и прилегающая к нему территория окружены забором и защищены от непрошеных гостей. Подойдя к пункту охраны и остановившись у шлагбаума, оборачиваюсь. Вдалеке белеет своими стенами главный жилой корпус, за ним – еще какие-то постройки, но мне их почти не видно из-за крон деревьев, обрамляющих дорожку, ведущую к главному зданию.

Я даже и не думала, что здесь такие обширные владения.

Поворачиваюсь к охраннику и мямлю:

– До свидания.

Он поднимает на меня свои усталые глаза старого бассет-хаунда и молча кивает. А я неторопливо иду к моему старенькому форду, припаркованному неподалеку.

Глава 2.

– Алло?

–Алло. Привет, дорогая!

– Мама, привет! Ну как вы там? Как папа?

– Папа весь в работе. Как всегда. Сейчас он у себя в кабинете. Как обычно: всё сам, помощникам не доверяет.

– Что нового?

– Вот недавно были на приёме в честь местного праздника Койюр Рити. Я решила блеснуть – надела новые туфли. А они оказались такими жутко неудобными в носке, что я весь день думала только о своих натертых ногах.

И, наверное, при этом не переставала улыбаться, так что никто и не заметил, каково ей. Мама! Моя смешная мама! Такая девочка! Наряды, этикет, выставки – это её жизнь. Хорошо, что она меня сейчас не видит в растянутой майке и спортивных трениках, сидящей по-турецки на диване, накручивающей выбившуюся из хвоста прядь на палец.

– А ты как? Чем нас порадуешь?

– Да, вот. Звоню рассказать. Представляешь, меня взяли на новую работу. В пансионат. Помнишь, я рассказывала.

– А я и не сомневалась, что тебя возьмут. Когда тебе на работу?

– В понедельник начинаю, после обеда.

– А почему не с утра?

– Там посменная работа. С 7.00 до обеда и с 14.00 до десяти вечера.

– Ох, ну и работку ты себе подыскала! Может быть, всё-таки приедешь к нам с папой? Устроим тебя к врачу посольства помощницей.

– Не, мам. У вас там ещё жарче, чем у нас. А я не люблю высокие температуры.

– Всё из-за твоего Остапенко . Надо было поехать с нами сразу. Все равно университет не закончила. Я с самого начала была против этого брака! – её голос срывается.

– Ну, мама, не нервничай. Во-первых, он уже не "мой". Во-вторых, брака уже нет. И, в-третьих, я уже довольно большая девочка. В конце концов, мне уже немало лет. И быть под покровительством родителей в мои года уже просто неприлично.

– "В мои года..." – повторяет мама уже игриво.

Тон её стал мягче, напряжение ушло. Может быть, слово "неприлично" подействовало. Правила поведения и приличия играют в её жизни очень важную роль, если не сказать – главную.

– Но всё равно, если тебе не понравится или что-то пойдёт не так, знай, мы всегда будем тебе рады.

Слышу в телефоне приглушенные голоса – видимо, мама прикрывает трубку ладонью.

– Дорогая, мне нужно отойти. Удачи тебе в понедельник.

– Спасибо. Папе – привет. Пока.

– Пока, дорогая.

Её голос обрывают частые гудки.

***

Воздух раскалён и пропитан ароматом шишек. Под ногами чуть слышно шуршат опавшие сосновые иголки. Подхожу к шлагбауму. У пункта охраны стоит какая-то женщина. На вид ей около сорока лет. Небольшого роста, с внушительным бюстом. Рыжеватые волосы заплетены в косу и уложены ракушкой ниже затылка. Она одета в голубые рубашку и штаны. На нагрудном кармане белеет вышитая эмблема пансионата: три маленьких цветочка в овале.

Похоже, это кто-то из персонала.

Женщина смотрит на меня и широко улыбается. Меня приободряет её улыбка, и я уверенно шагаю в её сторону.

– Здравствуйте! Эвита Станиславовна?

– Здравствуйте! Да, это я.

Она кивает охраннику и приглашающим жестом предлагает идти за ней.

– Я – ваша сменщица. Меня зовут Светлана Владимировна. Можно просто Света. Давай сразу на "ты"?

– Давайте... ой, давай. А меня можно просто – Вита.

– Да, имя у тебя забавное. Я своему младшему молочку покупаю, "Эвитка" называется. Он от этих биолактов просто тащится, – она весело улыбается.

Уголки моих губ непроизвольно ползут вверх.

– Фотографии принесла для пропуска?

Черт! Как я могла забыть?! Специально выложила их на стол!

Моё лицо исказили мука и отчаяние.

– Не кисни, кефирчик! У меня завтра первая смена – я тебя с утра встречу на этом же месте. У нас с этим делом строго: всё по пропускам. Только не забудь завтра. Хорошо?

– Хорошо, – с благодарностью киваю.

– Трудовую книжку хоть не забыла?

– Взяла, – с готовностью пионерки отвечаю я.

– Тогда сейчас нам сюда, – она указывает на уже знакомое здание администрации.

После недолгого оформления всех бумаг и подписания трудового договора выхожу из кабинета. Света ждёт меня с каким-то пакетом в руках. Сквозь прозрачный полиэтилен просвечивает голубая ткань.

– А вот и твоя форма. Взяла 44-й размер. Думаю, тебе подойдет. Как раз под твои синие модельные туфельки, – она громко смеётся.

Да, одеть туфли на высоком каблуке – это я додумалась. Но с другой стороны: не приходить же в первый рабочий день в кроссовках или балетках?

– Завтра возьми с собой что-нибудь поудобнее, – ободряюще улыбается Света. – Пойдем, переоденешься в сестринской.

Мы шагаем по аккуратной тропинке, ведущей к большому белому зданию – главному жилому корпусу. Это современная постройка в пять этажей, окруженная зелёными лужайками с многочисленными клумбами. Чуть ли не через каждый метр – скамейки. Кое-где сидят старушки в шляпках с полями, кто-то медленно прогуливается с медсестрами под руку. Постояльцы одеты во все цвета жизнерадостной радуги: светло-желтые, персиковые, нежно-розовые, мятные, лимонные и бежевые поло с юбками или брюками в тон. У всех на рубашках вышита эмблема с тремя цветочками.

– А почему так мало народу? – интересуюсь я.

– Только что закончился обед. Кто-то отдыхает у себя в комнатах, кто-то на процедурах, у кого-то занятия. Да и солнце палит. Сейчас на улице только самые жаростойкие.

Неподалеку замечаю еще пару зданий. Проследив за моим взглядом, Света поясняет:

– Вот это – больница. В городскую не наездишься. А тут всё под рукой. Стоит постояльцам пожаловаться – сразу обследуют. Туда же они ходят на процедуры, массажи, лечебную гимнастику. Дальше – бассейн.

Бассейн? Ого, прямо как в оздоровительном лагере!

– Вон там сестринская – корпус для персонала. Нам – туда. Кое-кому из сиделок там еще и вздремнуть удаётся. Есть у нас одна сестра – Вика Горохина. У неё очень самостоятельные подопечные. Так вот, когда они зависают в шахматном клубе, она позволяет себе поспать часок. Работник она добросовестный, с обязанностями справляется, старики её любят. Поэтому ей прощают эту маленькую слабость.

– А что здесь не прощают?

– О! А вот это – правильный вопрос. Директор просто помешан на дисциплине и борьбе с вредными привычками. Здесь нельзя курить, выпивать спиртное, да и браниться, как сапожник, тоже не следует.

– Ясно. Совсем не драконовские законы. Слава Богу, ни тем, ни другим, не грешу.

– Вот и молодец! – Света распахивает дверь сестринской.

***

А мне идёт, – довольно замечаю я про себя, смотря в зеркало. В отражении на меня глядит молодая женщина в голубой униформе, стройная, немного бледная, но в целом, очень даже приятная.

– Пойдём, красавица, – зовёт Света, – Такую красоту нужно показывать. Смотри, не поразбивай сердца старикам. Тут встречаются ещё те ловеласы, готовые подарить симпатичной молодой медсестре свой латаный, и не раз, на операционном столе мотор.

По пути в главный корпус замечаю на одной из скамеек знакомые розовые капри с рубашкой и седую голову с мальчишеской стрижкой. Старушка сидит, внимательно изучая какие-то листки бумаги, сдвинув на нос очки с крупными диоптриями.

Света ухмыляется:

– Узнала бабушку? Это наша Зоя Федоровна. Ты ей найти выход из здания помогла или что-то прочесть?

Удивленно таращусь на новоиспеченного экстрасенса Свету, которая хитро улыбается.

– Я прочла ей расписание, – растерянно шепчу я.

И не дожидаясь возможных вопросов, моя более осведомленная коллега продолжает:

– Эта милая светлоголовая бабушка – местный тест на профпригодность. Помог, не растерялся – добро пожаловать. Прошёл мимо – уж извини, иди дальше. Она для каждого свою легенду придумывает. То очки "потеряет", то – память. С ней не забалуешь. Тридцать лет в уголовном розыске. Сейчас на заслуженном отдыхе. Вот помогает отделу кадров. И им хорошо, и Зоя Федоровна развлекается. А, главное, чувствует, что дело полезное делает, что нужна. А значит – жива. Они тут у нас все оживают. Порой, видишь, привезут старика – худого, взгляд потухший, ходить не хочет, есть не хочет. А через месяц уже местным бабулям проходу не даёт. А всё правильная установка. Им тут дают возможность ощутить себя нужными. Не теми, кому требуется помощь, а теми, кто эту поддержку может оказать. Ну, скоро ты сама всё увидишь. Сегодня буду тебе всё показывать, а завтра с обеда ты уж сама. Так что клювом не щелкай, схватывай на лету.

Мы входим через парадные двери в главный жилой корпус. Просторное фойе встречает нас натёртыми до блеска полами. Куда ни глянешь – множество маленьких кожаных диванчиков. Вдоль стен идет железный поручень.

– Направо – лифты, налево – столовая.

Бросив беглый взгляд в сторону, откуда доносится божественный аромат яблочного пирога с корицей и чего-то неизвестного мне, но крайне аппетитного, следую за своей проводницей к лифту. Лифтов много, шесть или семь штук. У одного из них стоит пожилая женщина с палочкой. Под руку её держит молодая медсестра. Далее – ещё одна пара: старичок в светлой кепочке с бородой, по форме напоминающей лопату, болтает с девушкой в синей форме. Они заговорчески смотрят друг на друга. Обладатель лопатовидной бороды что-то втолковывает медсестре, а та весело смеётся. Двери лифта открываются, и милая компания скрывается из виду.

– Порой мне кажется, что наша главная работа – это развесить уши и лишь изредка кивать головой. Нас надо было назвать не сиделками, а "слушалками".

– Я смотрю, здесь у каждого чуть ли не персональная "слушалка".

– Да, тут работает всего около трехсот человек на сто пятьдесят постояльцев, не считая персонала больницы. Так, чтобы дефицита во внимании ни один из уважаемых гостей, как их называет директор, не испытывал.

Тем временем перед нами открываются двери лифта. Внутри стоит высокий сутулый старец в синей фуражке. Лаковый козырёк отсвечивает золотыми завитками канители.

– Какой вам этаж, о, прекрасные леди? – почтительно осведомляется он.

– Пятый, пожалуйста. Как вы поживаете? – отвечает Света.

– Ноги не ходят, руки не носят, зато сердце пылает огнём, – на распев отвечает нам лифтёр.

Многозначительный взгляд Светы, обращенный на меня, выражает одно: "Вот видишь, я же говорила".

Одаривая нас безупречной улыбкой вставных челюстей, старичок продолжает:

– А у нас новенькая? Что-то не припомню.

– Да, зовут Вита.

– Ох, какое имя красивое, – старичок цокает языком и снимает в поклоне фуражку, – Будем знакомы. Сильвестр Андреевич.

– Очень приятно, – успеваю вставить я, и нас прерывает звонок, оповещающий, что мы на нужном этаже. Двери открываются. – Всего хорошего.

– И вам не хворать.

Когда лифт уносится вниз, спрашиваю:

– А это кто?

–Ещё одна выдумка Льва Александровича. Каждый постоялец может на часок одеть кепочку лифтера и развозить людей по этажам. Порой ждёшь лифт по пятнадцать минут, когда особо разговорчивый лифтер зацепится языком за товарища-болтуна.

– И что? Много желающих?

– Конечно, они там чуть ли не дерутся. Хорошо, придумали в очередь записываться. Да, – Света вскидывает указательный палец вверх, как будто хочет сказать что-то очень важное. – Сиделка – это еще и личный секретарь. Она должна всё записывать, всё помнить – когда процедуры, когда игра в домино, а когда и причуда под названием " я – лифтёр".

Мы идём по ярко освещенному коридору. Некоторые двери открыты, и оттуда доносятся звуки работающих пылесосов.

– На втором этаже у нас актовый зал, на третьем – комнаты отдыха и досуга, – между делом рассказывает Света. – На четвертом и пятом – жилые номера.

–А куда мы идём?

– К непосредственному объекту твоей работы.

Ох! Меня сейчас познакомят с моим или моей подопечной. Интересно, это такой же милый старичок, как самоназначенный лифтер, или, может быть, бабушка-одуванчик?

– Её зовут Лидия Михайловна, – сообщает Света. – Ей 75 лет. Раньше работала учительницей. Очень начитанная, интересная женщина. Я думаю, вы поладите.

Мы останавливаемся у двери с номером восемьдесят девять. Стучим и заходим внутрь.

Замка на двери нет.

– Лидия Михайловна. Это мы, – бодрым голосом кричит Света.

– Можешь не кричать, я уже надела этот чёртов слуховой аппарат и прекрасно тебя слышу, – раздаётся скрипучий старческий голос.

У кровати стоит худенькая женщина в возрасте. Не бабушка, а именно пожилая женщина. Глядя, как она прямо держит спину, я невольно свожу лопатки и вытягиваю шею.

Она одета в лимонный комплект из поло и легких брюк. Её тронутые сединой волосы, ещё не полностью белые, убраны тонким ободком. Загорелое лицо покрыто морщинами: гусиные лапки, идущие от глаз к вискам, придают взгляду хитроватое выражение, отпечатками горечи пролегли глубокие носогубные морщины.

– Это Вита, ваша новая сиделка, – представляет меня Света.

– Добрый день. Очень приятно, – сразу отзываюсь я.

– Здравствуйте, Вита, – хмыкает моя новая знакомая, – "Вита" означает жизнь. И как ваша жизнь, Вита?

– Всё хорошо. Не хвораю, – неуместно шучу я.

По округлившимся глазам Светы понимаю, что открыла ящик Пандоры.

– Ох, Светочка, а меня замучили уже эти болячки. Помирать пора, – обреченно вздыхает пожилая женщина.

– Ну, Лидия Михайловна, что вы такое говорите! Вы у нас ещё всем фору дадите.

– Врач этот... окулист... сказал, что катаракта увеличилась. Скоро совсем ослепну, – жалобно стонет Лидия Михайловна, – даже газетки не прочесть.

– А мы вам на что? – Света наливает в стакан воду из кувшина на столе. – Мы вам и почитаем, что хотите, – убаюкивает Света и протягивает стакан. – Вот половинка Резерпина и Квинакс.

Лидия Михайловна послушно выпивает лекарства.

– Только и осталось, что таблетки глотать, – печально бормочет она.

Рассеянно слушая, как они продолжают разговор о лекарствах, окидываю взглядом комнату. Большая, светлая, с нежно-зелеными обоями. У стены стоит кровать, застеленная велюровым одеялом, на стене – плазменный телевизор. Большое окно обрамлено тяжёлыми темно-зелеными гардинами с тиснёным узором. Замечаю картину. Это пейзаж акварелью: высокие сосны, впивающиеся своими верхушками в розовые облака. В целом, комната больше напоминает номер какого-нибудь дорогого отеля: всё красиво, чисто, со вкусом. Ловлю себя на мысли, что моя квартирка выглядит куда хуже.

Вот будет у тебя артрит с артрозом, да катаракта со склерозом, может, и будешь так жить, – сама пресекаю зависть, показавшую нос из тёмных закоулков души.

Голос Светы резко вырывает меня из собственных раздумий:

– Давление у вас в норме,– она убирает в стол тонометр, – хоть стометровку беги.

– Скажешь тоже, – с недоверием хмыкает Лидия Михайловна, но потом улыбается.

– У нас сегодня бассейн в полпятого. Пора собираться. Вита, хватай вон ту сумку, – командует Света, указывая на спортивную сумку, по-видимому, с купальными принадлежностями. А сама берёт под руку Лидию Михайловну, и мы втроем чинно покидаем комнату.

Оставив нашу купальщицу в надёжных мускулистых руках молодого тренера по водной аэробике, мы выходим на улицу.

Жара спала, и теперь по узеньким дорожкам передвигается уже заметно больше людей.

– Ну что, через час нужно будет забирать нашу водную нимфу. Ужин здесь в шесть.

– А где медсёстры едят?

– Вместе с постояльцами. Ещё один плюс нашей работы: тут не только хорошо платят, а еще и кормят вкусно и бесплатно.

***

Действительно вкусно.

Мы сидим за небольшим столиком, покрытым золотистой скатертью. Я с упоением жую наивкуснейший гуляш.

Всё-таки свежий воздух вызывает зверский аппетит.

Заметив, с какой скоростью я орудую вилкой, Лидия Михайловна улыбается:

– Не бойся, этот кролик уже никуда не убежит.

Я смущенно опускаю глаза и сглатываю, стараясь совершать менее энергичные движения приборами.

– Кушай-кушай, а то вон какая худая, – Света пододвигает ко мне поближе стакан с каким-то напитком розового цвета и добавляет:

– И компот не забудь, он тут вкусный, из смородины.

Затем она берёт лежащий под солонкой листок бумаги. На нём напечатаны названия разных блюд:

– А вот и меню на следующий день. Ну, Лидия Михайловна, что завтра кушать будем?

– Да ничего не хочу, – фыркает пожилая женщина.

– Так нельзя. Вот рыба: морской окунь отварной с пюре. Или язык с брокколи, котлета пожарская с цветной капустой...

– Язык, говоришь? Ну, ладно, давай язык. Меня Гриша на первом нашем свидании языком угощал, – она хихикает. – Пригласил в ресторан. Сказал: "Заказывай, что хочешь. Плачу за всё". А я возьми – и язык закажи. Мы студентами были, особо не разгуляешься. А он даже виду не показал. Только потом признался: боялся, что я ещё что-нибудь под конец закажу, и у него денег не хватит. Проводил меня до дому, а к себе пешком пошёл, на метро уже не хватило. Эх, Гришенька мой, Гриша... – в её глазах наметились слёзы.

– Какой у вас муж был, настоящий джентльмен. Не то, что сейчас мужики, – кидает Света, хмурясь.

– Мой только и может на диване лежать, да в гараже с друзьями водку глушить. Пьяница несчастный!

Она в сердцах машет рукой.

– Что ты, Светочка, так про мужчин нельзя.

– Нельзя-нельзя. Нечего про него вообще говорить, – успокаиваясь, Света берёт себя в руки. – А ты, кефирчик, что будешь?

– Не знаю, – мешкаю я. – Пожалуй, тоже язык.

А то сосиски с макаронами уже надоели.

– И я тогда тоже язык закажу. Отведай, детка, языка – найдёшь, как в сказке, "музыка", – смеясь, нарочно шепелявит Света. – А у тебя, Вита, муж есть? или друг?

Ой, нет! Только не нужно поднимать эту тему. Не хочу, чтобы мы обсуждали мой неудавшийся брак. Вернее, меня обуревает паника, что я не сдержусь и расплачусь прямо здесь, перед незнакомыми мне людьми.

– У меня был муж, – тихо отвечаю я. – Мы развелись.

– Это как можно было такую красавицу упустить? – охает Света.

Лидия Михайловна отпивает ароматного чая и вставляет скрипучим, как несмазанные петли, голосом:

– Ну, с лица воду не пить, – и снова делает глоток.

–Так получилось,– увиливаю я и стараюсь сменить тему. – А вы с мужем долго прожили, Лидия Михайловна?

– Сорок пять лет, – с гордостью отвечает она. – Мы познакомились, когда мне было двадцать лет, а Грише – двадцать два. Он был такой худой-худой, но очень обаятельный. Всегда мог меня рассмешить...

Выйдя из столовой, мы медленно прогуливаемся по ровной, выложенной мелкой плиткой дорожке. Лидия Михайловна всё ещё рассказывает о своём муже, об их молодости, о свадьбе. Она сняла слуховой аппарат и теперь говорит намного громче, полностью поглощенная ностальгией. Я глазею по сторонам, молча кивая головой.

– Вон мои бабки сидят, – Лидия Михайловна останавливается и чуть заметно указывает рукой на скамейку, где сидят две пожилые женщины. Они оживлённо беседуют.

Одна из них трясёт закрытым веером, что-то доказывая другой. Это большая, можно сказать, тучная дама в персиковом бесформенном платье, в котором она кажется еще необъятнее. На голове у неё тугие кудряшки и маленькая шляпка. Губы ярко накрашены оранжевой помадой, на редких ресницах – густой слой черной туши. Вторая женщина – небольшого роста, выглядит более скромно. Она тоже накрашена, но более элегантно: помада нежного оттенка, чуть заметные тени на нависших веках и розовый румянец.

– Вот посмотри, Михайловна, ну макияж же должен быть виден, – с ходу басит большой персик. – Ходили сегодня на курсы макияжа, или как его там называют.

– Мэйк-апа, – по слогам добавляет румяная.

– Да-да, мэйк-апа. Да эти профурсетки сами не знают ничего. Какой у меня зимний тип? Я же вылитое лето разудалое!

– А мне понравилось, – мягким голосом возражает её соседка. – Хорошие девочки, вежливые такие, интересно рассказывали, накрасили. А Агния Петровна, как обычно, разбухтелась.

– Да, пришлось всё переделать, – вздёрнула нос Агния.

Маленькая старушка с нежностью смотрит на нахохлившуюся подругу, сочувственно качает головой. – Зря ты с нами не пошла, – обращается она к Лидии Михайловне.

– Да нечего там делать, – буркает Агния Петровна и скрещивает руки на груди.

Оставив Лидию Михайловну на скамейке с двумя накрашенными собеседницами, мы со Светой идём по тропинке, ведущей вверх по склону, дальше, за здание больницы. Оборачиваюсь и с улыбкой говорю:

– Какие интересные дамы.

– Это наши активистки. Не пропускают ни одного мероприятия, ни одного спецкурса или кружка. Их расписанию можно позавидовать: йога, вышивка, роспись по шёлку, вязание, рисование, курсы выразительного чтения, хор. А про походы на выставки и в театры и говорить нечего.

– Молодцы! Всё успевают. Такие энергичные!

– Конечно, будешь тут энергичным. Они мне как-то сказали, что хотят, чтобы каждый их день был неповторимым и незабываемым. У Агнии Петровны – диабет в третьей стадии, Наталья Петровна – после рака груди.

– А по ним и не скажешь! – охаю я.

– Порой болезнь открывает в человеке силы, о которых он и не подозревал до этого. Кто-то целыми днями проклинает весь мир из-за занозы в пятке, а кто-то на инвалидной коляске горы покоряет.

Какое-то время мы бредём молча и выходим к развилке.

– Дальше мы, наверное, сегодня не пойдём. Я тебе и так скажу: если пойти налево... – она усмехается. – Если пойти налево – ничего хорошего.

Я понимающе улыбаюсь.

– А если говорить об этой дороге: там очень красивое место, обязательно туда еще сходим. А там, – она указывает на дорожку, теряющуюся где-то среди черных стволов, освещенных розовым светом уходящего дня, – через метров триста будет дом директора.

– Он живёт тут? – мои брови ползут вверх.

– Да, у него тут что-то вроде летней резиденции. В погожие деньки он часто проводит здесь время. Говорят, он до того богат, что может совсем не работать.