Текст книги "Ангельский перезвон"

Автор книги: Тору Миёси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

4

Пока я диктовал свою статью по телефону, Нино стоял рядом и молча слушал. Глядя на его обиженно вытянувшееся лицо, я спросил:

– Очевидно, ты хочешь сказать мне следующее: «Если уж нельзя назвать имя Кацуё Симотани, то по крайней мере написали бы, что полиция допрашивает по подозрению в убийстве некую особу – скажем, г-жу К.С.». Так?

– Да! Ведь никто, кроме нее, не мог совершить убийство! Это же бесспорно! – запальчиво воскликнул Нино.

– Так уж и бесспорно?

Он удивленно захлопал глазами, а я поучительно заметил:

– В этом мире ничего бесспорного не бывает.

Нино с упрямым видом отвернулся от меня и пробурчал:

– Такая «бомба», саму Йоко Минэ застрелили. Представляю, как все другие распишут эту сенсацию, а мы…

Его обида в общем-то была мне вполне понятна. Десять лет назад я вел бы себя точно так же.

– Я выйду на время, – сказал я, поднимаясь, – а ты посиди у телефона, вдруг из редакции позвонят.

– Куда это вы?

– В «Адонис». Слыхал про такое заведение?

– А как же, его обычно зовут просто «Яма».

– Это мне известно. В этой самой «Яме» когда-то начинала скромной певичкой Йоко Минэ.

Так что о Йоко Минэ я знал не меньше, чем мой юный коллега. Меня никогда особенно не интересовал механизм «чуда», благодаря которому обычная девчонка вдруг становится «суперзвездой». Но, раз уж произошло убийство, не мешало копнуть поглубже.

Я взял такси и поехал до квартала Тёдзя-мати, где полно маленьких кафе и ресторанчиков. «Адонис» – тесная, грязноватая забегаловка. Когда я вошел в зальчик, то первым делом увидел в углу видавшее виды пианино; по клавишам барабанила длинноволосая девица, раскачиваясь всем телом и напевая что-то хриплым голосом. Свободных мест почти не было, за столиками в основном сидели молодые парни. Если мне не изменяет память, Адонисом звали прекрасного юношу, в которого влюбилась Афродита. Думаю, попадись здешние «адонисы» на глаза греческой богине, она потребовала бы переименовать заведение.

Я сел на свободный деревянный стул и стал ждать. Вскоре появился официант: куцая маечка, пузырящиеся на коленях джинсы – в жизни не видел таких официантов. Собственно, я понял, кто это, только когда он спросил:

– Тебе чего принести?

– Пива, – ответил я и, ясное дело, не услышал в ответ ни «слушаюсь», ни «будет исполнено».

Я оглядел зальчик повнимательнее. В костюме, кроме меня, тут не было никого. Чумазые «адонисы» с длинными лохмами, вид которых поверг бы в ужас представителей Лиги парикмахеров, сидели, посасывая водянистые коктейли, и громко спорили о рок-музыке. Я перевел взгляд на певичку. Она обращала на зал еще меньше внимания, чем зал на нее, – самозабвенно трясла волосами и раскачивалась в такт ударам по клавишам.

Официант принес мое пиво и стукнул кружкой об стол.

– Двести иен, – сказал он. Я дал ему две монетки.

Он сунул деньги в карман и двинулся прочь.

– Постой-ка, – позвал я.

– Чего еще?

– Слушай, ты знал Йоко Минэ?

– Йоко? Ну и чего?

– Умерла она сегодня ночью, вот чего.

Я специально не сказал «убита», втайне надеясь на какую-то необычную реакцию. Но официант меня разочаровал: он ахнул и только повторил:

– Йоко умерла! Ты не врешь?

– Правда. Зачем мне врать?

– А откуда это известно?

– По радио передали, – не моргнув глазом ответил я. Кто его знает, может, и правда передавали.

– Значит, точно, – вздохнул официант. Люди такого сорта не склонны доверять печатному слову, но зато всему, что слышат по радио или видят на телеэкране, верят безоговорочно.

В это время певичка как раз умолкла. Аплодисментов не было. Наоборот, в зале на мгновение стало как-то неестественно тихо, и голос официанта, повторившего: «Надо же, Йоко умерла», прозвучал особенно громко.

– Кто-кто умер? – обернулся один из спорщиков.

– Йоко! Ну, которая тут пела!

– Подумаешь. Все там будем. Туда ей и дорога.

– Ты что! – вмешался другой. – Она ж еще молодая была. Предлагаю всем встать и почтить ее память молчанием.

– Да пошел ты!

– Сам пошел!

– Ах ты сволочь!

– А ну, повтори! Сам сволочь!

Я некоторое время послушал их перебранку, но ничего полезного для себя не услышал. Тогда я стал присматриваться к мужчине примерно моего возраста, стоявшему за стойкой бара. Потом встал и перебрался к нему поближе.

– Вы тут за главного? – спросил я. Мужчина кивнул.

– Я смотрю, ваше заведение процветает.

– Не жалуюсь.

Я сунул в рот сигарету и спросил:

– Дайте спичку.

Коробок, который протянул бармен, был мне знаком – точно.

– Ведь Йоко раньше пела у вас?

– Пела.

– А в последнее время она здесь не появлялась?

– Нет. Она же стала такой важной птицей.

– Долго она тут выступала?

– Чуть больше года. А потом зашел случайно тот продюсер с телевидения. Занятная, говорит, мордашка. И взял ее на маленькую роль. Ну и пошло-поехало, не успел никто глазом моргнуть, как наша Йоко стала звездой.

– Как к ней относятся в «Адонисе»?

– Так себе. Считают, что она забыла старых друзей. Сами видели. Раньше эти парни были ее приятелями.

– Выходит, у нее с ними дружба пошла врозь?

– Как-то раз один из этих, – бармен кивнул на парней, – отправился к ней в гости, так она его и на порог не пустила.

– Стало быть, они должны ее ненавидеть, – осторожно заметил я.

– Ну уж, ненавидеть. Хотя обиду, конечно, затаили. Тут каждый болтает невесть что, а сам мечтает только об одном: стать знаменитым. Как Йоко. А потом точно так же, как она, послать вчерашних собутыльников куда подальше.

– Кто-нибудь был с ней особенно близок?

– Наш пианист. Но у него сегодня выходной.

Я спросил, как его зовут и где он живет. Имя пианиста было Огава, жил он в квартале Номо.

– А лучше всего вам про Йоко расскажет не Огава, а Томоко, они с Минэ были подружки, – сказал напоследок бармен.

Я поблагодарил его за информацию и встал. Хотел еще спросить, почему эту забегаловку назвали «Адонисом», но передумал.

Из «Адониса» я, не теряя времени, отправился в квартал Номо, где по указанному адресу и обнаружил двухэтажный доходный дом, зажатый между китайским ресторанчиком и залом игральных автоматов. Дверь подъезда была не заперта.

Я вошел. По обе стороны длинного бетонного коридора – двери квартир. На первом этаже висели таблички с именами жильцов; Огава проживал в квартире № 2. Я подошел к его двери и постучал. Потом несколько раз позвал его по имени. Ответа не было.

Однако распахнулась дверь квартиры № 1, и оттуда высунулась особа средних лет в прозрачной комбинации.

– Вы представляете, какой теперь час?! – сердито возопила она, почесывая затылок. – Совсем совесть потеряли!

– Скажите, а что, Огава куда-то ушел?

– Раз не открывает, значит, ушел. А вы кто ему? Я продолжал гнуть свое:

– Когда он ушел, не знаете?

– Кто его знает. Вечером вроде был.

– Он один живет?

– Один-то один…

– Значит, не всегда один?

– Бабы вечно с такими носятся: высокий, лицо тощее, будто голодом его морят, – язвительно сообщила, мне соседка. Очевидно, ее чары оставляли пианиста равнодушным.

– А что за женщины к нему ходят?

– Всякие. То психованные какие-то, а то и вовсе шлюхи с базы.

– С какой базы?

– У нас тут недалеко американская военная база. Он раз в неделю ходит туда подрабатывать.

– И сегодня вечером?

– Кто его знает…

Из квартиры донесся сонный мужской голос:

– Эй, с кем ты там лясы точишь?

– Иду, иду! – откликнулась тетка, зевнула и захлопнула дверь. Я вышел на улицу и постоял там какое-то время в надежде, что

Огава вернется. Информация о военной базе заслуживала внимания – пистолет мог появиться оттуда.

Небо было затянуто тучами. Ночь выдалась безветренная, душная. На улице – ни души. Потом стал накрапывать дождь, я плюнул на все и пошел в редакцию.

5

В утреннем выпуске той газеты, где работал Нацумура, известие об убийстве актрисы было вынесено на первую полосу и дополнено многозначительным сообщением о том, что полиция ведет усиленный допрос госпожи К., супруги лица, покровительствовавшего Йоко. Я сидел в пока еще пустой редакции и изучал этот газетный лист. Перед глазами возникала то торжествующая физиономия Нацумуры, то скорбная мина моего молодого коллеги.

– Читал, что они пишут? – спросил меня появившийся в дверях Ёкояма, начальник отдела.

Я кивнул. Ёкояма пожевал губами – хотел, видно, еще что-то сказать, но передумал и молча задымил сигаретой.

Мое дежурство кончилось. Я зашел в свое обычное кафе и выпил чашку кофе. Здесь по утрам подают и тосты, но аппетита не было. Я и кофе-то пил, не получая ни малейшего удовольствия – так, горечь одна. Как раз под стать настроению.

Из кафе я направился в отель «С». Дождь кончился, но небо все равно было хмурым. Я занял позицию на втором этаже и стал ждать, когда придет Томоко. От нечего делать принялся считать морских птиц (как бишь их?), что кружили над свинцовыми водами залива.

Был уже почти полдень, когда у двери «Звезды» остановилась молодая женщина. Едва переставляя занемевшие от долгого сидения ноги, я подошел к ней.

– Вы Томоко Кураи?

Она обернулась. Лицо усталое. От чего это, интересно, можно так устать в столь юном возрасте?

Я сунул ей визитную карточку. Едва кинув на нее взгляд, девушка отрезала:

– Представителям прессы мне сообщить нечего.

– Понимаю. Поди, всю ночь с полицейскими беседовали? Томоко кивнула.

– Кто владеет этой конторой?

– Номинально – господин Симотани.

– А фактически? Она не ответила.

– Вы знаете пианиста по имени Огава?

Я задал этот вопрос наудачу и, кажется, попал в цель. Томоко внимательно посмотрела на меня своими темными, с искоркой глазами.

– Огава – бывший любовник Йоко Минэ, так? – насел на нее я. – Еще во времена «Адониса». Да и потом она встречалась с ним тайком от своего патрона. Верно?

Немного помолчав, Томоко сказала:

– Никакого Огаву я не знаю.

– Как же так? А я слышал, что вчера он был здесь.

– Это неправда! – отрезала она.

– Он ведь высокий, худощавый, лет тридцати?

Томоко молчала, но вид ее достаточно красноречиво подтверждал справедливость моей догадки. В это время в конторе зазвонил телефон. Девушка открыла дверь, и я вошел следом за ней.

Она сняла трубку, и выражение ее лица изменилось. Ага, кто-то из близких знакомых, подумал я. «Я сейчас занята. Потом позвоню», – сказала Томоко и повесила трубку. Уж не Огава ли это был?

– Пианист? – спросил я.

У Томоко на мгновение сузились глаза. Она не ответила.

Я кинулся на улицу, поймал такси, но Огаву так и не застал. Моя знакомая из квартиры № 1 сообщила, что утром он был дома, но совсем недавно ушел, причем в большой спешке.

Пора было побеседовать с полицией. Я полагал, что комиссар Кусимото до пианиста еще не докопался.

Доехав на такси до китайского квартала – оттуда рукой подать до полицейского управления, – я позвонил комиссару из автомата. Услышав мой голос, Кусимото разозлился:

– Снова вы! Все вынюхиваете, даже по телефону?! Ну вы нахал!

– За кого вы меня принимаете? – усмехнулся я. – Выведать у вас что-нибудь, да еще по телефону? Да легче в лотерею миллион выиграть. Ничего мне от вас не надо. Наоборот, хочу сообщить кое-что любопытное.

– Это старый трюк, меня на него не купишь.

– Никаких трюков. Я не хочу у вас появляться – там рыскают шакалы из других газет. Поэтому и звоню.

– Понятно. Ну и что вы хотите мне сообщить?

– Сначала один вопрос: вы нашли убийцу?

Кусимото прорычал в ответ что-то невразумительное.

– Тогда жду. Я у входа в китайский квартал, возле телефонных автоматов.

Комиссар не заставил себя долго ждать. Я издалека узнал его по походке – он так осторожно ставит на землю ноги, словно шагает по болоту.

– Странная у вас манера ходить, комиссар, – окликнул я его. – Такое ощущение, что земля вот-вот разверзнется у вас под ногами.

– Вам этого не понять, – покривился Кусимото. – В детстве я пережил страшное землетрясение. Земля ходуном ходила, всюду трещины! На всю жизнь страху натерпелся.

Мы шли плечом к плечу по китайскому кварталу. Ноздри щекотал пряный запах жареной свинины.

– Перекусим? – предложил я.

Кусимото кивнул. Мы прошли мимо вывесок дорогих ресторанов и завернули в маленькую закусочную на перекрестке. Комиссар заказал вареной лапши, я – жареной, после чего надолго воцарилось молчание. Каждый из нас словно пытался угадать, о чем думает собеседник. Люди мы с комиссаром разные – и не только потому, что он перенес в детстве землетрясение, а я нет.

Его заказ принесли первым. Кусимото щедро посыпал лапшу перцем и вполголоса сказал:

– Ну, выкладывайте, что там у вас.

– Известен ли вам некий пианист по имени Огава?

Палочки комиссара застыли над миской всего на какое-то мгновение, и он снова задвигал челюстями.

– Вижу, известен, – заключил я.

– И что дальше? – спросил Кусимото, не говоря ни «да», ни «нет».

– Вчера, перед самым убийством, Огаву видели в отеле «С». Домой он вернулся только сегодня утром и сразу вслед за тем снова куда-то исчез.

– Что еще?

– В прежние времена Огава находился с убитой в весьма близких отношениях, они вместе работали до того, как она вдруг пошла в гору. Под конец ему до нее, конечно, было как до луны на небе. И еще одно: часто бывает на американской военной базе в Ацуги.

Кусимото как раз отправил в рот последнюю лапшинку, когда принесли мой заказ. Он хотел было встать, но я обиженно заметил:

– Могли бы по крайней мере подождать, пока я поем. Комиссар снова сел. Очевидно, землетрясение, которое он пережил

в детстве, все-таки не до конца вытрясло из него элементарное чувство вежливости.

– Как у вас движется дело с Кацуё Симотани? – спросил я.

– Похоже, она ни при чем. Она действительно была в то время в отеле. Кацуё подозревала, что муж изменяет ей с Йоко, и попросила некую девицу – ее зовут Томоко – проследить за этой парочкой.

– Томоко?!

– Да. Причем Томоко этого не отрицает. Но дело в том, что она водила Кацуё за нос. Томоко – давняя подружка– Йоко и последнее время состояла у нее на службе. Отказать супруге господина Симотани она не посмела, но правды ей не говорила, только голову морочила. Вчера вечером Кацуё вдруг ворвалась в «Звезду» и стала требовать, чтобы Томоко сказала, где ее хозяйка. Йоко была в пятьсот пятнадцатом, но секретарша ответила, что понятия не имеет. И тут, как назло, Йоко Минэ позвонила в контору. Кацуё каким-то образом догадалась, что это ее соперница и что она здесь, в отеле.

– И подняла шум?

– Да. Томоко пыталась ее задержать, но Кацуё оттолкнула ее и помчалась наверх. Однако, когда она ворвалась в номер 515, по ее словам, Йоко уже лежала мертвая.

– Погодите-погодите. Разве дверь не была закрыта на ключ?

– В отеле двери номеров запираются автоматически: достаточно изнутри нажать на кнопочку. Если же не нажимать, то дверь остается незапертой. Кацуё утверждает, что было открыто.

– А где в это время был ее муж?

– Примерно в тот самый момент он как раз вернулся в контору, причем перед этим у него состоялась деловая встреча, чему есть свидетели.

– Итак, Кацуё увидела, что актриса мертва. Что дальше?

– Она в ужасе кинулась вон из номера и прямиком – домой. Дамочка она истеричная, такая реакция вполне в ее духе.

– Выходит, что убийство было совершено в короткий промежуток между звонком Йоко в «Звезду» и появлением Кацуё в номере 515?

– Выходит, что так, – вздохнул комиссар.

Я внимательно посмотрел ему в глаза. Сдавалось мне, что он уже решил для себя, кто убийца. У меня тоже возникла одна, пока еще смутная, догадка.

Весь день у меня ушел на беседы с разными людьми, знавшими Йоко Минэ. Смерть не замела следов ее короткой жизни, наоборот: все кинулись раскапывать прошлое актрисы; особенно усердствовали так называемые артистические журналы, эти осквернители могил.

В отличие от других взлет Йоко из «Ямы» к сиянию славы, те ухищрения, к которым она прибегала, чтобы добиться успеха, меня не интересовали. Человек алчен, это я знал и так, и история Йоко была самой что ни на есть обычной. Никому не известная певичка из «Адониса» отвергала все «буржуазные пороки»; звезда Йоко Минэ полюбила и деньги, и прежде столь ненавистные ей средства массовой информации. Она завела себе влиятельного покровителя в лице господина Симотани и перестала пускать прежних дружков на порог, Бог ей судья.

От каждого из своих собеседников я выслушивал эту историю снова и снова, хотя интересовало меня совсем другое.

Один из ее бывших приятелей по «Адонису» сказал:

– Она вечно прикидывалась такой чувствительной, такой эмоциональной. Только все это было одно притворство. Женщины – они все такие!

Девушка, знавшая Йоко, убеждала меня:

– Она всегда считала, что никакой любви нет и не может быть. Ей просто доставляло удовольствие заставлять мужчин плясать под ее дудку. Она была жуткая эгоистка, просто жуткая!

Как я от них ото всех устал! От этих парней и девиц мне были нужны не лекции о любви и женской натуре, а вполне конкретные сведения, чтобы разобраться в отношениях пианиста с Йоко и Томоко. Единственным, кто сообщил мне хоть что-то полезное, был бармен из «Адониса».

На следующий день состоялись похороны. Раскошелилась на церемонию «Звезда», причем, как рассказывали, господин Симотани не изъявил особого желания брать на себя расходы, его заставила супруга.

Сначала состоялось отпевание в одной из расположенных в центре города церквей. Сама-то Йоко к религии была равнодушна, но Кацуё Симотани оказалась праведной христианкой.

Я стоял у церковных ворот, несколько в стороне от толпы зевак и репортеров – издалека лучше просматривался выход. Вот замолкли звуки хора, и из церкви повалили люди. На колокольне зазвонили колокола.

Я разглядел в толпе Томоко и уже не сводил с нее глаз. Траур был ей к лицу, даже слишком: черное платье пикантно подчеркивало фигуру. Томоко огляделась по сторонам. Проследив за ее взглядом, я заметил высокого мужчину, стоявшего в тени ветвистого дерева. Я не спеша приблизился к нему.

– Господин Огава, если не ошибаюсь?

Мужчина весь сжался. Я поспешно добавил, опасаясь, что он сейчас припустит со всех ног:

– Не пугайтесь, я не из полиции.

Огава обернулся. Соседка по дому описала его довольно точно.

– А мне плевать, – вызывающе сказал он. – Если хотите, можете отвести меня в полицию.

– Ты убил?

– Я!

– Почему?

– Она изменила!

– Кому?

– Как – кому?! Мне!

– А ты никогда и никому не изменял, да? Он молчал.

– Ты ведь обещал Томоко, что женишься на ней, и она тебе верила. Так или нет? Когда же Йоко вышла в звезды, ей было достаточно поманить тебя пальцем… А может, она и не манила? У нее, поди, и без тебя ухажеров хватало. Но ты-то по ней стал сохнуть, верно? Не по скромной певичке, а по звезде Йоко Минэ. А Томоко смириться с этим не могла. Убить тебя у нее духу не хватало, она еще продолжала любить тебя, хоть ты и думал только о Йоко.

Огава слушал меня, низко опустив голову. Я продолжал:

– Очевидно, у тебя был пистолет, и Томоко его украла. Затем она сделала следующий шаг: познакомилась с одним парнем и затеяла с ним флирт, стараясь слишком далеко не заходить. Она специально ни о чем его не расспрашивала, чтобы иметь возможность утаить сведения о себе, а это для нее было очень важно. От парня ей требовалось одно: чтобы он позвонил ей в определенный день и час. Чтобы проверить его на пунктуальность, она целую неделю испытывала парня, а убедившись, что может на него положиться, под каким-то предлогом пригласила в контору Кацуё Симотани. Перед тем она в пятьсот пятнадцатом застрелила свою соперницу, предварительно включив радио на полную громкость, и вернулась в «Звезду». Приходит ни о чем не подозревающая Кацуё. Звонок – это звонит парень. Томоко отвечает так, чтобы Кацуё решила, что это Йоко. Ревнивая дама поднимает скандал. В это самое время – видимо, случайно – ты заходишь в номер Йоко. Видишь труп, видишь на полу свой пистолет и все понимаешь. Потом, видимо в панике, подбираешь оружие. Тогда-то, нагибаясь, ты и выронил спичечный коробок с этикеткой «Адониса». Потом ты побежал на второй этаж, к Томоко, но у двери конторы торчал посторонний, и ты не решился войти. Я правильно излагаю?

Огава словно воды в рот набрал. Но я был уверен, что не ошибся. Пистолет наверняка лежал рядом с телом – Томоко хотела изобразить самоубийство. И дальнейшее поведение пианиста тогда становилось понятным.

– Так было или не так? – спросил я.

– Не так, – упавшим голосом ответил Огава.

– Значит, убийца все-таки ты? Он молчал.

– Я вижу, ты решил искупить свою вину перед Томоко и взять все на себя. Не морочь себе голову, парень, ты просто красуешься перед самим собой. Иначе ты не стоял бы на месте, когда я тебя окликнул, а дал бы деру… Ну! Если ты хочешь защитить ее, беги!

Возможно, кому-то мои слова могут показаться жестокими. Но, поверьте, куда более жестоким казался мне тогда тот ангельский перезвон, что нежно и мелодично лился с колокольни.