Текст книги "Как католическая церковь создала западную цивилизацию"

Автор книги: Томас Вудс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Эти примеры могут показаться далекими от вопроса о существовании Бога, но это не так; доказательство св. Фомы аналогично вышеприведенным рассуждениям. Он начинает с того, что у каждого следствия должна быть причина и что ничто из того, что существует в материальном мире, не имеет причиной себя самое. Это называется принципом достаточной причины. Например, когда мы видим стол, нам ясно, что этот стол не возник сам по себе. Он обязан своим существованием внешним факторам: столяру и некоторому количеству дерева, которое существовало прежде, чем столяр на него взялся.

Существующая вещь Z обязана своим существованием причине Y. Однако Yне является причиной собственного существования и, в свою очередь, нуждается в причине. Yобязана существованием причине X. У Xтоже должна быть причина. Xобязана своим существованием причине W. Как и в примерах с кулинарией и семинаром, у нас возникают трудности, связанные с тем, что последовательность бесконечна.

В данном случае проблема имеет следующий вид: Любая причина, в свою очередь, требует, чтобы существовала причина, по которой она существует; эта причина требует следующей причины и т. д. Если мы имеем дело с бесконечной последовательностью причин, где каждая причина требует существования своей причины, то ничто вообще не могло никогда возникнуть.

Св. Фома утверждает, что из этого следует необходимость существования Первопричины – такой причины, которая не нуждается в причине. Эта первопричина является первой в последовательности причин. Она, говорит св. Фома, и есть Бог. Бог – это единственное существо, «существующее само собой», существо, чье существование является частью его сущности. Существование человеческого индивида не является обязательным; было время, когда его не существовало; мир будет существовать и тогда, когда данного человека уже не будет. Существование не является частью сущности человека. Но Бог не таков. Он не может не существовать. И, чтобы существовать, Он не нуждается ни в чьем существовании, кроме своего.

Такой вид философской скрупулезности был присущ университетам в эпоху их становления. Неудивительно, что папы и другие священнослужители причисляли университеты к числу величайших сокровищ христианской цивилизации. Парижский университет часто называли «новыми Афинами», [115]115
  Henri Daniel-Rops, Cathedral and Crusade,trans. John Warrington (London: J. M.Dent &Sons, 1957), 311.


[Закрыть]в этом именовании виделся отблеск мечты великого Алкуина, жившего несколькими столетиями раньше, в эпоху Каролингов. Алкуин, как мы помним, мечтал, что его педагогические усилия приведут к возникновению во франкском королевстве новых Афин. Папа Иннокентий IV (1243–1254) называл университеты «реками учености, чьи воды удобряют почву единой Церкви», а папа Александр IV (1254–1261) – «светильниками, сияющими в доме Господнем». Немалые заслуги в деле развития системы университетов были и у самих пап. Историк Анри Даниель-Ропс писал: «Благодаря вмешательству пап система высшего образования возрастала и расширялась; Католическая церковь была своего рода питательным раствором, в котором выросли университеты, гнездом, из которого они вылетели». [116]116
  Ibid., 308.


[Закрыть]

Собственно говоря, атмосфера свободной научной дискуссии, ставшая важнейшей составляющей современной науки, возникла именно в Средневековье: система университетов, основанная на вере в полезность рационального подхода, позволяла ученым обсуждать и критиковать разные утверждения и гипотезы. Вопреки господствующим в наше время совершенно превратным представлениям о Средних веках, на деле западная цивилизация обязана средневековым интеллектуалам очень многим. В конце своей книги «Рождение науки на Западе» (The Beginnings of Western Science, 1992) Дэвид Линдберг делает следующий вывод: «Ученые позднего Средневековья положили начало той обширной интеллектуальной традиции, без которой последующее развитие натурфилософии [иначе говоря, естественных наук] было бы немыслимо». [117]117
  Lindberg, 363.


[Закрыть]

Один из самых выдающихся современных историков Кристофер Доусон отмечает, что со времени возникновения университетов «в высшем образовании доминировал метод логически аргументированной дискуссии – quaestio(обсуждение условного вопроса) и публичный диспут, в столь существенной степени определивший формутекстов величайших средневековых философов. Роберт Сорбоннский говорил, что «познанным может считаться лишь то, что пережевано зубами диспутантов». Обычай подвергать этому «пережевыванию» любой вопрос, от самых очевидных до самых запутанных, не только развивал скорость интеллектуальной реакции и точность выражений, но и – прежде всего – сформировал тот дух критического анализа и методологического сомнения, которому столь многим обязаны наука и цивилизация Запада». [118]118
  Christopher Dawson, Religion and the Rise of Western Culture(New York: Image Books, 1991 [1950]), 190–191.


[Закрыть]

С этим согласен и историк науки Эдвард Грант: «Почему западная цивилизация смогла создать естественные и общественные науки и подняла науку на такой уровень, которого до этого не удавалось достичь ни одной другой цивилизации? Я убежден, что дело в духе всепроникающем и глубоко укорененном критического исследования, ставшем естественным следствием той опоры на способности человеческого разума, которая берет начало в Средние века. Если речь не шла об истинах, данных в Откровении, в средневековых университетах на трон верховного арбитра в большинстве интеллектуальных споров и дискуссий был возведен разум. Для исследователей, погруженных в университетскую среду, было совершенно естественно использовать рациональный подход для изучения ранее не исследовавшихся тем и для обсуждения гипотез, которые прежде серьезно не рассматривались». [119]119
  Grant, 356.


[Закрыть]

Создание университетов, приверженность разуму и рациональной аргументации, а также тот исследовательский дух, который был присущ интеллектуальной жизни Средневековья, были «драгоценным даром западного Средневековья Новому времени… несмотря на то что этот дар не признан и, возможно, никогда не будет признан. Не исключено, что он будет оставаться, как это было последние четыреста лет, самой главной тайной западной цивилизации». [120]120
  Ibid., 364.


[Закрыть]Надо добавить, что все это дар цивилизации, в которой центральное место занимала Католическая церковь.

Глава 5
Церковь и наука

Было ли то, что современная наука в основном сформировалась в католической среде, случайностью, или же в самом католицизме было что-то, что позволило науке преуспеть? Сама постановка этого вопроса оскорбляет нынешний общественный вкус. Однако в последнее время его ставит все больше и больше ученых, и их ответы могут удивить публику.

Это весьма важный вопрос. Так называемая враждебность Католической церкви науке, вероятно, является самым большим пороком католицизма в глазах общественного мнения. Представление людей о том, что Католическая церковь препятствовала прогрессу науки, основано прежде всего на односторонней версии дела Галилея, которая получила широкое распространение. Но даже если предположить, что в деле Галилея все действительно обстояло так, как полагает большинство людей, показательно, что, как подметил великий католик, рожденный в англиканской вере, кардинал Джон Генри Ньюман, это единственный пример, который приводится в доказательство обскурантизма Католической церкви.

Начало спору положили работы польского астронома Николая Коперника (1473–1543). В наши дни Коперника иногда даже называют священником, но, хотя он и был каноником во Фрауэнбурге (Фромборке), у нас нет прямых доказательств того, что он принял сан. Косвенно об этом свидетельствует решение польского короля Сигизмунда, в 1537 году включившего его в список четырех возможных претендентов на вакантное епископское кресло. Коперник родился в религиозной семье, все члены которой были доминиканцами-терциариями (членство в этом ордене предоставляло мирянам возможность приобщиться к доминиканской духовности и традиции). [121]121
  J. G. Hagen, «Nicolaus Copernicus», Catholic Encyclopedia,2nd ed., 1913.


[Закрыть]

Репутация Коперника как ученого в церковных кругах была очень высока. Он консультировал Пятый Латеранский собор (1512–1517) по вопросу реформы календаря. В 1531 году Коперник написал очерк своего астрономического учения, предназначенный для его друзей. Работа вызвала большой интерес; папа Климент VII даже попросил своего секретаря Иоганна Альберта Видманштадта выступить в Ватикане с лекцией на эту тему. Лекция произвела на папу очень благоприятное впечатление. [122]122
  Jerome J. Langford, O.P., Galileo, Science and the Church(NewYork: Desclee, 1966), 35.


[Закрыть]

Тем временем духовные лица и ученые коллеги умоляли Коперника опубликовать свои труды и тем самым сделать их доступными для широкой аудитории. В конце концов Коперник уступил просьбам друзей, среди которых было несколько прелатов, и в 1543 году опубликовал «Шесть книг об обращении небесных сфер» с посвящением папе Павлу III. Коперник во многом воспроизводил традиционные астрономические представления своего времени, основанные по преимуществу на трудах Аристотеля и, в первую очередь, на работах Птолемея, (87 – 150 гг.), выдающегося греческого астронома, автора геоцентрической системы. Коперник разделял со своими греческими предшественниками такие представления, как совершенная сферическая форма небесных тел, круговые орбиты и постоянная скорость движения планет. Отличие его системы состояло в том, что в ее центре находилось Солнце, а не Земля. Его гелиоцентрическая модель исходила из того, что Земля, также, как и все остальные планеты, движется вокруг Солнца.

Хотя протестанты злобно нападали на систему Коперника за то, что она якобы противоречит Священному Писанию, до процесса Галилея она не вызывала никаких официальных нареканий со стороны Католической церкви. Галилео Галилей (1564–1642) занимался физикой, а кроме того, сделал с помощью своего телескопа важные астрономические наблюдения, поставившие под сомнение систему Птолемея. Он увидел на Луне горы, а это противоречило античной аксиоме о том, что небесные тела имеют абсолютно сферическую форму. Он обнаружил четыре луны Юпитера, а это свидетельствовало не только о том, что Птолемей и древние не все знали о небесных телах, но и о том, что движущаяся по своей орбите планета не оставляет позади свои менее крупные спутники (Одним из аргументов против вращения Земли было то, что в этом случае она оставила бы Луну позади себя). Открытие Галилеем фаз Венеры также было аргументом в пользу системы Коперника.

Поначалу многие выдающиеся церковные деятели всячески поддерживали Галилея и его труды. В конце 1610 года о. Христофор Клавиус в письме сообщил Галилею, что ему и другим астрономам-иезуитам удалось подтвердить сделанные им при помощи телескопа открытия. Когда на следующий год Галилей прибыл в Рим, его встретили с энтузиазмом и миряне, и духовные лица. Он писал знакомому: «Меня благосклонно принимали многие великие кардиналы, прелаты и князья этого города». Папа Павел Удал ему длительную аудиенцию, а иезуиты из римского коллегиума провели в честь его достижений симпозиум. Галилей был в восторге от этого мероприятия, в ходе которого ученики оо. Христофора Гринбергера и Христофора Клавиуса рассказали о его великих астрономических открытиях аудитории, состоявшей из кардиналов, ученых и сильных мира сего.

Отцы-иезуиты были серьезными учеными. О. Гринбергер, подтвердивший открытие Галилеем лун Юпитера, был выдающимся астрономом; в частности он изобрел экваториальную монтировку, с помощью которой ось вращения телескопа можно установить параллельно земному экватору. Кроме того, он был одним из разработчиков телескопа-рефрактора, который используется по сей день. [123]123
  Joseph MacDonnell, S. J., Jesuit Geometers(St. Louis: Institute of Jesuit Sources, 1989), 19.


[Закрыть]

О. Клавиус был одним из крупнейших математиков своего времени. Он возглавлял комиссию по выработке грегорианского календаря (начал действовать в 1582 году), избавленного от недостатков юлианского. Он рассчитал длительность солярного года и установил, какое количество добавочных дней необходимо, чтобы календарный год соответствовал солярному (97 дней, распределенных на четыреста лет). Его расчеты были настолько точны, что ученые по сю пору недоумевают, как это ему удалось. [124]124
  Ibid.


[Закрыть]

Все складывалось как нельзя лучше для Галилея. Когда в 1612 году он издал «Письма о пятнах на Солнце», в которой впервые поддержал в печати коперниканскую систему, то получил массу восторженных отзывов, автором одного из которых был сам кардинал Маффео Барберини, будущий папа Урбан VIII. [125]125
  Langford, 45, 52.


[Закрыть]

Католическая церковь не возражала против использования системы Коперника в качестве элегантной теоретической модели, фактическая истинность которой еще не была окончательно доказана, но которая объясняла небесные явления точнее, чем другие модели. Считалось, что в изложении и применении ее в качестве гипотезы нет никакого вреда. Однако Галилей считал систему Коперника не гипотезой, позволяющей давать точные прогнозы, а истиной в последней инстанции. При этом ему не хватало адекватной доказательной базы для своего убеждения. Например, он утверждал, что доказательством вращения земли являются приливы – предположение, довольно нелепое с современной научной точки зрения. Он был не в состоянии ответить на старый, еще аристотелевых времен аргумент сторонников геоцентрической системы: если земля движется, то при наблюдении звезд возникали бы изменения параллакса, которых мы на деле не наблюдаем. [126]126
  Параллакс – изменение видимого положения объекта относительно удаленного фона в зависимости от положения наблюдателя. – Прим. ред.


[Закрыть]Несмотря на отсутствие строго научных доказательств, Галилей настаивал на буквальной истинности системы Коперника и отказывался идти на компромисс и рассматривать доктрину Коперника как гипотезу до тех пор, пока не будут представлены неопровержимые доказательства. Когда он сделал еще один шаг и предложил новое толкование тех мест из Писания, которые, на его взгляд, противоречили гелиоцентризму, это было воспринято как посягательство на компетенцию теологов.

Джером Лэнгфорд, один из наиболее скрупулезных современных специалистов по этому вопросу, так описывает позицию Галилея: «Галилей был убежден, что обладает истиной. Но если подходить к ситуации объективно, следует признать, что у него не было достаточных доказательств, чтобы убедить непредубежденную аудиторию. Совершенно неверно утверждать, как это делают некоторые историки, что у него не было никаких шансов, потому что никто не стал бы прислушиваться к его аргументам. Астрономы-иезуиты подтвердили его открытия; они с нетерпением ждали дальнейших доказательств, которые позволили бы им отказаться от системы Тихо Браге [127]127
  Тихо Браге (1546–1601) предложил астрономическую систему, которая представляла собой нечто среднее между геоцентризмом Птолемея и гелиоцентризмом Коперника. В этой системе все планеты, кроме Земли, вращались вокруг Солнца, а Солнце вращалось вокруг неподвижной Земли.


[Закрыть]и с полным основанием поддержать идеи Коперника. Многие влиятельные церковные деятели полагали, что Галилей, скорее всего, прав, но им требовались неопровержимые доказательства». «Не вполне правильно изображать Галилея невинной жертвой господствовавших в мире суеверий и невежества, – добавляет Лэнгфорд. – Нельзя не возложить часть вины за то, что случилось впоследствии, на него самого. Он отказался идти на компромисс, а затем вступил в спор, не имея достаточных доказательств своей правоты, и, кроме того, в препирательства с теологами на их поле». [128]128
  Ibid., 68–69.


[Закрыть]

Проблемы возникли из-за того, что Галилей настаивал на буквальной истинностидоктрины Коперника: ведь на первый взгляд гелиоцентрическая доктрина противоречила некоторым местам из Писания. Католической церкви, болезненно относившейся к обвинениям в неуважении к Библии, выдвигавшимся протестантами, было сложно признать, что следует отказаться от буквального толкования Писания (некоторые места которого могли быть истолкованы в том смысле, что Земля неподвижна) ради недоказанной научной теории. [129]129
  Ср.: Jacques Barzun, From Dawn to Decadence(New York: Harper Collins, 2001), 40; краткий, но качественный обзор этого вопроса см.: H. W. Crocker III, Triumph(Roseville, Calif.: Prima, 2001), 309–311.


[Закрыть]Но даже с учетом этого Католическая церковь проявила известную гибкость. К этому времени относится знаменитое замечание кардинала Роберта Беллармина (Беллармино): «Если существуют неопровержимые доказательства того, что Солнце находится в центре Вселенной, а Земля – на третьем небе, и того, что не Солнце вращается вокруг Земли, а Земля – вокруг Солнца, то нам, безусловно, следует более осторожно подойти к толкованию тех мест из Писания, где, на первый взгляд, говорится прямо противоположное, и признать, что мы не понимаем их, а не объявлять ложным мнение, истинность которого доказана. Однако я лично поверю в такие доказательства не раньше, чем мне их предъявят». [130]130
  James Brodrick, The Life and Work of Blessed Robert Francis Cardinal Bellarmine, S. J., 1542–1621,vol. 2 (London: Burns, Oates and Washbourne, 1928), 359.


[Закрыть]

Теоретическая открытость Беллармина и его готовность по-новому интерпретировать Писание в свете нового приращения человеческого знания отнюдь не была чем-то нетипичным для Католической церкви. Примерно того же мнения придерживался и св. Альберт Великий. Он писал: «Весьма часто бывает так, что некий нехристь имеет глубокие познания в делах земли, неба и других сущностей мира сего, основанные на разумном рассуждении или наблюдении, и вельми прискорбно и недушеполезно, ежели христианин, рассуждающий о сих предметах в меру своего понимания Писания, оказывается столь далек от истины, как запад далек от востока, и несет такую чушь, что тем становится нехристям в посмеяние; того же следует всячески избегать». [131]131
  James J. Walsh, The Popes and Science(New York: Fordham University Press, 1911), 296–297.


[Закрыть]Св. Фома Аквинский тоже предупреждал о том, что не следует цепляться за конкретное толкование Библии, если появились серьезные причины считать, что это толкование ложно: «Во-первых, Писание есть непогрешимая истина. Во-вторых, когда имеется несколько способов толкования слова Писания, не следует настаивать на непогрешимости одного из них, дабы в случае появления убедительных аргументов, доказывающих его ложность, никто не осмелился бы утверждать, что сие толкование по-прежнему совершенно. В противном случае неверующие будут презирать Священное Писание и путь к истине закроется для них». [132]132
  Edward Grant, « Science and Theology in the Middle Ages», in God and Nature: Historical Essays on the Encounter Between Christianity and Science,David C. Lindberg and Ronald L. Numbers, eds. (Berkeley: University of California Press, 1986), 63.


[Закрыть]

Несмотря на все это, в 1616 году, после того как Галилей начал громко и настойчиво проповедовать учение Коперника, церковные власти сообщили ему, что он не должен объявлять это учение абсолютной истиной, хотя и волен пропагандировать эту теорию в качестве гипотезы. Галилей согласился на это и продолжил свои занятия.

В 1624 году он еще раз посетил Рим, где его снова приняли с большим энтузиазмом, а влиятельные кардиналы с удовольствием обсуждали с ним научные проблемы. Папа Урбан VIII осыпал его знаками внимания, дал ему две медали и взял его научные труды под свое покровительство. Папа отзывался о Галилее как о человеке, «чья слава сияет в небесах и простирается по всему миру». Урбан VIII сказал ученому, что Католическая церковь никогда не провозглашала учение Коперника еретическим и никогда не сделает этого.

Опубликованный в 1632 году трактат Галилея «Диалог о двух главнейших системах мира» был написан по просьбе папы; однако автор проигнорировал рекомендацию рассматривать систему Коперника не как истину, а как гипотезу. Бытует мнение, что годы спустя о. Гринбергер говорил, что если бы Галилей относился к своим выводам как к гипотезе, то этот великий астроном мог бы писать все что угодно. [133]133
  MacDonnell, Appendix 1, 6–7.


[Закрыть]К несчастью для Галилея, в 1633 году он попал под подозрение в ереси и ему было запрещено публиковать работы о системе Коперника. Астроном продолжал много и плодотворно работать, в частности написал книгу «Беседы и математические доказательства двух новых наук» (1635). Однако сам факт неразумной цензуры запятнал репутацию Католической церкви.

Тем не менее не следует преувеличивать значение этого факта. Вот что пишет Дж. Хейлброн: «Просвещенным современникам было ясно, что упоминание о ереси в связи с Галилеем и Коперником не имело ни универсального, ни теологического значения. В 1642 году Гассенди заметил, что решение кардиналов – вещь важная, но отнюдь не догмат веры; Риччоли в 1651 году утверждал, что гелиоцентризм не является ересью; Менголи в 1675 году выражал мнение, что католики обязаны разделять только те толкования Библии, которые приняты церковными соборами, а Бальдиджани в 1678 году писал, что все это известно каждому». [134]134
  J. L. Heilbron, The Sun in the Church: Cathedrals as Solar Observatories(Cambridge: Harvard University Press, 1999), 203.


[Закрыть]

В реальности исследователи-католики действительно не испытывали помех в своей работе, если рассматривали вращение Земли как гипотезу (к чему призывал папский эдикт 1616 года). Эдикт 1633 года уже предписывал исключить любое упоминание о вращении земли из научных дебатов. Однако известно, что ученые-католики, в частности о. Руджер Бошкович, продолжали использовать в своей работе эту гипотезу, и поэтому современные исследователи предполагают, что эдикт 1633 года был направлен «против Галилео Галилея лично», а не против всего католического научного сообщества. [135]135
  Zdenek Kopal, «The Contribution of Boscovich to Astronomy and Geodesy», in Roger Joseph Boscovich, S. J., F. R. S., 1711–1787,Lancelot Law Whyte, ed. (New York: Fordham University Press, 1961), 175.


[Закрыть]

Безусловно, осуждение Галилея, даже если рассматривать эту историю в ее реальном контексте и не удовлетворяться жуткими картинами, обычно создаваемыми воображением журналистов, сослужило Католической церкви медвежью услугу, создав миф о ее враждебности науке.

Господь «все расположил мерою, числом и весом»

Начиная с работ Пьера Дюгема, [136]136
  Правильная транскрипция фамилии ученого – Дюан. В данном издании принята традиционно сложившаяся в русской литературе транскрипция. – Прим. ред.


[Закрыть]опубликованных в начале XX века, историки науки стали все больше подчеркивать ту важнейшую роль, которую Католическая церковь сыграла в развитии науки. К сожалению, до широкой публики эти результаты исследований практически не дошли. Так бывает нередко. К примеру, большинство людей до сих пор считают, что промышленная революция привела к резкому снижению уровня жизни рабочих, тогда как на самом деле средний уровень жизни вырос. [137]137
  См.: Thomas Е. Woods, Jr., The Church and the Market: A Catholic Defense of the Free Economy(Lanham, Md.: Lexington, 2005), 169–174.


[Закрыть]Истинная роль Католической церкви в процессе развития современной науки тоже остается для широкой аудитории, по сути дела, тайной за семью печатями.

О. Стенли Яки – чрезвычайно уважаемый историк, имеющий ученую степень по физике и по теологии. Его работы помогают по достоинству оценить значение католицизма и схоластики для развития западной науки. В своих многочисленных книгах Яки высказывает непривычный для многих тезис о том, что христианские идеи не только не были помехой науке, но, напротив, создали предпосылки для ее развития.

Яки придает большое значение тому, что в христианской традиции, от ее ветхозаветной предыстории до Высокого Средневековья и далее, Бог – и соответственно его Творение – считается рациональным и упорядоченным. В разных местах Библии говорится о том, что законосообразность природных явлений отражает красоту, совершенство и гармонию Господа. Ведь Бог «устроил великие дела Своей премудрости» исключительно потому, что Он «пребывает прежде века и вовек» (Сир 42, 21). Обобщая сказанное в Ветхом Завете, Яки пишет: «Мир является творением Лица, обладающего высшей мудростью, и поэтому в нем есть смысл и законосообразность». Проявления этой законосообразности мы наблюдаем повсюду. «Смена времен года, выверенный ход звезд, музыка сфер, подчинение сил природы универсальным законам – всем этим мы обязаны Тому Единственному, кому мы можем безусловно доверять». О том же свидетельствуют многие пассажи из Книги пророка Иеремии, например, тот, где говорится, что Господь «хранит для нас седмицы, назначенные для жатвы», или тот, где проводится параллель «между вечной любовью Господа и вечными уставами, которые Он дал луне и звездам для освещения ночью». [138]138
  Stanley L. Jaki, Science and Creation: From Eternal Cycles to an Oscillating Universe(Edinburgh: Scottish Academic Press, 1986), 150. «Это соединение разумности Творца с постоянством природы заслуживает упоминания, потому что в зародыше содержит представление об автономности природы и ее законов». Ibid. Ср.: Пс8, 4, 19,3–7, 104,9, 148, 3,6; Иер5, 24, 31,35.


[Закрыть]

Яки обращает наше внимание на слова о том, что Господь «все расположил мерою, числом и весом» (Прем 11, 22). [139]139
  Дэвид Линдберг приводит несколько примеров упоминания этого стиха св. Августином; см. David С. Lindberg, «On the Applicability of Mathematics to Nature: Roger Bacon and His Predecessors», British Journal for the History of Science15 (1982): 7.


[Закрыть]По его мнению, они не только дали опору христианам, выступавшим за рациональность Вселенной в эпоху поздней античности, но и вдохновляли их тысячелетие спустя, в эпоху зарождения современной науки, когда они стали использовать количественный анализ как инструмент познания Вселенной.

Этот тезис может показаться совершенно очевидным и не представляющим никакого интереса. Тем не менее существовали целые цивилизации, которым была чужда эта чрезвычайно плодотворная и необходимая для обеспечения научного прогресса идея – идея рациональной и упорядоченной Вселенной. Один из главных тезисов Яки состоит в том, что наука, этот феномен бесконечного интеллектуального поиска, неслучайно возник в католической среде. Он утверждает, что для зарождения научной мысли были необходимы некоторые из фундаментальных христианских представлений. У нехристианских культур этих философских инструментов не было, и, более того, они были обременены концептуальными представлениями, препятствовавшими развитию науки. Яки перечисляет семь великих культур: арабскую, вавилонскую, китайскую, египетскую, древнегреческую, индийскую и культуру майя. В этих культурах, как он выражается, наука оказалась «мертворожденной».

Эту нежизнеспособность можно объяснить бытовавшими в этих культурах представлениями о Вселенной и тем, что их носители не верили в существование трансцендентного Творца, даровавшего своему Творению внутренне согласованные физические законы. Напротив, для этих культур Вселенная была колоссальным организмом под совместным управлением пантеона божеств – организмом, которому уготована череда бесконечных циклов рождения, смерти и возрождения. Из-за этого развитие науки было невозможным. Анимизм древних культур, т. е. представление о том, что божественное имманентно пребывает в сотворенных вещах, препятствовал развитию науки, так как ему была чужда идея неизменных законов природы. Считалось, что у вещей есть собственная воля и разум, и эта идея не давала даже возможности помыслить о том, что вещи могут вести себя регулярным, фиксированным образом.

Христианское учение о Воплощении жестко противостоит подобному образу мышления. «Единородным» Сыном Господа является только Христос. Напротив, согласно античному греко-римскому мировоззрению «вся Вселенная представляла собой «единородную» эманацию божественного принципа и фактически совпадала с ним». [140]140
  Stanley L. Jaki, «Medieval Creativity in Science and Technology», Patterns or Principles and Other Essays(Bryn Mawr, Pa.: Intercollegiate Studies Institute, 1995), 80.


[Закрыть]Так как христианство признавало свойство божественности исключительно за Христом и Святой Троицей, трансцендентной по отношению к миру сему, оно были свободно от пантеизма, и поэтому христиане могли рассматривать Вселенную как царство порядка и предсказуемости.

Яки не отрицает за другими культурами больших технологических успехов. Суть его тезиса в том, что эти успехи не привели к расцвету формализованных и систематических научных исследований.Именно на этом основании другой современный исследователь утверждает, что «предшествовавшие технические новации – времен античности, эпохи расцвета исламской цивилизации или императорского Китая, не говоря уж о доисторических временах, – нельзя считать наукой и лучше называть практическими сведениями, умениями, премудростями, техническими приемами, ремеслами, технологическими и инженерными навыками, ученостью или просто знанием». [141]141
  Rodney Stark, For the Glory of God(Princeton: Princeton University Press, 2003), 125.


[Закрыть]

Показателен пример вавилонской цивилизации. Вавилонская космогония совершенно не способствовала развитию науки, скорее наоборот. Вавилоняне считали естественный порядок до такой степени фундаментально неопределенным, что, с их точки зрения, только ежегодный ритуал жертвоприношения мог дать надежду на предотвращение космической катастрофы. Вавилонская цивилизация достигла выдающихся успехов в сборе астрономических сведений и создала зачатки алгебры. Но духовная и философская атмосфера Вавилона была такой, что эти практические умения вряд ли могли положить начало развитию чего-либо, хотя бы отдаленно напоминающего науку. [142]142
  Paul Haffner, Creation and Scientific Creativity(Front Royal, Va.: Christendom Press, 1991), 35.


[Закрыть]Напротив, в ходе сотворения мира, как оно описано в Бытии, хаос полностью подчиняется суверенитету Бога, и это очень существенно. [143]143
  Ibid., 50.


[Закрыть]

Похожие культурные факторы сдерживали развитие науки в Китае. Как ни странно, наиболее убедительно об этом написал историк-марксист Джозеф Нидхем. С его точки зрения, причиной был религиозный и философский контекст, внутри которого действовали китайские мыслители. Поистине удивительно слышать это от марксиста, от которого ожидаешь экономического или, во всяком случае, материалистического объяснения того, почему наука в Китае оказалась мертворожденной. Нидхем утверждает, что китайские интеллектуалы были неспособны поверить в существование законов природы. Это было связано с тем, что в Китае никогда не существовало «представления о божественном небесном законодателе, предписывающем законы Природе, находящейся вне человека». Он далее поясняет: «Дело было не в том, что китайцы не видели в природе упорядоченности, а в том, что этот порядок не был результатом деятельности рациональной личности, и соответственно у них не было уверенности в том, что рациональные личности способны выразить на своем несовершенном человеческом языке божественный кодекс, начертанный до начала времен. Более того, даосисты сочли бы эту мысль слишком наивной и не отвечающей утонченности и сложности Вселенной, как они ее интуитивно постигали». [144]144
  Joseph Needham, Science and Civilization in China,vol. 1 (Cambridge: Cambridge University Press, 1954), 581; цит. no: Stark, 151.


[Закрыть]

Особенно поразителен случай древних греков, которые добились огромных успехов, применяя человеческий разум к изучению различных дисциплин. Из всех древних культур, которые анализирует Яки, греки ближе всего подошли к созданию науки в современном понимании – но в конечном счете и им это не удалось. Греки приписывали материальным предметам, действующим в космосе, сознательные цели; Аристотель объяснял круговые движения небесных тел тем, что им так нравится. Яки высказал мысль, что для обеспечения развития науки было необходимо деперсонализироватъприроду (чтобы, например, ни у кого не было желания объяснить факт падения камней их врожденной любовью к центру земли) – что и сделали схоласты Высокого Средневековья.

Большого внимания исследователей удостоились научные достижения мусульманских ученых, особенно в сфере медицины и оптики. Кроме того, в XII веке на Запад проникли классические греческие тексты, ставшие важнейшей частью интеллектуальной истории Запада благодаря переводам арабских книжников. Однако все это не отменяет того факта, что, как правило, мусульманские ученые добивались успеха вопреки исламу, а не благодаря ему. Ортодоксальные исламские ученые отрицали любое представление о Вселенной, где правят единые физические законы, так как никакие законы природы не должны и не могут ограничивать всемогущество Аллаха. [145]145
  Stanley L. Jaki, The Savior of Science(Grand Rapids, Mich.: Eerdmans, 2000), 77–78.


[Закрыть]Они воспринимали законы природы как, если можно так выразиться, привычкиАллаха, от которых он может в любой момент отказаться. [146]146
  Stanley L. Jaki, «Myopia about Islam, with an Eye on Chesterbelloc», The Chesterton Review28 (winter 2002): 500.


[Закрыть]

Католицизм допускает существование чудес и признает, что в жизни есть место и сверхъестественному, но сама идея чуда состоит в том, что это необычноесобытие, и, разумеется, его можно распознать именно потому, что оно выбивается из ткани упорядоченного мира природы. Более того, католический мейнстрим никогда не видел в Господе воплощения произвола; предполагалось, что природа устроена согласно неизменным и доступным пониманию законам. Именно это имел в виду св. Ансельм, когда говорил о различии между упорядоченным могуществом Господа (potentiel ordinata)и его абсолютным могуществом (potentiel absoluta). Согласно св. Ансельму, тем, что Господь решил приоткрыть нам Свою природу, некоторые сведения об устройстве морального порядка и Свой план искупления, Он взял на себя обязательство вести себя определенным образом, которое Он, естественно, исполняет. [147]147
  Richard С. Dales, The Intellectual Life of Western Europe in the Middle Ages(Washington, D. C: University Press of America, 1980), 264.


[Закрыть]

К XII–XIV векам это различие было хорошо усвоено. [148]148
  Richard С. Dales, «TheDe-AnimationoftheHeavensinthe Middle Ages», Journal of the History of ideas, X (1980): 535.


[Закрыть]Конечно, некоторые авторы, такие как Уильям Оккам, время от времени настолько акцентировали абсолютную волю Господа, что это могло препятствовать развитию науки, но большинство христианских философов считали Вселенную принципиально упорядоченной.