Текст книги "Изгнанники в лесу"

Автор книги: Томас Майн Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Среди всей мебели в доме вы не увидели бы кроватей. Да и вообще во всей Южной Америке едва ли даже известен этот род мебели, столь необходимый у нас. В этих знойных странах спать на кровати было бы крайне неприятно, потому что всякие насекомые и гады не дали бы ни на минуту покоя. Поэтому кровати и матрацы заменяются гамаками; в доме дона Пабло их было пять. Гуапо сплел их из наружной кожицы листьев прекрасной пальмы, называемой тукум, и развесил одни внутри, а другие снаружи перед фасадом дома, крыша которого выдавалась вперед, образуя как бы веранду, на которой семья собиралась по вечерам отдохнуть и насладиться прохладой.

Когда все, необходимое для удобства в доме, было сделано, дон Пабло обратил внимание на то, ради чего он и решил остановиться в этих местах. Он уже исследовал хинные деревья и нашел, что они принадлежат к одной из лучших пород, именно к той, кора которой впоследствии стала славиться под названием каскарильи Куско.

Есть двадцать или тридцать пород деревьев, кору которых снимают и продают в качестве хины. Среди них бывают, понятно, и такие, которые представляют собой хину; но часто между ними проскальзывают и примеси, не имеющие ценности, – к сожалению, подобные явления встречаются в торговле и другими продуктами, вследствие недостаточно развитой честности торговцев.

Порода деревьев, покрывавшая холмы по соседству с домом дона Пабло, очень близко подходила к chinchona condaminea, которая растет в окрестностях города Локсы и дает наилучшую кору. Деревья эти достигают двадцати ярдов в высоту; листья их красноваты и с сильным блеском, вследствие чего их легко заметить среди других деревьев; это значительно облегчает работу каскарильеров (искателей хинной коры), работу, гораздо более тяжелую, чем можно подумать. Действительно, хинные деревья не растут вместе в большом количестве; напротив, они обыкновенно бывают рассеяны среди других совершенно чуждых пород, а часто встречаются даже поодиночке. Впрочем, замечание это относится ко всем породам деревьев, составляющих монтанью. Между тем как леса Северной Америки состоят всегда исключительно из одной, самое большее – двух пород, в Южной Америке лес обыкновенно представляет собой бесконечное разнообразие; за исключением mauritia flexuosa, которая образует пальмовые рощи, занимающие огромные пространства, все остальные породы беспорядочно перемешиваются, что делает их промысел очень трудным и до сих пор мешает устройству лесопилен, потому что завод не нашел бы в одном месте достаточно леса нужной породы.

Но дон Пабло был счастлив: не только качество хинных деревьев, росших возле его дома, было прекрасно, но и количество их было относительно очень велико. Они занимали более двух акров – это было настоящее сокровище. Если он сможет собрать хотя бы сто тысяч фунтов коры и сплавить ее к устью Амазонки, то получит за нее не менее десяти тысяч фунтов стерлингов. Ободренный этой мыслью, он решил немедленно приняться за работу, не задумываясь над тем, сколько времени она займет.

XXIII. Два тихохода

Когда все приготовления к добыванию хинной коры были сделаны, дон Пабло и вся его семья весело отправились к тому месту, где росли эти деревья. "Манча" – так называется участок земли, где встречается большое количество хинных деревьев. Он был недалеко, поэтому мула и лошадь колонисты оставили в конюшне, дав плодов мурумуру, пальмы особой породы. Все животные очень любят эти плоды; свиньи и дикие кабаны отыскивают их зерна даже в лошадином и коровьем помете. Черные коршуны, когда голодны, и те не брезгуют этими мясистыми плодами.

Наши каскарильеры отправились в путь на рассвете. Это лучшее время в знойных странах; в утренние и вечерние часы здесь можно работать без усталости. Дорога, по которой колонисты должны были идти, тянулась вдоль берега реки и привела их к деревьям с белыми стволами и серебристыми листьями. Прямым тонким стволом и расположением своих ветвей эти деревья напоминали пальмы, хотя и не принадлежали к их породе. Это была амбамба, как определил дон Пабло.

– Я нисколько не удивился бы, – сказал он, – если бы увидел одно животное, которое живет на ветвях этих деревьев; ведь их листья составляют основную пищу этого животного.

– А, это проворный Петрушка, ты о нем говоришь? – спросил Леон, потому что ему приходилось читать об этом животном много рассказов в сочинениях Бюффона.

– Да, – ответил дон Пабло. – Некоторые называют его проворным в насмешку, так как он необычайно ленив и медлителен в своих движениях. Англичане так и называют его тихоходом или ай (bradypus). Существует два или три вида этих животных; французские ученые, по своему обыкновению, подразделяли их на отдельные породы; но все они сходны в повадках и нраве и являются одной породой.

– Но, – воскликнул Леон, – я читал у Бюффона, что ленивец самое несчастное из всех созданий; что он едва ли в состоянии перейти с дерева на дерево и всю жизнь проводит на одном. А когда объест все листья, то, чтобы не слезать с него, просто падает на землю, а там на преодоление расстояния в пару ярдов ему нужно не меньше часа времени. Правда ли все это?

– Нет, дитя мое, это ложь, чистейшая ложь! Конечно, ай не может быстро двигаться по земле. Но он, подобно орангутангу и многим другим лазающим породам обезьян, и не создан для того, чтобы жить на земле. Его строение достаточно ясно указывает на то, что природа предназначила его для жизни на деревьях, где он движется достаточно быстро, чтобы добывать себе пищу и удовлетворять все свои нужды. Он чувствует себя прекрасно на ветвях, или, вернее, под ветвями, потому что в противоположность обезьянам и белкам, животное это поднимается и спускается спиной вниз; это для него удобнее, потому что пальцы его снабжены загнутыми и настолько длинными когтями, что он может охватить самую толстую ветвь. В этом положении благодаря своей очень длинной шее с девятью позвонками – единственное явление у млекопитающих – он легко достает листья, растущие над головой. В этом же положении он и спит. Что касается рассказов о том, будто он всю жизнь проводит на одном дереве и падает с него, чтобы не трудиться слезать, то это все басни, которые Бюффон принял и повторил вслед за другими. Правда, ай никогда не спускается на землю, если может обойтись без этого; но с дерева на дерево он перебирается очень легко. А если ветви слишком удалены одна от другой, он пользуется порывами ветра, которые приближают их к нему настолько, что он может схватиться за них и перебраться куда ему надо. Так как он никогда не пьет и может обходиться только листьями цекронии, то он и живет на одном и том же дереве до тех пор, пока на нем хватает листьев. Посмотрите – многие из этих деревьев обнажены, а никто другой не мог сделать этого, только ай.

– Ай, – повторил жалобный голос.

– Я так и знал! – воскликнул дон Пабло, засмеявшись от того, какое удивление этот голос вызвал у наших колонистов. – Это он и есть; слышите, сам себя назвал. Вон он, посмотрите!

Взглянув туда, куда показывал дон Пабло, все увидели животное величиной с кошку, с длинной, грубой шерстью цвета сухой травы; на спине его было черное пятно с оранжевой каймой вокруг. Хвоста не было, а маленькая круглая голова столько же походила на голову человека, как и голова большей части обезьян.

– А вот и другой! – воскликнул Леон, показывая на вершину дерева, где действительно сидел другой ай, немного отличавшийся от первого. Вероятно, это была самка. Эти животные обычно встречаются парами, редко увидишь одно без другого. Эта бедная пара поняла, что их заметили, и стала издавать свои жалобные крики, такие неприятные для слуха, что кое-кто думает, будто природа дала им эти крики для самозащиты.

Дон Пабло собирался пройти мимо; но Гуапо пожелал добыть хоть одного из ленивцев на обед и упросил господина подождать несколько минут. Дерево, на котором сидели животные, было не толстым, и Гуапо быстро срубил его, – вместе с амбамбой упали, конечно, и аи. Гуапо приблизился к ним, но не без предосторожностей, потому что знал: животные будут защищаться, хотя Бюффон и уверяет, что они позволяют взять себя, не оказывая ни малейшего сопротивления. Оба ая легли на спину и быстро махали в воздухе своими лапами, отражая таким образом удары своего противника, которому они, наверно, исцарапали бы руки, если бы он приблизился. Но Гуапо был очень осторожен; срезав две ветви дерева, он положил их на грудь каждого животного. Несчастные аи тотчас ухватились за ветви и так сильно сжали их лапами, что невозможно было их вырвать у них. Тогда индеец, отдав топор Леону, сам взял эти палки и понес вместе с аями, которых оставил пока в живых.

Каскарильеры отправились дальше и через несколько минут вышли на маленькую полянку, ярдов в сорок шириной. Гуапо бросил ветви с аями на землю и пошел дальше как ни в чем не бывало.

– Разве ты хочешь их оставить здесь? – с удивлением спросил Леон.

– Нет, – усмехнулся Гуапо. – Не бойтесь, молодой господин: на обратном пути мы найдем их. Если бы я понес их в лес, они могли бы взобраться на дерево, пока мы будем заняты делом. А тогда – прощай. Между тем как теперь им понадобится не менее шести часов, чтобы добраться до леса и спрятаться в его ветвях.

Дон Пабло засмеялся и, прежде чем покинуть лужайку, показал Леону огромные бугры земли, воздвигнутые термитами, или белыми муравьями. Было рано и довольно свежо, термиты еще не выходили из своих жилищ. Осмотрев эти гигантские муравейники, возвышавшиеся подобно солдатским палаткам на опушке леса, наши путешественники снова разошлись и вскоре были возле хинных деревьев.

XXIV. Каскарильеры

Первый удар топором сделал Гуапо. Это было началом работы, которая могла длиться долгие годы, и началом обогащения тех, которые брались за нее. Как только дерево упало, индеец принялся за другое, стараясь рубить возможно ближе к корню, а дон Пабло занялся срубленным. Вооружившись острым ножом, он сделал несколько надрезов вокруг дерева, на некотором расстоянии один от другого, а потом пересек их под прямым углом одним продольным разрезом. То же сделал он и на ветвях. Так он обрабатывал деревья, которые срубал Гуапо. Дня через три или четыре надо было снять кору со ствола и ветвей и разложить на солнце, чтобы она высохла, после чего ее следовало перетащить в сарай, который для этого, собственно, и был построен возле дома.

Работа шла быстро и весело. Донна Исидора, сидя на срубленном дереве, с интересом смотрела, как искусно трудятся муж и индеец. Будущее представлялось улыбающимся, в настоящем тоже не предвиделось ни тревоги, ни особенных затруднений. Леона уселась возле Гуапо, который, быстро действуя своим топором, рассказывал ей занимательные истории.

Леону нечего было делать в этот первый день. Он мог быть полезен только тогда, когда станут снимать кору с деревьев. Тогда он сможет помочь переносить ее на солнце или водить мула, который будет перевозить ее в сарай. Но поскольку Леон был мальчик очень живой и не мог ни минуты оставаться без дела, то он решил возвратиться на лужайку и взглянуть, что поделывают тихоходы. Он не мог представить себе, как эти четвероногие животные, побуждаемые чувством самосохранения, не могут быстро пробежать какие-нибудь тридцать ярдов, которые отделяют их от безопасного убежища.

Приближаясь к месту, где были оставлены ленивцы, мальчик услышал их жалобные крики, – следовательно, они действительно не ушли далеко. Но крики становились все сильнее и, казалось, выражали страдание. Когда Гуапо бросил их, они молчали; почему же теперь так жалобно кричат? Не напал ли на них какой-нибудь зверь? Вскоре Леон заметил бедных животных; возле них не было никого. Но вместо той неподвижности, какую они обнаруживали с тех пор, как уцепились за ветви, которые индеец протянул им, теперь несчастные создания кружились на одном месте испытывая, по-видимому, ужаснейшие мучения.

"Это, верно, змея", – прежде всего подумал Леон, не зная, как иначе объяснить страдания тихоходов, поскольку не видел никого возле них.

Желая убедиться в справедливости своей догадки, он направился к животным, приняв все предосторожности и продвигаясь вдоль опушки леса. Наконец он подошел к ним довольно близко, но к его большому удивлению крики животных постепенно стихли, и бедные тихоходы умерли. А между тем, никакой змеи нигде поблизости не было видно. Тогда у мальчика мелькнула новая мысль: вероятно, несчастные создания были голодны, когда индеец захватил их, и теперь съели какое-нибудь растение, которое случайно оказалось ядовитым. Он подошел ближе к трупам и, когда был от них в нескольких шагах, ему показалось, что трава движется вокруг них и что они сами покрыты какой-то движущейся сетью.

– Ах, вот оно что! – воскликнул Леон, поняв, наконец, в чем дело. – Это белые муравьи!

Земля была буквально покрыта муравьями, и тела бедных тихоходов скоро исчезли под массой этих ужасных насекомых, которые с жадностью отрывали кусочки мяса и уносили в свои темные убежища. Леон с дрожью наблюдал это отвратительное зрелище. Он слышал раньше, что термитам достаточно нескольких минут, чтобы растерзать в клочки и утащить в свои норы труп любого из самых больших животных. Теперь, поскольку представлялся случай, он решил убедиться в этом. Но, страшась этого ужасного врага, он влез на дерево, горизонтальные ветви которого позволили удобно разместиться на нем и видеть все, что происходило. Прежде всего бросился в глаза удивительный порядок, с каким действовали муравьи; правильными колоннами выходили они из своих нор, захватывали куски трупа и такими же правильными колоннами возвращались домой, откуда на смену им непрерывно двигались новые ряды. Они, в свою очередь, направлялись к трупам тихоходов и заменяли тех, которые удалялись, нагруженные добычей. Кто тащил кусочек мяса, кто кусочек кожи, покрытой шерстью, и значительно больший по величине, чем любой из термитов.

XXV. Пума и большой муравьед

Беспрерывное движение муравьев начало уже вызывать головокружение у нашего наблюдателя, как вдруг внимание его отвлек от них легкий шум, донесшийся из леса. Ветви чащи раздвинулись, и показалась морда какого-то существа с парой маленьких блестящих черных глаз и короткими ушами. Постепенно из кустов высунулось и все туловище животного. Величиной оно было с большую ньюфаундлендскую собаку, хотя по форме тела не походило на нее. Темно-бурая шерсть у него была длинна и очень груба, от груди к спине шла широкая черная полоса с белой каймой; большой хвост был приподнят и загибался к спине. Но самой странной частью этого животного была, конечно, морда, которую Леон увидел прежде всего. В сравнении с ней морда борзой собаки показалась бы курносой; морда этого животного была вдвое длиннее и вполовину тоньше, а оканчивалась маленьким совершенно беззубым ртом в пару дюймов шириной. Ноги животного также имели свою странность: задние были широки и сильны, но казались короче передних, видно, это объяснялось тем, что животное во время ходьбы касалось земли всей ступней, подобно медведю и некоторым другим млекопитающим, которых называют стопоходящими. Передние ноги были устроены совершенно иначе: четыре когтя каждой из них не были вытянуты вперед, как у собаки или кошки, а загибались внутрь, поэтому животное, чтобы не ступать на них, ставило эти ноги боком, и ходило точно на обрубках, неуклюже и медленно. Когти его, вероятно, служили только для того, чтобы рыть землю; в таких случаях они разгибались и принимали положение зубьев на граблях.

Леон никогда еще не встречал это странное животное, но читал описание и много раз видел его изображение; поэтому он тотчас догадался, что это был тамандоа, или большой муравьед. Одного только не мог он понять: что бы означал этот горб, который был заметен на спине животного и которого он никогда не видел на рисунках? К тому же большой поднятый хвост муравьеда мешал хорошо рассмотреть его. Но вот животное повернуло голову и слегка ткнулось мордой в этот горб; тот упал на землю, и тут Леон увидел, что это был детеныш муравьеда, совершенно походивший на свою мать.

Маленькое животное было сброшено как раз возле жилища термитов. Освободившись от детеныша, муравьед направился к одной из пирамид, встал на задние ноги, а передними оперся в коническую стенку, и с величайшим вниманием рассматривал ее во всех подробностях, словно стараясь найти в ней какой-нибудь недостаток, который дал бы ему основания начать разрушение. Эти огромные конусы, построенные из земли и скрепленные цементом из песка, так прочны, что нужен лом и кирка, чтобы пробить их. Но когти муравьеда столь же крепки, как лом, и наш тамандоа не задумался бы тотчас приняться за дело и скоро прорыл бы отверстие в крепости термитов, если бы, оглянувшись вокруг, не заметил, что все белые муравьи были снаружи. Тогда, переменив свой прежний план, самка направилась к тому месту, где оставила своего детеныша, и, подталкивая его мордой, привела к краю тропинки, проложенной термитами. Здесь она легла, распластавшись на земле таким образом, что морда ее касалась движущейся цепи муравьев, затем вытянула свой язык, походивший на громадного червяка и покрытый очень липкой слюной, и тотчас быстро втянула его обратно, но уже сплошь покрытый муравьями. Маленький тамандоа улегся возле матери, в точности подражая всем ее приемам. Не прошло и секунды, как огромный язык почти в фут длиной и толщиной с гусиное перо вытянулся снова, захватив новую массу насекомых и опять скрылся; так продолжал муравьед свои быстрые движения, повторяя их через секунду. Время от времени мать останавливалась, чтобы руководить своим детенышем в этой охоте, которая очень забавляла Леона. Но, к несчастью, внезапное появление нового существа положило конец этому роскошному пиршеству. Появившееся животное походило на большую кошку; желтая шерсть его была гладкой; туловище оно имело длинное, голову округленную, с большими усами и блестящими глазами, которые сверкали в темноте; хвост его был очень длинный. Леон несколько раз видел это животное: индейцы часто водили его по улицам Куско. Это была пума или безгривый лев Америки. Те, которых водили индейцы, были уже приручены; но мальчик слышал, что в диком состоянии пума свирепа и опасна. И действительно, в некоторых местностях она такова и есть, но в других – это почти робкое животное, которое убегает, завидя человека. Впрочем, во время охоты, когда ее преследуют, она оказывает отчаянное сопротивление, и не раз и охотники, и собаки в таких случаях платили жизнью.

Леон нисколько не боялся тамандоа; он знал, что будь это животное даже кровожадно, ему нечего было опасаться, так как оно не могло лазить по деревьям, хотя, впрочем, в Южной Америке существует два вида муравьедов, более мелких по величине, которые обладают и такой способностью. Но при виде желтого туловища пумы чувства Леона изменились. Пума легко взбирается на вершину дерева по самому гладкому стволу, и если бы ей вздумалось напасть на него, то нечего было бы и думать о спасении. Первой мыслью мальчика было быстро спуститься и со всех ног бежать к хинной роще. Но пума шла как раз по тому направлению, которого ему надо было бы держаться при бегстве. Дерево, на котором Леон сидел, стояло уединенно посреди лужайки, и он не смог бы добежать до леса незаметно для пумы, которая в несколько прыжков догнала бы его. Оставалось одно: сидеть притаившись на месте, где он был, быть может, пума в таком случае и не заметит его. Это был по крайней мере единственный шанс спастись.

Но нет сомнения, что ему не удалось бы укрыться от врага в ветвях дерева, если бы пума, выйдя на поляну, не заметила на ней муравьедов. При виде добычи она остановилась, потом вытянулась на земле и лежала неподвижно, как кошка, собирающаяся броситься на мышь, которую подстерегает. Как раз в эту минуту мать обернулась, чтобы сделать какое-то внушение детенышу. Увидев пуму, она тотчас вскочила, поднялась на задние ноги, забросила детеныша себе на спину и прислонилась спиной к стене муравейника. В таком положении, защищая собственным телом свою дорогую ношу, она ожидала врага, уткнув морду в грудь и прикрыв ее длинным хвостом, который она выставила вперед и подняла вверх до уровня лба.

Пума сделала прыжок. Но муравьед своими когтями оцарапал ей морду. Рана усилила ярость нападающей, но в то же время и напомнила о необходимости быть осторожнее. Две или три новых попытки пумы остались безуспешны: острые когти тамандоа каждый раз оказывались наготове. Намерение муравьеда состояло не только в том, чтобы угрожать своему врагу и отразить его, нанося более или менее глубокие раны. Этого мало, тамандоа хотел захватить пуму в свои сильные лапы и раздавить, как это делают медведи. Таков обычный способ защиты муравьеда, и пума, видимо, знала это и старалась избежать опасности.

Борьба продолжалась с переменным успехом для обеих сторон и могла бы затянуться надолго, если бы не неосторожность маленького тамандоа, который, вероятно из любопытства, выставил свою мордочку. Пума тотчас схватила его и, с бешенством бросив себе под ноги, раздробила ему голову своими могучими зубами.

После этого мать потеряла всякую осторожность и благоразумие. Она мгновенно опустила хвост и бросилась, стараясь схватить пуму; но та, более быстрая в движениях, прыгнула, схватила ее за морду, с силой бросила на землю и, оказавшись сверху, начала терзать свою добычу.

Хотя участь бедного муравьеда внушала Леону глубокое сожаление, но он не осмелился вмешаться в борьбу, чтобы оказать помощь; и конечно, он молча смотрел бы и на то, как пума пожирала бедное животное, если бы острая боль, которую он почувствовал в ноге, не заставила его вскрикнуть.

XXVI. Нападение белых муравьев

Леон опустил глаза, чтобы посмотреть, что за причина этой боли, – и вдруг кровь застыла у него в жилах: муравьи окружили дерево, на котором он сидел, и начали уже взбираться на него! Ствол с невероятной быстротой покрывался ими. Вот некоторые уже вползли ему на ноги, и именно укус одного из них заставил Леона вскрикнуть.

Он вспомнил участь тихоходов, которой был свидетелем, и пришел в ужас. Испуская громкие крики, он быстро взбирался по ветвям на самую верхушку дерева; но стая отвратительных насекомых следовала за ним. Он решил было бежать, раздавив муравьев, которые попадутся по пути. Но пума? При виде термитов мальчик забыл о ней. Теперь он оглянулся в том направлении, где она находилась; трупы муравьедов лежали на месте, а пумы не было.

Леон подумал сначала, что зверь, испуганный его криками, скрылся в лесу. Но эта надежда быстро рассеялась: он вскоре увидел, что страшное животное ползет по траве и направляется к нему. Что делать? Через две секунды, не больше, пума настигнет его. Мальчик считал себя погибшим; он не в состоянии был даже вскрикнуть еще раз, голос его замер. Между тем зверь не вспрыгнул на дерево, как ожидал Леон; он снова лег и прополз на брюхе вокруг дерева, медленно ударяя хвостом себя по бокам и полуоткрыв пасть, красную от крови муравьедов. Можно было подумать, что он изыскивает лучший способ поймать эту новую добычу и заранее наслаждается нежным ее вкусом. Но вдруг в воздухе что-то просвистело, мелькнуло, пума подпрыгнула и яростно зарычала. В бок ей вонзилась стрела. Послышался новый свист, и вторая стрела впилась в пуму. Это дон Пабло и Гуапо прибежали на крики Леона, один – с топором, другой – с сарбаканом.

Пума бросилась бежать и успела уже достичь окраины лужайки, но тут закачалась и упала. Дон Пабло, опасаясь, что яд окажется недостаточно сильным для такого крупного зверя, рассек ему череп топором, после чего подошел к Леону, которого Гуапо уже усадил себе на плечи.

Через несколько минут дон Пабло уже волок за собой труп пумы, чтобы снять ее красивую шкуру, муравьедов же он предоставил термитам, которые успели уже собраться возле них. И когда наши каскарильеры, окончив свою утреннюю работу, возвращались домой обедать, от тихоходов и муравьедов не осталось ничего, кроме нескольких клочков шерсти да совершенно обглоданных костей. Все остальное термиты успели уже унести в свои глубокие галереи.

По всей видимости, стук топора наших работников разбудил муравьеда и заставил его выйти из своего убежища, потому что днем он обычно не покидает его. Та же причина, вероятно, вызвала и пуму из ее логовища; хотя пума чаще показывается днем, чем муравьед.

Когда наша маленькая группа подходила к дому, Гуапо заметил еще одного муравьеда, который тоже был разбужен и встал со своего ложа из сухих листьев. Индеец не убил его, а решил позабавить семью интересным зрелищем. Он спрятался в ветвях и произвел в них шум, похожий на шум дождя, падающего с листьев. Муравьед тотчас поднял свой длинный хвост и, словно зонтик, распустил его над головой. Тогда Гуапо приблизился к нему и повел за собой, как козу или барана, к самому дому. Но он старался при этом не раздражать животное; потому что если бы муравьед рассердился, то ушел бы или стал защищаться.

Мы видели, что тамандоа совершенно безвреден для тех, кто его не трогает, но он оказывает самое серьезное сопротивление тем, кто нападает на него. Он часто не уступает оцелоту и мелким животным из породы диких кошек. Самка, о которой мы говорили, без сомнения, никогда не осмелилась бы вступить в борьбу с пумой, если бы не имела при себе детеныша. Некоторые уверяют, что муравьед может задушить даже ягуара в своих могучих лапах. Это едва ли справедливо, потому что ягуар слишком силен и проворен; а подобные рассказы можно объяснить сходством, существующим между ягуаром и некоторыми родственными ему видами животных, пятнистая шерсть которых напоминает ягуара, хотя в силе, ловкости и храбрости они далеко ему уступают.

Кроме тамандоа, в Южной Америке есть еще два или три рода муравьедов. Но они по своему виду и привычкам так отличаются от него, что их можно свободно отнести к отдельному семейству. Это лазуны; они питаются муравьями, устраивающими себе гнезда на ветвях деревьев, а также осами и пчелами. Чтобы облегчить для них этот образ жизни, природа снабдила их голыми и цепкими хвостами, как у обезьян и двуутробок, – особенность, которая совершенно отделяет их от тамандоа; они значительно меньше и обыкновенно в длину имеют около трех футов; между тем как тамандоа часто бывает вдвое больше. И морда малого муравьеда короче в той же пропорции, когти его также меньше, и расположение их иное, вследствие чего это животное может не только лазить по деревьям, но и вообще тверже держаться на ногах; поэтому оно значительно проворнее. Шерсть у лазуна короткая и шелковистая, а хвост, как мы уже сказали, голый и цепкий.

Обычно он бывает светло-желтый, но цвет этот часто так сильно изменяется, что некоторые подозревали, не существует ли несколько отдельных видов муравьеда. Большую часть жизни малый муравьед проводит на деревьях и к обычной пище часто прибавляет еще пчелиный мед, который там находит. Малого тамандоа называют еще трехпалым муравьедом, потому что на передних ногах у него по три пальца, чем он также отличается от большого, у которого их четыре.

Существует муравьед еще меньшей величины, у которого на передних ногах только по два пальца, и потому его называют двупалым. Это маленькое животное размерами не превышает серую белку; хвост у него такой же цепкий, как у тамандоа, но не весь обнажен. Когда он зацепится хвостом за ветку, то передними лапами пользуется как руками, чтобы подносить пищу ко рту. Живет на деревьях и питается осами и пчелами, особенно их личинками. Шерсть его обыкновенно блестящего желтого цвета, но иногда бывает и чисто белая; она очень мягка, шелковиста и порой слегка завивается.

XXVII. Муравьиный лев

Муравьи всюду неприятны, но в жарких странах более, чем где бы то ни было. Их прожорливость, их неприятный вид, и особенно боль, причиняемая их укусами, – потому что они не жалят, как пчелы, а кусают своими челюстями и вливают яд в нанесенную рану, – все это делает этих насекомых трудно переносимыми в тропических странах.

Но не следует думать, что муравьи бесполезны, созданы без определенной цели. Что сталось бы без них с теми огромными количествами разлагающихся веществ, которые встречаются во многих местах? Если бы никто не очищал местность от этих масс гниющих остатков растений и животных, то в ней быстро появилась бы чума и другие заразные болезни.

Есть много видов муравьев, и большая часть из них живет в жарких странах; там же они приносят и наибольшую пользу. Некоторые из этих видов имеют такие интересные нравы, что иные натуралисты всю жизнь свою посвящают их изучению и описанию. Конечно, здесь невозможно изложить всего, что нам известно об образе жизни муравьев, который гораздо замечательнее, чем жизнь пчел. Я расскажу только о необыкновенных постройках, которые они возводят, об этих замечательных конусах, возвышающихся почти на двадцать футов в высоту и настолько при этом прочных, что дикий бык может взобраться и стать на их вершине, не причинив им ни малейшего вреда. Другие виды муравьев строят жилища цилиндрической формы и возводят их не более как на пять-шесть футов над землей. Некоторые, как мы только что упоминали, живут на деревьях и устраивают свои гнезда на самых верхних ветвях; иные, напротив, поселяются в стволах старых деревьев; и наконец есть муравьи, живущие в подземных галереях, которые сами для себя прокапывают. Но нет ни одного вида, нравы которого не вызвали бы в нас величайшего удивления, если бы только мы могли изучить их. Трудно даже поверить, чтобы столь крошечные создания могли обладать удивительным умом или, как обыкновенно его называют, инстинктом.

Человек – не единственный враг, которого вынуждены опасаться эти насекомые; они быстро бы сделали землю необитаемой для него, потому что размножаются так, что если их не уничтожать, вся наша планета могла бы превратиться в один громадный муравейник; природа мудро позаботилась о том, чтобы не допустить чрезмерного размножения этих насекомых, и создала им массу врагов. Первое место среди этих врагов занимает человек; он не довольствуется тем, что истребляет их для того, чтобы предохранить себя от их нападений, но в некоторых местностях использует их и в пищу. Для многих племен индейцев Южной Америки, например, сушеные муравьи составляют главную пищу; для этого насекомых растирают в тесто, а затем сушат в печке. Муравьеды питаются исключительно этими насекомыми; ящеры-муравьеды Восточного полушария – также. Муравьев употребляют в пищу и многие птицы, причем миотеры живут исключительно ими; наконец, громадное количество их уничтожается пресмыкающимися, змеями и ящерицами, и – что всего более странно – они становятся добычей и многих насекомых.