Текст книги "Юные охотники"

Автор книги: Томас Майн Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава 27. ОБЛАВА НА АНТИЛОП

Охотники вернулись к лошадям. Теперь предстояло испробовать план Толстого Виллема.

На этот раз позволили участвовать в охоте и Клаасу с Яном. Им поручалось гнать антилоп на четверых стрелков. Юноши вскочили на лошадей и поскакали к антилопам, которые за время неудачной охоты успели уйти далеко в глубь равнины. Остановившись на таком расстоянии от антилоп, чтобы не всполошить их, старшие послали Клааса и Яна вперед, к головной части стада, а сами разместились широким полукругом в местах, которые себе облюбовали, поодаль от животных. Лошади быстро примчали охотников к их позициям. Теперь им оставалось схорониться за холмиками и ждать, пока Клаас и Ян погонят на них антилоп. Мальчикам велели действовать с величайшей осторожностью, чтобы не спугнуть антилоп; у Яна с Клаасом имелось на это достаточно охотничьей сноровки.

Четверо стрелков, обогнув стадо и очутившись на противоположной стороне от мальчиков-загонщиков, спешились и связали в общий узел поводья своих лошадей, а затем направились к стаду, растягиваясь широким полукругом, чтобы охватить как можно большее пространство; потом, стоя на коленях, они притаились каждый за своим термитником.

Теперь уж охота не сорвется: антилопы, спугнутые Клаасом и Яном, наверняка побегут прямо на них, как побежали бы, разумеется, антилопы-скакуны; и тут «трах-тах-тах» – весело затрещат выстрелы и бабахнет громобой Толстого Виллема.

Последний прямо-таки ликовал. Его способ охоты был противоположен способу Ганса и Аренда. Но к способностям таких, с позволения сказать, охотников он относился несколько свысока. Другое дело Гендрик. Тот ведь тоже не соглашался с ним, и, следовательно, если, вопреки всем сомнениям, именно его план окажется удачным, он возьмет верх над Гендриком.

В успехе он почти не сомневался: все они нашли удачные позиции, и, лишь только мальчики, сделав круг, приблизятся к антилопам, те круто повернут и будут двигаться уже на стрелков; так, во всяком случае, поступают скакуны, повторял сам себе Виллем.

Однако скакуны и белолобые антилопы – далеко не одно и то же: они отличаются друг от друга не только размерами и окраской, но и повадками. Вот это-то, на свою беду, и упустил из виду Виллем.

Есть у белолобых антилоп одна любопытная черта, присущая и другим антилопам и даже оленям. Из-за нее и расстроились все тонкие расчеты Виллема.

Вопреки предположениям, животные и не подумали повернуть назад, завидев Клааса и Яна. Упрямые существа только обходили мальчиков и, миновав опасное место, снова двигались в прежнем направлении.

Клаас и Ян стояли на некотором расстоянии друг от друга – загонщикам всегда выгоднее расположиться широким фронтом, – но антилопы сделали такую петлю, что даже Толстому Виллему трудно было застрелить их из своего огромного громобоя. А мальчики, помня наказ старших, и не пытались стрелять; они стояли, не шелохнувшись, и антилопы спустя некоторое время замедлили бег и снова принялись мирно щипать траву.

Толстый Виллем был сильно опечален своей неудачей; Ганс и Аренд не поскупились на насмешки; но куда сильнее задели его два-три слова, оброненные охотником-соперником.

– Я наперед знал, – многозначительно произнес Гендрик, – что ничего из этого не выйдет. Ты думаешь, антилоп могут загнать два мальчугана верхом на пони? Это ведь все-таки не овцы… Виллем понял, как его обрезали. Но он не сдавался и принялся доказывать, что его план все равно хороший, надо было только правильно его выполнить. Антилопы – теперь это ясно для всех – пасутся всегда мордой по ветру; значит, стрелкам, а не загонщикам следовало поместиться в головах стада. Попробуем так, и успех обеспечен. Ну, а если не выйдет, – поступим по совету всезнайки Гендрика; проверим, чего стоит его, с позволения сказать, план.

При упоминании о Гендрике в тоне Виллема прозвучал оттенок сарказма, а слово «всезнайка» было сильным ответным ударом Гендрику за его насмешку.

Слова Виллема казались вполне разумными, и все согласились с его новым предложением. Да, теперь ясно, что антилопы пасутся только «мордой по ветру», иначе они не отважились бы проскочить между Клаасом и Яном. Значит, стрелкам выгоднее всего расположиться с наветренной стороны, и, удачно выбрав места, они наверняка подстрелят несколько голов идущего прямо на них стада. А сорвется охота – тогда уж останется последовать совету Гендрика и погнаться за антилопами по пятам. Порешив на этом, четверо стрелков пустили лошадей вскачь и, описав большой круг, перерезали путь стаду; Клаас и Ян, оставленные в тылу, должны были осторожно теснить добычу сзади.

Охотники, притаившиеся на своих позициях, не сводили глаз с приближавшихся антилоп: с каждой минутой все отчетливей и отчетливей выступает «лысина» на их лбах, их широкие белобрысые головы уже явственно видны охотникам, вот-вот они окажутся на расстоянии выстрела! Как вдруг животные, подняв головы, испустили какой-то странный фыркающий крик и ринулись прямо на охотников. «Тут-то мы их и подстрелим», – мелькнуло в голове у каждого, и каждый за своим прикрытием поспешил опуститься на колено и взвести курок.

– Теперь-то уж я возьму над вами верх! – бормотал себе под нос Виллем. – Не пройдут вам даром ваши насмешки!

Но – увы! – ему и на этот раз суждено было изведать горькое разочарование: стоило лишь антилопам почуять ветер, дувший от термитников, за которыми скрывались охотники, как они тут же свернули в сторону и вдалеке обошли засаду; стрелять было бесполезно. Толстый Виллем поднял было громовой, чтобы выстрелить наугад, но мысль о том, что, промазав, он погубит всю охоту, остановила его. Скрепя сердце он опустил ружье и дал антилопам убежать прочь.

Несколько секунд – и стадо было далеко-далеко от того места, где оно чуть не попало под обстрел. Но так как никто на них не покушался и ни один выстрел их не напугал, животные спустя некоторое время успокоились и снова как и в чем не бывало принялись щипать траву.

Теперь Гендрик почувствовал себя героем дня. Сейчас он покажет всем, как легко настигнуть этих пугливых животных. Он загонит по крайней мере полдюжины, прежде чем они успеют удрать с равнины.

– Вперед!

Вскочив на лошадей, охотники поскакали к антилопам. Но едва лишь расстояние между ними и стадом сократилось до четырехсот ярдов, животные обратились в бегство.

Началась погоня. Спустили собак, пришпорили лошадей, и охотники с быстротой ветра понеслись по равнине.

Они не проскакали еще и мили, когда Гендрик понял, что тоже просчитался: легконогие антилопы оставили далеко позади себя и всадников и гончих. Охотники один за другим стали осаживать своих взмыленных лошадей и отставать; двадцать минут спустя один лишь Гендрик да несколько его самых быстрых гончих продолжали погоню; Ганс и Аренд, рассудив, что их лошади не выдержат такой скачки, сочли за лучшее отступиться; ну, а что касается Виллема, так тот и не желал удачи. Клаас и Ян, само собой разумеется, замыкали шествие, и все они, сидя в седлах, не спускали глаз с красно-бурого потока антилоп и со спины Гендрика, уже едва заметной среди дальних термитников. Скоро он и совсем скрылся из виду.

Глава 28. БЕШЕНАЯ ПОГОНЯ ГЕНДРИКА

Антилопы мчались напрямик по плоской равнине, по пятам за ними гнался Гендрик, а за Гендриком что есть силы поспевали его собаки. Все же ни всаднику, ни гончим ни на шаг не удавалось уменьшить расстояние, отделявшее их от проворных животных. Ни всаднику, ни гончим не удавалось прибегнуть ни к одной охотничьей хитрости.

Антилопы не петляли, они неслись по прямой, «мордой по ветру», ни на шаг не отклоняясь в сторону, и перерезать им путь было невозможно. Охота превращалась попросту в состязание на быстроту бега.

Первыми сдали собаки – они отставали одна за другой; дольше всех держалась около Гендрика его любимая гончая; но через милю она тоже выдохлась и отстала; теперь Гендрик мчался в одиночку по простору равнины.

Еще миль десять продолжалась погоня; бока лошади стали мокрыми от пота, вся она покрылась пеной, а антилопы по-прежнему оставались вне выстрела. Правда, бежали они уже медленнее, и на свежей лошади Гендрик сейчас с легкостью нагнал бы их, а может быть, даже и на этой лошади, но ему поневоле приходилось соблюдать осторожность: на пути лежали норы трубкозубов, и уже раз-другой, когда он, казалось, вот-вот настигнет стадо, лошадь спотыкалась и теряла наверстанное расстояние, а быстроногие антилопы, с легкостью бравшие препятствия, оказывались в выигрыше.

И все же Гендрику не хотелось остановить лошадь; он вспомнил, как горячился, настаивая на своем, и знал, что в лагере его встретят насмешками. Чего стоил хотя бы Толстый Виллем! А вернись он с добычей, ну хотя бы с одной шкурой или парой рогов, и торжествовать будет он сам. Эти мысли подгоняли его в долгой безрассудной скачке.

Однако он начинал отчаиваться в успехе: лошадь бежала все тяжелее, уже через силу.

Гендрику наконец стало жаль ее; скрепя сердце он уже натянул было поводья, как вдруг прямо перед собой увидел горную цепь; она пересекала ему путь, возвышаясь одной сплошной грядой – нет, двумя крыльями, сходившимися под прямым углом и наглухо замыкавшими равнину. И к этой-то ловушке направлялись антилопы!

«Неужели они и вправду несутся туда?» – невольно спрашивал себя Гендрик. Ну что ж, ему это было на руку. Им хочешь не хочешь придется остановиться, и тут-то он незаметно подкрадется к ним, прячась за выступами скал и кустарниками, покрывавшими горный склон.

Гендрик обвел взглядом подножия обеих цепей и с радостью обнаружил, что они поднимаются с земли отвесно и наверх нет тропинки. Он находился уже достаточно близко, чтобы подробно разглядеть горные склоны; на их поверхности не заметно было ни одной расселины.

Это очень порадовало Гендрика. Выходит, он гнал добычу прямехонько в этот угол, в настоящую западню; здесь им будет отрезан путь, и ему, разумеется, удастся выстрелом в упор уложить хотя бы одну антилопу, а больше ему и не надо.

Окрыленный ожившими надеждами, он подбодрил коня ласковым словом и пришпорил его.

Скачка продолжалась недолго: еще одна миля – и конец. От горы его отделяло теперь каких-нибудь пятьсот ярдов и в два раза меньшее расстояние – от стада, продолжавшего бежать в самый угол горной цепи. Гендрик больше не сомневался в удаче: не пройдет и минуты, как стадо остановится или повернет обратно и натолкнется на охотника.

Пора зарядить ружье; думая стрелять в гущу стада, он достал из подсумка несколько маленьких пуль и поспешно опустил их в ствол; проверил надежность капсюля; да, все в порядке: капсюль хорошо закреплен на затравочном стержне.

Гендрик взвел курок и поднял глаза. Антилопы исчезли.

Куда они делись? Махнули через горный хребет? Невероятно. Взобрались по отвесной круче? Невозможно. Даже если бы им это удалось, они были бы еще видны на горе. А они совершенно исчезли из виду, все до единой. Охотник натянул поводья, уронил ружье на холку лошади и несколько минут сидел, словно в столбняке, разинув рот и вытаращив глаза.

Будь он суеверен, ему, наверное, стало бы не по себе в эту минуту; но суеверия были ему чужды. Правда, в первые две-три минуты он почувствовал себя сбитым с толку, однако все-таки не сомневался, что непременно найдется простое объяснение неожиданному и загадочному исчезновению антилоп.

Он решил тотчас же внимательно обследовать местность. Проехав еще ярдов триста по следам антилоп, он, к своему полному удовлетворению, все понял. Тупик оказался вовсе не тупиком. Здесь был совершенно свободный проход, и, хотя оба отрога цепи даже вблизи казались сомкнутыми, на самом деле между ними находился узкий коридор, соединявший равнину, только что пересеченную Гендриком, с другой, столь же однообразной равниной, расстилавшейся по ту сторону горной гряды. Антилопы, разумеется, это знали, оттого-то и бежали прямиком сюда. Гендрик углубился в эту теснину, желая удостовериться, что она имеет выход. Через несколько сот ярдов коридор расширился, и Гендрик с замиранием сердца увидел лиловатые спины антилоп далеко-далеко на открывшейся перед ним равнине.

Досада и огорчение сразили Гендрика. Он соскочил с седла, прошел, пошатываясь, несколько шагов и в изнеможении сел на камень; он даже не привязал лошадь, а только закинул поводья ей на шею и предоставил взмыленное и запаленное животное самому себе.

Глава 29. СХВАТКА ГЕНДРИКА С НОСОРОГОМ

Переживания Гендрика в эту минуту были не из приятных; мысли его были полны горечи; он чувствовал себя униженным, посрамленным. Уж лучше бы и на глаза ему не попадались эти белолобые антилопы! Хорош он будет, когда вернется в лагерь. Он поднял на смех Ганса и Аренда – они перед ним не останутся в долгу. Он высмеял предложение Толстого Виллема – Виллем отплатит ему той же монетой!

К тому же он не щадил своего коня и, возможно, загнал его. Конь совсем замучен, из ноздрей его идет пар, бока тяжело вздымаются. А отсюда до лагеря миль двенадцать; Гендрика начало мучить сомнение, хватит ли у лошади сил доставить его обратно.

В голову Гендрика уже закралась черная мысль о том, что он пропал, когда внезапно какой-то странный звук прервал его размышления и заставил вскочить на ноги так поспешно, как ему никогда еще не приходилось. Конь, услыхав этот звук, встрепенулся, вскинул поникшую голову, навострил уши, громко фыркнул и, поплясав минуту-другую на месте, махнул галопом из теснины.

Но Гендрик даже не обратил внимания на лошадь: его глаза были прикованы к двигавшемуся с другого конца прохода животному, голос которого и вызвал этот переполох.

Это глухое басистое хрюканье, сопровождаемое фырканьем и пыхтением, подобным звуку кузнечных мехов, было знакомо уху молодого охотника. Он знал, что перед ним сейчас предстанет черный носорог. Да, он не ошибся: свирепое создание шло по проходу!

Сначала Гендрик не особенно испугался: ему не раз уже доводилось охотиться на носорогов и он не считал такую охоту очень опасной. Ему всегда удавалось увернуться от этого неуклюжего зверя.

Но Гендрик упустил из виду, что он сидел в седле, а не на камне и что избавлением от опасности он бывал всецело обязан своей лошади. Теперь же, когда лошадь у него удрала, а их с носорогом разделяло только двадцать ярдов совершенно ровной земли, Гендрик порядком перетрусил. Это и неудивительно: жизнь его подвергалась серьезной опасности.

Первым его побуждением было вскарабкаться на горный склон – туда носорогу не добраться. Но, оглядевшись, он обнаружил, что по обеим сторонам теснины поднимались отвесные каменные стены; влезть на них было впору только кошке.

В самом проходе тоже негде было спрятаться: под ногами гладкая, с очень небольшим уклоном земля – продолжение двух равнин, расположенных приблизительно на одном уровне. Тут и там попадались, правда, деревца, но совсем невысокие, более похожие на кусты, и животному не составило бы труда повалить любое из них; они не могли служить защитой и за ними нельзя было спрятаться.

Да, надежды на спасение не представлялось. Бежать было бы бесполезно: Гендрик, как и любой южноафриканский охотник, знал, что носорог настигнет самого быстрого бегуна, и даже не помышлял о бегстве. В довершение всего, он оставил ружье на седле, и лошадь унесла его, лишив Гендрика возможности стрелять в носорога. Его единственным оружием был охотничий нож.

Но что такое нож против толстокожего носорога? Все равно что булавка.

Оставалось только надеяться, что носорог его не увидит. Поле зрения у носорога очень невелико: своими крохотными глазками он хорошо различает предметы, находящиеся прямо перед ним, но оглянуться назад или хотя бы кинуть взгляд в сторону он не может: глазки посажены близко к носу, шея неповоротлива, туловище грузно.

Гендрик молил судьбу, чтобы свирепый зверь прошел мимо, не заметив его. Тот, безусловно, еще не догадывался о присутствии Гендрика, иначе он не замедлил бы ринуться в атаку: черный носорог нападает первым, без всякой видимой причины. Он свиреп по самой своей натуре, и ярость его изливается обычно на самых безобидных и беззащитных.

Благоразумнее всего было уйти с его дороги. Гендрик бесшумно скользнул к скале и замер, прижавшись к каменной стенке. Но если носорог лишен острого зрения, зато обоняние у него тоньше, чем у всякого другого зверя. Когда ветер дует в его сторону, он способен учуять на большом расстоянии даже полевую мышь. Он наделен также изощренным слухом: еле уловимый звук – шелест листьев или шорох шагов – позволяет ему безошибочно обнаружить врага или жертву. Если бы только носорог обладал зрением не менее острым, чем его обоняние и слух, свет не знал бы зверя страшнее его. Да и так он далеко не безопасный сосед, и несчастные туземцы нередко становятся жертвами неукротимого буйства этого могучего животного. К счастью, он не глазаст.

Однако глаза его оказались достаточно зоркими, чтобы различить на фоне скалы темную фигуру Гендрика; к тому же ветер, дувший в раздутые ноздри носорога, предупредил его о пришельце. Громко захрюкав, зверь остановился, затрепыхал ушами, замахал задорным хвостиком, затем, приняв угрожающую позу, он с сердитым храпом ринулся на Гендрика. Можно было подумать, что он увидел перед собой заклятого врага.

Но Гендрик не потерял присутствия духа, и это его спасло. Он мгновенно отпрянул от скалы, где минутой позже был бы раздавлен в лепешку или поднят на могучий рог толстокожего.

Зная, к счастью для себя, что бегство не поможет, он вышел на открытое место посередине прохода и остановился лицом к лицу к противнику; зверь тотчас изменил направление и с прежней стремительностью ринулся на свою жертву.

Гендрик стоял неподвижно, пока черный острый рог не оказался на вершок от его груди; тогда он разом отскочил в сторону и за спиной носорога пустился в бегство. Оглянувшись на бегу, он увидел, что животное, пришедшее в бешенство от неудачи своей атаки, уже догоняет его. Гендрик опять остановился и повторил свой прием: ему приходилось слышать, что единственный способ спастись от носорога на открытом месте – это внезапно отскочить в сторону перед самым его носом; отскочив немного раньше, человек остается в поле зрения животного, которое может последовать за ним и настичь его. Неуклюжий с виду носорог проворнее, чем кажется, и даже лошадь порой едва-едва уносит ноги от этого стремительно нападающего зверя.

Гендрик одним духом пробежал шагов двести вниз по проходу, прежде чем носорог успел повернуться, но и это не помогло. В третий раз пришлось ему остановиться, ожидая яростной атаки могучего противника.

Как и прежде, Гендрику удалось убежать от него, однако носорог, как видно, понял, в чем секрет его неудач, и стал раньше поворачивать назад, так что шансы Гендрика на спасение становились все слабее после каждой повторной атаки. Гендрик только и делал, что бросался из стороны в сторону. А стоило бы ему оступиться или на миг ослабить внимание, как носорог тут же прикончил бы его.

Отчаяние овладело юношей. Ему не хватало дыхания, пот лил с него градом, тело ломило от усталости, ноги отказывались служить. Скоро он совсем выбьется из сил; рассчитывать же на то, что сдаст и его могучий противник, не приходилось: для носорога это была детская забава; да он еще был разъярен до предела тем, что намеченная жертва, вопреки всем усилиям, ускользает от него.

Гендрик понял – ему несдобровать. В голове у него проносились мысли о доме, об отце, о сестре и братьях, о Вильгельмине. Ему больше не суждено видеть их: он будет растерзан в этой теснине свирепым черным чудовищем. Они даже не узнают, что сталось с ним. Эти горестные мысли роились в его голове, когда вдруг крик радости сорвался с его губ. Те четверть часа, что продолжалась схватка Гендрика с лютым животным, они носились взад и вперед по проходу, пока наконец не очутились на самой его середине. На скале, футах в шести над землей, Гендрик вдруг с радостью заметил род выступа или площадочки. В ширину она не была и шести футов, но тянулась вдоль скалы на несколько ярдов. Гендрику показалось, что на одном ее конце виднеется не то пещера, не то расселина; но ему некогда было себя проверить. Площадка – вот его спасение! Не раздумывая, он ухватился за край выступа и взобрался наверх.

Вот он уже в безопасности – стоит на площадке и поглядывает сверху вниз на свирепого зверя, а тот в тщетной ярости хрюкает под скалой.

Глава 30. ГЕНДРИК В ОСАДЕ

Гендрик вздохнул с облегчением. Разумеется, он долго еще пыхтел и отдувался на своем карнизе, но от сердца у него отлегло. Он видел, что носорогу сюда не добраться; все, что тому удалось бы сделать, даже привстав на задние лапы, – это положить свое уродливое рыло на край площадки. Так носорог и поступил, и вот уже он, яростно храпя, вытягивает свою широкую морду, стараясь достать до ног охотника своими длинными и цепкими губами.

Но Гендрик живо положил этому конец. Он был разгневан не меньше самого носорога, и гнев его был справедлив. Чувствуя себя в безопасности, он отважился шагнуть вперед и изо всей силы ударить несколько раз каблуком своего тяжелого сапога по толстым губам носорога.

Носорог завертелся на месте, завыл от бешенства и боли; но как ни был он буен и своеволен, он не решался больше лезть на площадку и только метался в гневе взад и вперед у скалы с явным намерением держать охотника в осаде.

Гендрику теперь представился случай как следует разглядеть это любопытное животное. К своему удивлению, он обнаружил, что это вид носорога, о котором он знал только понаслышке.

Со слов Ганса ему было известно, что в землях Южной Африки от тропика Козерога до мыса Доброй Надежды водятся четыре вида носорога: два белого, а два черного цвета. Белые носороги называются «кобаоба» и «мучочо», а черные

– «бореле» и «кейтлоа». Оба белых вида крупнее черных, но более смирного нрава; кормятся они преимущественно травой, а черные носороги щиплют молодые древесные побеги и листву кустарников. Кобаоба и мучочо единороги; вернее, их передний рог сильнее развит. У мучочо он достигает иногда трех футов, а у кобаоба – и того больше; задний же рог обоих – всего лишь шишечка или костяной отросток. Черные носороги отличаются от белых не только окраской и размерами, но и образом жизни.

Носорог, осаждавший Гендрика, был черным, но это был не бореле – с тем Гендрику уже довелось столкнуться во время охоты на гну. Следовательно, это мог быть только кейтлоа. Что это не бореле, Гендрик сразу определил по рогам: у бореле развит только передний рог, хотя он у него и короче, чем у белых носорогов, а задний, так же как и у белых, похож на шишечку – у одних он побольше, у других поменьше. Между тем на морде носорога, красовавшегося перед Гендриком, торчали два почти одинаковых толстых, могучих рога дюймов по пятнадцати длиной. Да и шея у него была длиннее, чем у бореле, губы более вытянуты и подвижны. Противник Гендрика был кейтлоа. Хотя этот вид менее изучен, чем мучочо и бореле, – область его распространения лежит дальше к северу, – Гендрик все же кое-что знал о нем по рассказам Ганса и бывалых охотников. Знал, например, что кейтлоа слывет грозою туземцев; это самый свирепый и опасный из носорогов. В областях, где он водится, жители боятся его чуть ли не больше льва или дикого буйвола.

Гендрик не удивился поэтому, что свирепый носорог напал на него без всякой причины. Он только порадовался своей счастливой звезде, приведшей его к этому каменному карнизу. Теперь он мог невозмутимо разглядывать грозные рога, от которых пять минут назад ему не поздоровилось бы. Он даже готов был посмеяться над нелепостью своего положения.

«Вот бы Ганса сюда! – думал он. – Бесподобный случай для натуралиста изучить внешность и повадки этого нескладного зверюги».

И, как бы угадав его мысли, кейтлоа в ту же минуту показал себя во всей своей красе.

Прямо против них рос большой, раскидистый куст со множеством стволов, ответвлявшихся от одного корня; с этим-то кустом носорог вступил в единоборство, наскакивая на него то с одной, то с другой стороны, обламывая его ветви своими рогами и топча их затем грузными ногами. По его разъяренному виду, по всем его движениям можно было подумать, что он вправду сражается с лютым врагом! Схватка с кустом продолжалась свыше получаса, до тех пор, пока носорог не переломал и не растоптал в крошево все стволы и ветки.

Это уморительное зрелище привело Гендрику на память Дон-Кихота с его ветряными мельницами и рассмешило его, правда ненадолго: скоро Гендрик понял, что ярость кейтлоа столь же живуча, сколь сильна. Взгляды, которые животное время от времени метало на охотника, говорили тому, что враг неумолим.

Расправившись с кустом, зверь вернулся к скале и замер здесь, подняв голову и устремив на охотника свои крохотные глазки, горевшие злобой; казалось, он понимал, что Гендрик – его пленник, и твердо решил стеречь свою добычу. Все его поведение говорило об этом, и у Гендрика снова стало неспокойно на душе.

Прошел час, потом второй, а кейтлоа стоял на том же месте и по-прежнему сторожил Гендрика. Теперь на душе у юноши стало не только неспокойно, но прямо-таки скверно.

Еще в начале охоты за антилопами ему хотелось пить, а теперь он просто изнывал от жажды: за стакан воды он отдал бы все на свете.

Он стоял на голом раскаленном камне, под жгучими лучами полуденного солнца, страдая от жары не меньше, чем от жажды.

Неопределенность положения тоже его мучила: как долго будет сторожить его этот неумолимый часовой? Пока кейтлоа не уйдет, спастись нет никакой возможности. Сойти вниз – значит поплатиться жизнью; ему бы и раньше несдобровать, не заметь он вовремя этой спасительной площадки.

Да, покамест чудовище сторожит его, не приходится думать о том, чтобы оставить раскаленную поверхность выступа.

Догадаются ли Ганс и другие товарищи, что он попал в беду, и пойдут ли по его следам? Возможно, да только не раньше завтрашнего утра. До наступления ночи им это и в голову не придет. Нередко тому или другому из молодых охотников случалось пропадать до позднего вечера. А разве сможет он долго выносить эту мучительную жажду? Как дотерпеть до их прихода?

А если ночью пойдет дождь и начисто размоет его следы? Друзьям не удастся найти его. Что с ним тогда станется?

Мысли одна другой чернее сменялись в голове Гендрика, пока он, стоя на площадке, с нетерпением и злобой поглядывал на своего тюремщика.

Но кейтлоа тревога его пленника ничуть не трогала; он по-прежнему оставался под скалой и все расхаживал взад и вперед, изредка останавливаясь и устремляя на Гендрика свои крохотные темные глазки, поблескивавшие ненасытной жаждой мщения.