Текст книги "Королева озер"

Автор книги: Томас Майн Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава VII. МАСКАРАД В «МАЛЕНЬКОЙ СОВЕ»

Несмотря на теплые, непринужденные отношения, которые установились между гостями, несмотря на выпитое вино, весь остаток вечера мне было не по себе. Услышанное давало повод для горьких мыслей, и я был рад, когда ужин закончился.

Пожелав друг другу «buenas noches», мы вышли на, улицу.

Я распрощался с двумя американскими офицерами, квартиры которых находились в другой части города.

Сам я собирался идти домой пешком, потому что лошадь отослал с сержантом. Тут я заметил, что Эспиноса идет в том же направлении и тоже в одиночку.

Мне пришла в голову мысль, и, ускорив шаг, я догнал его.

– Сеньор полковник! Прошу прощения за вопрос, но вы отправляетесь домой спать?

Несмотря на свои циничные замечания относительно женщин, Эспиноса был серьезным и сдержанным человеком, и я знал, что мое любопытство не оскорбит его.

– Или вы хотите еще раз попытать счастья в том каса – игорном доме, который упоминали? – продолжал я, не дожидаясь ответа.

Вопрос застал его врасплох, но Эспиноса – старый солдат, привыкший к неожиданностям, он сразу же пришел в себя и со смехом ответил:

– Ну, caballero, своим вторым выстрелом вы попали точно в цель. Я иду как раз в то место, о котором вы говорите. Но почему вы спрашиваете? Хотите пойти со мной?

– Если не возражаете.

– Напротив, мне доставит огромное удовольствие познакомить вас с «Маленькой совой», одним из самых известных притонов мексиканской столицы. Кстати, не стоит благодарить меня. Но между прочим, – добавил он, неожиданно остановившись и разглядывая меня, – вы в мундире! Santos Dios! Я об этом не подумал!

– А какая разница?

– Caramba! Разница огромная! Место, о котором мы говорим, довольно странное, и там можно встретить самые фантастические наряды, но ваш синий мундир с желтыми нашивками вызовет бурю. Вы должны знать, сеньор капитан, что постоянные посетители «Маленькой совы» все отъявленные патриоты, и американцев туда не допускают.

– В таком случае, вероятно, я не могу идти с вами.

Он на несколько секунд задумался, потом сказал:

– Не возражаете против небольшого маскарада?

– Нисколько. Подчиняюсь вашему руководству и сделаю все, что вы скажете.

– В таком случае я без труда вам помогу. Мы как раз проходим мимо дома вашего покорного слуги. И здесь я смогу сделать вас подходящим для общества, с которым нам предстоит встреча.

С этими словами мы достигли узкой улицы, в которую свернул мой спутник. Миновав несколько домов, мы остановились у входа. Полковник своим ключом открыл дверь. Было уже за полночь, все спали, во всех окнах было темно. Мой спутник зажег спичку, засветил лампу и провел меня по лестнице в комнату, очень просторную, но с низким потолком. Я понял, что нахожусь на entresuelo – на антресолях: в Мехико, как и в Париже, второй этаж отводился низшим классам.

– Как видите, caballero, – со смехом сказал полковник, заметив, что я разглядываю комнату, почти лишенную мебели, – мы, мексиканские офицеры, живем совсем не во дворцах. А сейчас, в результате вашего завоевания, мы в еще худшем положении, потому что уже несколько месяцев нам не платят жалованье. Поэтому не могу предложить вам ничего съесть или выпить. Впрочем, если хотите, есть немного каталонского коньяку. Он подкрепит вас перед маленьким приключением, которое нам предстоит. Коньяк у меня лучшего сорта.

– Спасибо, полковник, именно это мне и нужно.

Пока он доставал бутылку и стаканы, я продолжал разглядывать комнату, которая служила одновременно столовой, кабинетом и спальней. В одном углу стояла раскладная походная кровать, в другом у стены лежало военное седло и стояла пика (полковник командовал отрядом «lanzeros» – всадников, вооруженных пиками). На стене висели сабля, пистолеты, пояса и другие предметы снаряжения. На единственном столе стояла глиняная посуда с остатками очень скромного обеда. С усмешкой кивнув на эти остатки, полковник налил мне коньяка, а сам отправился рыться в большом кожаном саквояже, который вытащил из-под кровати. Он достал оттуда бархатный жакет, брюки-calzoneras, пояс и все прочее. Все эти предметы, включая широкополое сомбреро, составили наряд, в котором мне предстояло явиться в игорный дом. Мне приходилось пользоваться такой одеждой, поэтому никаких указаний не потребовалось, и через несколько мгновений я уже был облачен в красочный мексиканский костюм гаnchero.

– Роr Dios (ей-богу), сеньор! – воскликнул полковник, осмотрев меня. – Вы так же похожи на мексиканца, как я! К счастью, ваша кожа и волосы темнее, чем у большинства ваших соотечественников. А так как вы говорите на нашем языке, как на родном, сомневаюсь, чтобы кто-нибудь вас раскрыл. Вы, американцы, жестикулируете не так, как мы; поэтому позвольте закрыть вам руки.

С этими словами он взял с походной постели серапе, которым пользовался, как одеялом, и надел мне через голову на плечи.

– А теперь в «Маленькую сову»!

«Маленькая сова» по виду могла бы сойти за гостиницу, но на ней не было ни вывески, ни какого другого обозначения. Окна отсутствовали, а большая входная дверь, напоминавшая тюремные ворота, была закрыта наглухо. Несмотря на темноту, мой проводник легко находил дорогу. Подойдя к двери, он постучал. Стукнул всего один раз и очень осторожно. Услышать такой звук можно было, только если постоянно внимательно прислушиваешься. Но я сразу услышал внутри шаги и осторожный вопрос:

– Quien es? (Кто там?)

– Amigo de la patria (Друг общества), – ответил мой спутник.

Наступила короткая тишина, стоявший за дверью, казалось, не решался открыть. Полковник, потеряв терпение, сказал более требовательно:

– Presto, muchacho! Abre la puerta! Soy el Coronel Espinosa! (Быстрей, парень! Открывай дверь! Я полковник Эспиноса!)

– Bueno! – ответил голос.

С этими словами приоткрылась калитка в центре большой двери, и мы вошли внутрь.

– Прошу прощения за то, что задержал вас, сеньор полковник! – сказал, привратник, когда мы проходили мимо него. – Но сами знаете, в наше время нужно быть осторожным.

– Caramba! Ты совершенно прав, – со смехом ответил офицер. – В «Маленькую сову» в любое время нужно пускать осторожно.

Привратник, оценив шутку полковника, тоже засмеялся, и мы пошли дальше. Ни ламп, ни свечей не было, но, похоже, мой спутник знал каждый камень и в коридоре, и во дворе, а я шел по звуку его шагов. Мы пересекли патио и оказались на покосившейся деревянной веранде, которая с трех сторон огибала внутренний дворик. Пройдя по ней еще несколько шагов, мы увидели дверь, через замочную скважину которой лился свет.

Не входя, мой проводник приблизил губы к моему уху и еле слышно прошептал:

– А теперь, caballero, последнее предупреждение. Я доверяю вашей способности сохранить инкогнито. Если кто-нибудь обвинит вас в том, что вы американец, вы должны отказываться до последнего. Клянитесь, что вы не тот, за кого вас принимают; вы дон Элесарио Трес Виллас, haciendado из штата Гвадалахара. К счастью, у меня есть карточка этого дона Элесарио, она вам поможет. Держите!

Сунув мне в руку квадратик картона, он толкнул дверь и открыл ее.

Поток света вырвался из двери и осветил весь двор до последних уголков. Внутри помещения слышались громкие голоса. Отдельные фразы произносились громче других: «Caballo en la puerta», «Soto mozo» и тому подобное. Иностранцу они ничего не сказали бы, но я узнал условные обозначения в игре «monte».

Когда мы вошли, шум стих, и все посмотрели на нас. Но тишина продолжалась только секунду; затем гомон возобновился, заглушая монотонные возгласы крупье.

Невозможно было ошибиться в назначении этого заведения. Это был самый настоящий игорный притон, и я лично убедился в справедливости предосторожностей, принятых моим спутником. В просторном, ярко освещенном многочисленными лампами зале собралось не менее пятидесяти человек. Присутствующие были одеты в самые разнообразные костюмы, какие только можно представить себе на мексиканце. Я увидел мундиры всех родов войск, нашивки и обозначения всех рангов, от генерала до сублейтенанта. Но большинство были в штатском: некоторые, как и я, в одежде ranchero; другие в обычных костюмах; у многих на плечи накинута frezada – мексиканская плюшевая накидка, напоминающая одеяло; у всех на голове сомбреро из войлока или соломы.

Мне никогда не приходилось видеть сразу столько зловещих лиц, за исключением того случая, когда я осматривал «красных шляп», и никакой разницы между теми и этими не было. Почти всех присутствующих можно было принять за бандитов, и при этом не ошибиться, потому что, как я узнал впоследствии, здесь собирались профессиональные грабители, разбойники и воры. Это объясняло их пылкий патриотизм или его видимость: он давал им защиту от закона, который они нарушали, и даже на время избавлял от клейма преступника. И кто мог бы обвинить мексиканские власти в том, что они допускают подобное? Уж никак не мы, американцы: у нас самих на службе состоит банда таких salteadores, они получают жалованье, и наш командующий их даже хвалит.

Я так и не сказал об этом полковнику, вслед за ним входя в «Маленькую сову». И, казалось, это его ничуть не занимало. Войдя в зал и обменявшись рукопожатием с десятком присутствующих, старых армейских camarados, которые поднялись ему навстречу, Эспиноса занял место за столом monte и начал делать ставки. Мне играть не хотелось, да и не за этим я пришел сюда. Мне нужно было выяснить, являлся ли человек, которого я бросил в канал, доном Иларио, или Эль Гуапо.

Бродя по салуну, небрежно покуривая сигарету, словно постоянный посетитель этого заведения, я пристально заглядывал всем в лица. Некоторых игроков я встречал раньше в кафе и на улицах. К счастью, ни с одним из них я не был знаком близко и меня вряд ли кто-нибудь мог узнать. Ни один из них не напоминал того, кого я ищу.

Потеряв всякую надежду, я уже подумывал о том, чтобы попросить полковника прервать игру и проводить меня на улицу, когда дверь зала отворилась и вошел новый посетитель. Это был, несомненно, тот самый человек. Но теперь ни красная лента на сомбреро, ни другие признаки не указывали, что он принадлежит к «красным шляпам». Напротив, он одет был так, каким я его впервые увидел на Пасео де Лас Вигас. Мне не было необходимости спрашивать Эспиносу, это ли дон Иларио, потому что в зале сразу наступила тишина, и я услышал, как кто-то воскликнул:

– Mira! (смотрите!) Эль Гуапо!

Направившись прямо к столу monte, тот прошел рядом со мной, но, слава Богу, меня не узнал. Для меня в тот момент это было бы очень некстати, и карточка дона Элесарио мне не помогла бы. Эль Гуапо слишком хорошо знал меня в лицо, чтобы принять за hasiendado из Гвадалахары.

Достигнув цели, я хотел немедленно покинуть притон, но решил дождаться того, кто привел меня сюда. Этого требовала обычная вежливость.

К счастью – по крайней мере для меня, – в эту ночь полковнику не везло, и вскоре все его фишки оказались в безжалостных руках крупье. Я с радостью наблюдал, как туда же отправились несколько золотых монет, которые полковник занял у меня. Потом, выслушав мое извинение, что у меня с собой больше нет ни песо, Эспиноса неохотно встал из-за игорного стола, и мы вышли из «Маленькой совы».

Возвращаясь в свою квартиру, он впервые спросил меня, почему мне так хотелось побывать в игорном доме. Ведь я не поставил ни песеты! Я ответил уклончиво:

– Любопытство, сеньор полковник, – любопытство и любовь к приключениям.

– Caspita! (черт возьми!) – воскликнул он. – Опасное для вас приключение могло получиться! Позвольте сказать вам, сеньор, что если бы в вас узнали офицера американской армии, не менее десятка мачете пробили бы вам ребра, и я не смог бы вас защитить. Santissima! Да там собрались волки, которые с радостью разорвали бы вас на части! Возблагодарите Господа, что ушли невредимым! Вы искренне можете повторить за мной: «Gracias a Dios!» (Слава Богу!)

Мое посещение «Маленькой совы» дало мне меньше, чем я надеялся. Я узнал, что дон Иларио и поддельная «красная шляпа» – один и тот же человек. Но что из этого?

Я приказал следить за «Маленькой совой», и несколько ночей мои люди наблюдали за притоном. Но дон Иларио больше не появился.

Глава VIII. СТРАННОЕ ПИСЬМО И АРЕСТ

Как уже говорилось, во время американской оккупации мексиканской столицы работу полиции выполняли наши солдаты. Для этого выделялись определенные соединения, и первое место среди них занимали «конные стрелки», отборные солдаты, более умные, образованные и потому более надежные. Конечно, и мы, офицеры конных стрелков, по очереди сутками дежурили, патрулируя город.

Через неделю после нашего ужина в Эспириту Санту мне как раз выпало дежурство. Наступил вечер, и так как я не был ограничен местом пребывания, то провел несколько часов там, где счел наиболее приятным, – в «Национальном театре». Мексиканский театр называют одним из лучших в мире, наравне с миланским «Ла Скала» или гаванским «Таконом». В ложах сидят важные сеньоры в самых модных мексиканских нарядах; прекрасные черноглазые смуглые сеньориты блистают в великолепных шелках и сверкающих бриллиантах, – сомневаюсь, чтобы какой-нибудь другой драматический или оперный театр мог похвастаться более прекрасным обществом.

Испанская труппа (большинство артистов в Мексике испанцы) давала «Дона Хуана Тенорио» – родоначальника всех Донов Жуанов, Джиованни и Сезаров де Базанов. Пьеса, как ее ставят в испанском театре, занимает два вечера (и если в первый вечер сбор полный, импресарио уверен в успехе и второго). В перерыве между многочисленными действиями я вышел из театра, чтобы дать указания расположенным здесь нашим часовым. Закончив, я уже собрался возвращаться, как услышал голос:

– Сеньор капитан! Нельзя ли поговорить с вашим превосходительством?

Я обернулся и увидел говорящего – какого-то оборванца.

Приглядевшись, я узнал его. Это был тот самый pelado, который отвечал на мои вопросы на Пасео де Лас Вигас и чьи предложения дальнейших услуг я с негодованием отверг.

На этот раз я собирался прогнать его, но меня остановило одно соображение – относительно индейской девушки. С того дня, как она поцеловала мне руку – как приятно вспоминать об этом! – я ее не видел. Ее брата тоже. Их лодка больше не приходила на рынок. Вспоминая слова юноши, я уже отчаивался увидеть их снова. А тут передо мной человек, который утверждает, что знаком с ними. Он может сообщить мне что-нибудь полезное. Поэтому, отказавшись от первоначального намерения, я ответил:

– Конечно, мой добрый друг. Что вы хотите мне сказать?

– Не очень многое, сеньор, но вначале позвольте поблагодарить вас за снисходительность. При нашей предыдущей встрече, если ваше превосходительство помнит, вы меня оборвали. Я чувствовал себя оскорбленным и не стал бы к вам обращаться, если бы дело шло только обо мне. Но это не так.

– О ком же? – спросил я, и при этом сердце мое забилось чаще.

– О том, кто высоко ценит ваше превосходительство. Более того – восхищается вами!

Я с беспокойством переспросил:

– Кто же это?

И ни один мужчина не чувствовал бы себя счастливее, чем я, когда услышал ответ:

– Королева озер.

Такие слова заставили забыть о недоверии, которое вызывал у меня этот человек, и я с радостью приготовился слушать, что еще он скажет.

– Ваше превосходительство, – продолжал он, очевидно, заметив мое возбуждение, – мне поручено передать вам кое-что. Я исполняю роль почтальона. Так что пусть muehachita говорит сама. Наверно, ее вы выслушаете с большим желанием, чем меня. – С этими словами он достал письмо и протянул мне.

Я подошел к фонарю и прочитал сделанную от руки надпись, занимавшую весь конверт. На конверте было написано:

Роr el Capitan, Commandante de los dragones, en cuartel acerco el Paseo le las Vigos (Капитану, командиру драгун, расквартированных вблизи Пасео де Лас Вигас).

Мои люди не драгуны, но ошибка вполне понятна, и письмо было адресовано именно мне. Распечатав конверт, я прочел:

Senor muy estimado (Уважаемый сеньор), когда мы виделись в последний раз, вы сказали, что вам интересно было бы увидеть чинампы. Если не передумали, возможно, вы захотите увидеть нашу. Отец и брат примут вас с радостью. Нет необходимости говорить, что и я тоже. Ах, сеньор, думая о том, что вы сделали, могу ли я поступить иначе? Salvador mio (мой спаситель), я всегда буду вспоминать вас с благодарностью и рада буду снова увидеться с вами. Но это невозможно, если вы не приедете ко мне, потому что отец больше не отпускает меня в город. Скажите, что приедете – ради меня!

Лорита

P. S. Наша чинампа на озере Чалько, за Тлалхуаком. Но вам не понадобится проводник. Тот, кто доставит письмо, старый друг моего отца и знает дорогу. Он привезет вас в своей лодке.

Я прочел письмо со смешанным чувством удивления, радости и боли. Меня удивило то, что оно вообще было написано. Радовали выраженные в нем чувства. А боль причинили бойкость и смелость. Я вспомнил намеки этого человека при первой нашей встрече о том, как легко мне достичь цели, вспомнил слова полковника Эспиносы о том, чему он сам был, свидетелем. Письмо, казалось, все это подтверждает. «Ради меня! – Лорита»… Несомненно, странное выражение, учитывая, что я никогда не говорил с нею о любви, даже не льстил ей. А ведь она, наверно, привыкла к лести! И после того, что видел полковник Эспиноса, после ее встреч с тем человеком, она называет меня спасителем. Неужели это обман? Я почти готов был поверить, что она поцеловала мне руку совсем с иной целью, далекой от той, что я ей приписывал! Неудивительно, что содержание письма причинило мне не только радость, но и разочарование.

Но, может быть, я ошибаюсь, неверно сужу о ней. Должно быть, так и есть, и все объяснится. Письмо написано мужским почерком, значит, писала не она сама. Скорее всего, она вообще не умеет писать. Несомненно, писал один из писцов, которого она наняла. В общих словах передала, что хочет сказать, а он облек послание в сентиментальные выражения, какие, по его мнению, обрадуют получателя. Я знал, что у писцов есть такая привычка.

Думая о письме в таком свете, я находил в нем меньше недостатков и был склонен принять столь неожиданно пришедшее приглашение. Я решил, что, встретившись с ней лицом к лицу, смогу понять, действительно ли она чистая, невинная девушка, какой мне показалась при первой встрече.

Все эти мысли меньше чем за минуту промелькнули у меня в голове. Вернувшись к посыльному, который стоял в ожидании и, как я видел, внимательно наблюдал за мной, я сказал:

– В письме говорится, что у вас есть лодка.

– Si, сеньор. Ваше превосходительство, наверно, не знает, что я pescador.

– А, так, значит, вы рыбак? – Он совсем не походил на рыбака. – Могу я нанять вашу лодку на завтрашнее утро?

– Несомненно, сеньор. И лодку, и вашего покорного слугу, чтобы грести. Где и в котором часу прикажете ждать вас?

Я ненадолго задумался. Утренний смотр кончится к десяти. Но для уверенности я назначил одиннадцать часов и указал место у моста через канал, рядом со своей квартирой. Дальнейшее размышление подсказало, что благоразумно задать еще один вопрос.

– Сколько я должен буду заплатить за проезд к чинампам? Я хочу сказать, туда, где…

– О, ваше превосходительство! – прервал он, видя, что я затрудняюсь назвать место. – Я все понял.

– Так сколько?

– Нисколько!

– Ерунда, любезный! Вы не очень богаты, как мне кажется, и не должны зря тратить свое время.

– Я беден, как святой Лазарь, сеньор капитан. Но могу позволить себе услужить вам бесплатно. Как я уже говорил, я у вас в большом долгу.

Я снова посмотрел ему в лицо, но так и не смог вспомнить, где видел его раньше, кроме той встречи на Пасео де Лас Вигас. Тем более не мог понять, за какую услугу он так хочет мне отплатить. Я снова попросил его объяснить, в чем дело, но он опять ответил:

– Это неважно, сеньор. Я предпочел бы не говорить об этом. Завтра, на пути к чинампам или на обратном пути я обещаю быть разговорчивей.

– Пусть будет так. Но вы должны назвать сумму уплаты за лодку. Не могу пользоваться ею целый день, не заплатив.

– Нисколько! – повторил он, на этот раз с твердостью. – Можете считать меня излишне благодарным или слишком щедрым. Но ваше превосходительство не понимает, что на этот счет может высказать свое мнение и кое-кто другой. Что подумает обо мне la bella, если я буду брать деньги за то, чего она так страстно желает?..

– Хватит! – прервал я его. – Будьте на канале у моста в одиннадцать. Я могу на вас рассчитывать?

– Буду точен, как кафедральные часы, сеньор капитан. Найдете меня в лодке. Buenas noches, Excellenza! Hasta la manana! (До завтра!)

Приподняв шляпу и взмахнув ею так, что позавидовал бы сам Честерфилд, он исчез.

Эта ночь была для меня полна сюрпризов. Почти сразу меня ждало еще одно происшествие. Не успел я вернуться в театр, как ко мне подбежал молодой человек, из класса состоятельных мексиканцев, и воскликнул:

– О, сеньор! Идемте со мной! Идемте со мной!

– Куда и зачем?

– В нашу ложу! Там один человек грубо пристает к моим сестрам.

– Что за человек?

– Un official Americano (Американский офицер).

– Американский офицер оскорбляет дам! Вы, должно быть, ошиблись, muchachito!

– Нет, сеньор, все, как я говорю. О, caballero, идемте быстрей!

Мы прошли коридором за ложами. На ходу я раздумывал о том, кто бы это мог приставать к девушкам. Скорее всего, какой-нибудь пьяный солдат забрел из партера в ложу. Мне казалось невероятным, чтобы так вел себя офицер.

Дверь ложи была открытой. Внутри находились четверо, из них две молодые женщины, красоту которых не мог скрыть даже полумрак ложи. Девушки сошли со своих кресел и жались друг к другу. Пожилой джентльмен стоял между ними и человеком в мундире, пытаясь защитить девушек. Весь театр – партер и ложи – шумел, слышались крики «Verguenza! Guardia!» (Позор! Полиция!)

К своему удивлению и досаде, я увидел, что мундир действительно принадлежит нашей армии – синий камзол, серебряные нашивки, погоны без полос – второй лейтенант инфантерии! Но мне не нужны были эти знаки различия, чтобы определить его звание и род войск. Бросив взгляд на его лицо, я сразу его узнал. Лейтенант Салливан из четвертого пехотного полка, молодой ирландец, недавно произведенный в это звание за доблесть на поле битвы. Смелый человек, но пьяница и хулиган; повышение не заставило его образумиться, а привело только к большему пьянству со всеми его последствиями. Сейчас он был пьян до такой степени, что с трудом держался на ногах. Однако это не оправдывало его поведения. Я не стал ждать его объяснений. Видя, что что-то происходит, за мной последовало несколько караульных солдат. Я приказал им немедленно арестовать лейтенанта без всяких церемоний и невзирая на его новообретенные нашивки. Караульные схватили его, но он попытался вырваться и начал грязно ругаться. Тем не менее его вытащили из ложи и отвели на гауптвахту, где ему предстояло провести остаток ночи.

Я мог бы еще задержаться в ложе, слушая многочисленные слова благодарности, если бы не необходимость присмотреть за Салливаном. Сославшись на это, я поклонился и вышел, не спросив ни имени, ни адреса джентльмена, которому принадлежала ложа. Наверно, если бы не письмо в нагрудном кармане и не мысли о завтрашнем дне, я не отнесся бы так безразлично к новому знакомству.