Текст книги "Отважный маленький тостер (ЛП)"

Автор книги: Томас Майкл Диш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Вот мой план, – объявил он своим компаньонам, собравшимся вокруг него в самом темном углу свалки. – Мы напугаем пирата и вынудим его удрать. Когда он выскочит, нам останется только проникнуть в лачугу…

– О, нет, я никогда не смогу сделать ничего подобного, – перебил его плед, содрогаясь от страха.

– Мы войдем в лачугу, – спокойно повторил тостер. – Возьмем радио и поместим в ландо, затем сядем сами. Кроме, разумеется, Гувера, который и потащит его отсюда как можно быстрее.

– Но ворота закрыты, – напомнила лампа, – и даже на замок.

– Пирату придется их открыть, чтобы убежать, и его страх будет таким сильным, что он, конечно же, не подумает закрыть их за собой.

– План мне кажется превосходным, – признал Гувер. – Но я все еще не понимаю, как мы сможем напугать пирата.

– Чего люди боятся больше всего?

– Быть раздавленными асфальтным катком? – предположил Гувер.

– Нет. Есть кое-что, чего они боятся больше.

– Моли? – подал идею плед.

– Нет.

– Темноты! – заявила лампа, уверенная в этом факте.

– Почти, – ответил тостер. – Привидений.

– Кто такие привидения? – осведомился Гувер.

– Это те, кто умерли, оставаясь, некоторым образом, живыми.

– Не глупите, – сказала лампа. – Они либо умерли, либо живы.

– Все верно, – добавил плед. – Это как «вкл.» и «выкл.». Если «вкл.», то нельзя быть одновременно «выкл.», и наоборот.

– Я знаю это, и вы знаете. А вот люди, кажется, нет. Они говорят, что привидений не существуют, но, тем не менее, очень боятся их.

– Никто не может бояться того, что не существует, – возразил Гувер.

– Не спрашивайте меня о причинах, – сказал тостер. – Подобные вещи у них называются парадоксом. Важно лишь то, что они боятся привидений, и мы изобразим одно из них.

– Как? – спросил Гувер скептично.

– Давайте я покажу. Опуститесь пониже… еще. Обмотайте ваш шнур питания вокруг моего… хорошо… теперь поднимите меня…

После часовой репетиции они посчитали, что полностью готовы. Осторожно, чтобы не уронить приборы, старый Гувер подкатился к окну хибары. Тостеру, балансировавшему на конце поднятого шланга пылесоса, с трудом удалось заглянуть внутрь. На столе, между стопкой мисок и связкой ключей, стояло радио. И дальше, в полосатой и изрядно грязной пижаме, располагался человек, явно собравшийся ложиться спать.

– Готовы? – спросил тостер шепотом.

Плед, закутавший пылесос, чтобы придать ему призрачные очертания с неким капюшоном на вершине, из которого тостер и мог выглядывать наружу, поправил свои складки в последний раз.

– Готов, – ответил плед.

– Готовы? – снова спросил тостер.

Лампа, пристроившаяся на середине поднятого шланга пылесоса, на короткое мгновение зажглась и потухла. Ее новая лампочка, позаимствованная из-под плафона грузовичка, предназначалась для напряжения в два раза более высокого, чем то, которое она получала, и, следовательно, светилась она сейчас в два раза слабее… как раз так, чтобы плед был окружен туманным желтоватым ореолом.

– В таком случае, начинаем являться, – объявил тостер.

Это был сигнал Гуверу.

– Уууууууууууу! – завыл пылесос своим самым глубоким и устрашающим голосом. – Уууууу!

Пират поднял заметно обеспокоенный взгляд.

– Кто там? – спросил он.

– Ууууууу… уууууу! – продолжил Гувер.

– Кто бы вы ни были, лучше вам убраться!

– Ууу… уу… уууу!

С осторожностью пират приблизился к окну, из которого раздавались эти мрачные завывания.

Получив электрический импульс от тостера, пылесос мягко покатился вдоль стены хибары к тому месту, на котором его нельзя было увидеть из окна.

– Ууу… – тихонько подвывал пылесос. – Ууу… уууу… ууу…

– Кто там? – опять спросил пират.

Он прилип носом к стеклу и обшаривал взглядом тьму, царившую за окном.

– Лучше бы вам ответить. Вы меня слышите?

Гувер откликнулся сдавленным булькающим хрипом, который должен был испугать пирата, даже если бы тот знал, что его испустил пылесос. Теперь у человека, не имевшего ни малейшего представления о происхождении этих таинственных завываний, нервы уже должны были разыграться вовсю. Когда живешь один на лоне городской свалки, конечно же, не ожидаешь услышать сдавленные хрипы посреди ночи прямо под окнами. А если ты еще и слегка суеверен, как все пираты…

– Ладно… раз вы отказываетесь сказать, кто вы, я сейчас выйду и сам узнаю!

Он еще подождал у окна, но поскольку ответа так и не последовало, пошел натянуть штаны и обуть свои ботинки.

– Я вас предупредил! – закричал он тоном, который все же невозможно было посчитать угрожающим.

По-прежнему, без ответа. Он взял связку ключей со стола рядом с радио и приблизился к двери. Открыл ее.

– Давайте, – приказал тостер пледу электрическим сигналом, переданным через шнур питания.

– Я не могу, – отозвался плед, содрогаясь. – Я чересчур боюсь.

– Вы должны это сделать.

– Нет, это противоречит закону.

– Мы уже обсуждали вопрос, и вы дали обещание. Теперь поторопитесь… пока пират не пришел сюда!

Трепещущий плед повиновался. В нем имелась дыра, проделанная ветвью в ту ночь, когда его ветром унесло на дерево. За ней пряталась лампа, и когда пират показался из-за угла хибары, плед замахал боковыми полами.

Человек встал как вкопанный, увидев перед собой силуэт, одетый в саван.

– Уууууууууууу! – завыл пылесос в последний раз.

По этому сигналу зажглась лампа. Ее мерцание сквозь дыру в пледе осветило лицо человека.

Последний, застыв от ужаса, смотрел на призрачную тень, преграждавшую ему путь. Он увидел то же, что видели до него маргаритка и белки… Он увидел свое собственное отражение в хромированном корпусе тостера. А поскольку пират был недобрым с детства, его лицо постепенно приобрело неизгладимые отталкивающие черты, свойственные только зловредным личностям. При виде этого странного существа под капюшоном пират поневоле предположил, что перед ним самый опасный из всех призраков – тот, что в точности знает, кто мы, кому ведомы все наши дурные поступки и который явился за них наказать. Даже закоренелые пираты бегут от таких призраков со всех ног, и наш проделал то же самое.

Как только он исчез, приборы бросились внутрь хижины и освободили обрадованное радио. Затем, пока человек не вернулся, взобрались в ландо, которое старый Гувер потащил подальше оттуда так быстро, как только позволяли его маленькие колесики.

* * *

Удача была с ними, и им не пришлось тратить очень много времени на дорогу. Ньютон Авеню, на которой жил их хозяин, находилась всего в километре от городской свалки. Они добрались до жилого дома рано утром, когда еще ни один молочный фургон не появлялся на улицах.

– Видите, – радостно сказал тостер, – в конце концов, все устроилось.

Увы, слова были преждевременными. Их испытания еще не закончились, а кое-что вообще не могло никогда устроиться, как им предстояло вскоре узнать.

Гувер, способный на подобные штуки, повернул круглую ручку входной двери, которая открылась, затем вызвал лифт. Когда, в свою очередь, распахнулась дверь кабины лифта, он втащил внутрь ландо и нажал на кнопку четырнадцатого этажа.

– Тут изменилось, – обратила внимание лампа, когда Гувер вытянул ландо из кабины и свернул в коридор. – Раньше здесь были обои с зелеными завитушками и белыми пятнами, а сейчас какие-то перекрещенные линии.

– Больше всего изменились мы сами, – грустно заметил плед.

– Тише, – строгим голосом одернул их пылесос. – Вы забываете закон!

Он придавил кнопку звонка рядом с дверью квартиры хозяина.

Все приборы застыли в абсолютной неподвижности.

Дверь не открывалась.

– Вероятно, он спит, – предположило радио.

– Он может и отсутствовать, – сказал Гувер. – Надо убедиться.

Он снова позвонил, но теперь уже совсем по-другому, так что только приборы, находящиеся в квартире, могли услышать.

Мгновение спустя дверь открыла швейная машинка Зингер.

– Да? – спросила швейная машинка с любезностью и любопытством. – Чем могу служить?

– О, простите, видимо, я ошибся.

Гувер посмотрел на номер квартиры, затем на имя, выгравированное на медной табличке, как раз над звонком. И номер, и имя были теми. Но… швейная машинка?

– Кто там? – спросил знакомый голос из глубины квартиры. – Ба, да это старина Гувер! Здравствуйте. Входите, входите же!

Пылесос втолкнул ландо в квартиру. Они прокатились по толстому паласу прямо до их старого друга телевизора.

Плед боязливо выглянул из ландо.

– Но кто это с вами? Выбирайтесь… не робейте. О, Создатель, какая радость!

Плед сполз с ландо, не забыв прикрыть складками наиболее плачевные следы путешествия, так чтобы никто не заметил. За ним появилось радио, потом лампа, и последним показался тостер.

Телевизор, знавший всех пятерых, так как несколько раз приезжал на лето в загородный дом, представил их многочисленным приборам квартиры, которые собрались в гостиной. Некоторые, например, миксер и сам телевизор, были из старых друзей. Другие, как стереокомбайн и каминные часы, знали четверых из них, тоже живших когда-то в этой квартире, всех, кроме тостера. Однако большинство здешних обитателей были им незнакомы. Имелись тут кувшины, переделанные в малопрактичные светильники, расставленные на низких столиках, а также две маленькие прикроватные лампы с гофрированными абажурами, пришедшие из спальни, и другие лампы, закрепленные обычно на стене в кухонном углу, стилизованные под канделябры. Целый выводок незнакомых приспособлений появился из кухни: горшок-лампа, консервная открывалка, вафельница, крупорушка, фигурный нож, яйцерезка и, слегка смущенный, новый тостер хозяина.

– Как поживаете? – спросил он у своего коллеги едва слышным голосом, когда телевизор приступил к представлениям.

Ни тот, ни другой не знали, что добавить. К счастью, оставались еще приборы, которые нужно было представить. Гувер тоже подвергся подобному испытанию, когда знакомился с квартирным пылесосом, оказавшимся (как и боялся Гувер) одной из этих новых моделей в весе пера, похожих на большие круглые булочки, снабженные колесиками. Они обменялись любезными замечаниями, но было совершенно очевидно, что новый пылесос считает Гувера устаревшим.

Еще более тяжелое потрясение ожидало электрический плед. Последними в комнате появились ингалятор и длинная перепутанная елочная гирлянда, спавшие оба в стенном шкафу. Плед смотрел на них с любопытством.

– Итак, – сказал он, прилагая неимоверные усилия, чтобы выглядеть дружелюбным и безмятежным, – думаю, остался еще кое-кто, с кем мы не познакомились.

– Нет, – ответил телевизор, – мы все здесь.

– А… электрический плед?

Телевизор отвел взгляд.

– Хозяин больше ими не пользуется. Есть только шерстяное одеяло.

– Но он всегда… всегда…

Плед не смог продолжить. Он утратил все свое мужество и осел на ковер бесформенной кучей.

Квартирные приборы, окружившие плед, испустили вздох удивления, когда осознали, насколько тяжелы его раны.

– Он не пользуется больше электрическими пледами? – повторил тостер с негодованием. – И по какой же причине?

Экран телевизора замерцал, и на нем появилась заставка программы: «В помощь садоводу».

– Хозяин тут ни при чем, уверяю вас, – сказала швейная машинка Зингер тихим чопорным голосом. – Могу даже предположить, что он будет только рад увидеть свой старый плед.

Последний поднял вопросительный взгляд.

– Это хозяйка, – добавила машинка. – Она находит, что под пледом чересчур жарко.

– Хозяйка? – переспросили хором гости.

– Вы не знали об этом?

– Нет, – ответил тостер. – Мы не имели никаких известий о хозяине с тех пор, как он покинул загородный дом вот уже три года назад.

– Два года, одиннадцать месяцев и двадцать два дня, – уточнило радио.

– Поэтому мы и решились прийти сюда. Мы боялись… не знаю чего, на самом деле. Мы просто подумали, что хозяин может нуждаться в нас.

– О, – произнесла швейная машинка.

Она повернулась к экрану, следя за начавшейся передачей.

Как можно незаметней новый тостер возвратился на свое место в кухне на рабочем столе – в муравейник.

– Два года, одиннадцать месяцев и двадцать два дня тянутся очень медленно, когда остаешься в одиночестве, – заявило радио, повышая громкость звука. – Естественно, мы начали беспокоиться. Бедный кондиционер окончательно вышел из строя.

– И за все это время ни единого слова объяснения, – добавила настольная лампа.

Она глянула с упреком на телевизор, продолжавший излагать, какие проблемы доставляют садоводу шпанские мухи.

– Никто из вас не может сказать, почему? – спросил тостер с нажимом. – Почему он больше не приезжал в загородный дом? Какая-то причина должна быть!

– Я вам скажу, – объявил ингалятор, склонившийся вперед. – Видите ли, хозяйка дома подвержена сенной лихорадке. Мне удается немного облегчить ее астму, но когда у нее начинается сенная лихорадка, никто и ничто не может ей уже помочь, и она сильно страдает.

– Я по-прежнему не понимаю, – ответил тостер.

Швейная машинка решила расставить все точки над «и».

– Вместо того, чтобы отправляться за город, где полно травы, пыльцы и всего прочего, они теперь проводят лето на море.

– А наш дом… наш чудесный дом в лесу… что будет с ним?

– Мне кажется, хозяин собирается его продавать.

– А… а мы? – спросил тостер.

– Я так поняла, что будет продажа с молотка, – сообщила им швейная машинка.

Гувер, державшийся очень достойно в течение всего визита, не смог более это выносить. Он испустил стон и вынужден был опереться на ландо.

– Пойдемте, – задыхался он. – Уйдем отсюда. Мы здесь нежеланны. Мы вернемся в… в…

Но куда они пойдут? Где им укрыться? Они стали бездомными приборами!

– На свалку, – завизжал плед в истерике. – Разве не туда должны отправляться выброшенные вещи? И то, чем мы стали… рухлядь!

Он скрутил свой шнур питания в один запутанный клубок.

– И именно так определил нас тот пират. Рухлядь! Рухлядь! Рухлядь! Все мы, а я еще больше, чем вы!

– Успокойтесь, – сухо приказал тостер, хотя и сам чувствовал, что его резисторы вот-вот разорвутся. – Мы не рухлядь. Мы прочные и исправные приборы!

– Посмотрите на меня! – вскричал плед, демонстрируя наиболее ужасные раны. – И эти пятна грязи… видите?

– Ваши дыры можно зашить, – спокойно ответил тостер.

Он повернулся к швейной машинке.

– Не так ли?

Зингерша склонила голову в молчаливом согласии.

– Ваши пятна можно вычистить.

– А потом? – горестно спросил Гувер. – Предположим, что наш друг починен и почищен, мой силовой кабель и мешок для сбора мусора приведены в нормальное состояние, а ваш корпус отполирован. Согласен, предположим все это… и что дальше? Куда мы пойдем?

– Не знаю. Куда-нибудь. Мне нужно подумать.

– Извините меня, – сказал телевизор, прерывая передачу: «В помощь садоводу». – Мне послышалось, вы говорили о… о пирате?

– Да, – нервно добавила швейная машинка. – Какого пирата вы имели в виду? Надеюсь, в доме нет никаких пиратов?

– Не пугайтесь… не стоит больше беспокоиться по этому поводу. Он нас захватил, но мы сумели сбежать от него. Хотите послушать, каким образом?

– Великий Создатель, конечно, – ответил телевизор. – Обожаю хорошие истории.

И все приборы расселись вокруг тостера, который начал рассказ об их приключениях с того момента, как они решили покинуть загородный дом, и до того, когда позвонили в дверь квартиры. Это была очень длинная история, как вы уже знаете, и пока тостер ее рассказывал, швейная машинка штопала разрывы и прорехи электрического пледа.

* * *

На следующий день, когда плед вернулся от Джиффи, пункта чистки и глажения, расположенного на другой стороне Мэдисон Авеню, приборы квартиры устроили торжественный прием в честь пятерых гостей. Елочная гирлянда развесилась между двух светящихся кувшинов и принялась мигать самым развеселым образом, в то время как радио и стереокомбайн дуэтом исполняли арии из популярных мюзиклов. Тостер был отполирован до блеска, Гувер тоже приведен в полный порядок. Но самым чудесным казалось то, что плед теперь выглядел как новенький. Его желтый цвет, возможно, стал не таким ярким, как когда-то, но это был приятный желтый цвет. Тот самый желтый, по мнению телевизора, что и у крем-брюле, примул и самых красивых махровых полотенец.

В пять часов радио переключилось, и все замерли, кроме пледа, который продолжал радостно порхать и кружится посреди гостиной, пока не заметил, что музыка прекратилась.

– Что происходит? – спросил он. – Почему такая тишина?

– Помолчите, – сказало радио. – Время Биржи Обмена.

– Что такое Биржа Обмена? – спросил плед.

– Как и указывает ее название, это передача, в которой слушатели обменивают разные вещи, – объяснил тостер возбужденно. – Сейчас мы найдем себе новое жилище! Я ведь говорил вам не беспокоиться, верно? Я сказал, что займусь этим.

– Тихо! – потребовало радио. – Начинается.

Радио увеличило громкость, чтобы все приборы в комнате могли слышать.

– Добрый вечер, – произнес глубокий голос ведущего. – И добро пожаловать на Биржу Обмена. Нашу сегодняшнюю программу открывает мало обычное предложение, полученное с Ньютон Авеню. Кое-то выставляет… послушайте весь список! Пылесос Гувер; радио с будильником (без частотной модуляции); электрический плед; настольную лампу и тостер Санбим. И все это в обмен… итак, я читаю: «на что хотите». Важно иметь настоящую подлинную потребность во всех пяти приборах, поскольку нынешний их хозяин выдвигает непременным условием, чтобы они оставались вместе. По сентиментальным соображениям! А мне казалось, что я уже всякое слыхал! Как бы там ни было, но если вам нужны эти пять приборов, звоните по номеру: 485-9120. Я повторяю: 485-9120. Наше следующее предложение менее необычное. Оно поступило к нам от слушательницы с Сентрал стрит, которая желает отдать в хорошие руки, ничего не прося взамен, пять обворожительных маленьких…

Радио прервало передачу.

– Разве не удалось добиться впечатления, что мы представляем собой исключительный случай? – воскликнуло радио, забывая в своей экзальтации сменить тон, которым вел программу диктор.

– Подойдите к телефону, – сказал Гувер радио. – Думаю, лучше будет ответить вам, когда позвонят. Я чересчур взволнован, чтобы сделать это.

Пятеро приборов сгрудились у телефона.

Существуют два противоположных мнения относительно того, могут или не могут приборы иметь свободный доступ к телефону. Некоторые считают, что это противоречит закону и должно быть запрещено при любых обстоятельствах… в то время как другие стоят на том, что в этом нет ничего плохого, поскольку, в любом случае, говоришь всего лишь с другим устройством – телефонным аппаратом. Законно это или нет, но многие приборы (одинокие радиоприемники, большей частью) регулярно пользуются телефоном, в основном, чтобы поболтать с себе подобными. Это и объясняет большое количество звонков, вызванных так называемой «ошибкой в номере», в те часы, когда люди находятся дома в необычное для себя время. Операторы телефонных станций не могут допустить столько ошибок, которые приписываются обычно им.

В последние три года эта моральная проблема мало занимала наши пять приборов, так как телефон в загородном доме был отключен. В обычной ситуации пылесос категорически бы воспротивился тому, чтобы кто-нибудь из них воспользовался телефоном, поскольку он был скорее консервативен. Но сначала им пришлось звонить Джиффи, чтобы оттуда прислали за пледом, и это создало прецедент для последующего звонка на радиостанцию, когда они выставили самих себя на Биржу Обмена. И вот теперь они собрались вокруг телефонного аппарата, с нетерпением ожидая, когда смогут поговорить со своим будущим хозяином.

Раздался звонок.

– Что бы вы ни решили, – предупредил Гувер, – не говорите сразу же «да» первому позвонившему. Сначала наведите справки. Мы не хотим идти абы куда, вы знаете.

– Хорошо, – согласилось радио.

– И не забывайте быть любезной, – добавил тостер.

Радио кивнуло, затем сняло трубку.

– Алло? – сказало оно.

– Это вы предлагаете обменять пять приборов?

– Да! О, Создатель. Да, ну, конечно же, да!

И таким образом пятеро электробытовых приборов перебрались жить к новой хозяйке, поскольку позвонила именно женщина. Это была балерина определенного возраста, не очень богатая, которая жила одна в маленькой квартирке, позади собственной школы танцев на Сентрал стрит в самой старой части города. Она обменяла своих пятерых обворожительных черно-белых котят на приборы. Их прежний хозяин так и не сумел понять, каким образом котята пробрались в квартиру, когда вместе с женой вернулся из отпуска, проведенного на берегу моря. Ситуация была затруднительной, поскольку его жена имела аллергию и на кошачью шерсть, но котята выглядели такими крошечными, что представлялось совершенно невозможным выбросить их на улицу. В конце концов, они решили их оставить, и его жена просто увеличила дозу принимаемых антигистаминов.

А пятеро приборов, спросите вы?

Ну что ж, они жили счастливо, очень счастливо. Поначалу Гувер был совсем не в восторге от идеи служить женщине (поскольку он, крепко державшийся своих привычек, служил до этого только мужчинам), но быстро осознав, что балерина была хозяйкой дома требовательной и безупречной, забыл все оговорки, какие мог привести, и предался ей душой и телом.

До чего же было приятно снова почувствовать себя полезными! Радио передавало классическую музыку, чтобы балерина могла танцевать. Когда она уставала и садилась почитать, лампа освещала ей страницы. А позже плед создавал нежное ровное тепло, которое делало ее постель уютной и в самые холодные ночи.

А утром, когда она пробуждалась, как вкусны были гренки, приготовленные для нее тостером… такие золотисто-коричневые, такие хрустящие, такие совершенные… и все это каждый день!

И так пять наших электробытовых приборов жили и трудились в счастье и довольстве, исполненные сознания собственной нужности. Они служили любимой хозяйке и оставались вместе до самого конца своих дней.