Текст книги "Отважный маленький тостер (ЛП)"

Автор книги: Томас Майкл Диш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Ну, если они столь же удачные, как этот, то я не горю желанием их услышать, – сказала Марджори. – Гарольд, расскажи им о трех белках, потерявшихся в снегу.

Она повернулась к лампе, чтобы добавить доверительным тоном:

– Вы умрете со смеху, честное слово…

В то время как Гарольд рассказывал историю трех белок, потерявшихся в снегу, приборы обменивались неодобрительными взглядами. Мало того, что им не нравились сальные шутки (особенно Гуверу), они еще и не находили их смешными. Секс и кровосмешение, на которых они были замешаны, просто-напросто очень далеки от жизни электробытовых приборов.

Гарольд закончил анекдот, и Марджори захохотала от всей души, но оставшаяся часть аудитории даже не изобразила улыбки.

– Ладно, – протянул Гарольд, получивший сильный удар по самолюбию. – Надеюсь, вы довольны своим пребыванием под нашим дубом.

И на этих словах, коротко качнув хвостами, словно султанами, белки устремились вверх и быстро скрылись в кроне.

Вскоре после полуночи тостер резко пробудился от кошмара (ему снилось, что он вот-вот упадет в ванну, наполненную водой) и очутился в ситуации, почти настолько же драматичной. Грохотал гром, молнии секли небо, дождь лил как из ведра. Сначала тостер не мог понять, где находится и по какой причине здесь оказался. Когда же, наконец, вспомнил, то с обеспокоенностью заметил, что плед, который должен был прикрывать их, исчез. А остальные? К счастью, они были здесь, хотя и явно умирали от страха.

– О, Создатель, – стонал пылесос. – Я должен был предвидеть, я должен был предвидеть! Нам никогда, никогда не следовало покидать дом.

Лампа в приступе молчаливого возбуждения крутила колпаком во все стороны, так что ее слабый луч метался среди мокрых корней дуба; кнопка будильника на радио была утоплена, и он звонил не переставая. В конце концов, тостер приблизился и отключил его.

– О, спасибо, – сказало радио хриплым от помех голосом. – Большое спасибо.

– Где плед? – спросил тостер с тревогой.

– Унесен ветром, – ответило радио. – Унесен на другой конец леса, туда, где нам его никогда не найти!

– О, я должен был предвидеть! – стонал Гувер. – Я должен был предвидеть!

– Вы здесь не причем, – сказал ему тостер.

Но пылесос только громче застонал.

Осознав, что пылесосу он ничем не поможет, тостер остановился перед лампой, стараясь ее успокоить. Когда пучок света перестал беспорядочно метаться по сторонам, тостер попросил направить его на ветви, которые нависали над ними, на случай если плед зацепился за одну из них. Лампа послушалась, но ее свет был чересчур слабым, а ночь слишком темной. Если плед действительно находился наверху, обнаружить его было невозможно.

Неожиданно сверкнула вспышка. Будильник в радио снова включился, а лампа завыла и скрутилась вокруг себя, стараясь стать как можно меньше. Казалось бы, совершенно абсурдно бояться молнии, учитывая, что это всего лишь электрический разряд. Но он такой мощный… и абсолютно неконтролируемый! Если среди тех, кто читает сказку, есть не только приборы, но и человеческие существа, пусть они представят, что встретили буйно помешанного гиганта, намного их большего по размерам, тогда у них возникнет отдаленное представление о том, что испытывают электробытовые приборы при виде молнии!

Во время краткого мгновения, когда вспышка освещала сцену, тостер, не перестававший обшаривать взглядом деревья, сумел различить неясную тень… совсем скомканную… которая могла быть пледом. Тостер дождался еще одной вспышки, и… это точно был желтый плед, зацепившийся за одну из самых высоких ветвей.

Когда все узнали, что плед неподалеку, гроза перестала казаться им такой угрожающей, хотя они и не понимали, каким образом помочь ему выбраться из этого затруднительного положения. Дождь досаждал по-прежнему, но самая тяжелая тоска отступила. Вспышки молнии теперь были скорее желанными, чем пугающими. Их свет позволял увидеть плед, полоскаемый ветром и вцепившийся мертвой хваткой в ветку дуба высоко над ними. Как могли они предаваться унынию или хотя бы тревоге за его судьбу при мысли о том, какой страх должен был испытывать сам плед?

Наутро гроза закончилась. Радио позвало плед на полной громкости, но он не откликался.

На короткое мгновение тостер ощутил глубокую тоску, испугавшись, что их друг перестал функционировать, но радио не прекращало свои призывы и, наконец, плед ответил им, слегка шевельнув истрепанным мокрым уголком.

– ВЫ МОЖЕТЕ СПУСКАТЬСЯ, – кричало радио, – ГРОЗА ЗАКОНЧИЛАСЬ!

– Не получится, – слабым голосом произнес плед. – Я зацепился. Я не в состоянии спуститься.

– Вы должны попытаться, – настаивал тостер.

– Что? – переспросил плед.

– ТОСТЕР ГОВОРИТ, ВЫ ДОЛЖНЫ ПОПЫТАТЬСЯ!

– Я же объясняю, что зацепился. У меня уже есть безобразная дырка прямо в середине, и еще одна у оторочки. Я страдаю…

Плед принялся судорожно корчиться, и дождь капель из обильно пропитанной шерсти пролился вниз. Из своего дупла выбрался Гарольд.

– Что значит весь этот гвалт? – вскричал он властным голосом. – Вы знаете, который час? Белкам нужно еще спать!

Радио попросило Гарольда принять их извинения, затем объяснило причину переполоха. Подобно большинству белок, Гарольд по натуре был добр, и, увидев, в каком положении оказался несчастный плед, тут же предложил свои услуги. Первым делом он вернулся в дупло и разбудил свою супругу. Потом они вместе поспешили помочь пледу освободиться. Операция была долгой и, судя по воплям бедняжки пледа, очень болезненной, но, в конце концов, они добились успеха. Поддерживаемый белками, плед медленно и осторожно сполз по стволу.

Электробытовые приборы окружили своего друга, чтобы посокрушаться над многочисленными прорехами на теле и порадоваться его вызволению.

– Как нам выразить свою признательность? – горячо спросил тостер Гарольда и Марджори. – Вы спасли нашего друга от судьбы, о которой страшно даже подумать. Мы будем вечно благодарить вас.

– Ну, – протянула Марджори, – не помню, говорили ли вы, что у вас есть орехи, но если это так…

– Поверьте, – вступил пылесос, – если бы мы имели орехи, мы отдали бы их вам с радостью. Но вы можете сами убедиться, что в моем мешке только мусор и грязь.

В доказательство Гувер вытряхнул мешок, и густая коричневая кашица перепрелых листьев вывалилась на землю.

– У нас нет орехов, – подтвердил тостер разочарованным белкам, – но возможно, мы кое-что сумеем сделать для вас. Любите ли вы жареные орехи?

– О, да, – сказал Гарольд. – Я без ума от орехов в любом виде.

– В таком случае, если вы принесете несколько штук, я с удовольствием их вам пожарю. Столько, сколько пожелаете.

Гарольд с подозрением прищурился.

– Вы хотите, чтобы мы отдали наши орехи? Те, что откладывали все лето?

– Если желаете, чтобы я их пожарил, конечно, – бодро ответил тостер.

– О, принеси их, милый, – вмешалась Марджори. – Не знаю, что он намеревается делать, но вид у него искренний. Возможно, нам понравится то, что он собрался приготовить.

– Мне больше кажется, что он задумал нас провести, – заявил Гарольд.

– Всего два-три из тех, что остались с прошлого года. Прошу тебя…

– Ну, хорошо.

Гарольд взбежал по стволу до дупла, затем вернулся с четырьмя орехами в защечных мешках. По просьбе тостера Гарольд и Марджори разбили и сняли скорлупу, затем Гарольд с большими предосторожностями поместил их на металлическую решетку, выдвинутую из корпуса. Поскольку решетка предназначалась под крупные ломти хлеба, следовало действовать осмотрительно, чтобы маленькие орешки не провалились сквозь прутья. Как только это было проделано, тостер включил нагревательную спираль и принялся за работу. Когда орехи начали принимать красивый коричневатый оттенок, тостер поднял решетку как можно выше и отключил напряжение. Через пару минут, достаточных, по его мнению, для того, чтобы белки не обожгли себе лапы, залезая внутрь корпуса, он пригласил их достать и отведать поджаренные орехи.

– Восхитительно! – заявила Марджори.

– Изысканный вкус! – признал Гарольд.

Как только белки доели первые четыре ореха, они отправились в дупло за другими. Когда съели эти, поспешили за следующими. Марджори особенно была ненасытной. Она умоляла тостер остаться в лесу в качестве их гостя. Они могли бы устроить его в своем гнездышке, где он всегда будет в сухости и тепле, и она представит его всем их друзьям.

– Я был бы счастлив принять ваше приглашение, – ответил тостер не только из вежливости, но из-за признательности, – однако это невозможно. Как только я закончу поджаривать ваши орехи (хотите еще?), мы должны будем отправиться в город, где живет наш хозяин.

Пока тостер жарил несколько дополнительных орехов, радио объяснило белкам важность причины их путешествия. Кроме того, оно продемонстрировало им свои способности и убедило остальных сделать то же самое. Бедный Гувер едва мог работать, настолько был забит грязью. Да и белки не понимали, зачем собирать мусор в одном месте и вываливать его потом в другом. Свет лампы и музыка, передаваемая радио, также не привели их в восхищение. Зато они были очарованы пледом, который, хотя и пребывал в сильно истрепанном состоянии, но подсоединился к аккумулятору, прикрепленному под креслом, и принялся излучать мягкое тепло. Марджори возобновила свои приглашения тостеру остаться, распространив их и на плед.

– До того момента, когда вы полностью придете в себя, – объяснила она.

– Это очень любезно с вашей стороны, – ответил плед, – и я бесконечно благодарен за все, что вы сделали для меня. Но мы должны возобновить наш путь. Я искренне огорчен.

Марджори вздохнула, смиряясь.

– Не могли бы вы, по крайней мере, не выдергивать свой хвост из черного ящика, что наполняет чудесным теплом ваш мех, до самого момента отправления? Это тепло такое приятное. Не правда ли, милый?

– О, да, – сказал Гарольд, хлопотливо очищая очередные орехи. – Чрезвычайно приятное.

Гувер слабо запротестовал, опасаясь, что тостер и плед, работавшие на полной мощности, посадят аккумулятор. Но что они еще могли сделать, кроме как уважить просьбы белок? Да и помимо выражения признательности, было так приятно снова почувствовать себя полезными! Тостер охотно бы продолжил готовить орехи все утро, весь день, и белки, похоже, разделяли такой настрой.

– Я нахожу странной одну вещь, – важно сказал Гарольд, похлопывая тостер по корпусу (в настоящий момент покрытому следами от дождевых капель). – Я помню ваше утверждение, будто у вас нет никакого пола, в то время как вы явный самец.

Он изучил свое лицо в пятнистом полированном боку тостера.

– У вас усы и резцы самца.

– Глупости, милый, – возразила его супруга, приникшая к другому боку тостера. – Сейчас, когда я присмотрелась повнимательней, я замечаю, что это усы самки, так же как и зубы.

– Я отказываюсь пускаться в нелепый спор о том, считать ли самца самцом. Поскольку совершенно очевидно, что он самец!

Тостер внезапно осознал, что ввел белок в заблуждение (равно как и маргаритку, встреченную накануне). Они видели самих себя в его полированном корпусе! Они жили на природе, не имея зеркал в ванных комнатах, потому что не было и самих ванных комнат, и не знали явления отражения. Какое-то короткое время он подумывал объяснить им причину их ошибки, но к чему это могло привести? Ему удалось бы лишь ранить их самолюбие. Нельзя требовать от всех людей, или от всех белок, здравомыслия. От приборов – да, поскольку они рациональны: такими их создали.

Тостер признался Гарольду по секрету, что он, конечно же, самец, как тот и предполагал. Затем, так же по секрету, доверился и Марджори, что он, естественно, самка. Он надеялся, что они сдержат свое обещание хранить тайну, в противном случае их дискуссия могла перерасти в нескончаемую.

Так как резисторы пледа были установлены на максимальный нагрев, он высох быстро. И после последней порции пожаренных орехов, пятеро путешественников попрощались с Гарольдом и Марджори и продолжили свой путь.

* * *

И сколь же долог и утомителен был этот путь! Лес тянулся нескончаемо и однообразно. Всякое дерево во всех отношениях походило на каждое следующее: ствол, ветви, листва; ствол, ветви, листва. Разумеется, сами деревья могли иметь совершенно иной взгляд на этот вопрос. У всех нас есть склонность считать, что остальные подобны друг другу, и только мы одни особенные, убеждение, в конечном счете, благое, поскольку избавляет нас от путаницы в мыслях. Но, конечно же, стоит время от времени вспоминать, что наш взгляд субъективен, а разнообразие окружающего мира чересчур велико, чтобы когда-либо удалось привести его к общему знаменателю. Впрочем, на данном этапе путешествия пятеро наших приборов напрочь забыли об этой фундаментальной истине, и в придачу к глубокой усталости они раздражались и теряли терпение. Тревожные пятна ржавчины начали появляться на неполированной станине тостера, а также на внутренних частях. Скрипы в сочленениях, на которые жаловались пылесос и лампа, уже не проходили после нескольких упражнений, а досаждали в течение всего дня. Что касается бедного пледа, то он почти превратился в лохмотья. По-видимому, одно только радио не страдало чрезмерно от дорожных тягот.

Беспокойство охватывало тостер. Он спрашивал себя, не придут ли они в такое состояние, что хозяин сочтет их непригодными к использованию, когда им, в конце концов, удастся добраться до его городского жилища? В этом случае они угодят в кучу мусора, и все их старания присоединиться к хозяину, окажутся напрасными. Какая грустная награда за верность и преданность! Но среди людей очень редко встречаются те, кто слушает сердце, когда имеет дело с вещами. Более того, он прекрасно сознавал, что их хозяин – человек не самый жалостливый на свете. Тостер, бывший в загородном доме до него, еще работал, когда его выбросили на свалку. Единственными дефектами были отставшая кое-где хромировка да некоторая неточность таймера. Будучи совсем новым, тостер считал эти причины достаточными, чтобы заменить своего предшественника, но сейчас…

Сейчас предпочтительней было думать о чем-нибудь другом. Лучше положиться на чувство долга, которое ведет их через лес по тропинке.

И оно вело, пока тропа неожиданно не закончилась у речного обрыва.

Перед этим широким непреодолимым потоком они все впали в глубокое отчаяние. Гувер в своей подавленности почти утратил внутреннюю цельность, а затем и внешнюю целостность.

– Нет! – заревел он в полный голос. – Я отказываюсь! Ни за что! О! Остановите меня, вырвите мне двигатель, вытряхните мешок, бросьте одного и забудьте!

Он стал кашлять и отрыгивать, потом повернулся к своему шнуру электропитания и принялся с рычанием его грызть. Только у тостера хватило присутствия духа выдернуть питающий кабель пылесоса. Затем, чтобы успокоить, он повел его по травянистому берегу. Он водил его размеренно, туда и обратно, словно по ковру.

Знакомые движения вернули Гувера в себя, и вскоре он уже был способен объяснить причину срыва. До такой степени потряс его не только вид нового препятствия, но и уверенность, что оставшейся мощности аккумулятора не хватит на возвращение в загородный дом. Они не могли ни продолжить путь, ни отступить. Они застряли! Застряли посреди этого леса. Вот-вот наступит ночь, а через некоторое время им негде будет спрятаться от осеннего ненастья, потом придет зима, и снег укроет их своим саваном. Металлические детали приборов станут жертвами коррозии. Резиновый привод Гувера растрескается. Они не смогут противостоять стихиям, которые будут обессиливать их и разрушать, и уже через несколько месяцев, а может и недель, все они полностью выйдут из строя.

Ничего удивительного в том, что, представляя неизбежное развитие этих событий, Гувер потерял голову.

– Что делать? – спросил себя тостер.

Никакого ответа на ум не пришло.

В начале вечера радио сообщило, что воспринимает помехи, исходящие из какого-то близкого источника.

– Похоже на дрель. Как раз на другом берегу реки.

Там, где работает дрель, должно быть электричество! Новая надежда оживила приборы, подобно резкому скачку напряжения в сети.

– Бросим еще один взгляд на карту, – предложила лампа. – Может, нам удастся определить точное место, в котором мы находимся.

Они последовали совету и развернули дорожную карту. Тщательно изучили все точки извилистой линии, соединяющей расположение их загородного дома (отмеченного крестиком, нанесенным маркером) с розовым пятнышком города, представляющим пункт назначения. Всего в полусантиметре от розового пятна они обнаружили голубую неровную ленточку, которая должна была быть именно этой рекой, поскольку никакой другой голубой ленточки между домом и городом на карте не имелось. Кроме того, река выглядела чересчур крупной, чтобы картографы могли забыть ее нанести.

– Мы почти прибыли! – возликовало радио. – У нас получилось! Все к лучшему! Ура!

– Ура, – подтвердили остальные, за исключением пылесоса, который не так легко было убедить, что все к лучшему.

Но когда лампа нашла четыре места, где дороги пересекали реку, даже Гувер вынужден был признать, что у них есть причины радоваться, впрочем, не до такой степени, чтобы и ему, в свою очередь, возопить: «Ура!»

– Нам нужно лишь следовать вдоль реки, – объявил тостер, любивший давать инструкции, даже когда дело представлялось совершенно очевидным. – Хоть вправо, хоть влево. Рано или поздно, мы найдем какой-нибудь из этих мостов, и потом, дождавшись, когда прекратится движение, быстренько переберемся на ту сторону.

И так они снова тронулись в путь, с воспрявшим духом и окрепшей решимостью. Но задача оказалась не такой легкой, как позволяли надеяться слова тостера, потому что теперь перед ними не имелось никакой тропинки. Если берег над обрывом был плоским, как ковер, то вскоре земля стала неровной и кое-где (что еще важнее) сырой и заболоченной. Гувер совершил резкий поворот, огибая выпирающий камень, и кресло, одна ножка которого увязла в иле, наклонилось и опрокинулось набок. Все четверо пассажиров скатились в грязь. Они выбрались оттуда изрядно перемазанные, и перепачкались еще больше, отыскивая отвалившееся колесо, которое утонуло в бочажине.

Плед, естественно, был освобожден от этого задания, и пока остальные перерывали тину и ил в поисках колеса, он спустился к реке, намереваясь замыть пятна грязи на себе. Поскольку у него не имелось ни тряпки, ни губки, он добился лишь того, как это ни прискорбно, что размазал грязь еще шире. Он был так поглощен своими пустыми хлопотами, что чуть не упустил из виду…

– Корабль! – заорал он, – Идите все сюда! Я нашел корабль!

Даже тостер, бывший совершеннейшим невеждой в навигации, мог заметить, что судно, обнаруженное пледом, не первого класса. Дерево его корпуса выглядело столь же обветшалым, как и обшивочные доски с задней стороны дома, которые хозяин постоянно собирался заменить или, по крайней мере, покрасить. Кроме того, дно явно протекало, так как было покрыто толстым слоем бурой тины. И тем не менее, лодка, по всей вероятности, до сих пор могла плавать, поскольку на корме находился подвесной мотор марки «Крайскрафт». Кто ж оставит дорогой мотор на судне, которое уже не плавает?

– Оно послано нам Провидением, – сказал Гувер.

– Но вы же не имеете намерения воспользоваться этой шлюпкой? – спросил тостер.

– Конечно же, имею, – возразил пылесос. – Кто знает, сколько идти до ближайшего моста? Эта лодка позволит нам пересечь реку по прямой. Вы не боитесь, надеюсь?

– Боюсь? Разумеется, нет!

– Тогда в чем дело?

– Эта лодка не наша. Если мы ее возьмем, то станем не лучше… пиратов!

Пираты, как должны знать даже самые недавние наши читатели, это те, кто завладевает вещами, которые им не принадлежат. Они являются ужасом всех приборов, потому что, как только кого-нибудь из них захватит пират, у него не будет иного выбора, кроме как верно служить ему, словно законному хозяину. Какую горькую участь представляет собой подобное рабство… редко кто из приборов, попавших в руки пиратов, может надеяться на освобождение. Действительно, нет ничего более страшного, чем познать подобную судьбу. Хуже только – выйти из моды.

– Пираты! – воскликнул пылесос. – Мы? Какой абсурд! Кто-нибудь слышал, чтобы прибор был пиратом?

– Но если мы возьмем этот корабль… – не отступал от своего тостер.

– Мы не собираемся забирать его себе, – резко возразил Гувер. – Мы его всего лишь «позаимствуем», чтобы переплыть реку. Мы оставим его на другом берегу, и хозяину не понадобится много времени, чтобы найти его.

– Сколько он будет у нас находиться, не имеет значения. Дело в принципе. Взять что-нибудь, тебе не принадлежащее, это и есть пиратство в чистом виде.

– Ах, что касается принципов, то существует одна знаменитая пословица, – заявило радио беззастенчиво. – «Цель оправдывает средства». Это означает, насколько я могу судить, что когда нам нужно переплыть реку, а на берегу находится судно, не стоит стесняться.

И на этом, с веселым смешком, радио вспрыгнуло на носовую скамью лодки.

Следуя примеру радио, Гувер поднял кресло и поставил его на корму, а потом и сам перебрался на борт. Лодка слегка осела.

Плед расположился рядом с радио, старательно избегая обвиняющего взгляда тостера.

Лампа же, по-видимому, пребывала в неуверенности. Но колебалась она совсем недолго и, в свою очередь, забралась на судно.

– Ну, так что? – спросил Гувер с резкостью. – Мы ждем.

С неохотою тостер приготовился погрузиться на борт. Но непостижимым образом что-то заставило его замереть. Что происходит, – спрашивал тостер… неспособный между тем высказать свой вопрос вслух, потому что та же мистическая сила, которая не позволяла ему двигаться, еще и запрещала говорить.

Остальные четверо приборов тоже оказались парализованными на борту лодки. Объяснение тому было очень простым: вернулся хозяин судна, и он видел приборы.

– Что за черт? – воскликнул он, выходя из ивняка с удочкой в одной руке и со снизкой рыбы в другой. – Похоже, кто-то побывал здесь.

Он добавил еще много чего, но с такой грубостью и вульгарностью, что лучше воздержаться от повторения. Смысл его речи сводился к следующему: он думал, что владелец этих приборов пытался украсть его судно, и в качестве репрессивной меры собирался присвоить себе все, что тот оставил в лодке при бегстве.

Он взял тостер, неподвижно замерший на берегу, и положил его в лодку рядом с пледом, лампой и радио. Потом отцепил аккумулятор от кресла и далеко отшвырнул это последнее. Оно упало… плюх!.. в воду и ушло на илистое дно, чтобы уже никогда не показаться на поверхность.

Затем пират (ни малейшего сомнения в статусе этого человека уже не возникало) запустил мотор и двинулся поперек течения с пятью беспомощными пленниками на борту.

Причалив к обветшалой пристани на другом берегу реки и подняв мотор, пират перенес приборы в запыленный кузов небольшого грузовичка, за исключением радио, которое взял с собою на переднее сиденье. Тронувшись с места, грузовичок принялся трястись, подпрыгивать на ухабах и мотаться из стороны в сторону так резко, что тостер испугался, как бы этот перегон не стоил ему всех резисторов. (Сколь прочными ни казались бы тостеры, в действительности, они относятся к хрупким приборам, и обращаться с ними нужно соответственно). Но плед, сознающий опасность, грозившую другу, сумел просунуться под него и таким образом смягчить удары.

По дороге они молча слушали радио из кабины, пока то не перешло к мучительной теме Доктора Живаго.

– Вы только подумайте! – зашипел Гувер. – Из всех существующих оно выбрало любимую мелодию нашего хозяина. Оно его уже забыло.

– А разве у бедняги был выбор? – возразил тостер. – Если бы этот человек включил кого-то другого из нас, неужели мы повели бы себя иначе? Например, вы или я?

Старый пылесос вздохнул, а радио продолжало передавать эту мелодию, ну до того печальную!

* * *

Для машин и всевозможных электроприборов свалки – это то же самое, что кладбища для людей: мрачные зловещие места, которые всякое существо в здравом уме старается избегать. И представьте себе чувства наших приборов, когда они осознали (пират остановил грузовичок перед высокими железными воротами и открыл висячий замок ключом из связки на поясе), что привезены на городскую свалку! Вообразите ужас, их охвативший, когда пират въехал внутрь и они догадались, что он здесь живет! Там, дымя печной трубой, стояла его жалкая хибара… в окружении пейзажа, самого угнетающего и пугающего из всех, какие тостер когда-либо мог видеть. Автомобильные шасси, некогда надменные, а ныне расчлененные, громоздились друг на друге, образуя настоящие горы ржавеющего железа. Асфальт был усеян погнутыми брусьями, покоробившимися металлическими листами, поломанными и изношенными деталями всевозможной формы и назначения… короче говоря, ужасающими символами их собственного неминуемого конца. Картина страшная для глаза… и вместе с тем, чем-то болезненно завораживающая. Хотя они много раз слышали о городской свалке, но до сего момента не верили до конца в ее существование. И сейчас даже свирепый взгляд пирата не мог прекратить их содрогания от страха и изумления.

Пират выбрался из грузовичка и отнес радио, удочку и дневную добычу в свою лачугу. Другие приборы, оставленные в кузове без присмотра, слушали, как радио играет одну за другой песни в хорошем настроении, не имевшем, похоже, конца. Среди прочих прозвучала и любимая песенка тостера: «Свищу веселенький мотив». Тостер был уверен, что это не простое совпадение и что, если они проявят стойкость, терпение и веру в себя, дела, в конце концов, наладятся. Но в любом случае, будь то намеренный выбор радио или так была составлена программа станции, тостер воспринял это как послание.

Пообедав, пират вышел осмотреть остальные приборы. Он потыкал пальцем в испачканный мешок для сбора мусора пылесоса, затем в оголенную часть силового кабеля, который сам же и ободрал. Снял кожух и потряс головой с неодобрительным видом. Заглянул под колпак лампы и заметил (чего сама она до сих пор еще не осознала), что маленькая лампочка разбита. Вероятно, это произошло, когда приборы упали с опрокинувшегося кресла незадолго до того, как им найти лодку.

Наконец пират поднял тостер и презрительно скривился.

– На свалку! – сказал он, роняя его на ближайшую кучу металлолома.

– На свалку! – определил он таким же образом лампу.

– На свалку! – повторил он еще раз, швыряя бедный плед на ось от старого Форда модели 57 года.

– На свалку!

Он бросил пылесос на асфальт.

Пылесос приземлился с сухим пугающим треском.

– Одна рухлядь!

Вынеся этот грустный вердикт, пират вернулся в хижину. И в течение всей драмы радио так и продолжало весело петь.

– Слава Создателю! – воскликнул тостер, как только пират скрылся.

– Слава Создателю? – переспросил пылесос ошеломленно. – Как можете вы славить Создателя, когда нас только что оценили рухлядью, а вас самого бросили в металлолом?

– Если бы он решил отнести нас в свою лачугу, мы бы стали его собственностью, как радио. А так у нас появляется шанс сбежать.

Плед, продолжавший безвольно висеть на поломанной оси, принялся охать и причитать.

– Нет, нет, я и в самом деле стал рухлядью! Посмотрите на меня… видите эти прорехи, разрывы, пятна. И именно здесь мое место… на свалке!

Лампа не столь шумно выражала свою печаль, но эта последняя была не менее горькой.

– О, моя лампочка, – вздыхала она. – О, моя бедная лампочка!

Заскулил Гувер.

– Возьмите себя в руки, – сказал тостер тоном, который ему самому казался повелительным. – Никто из нас не находится в безнадежном состоянии. Вы… (он обратился к пледу) по-прежнему можете работать. Ваши резисторы не пострадали. Небольшая штопка да некоторая сухая чистка – и вы станете как новенький.

Он повернулся к лампе.

– С чего все эти ламентации на тему разбитой лампочки? Вы ее теряете не в первый, и, скорее всего, не в последний раз. Зачем еще, по-вашему, существуют детали на замену?

Наконец тостер перевел внимание на пылесос:

– А вы? Ведь вы же наш шеф. И ваш долг в том, чтобы поддерживать всех нас своею мощью. А вместо этого вы стонете и изводите себя. И все из-за того, что какой-то старый пират, живущий на городской свалке, позволил себе несколько неприятных замечаний. Бьюсь об заклад, он даже не знает, для чего служат пылесосы.

– Вы действительно так думаете? – спросил Гувер.

– Конечно. Вы и сами бы так думали, прояви хоть немного здравомыслия. Ради Создателя, давайте успокоимся и поищем способ освободить радио и сбежать подальше отсюда.

В полночь они сотворили чудо. Гувер поменял их аккумулятор на тот, что снял с грузовичка пирата. Тем временем лампа отправилась на поиски каких-нибудь ворот или калитки помимо центральных. Она их не нашла, но зато обнаружила повозку, подходящую им даже больше, чем офисное кресло, брошенное пиратом в реку. Это было просторное виниловое ландо, известное также в мире вещей под именем детской коляски. Какое название ни употреби, транспортное средство находилось в совершенной исправности… за исключением двух не очень серьезных дефектов. Первый представлял скрежет переднего левого колеса, второй – угол, под которым был вывернут его капот, создавая впечатление, что коляска едет вбок, даже при прямом движении вперед. Несколько капель машинного масла полностью устранили скрежет, однако капот отказывался принять свое первоначальное положение. Но, в конце концов, это не имело большого значения. Главное то, что она катилась.

Подумайте, сколько вещей брошено на свалке, как, например, это ландо или сами наши герои, вполне еще в рабочем состоянии. Там можно было найти фены, велосипеды с четырьмя скоростями, пишущую машинку с одной западающей клавишей, детские автомобильчики с инерционным двигателем, заводные игрушки, которые прослужили бы еще годы и годы после небольшой починки. А вместо этого всех их отправили на городскую свалку! Повсюду слышались вздохи отчаяния и уже бессвязный лепет, поднимавшиеся над каждым холмиком, пугающий гул, который нарастал по мере того, как брошенные вещи замечали присутствие новых, энергичных, приборов.

– Вам ни за что не удастся сбежать… даже не мечтайте! – прокаркал ломкий голос старой магнитолы, потерявшей рассудок. – Вы останетесь здесь, как и все мы, навечно! Вы проржавеете, растрескаетесь и превратитесь в пыль. Вам никогда не уйти!

– Мы сделаем это, – возразил тостер. – Подождите немного, и сами увидите.

Но как? Эту проблему надо было решать незамедлительно.

Лучший способ найти решение проблемы состоит в том, чтобы поразмыслить о ней. Именно этим и занимался тостер. Он думал, прилагая такие же усилия, которые необходимы для того, чтобы отвернуть гайку, намертво навинченную на болт. На первых порах она отказывается даже шевельнуться, и ключ срывается в любом положении. Начинаешь сомневаться, что у тебя вообще когда-нибудь получится. Но все же не отказываешься от попыток и используешь капельку масла, если оно под рукой. Сначала это только слабое впечатление, еще не уверенность, и вот она тронулась, тебе удалось, и ты уже победитель! Именно таким образом размышлял тостер и настолько глубоко сконцентрировался, что, в конце концов, придумал, как сбежать от пирата, освободив перед этим радио.