Текст книги "Красный Дракон (др. перевод)"
Автор книги: Томас Харрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
12
В пять часов вечера адвокат Байрон Меткаф снял галстук, налил себе виски и уселся, положив ноги на письменный стол.
– Точно не хотите выпить? – спросил он.
– В другой раз.
Вспотевший Грэм был благодарен, что Меткаф включил кондиционер. Двумя пальцами он снял с манжеты прицепившуюся на улице колючку.
– Честно говоря, я не очень-то хорошо знал Джейкоби, – начал адвокат. – Они прожили здесь всего три месяца. Правда, несколько раз мы с женой приходили к ним выпить. Эд Джейкоби как-то зашел ко мне составить новое завещание. Сразу же после того, как перевелся сюда. Так мы и познакомились.
– И вы являетесь его душеприказчиком?
– Да. Правда, сначала душеприказчиком, согласно завещанию, назначалась его жена. Если же она заболеет или окажется недееспособной, тогда эта обязанность переходит ко мне. В Филадельфии у него есть брат, но, по-моему, они не очень-то ладили друг с другом.
– Вы работали помощником прокурора округа?
– Да, с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого по семьдесят второй. А в семьдесят втором баллотировался на пост прокурора. Правда, проиграл выборы. Но сейчас не жалею.
– Как вы оцениваете то, что здесь произошло, мистер Меткаф?
– Знаете, первое, что пришло мне в голову, – это убийство Джозефа Яблонского, профсоюзного лидера.
Грэм кивнул.
– Преступление с мотивом, там была замешана борьба за власть, убийство обставили как нападение сумасшедшего. Мы просеяли все бумаги Эда Джейкоби, так сказать, сквозь мелкое сито – я и Джерри Эстридж из окружной прокуратуры. Ничего. Никому не было никакой выгоды от смерти Эда Джейкоби. Он имел хороший доход: приличное жалованье плюс гонорары за патенты, но он сразу все тратил, не откладывая. Все имущество должно было отойти жене, кроме небольшого земельного участка в Калифорнии, наследуемого детьми и их потомками без права отчуждения. Да еще три года будет оплачиваться учеба сына Эда от первого брака, студента колледжа, единственного, кто выжил. Правда, я не уверен, что за это время он одолеет и первый курс.
– Это Найлз Джейкоби?
– Да. Ну и попортил же он крови отцу! Жил с матерью в Калифорнии. Попал в колонию за кражу. Мне кажется, его мамаша – довольно легкомысленная особа. В прошлом году Эд ездил туда повидаться с ним. Потом забрал парня в Бирмингем и определил в колледж. Хотел, чтобы мальчишка жил дома, но тот плохо влиял на младших детей, а это не очень-то приятно. Миссис Джейкоби терпела-терпела, а потом… в общем, пришлось переселяться парню в общежитие при колледже.
– Где он тогда был?
– В ночь на двадцать восьмое июня? – Меткаф взглянул на Грэма. – Полиция тоже подозревала его. Но он ходил в кино, а потом вернулся в общежитие. Все проверено. К тому же у него другая группа крови… Мистер Грэм, через полчаса мне нужно заехать за женой. Если не возражаете, мы могли бы продолжить наш разговор завтра. Скажите только, чем я могу быть вам полезен.
– Мне хотелось бы взглянуть на личные вещи Джейкоби. Дневники, фотографии и тому подобное.
– От них осталось не так уж и много – почти все сгорело во время пожара в Детройте, перед тем как они переехали сюда. Нет-нет, ничего подозрительного. Эд занимался в подвале сварочными работами, искры попали на хранившуюся там краску, и дом вспыхнул как спичка. Да, есть несколько личных писем. Я храню их в сейфе вместе с ценными вещами. А вот дневников вроде нет. Все остальное находится в хранилище. Кое-какие фотографии могут быть у Найлза, хотя вряд ли. Знаете что, завтра утром к половине десятого я еду в суд и мог бы подбросить вас в банк. Посмотрите все, что вам нужно, а потом я заеду за вами.
– Прекрасно, – согласился Грэм. – И еще. Мне могут понадобиться копии всего, что связано с официальным утверждением завещания: иски по недвижимости, имущественные споры, переписка. Я бы хотел иметь на руках все документы.
– Мне уже прислали запрос из окружной прокуратуры. Думаю, хотят сравнить с завещанием Лидсов из Атланты.
– И все же, если не возражаете, я бы тоже хотел их получить. Для себя лично.
– Ладно, будут вам копии, – улыбнулся Меткаф. – Кстати, надеюсь, вы не думаете, что их убили из-за денег?
– Нет. Просто надеюсь, что здесь и в Атланте всплывет какое-нибудь одно и то же имя.
– Хорошо бы.
Студенческий городок колледжа состоял из четырех небольших типовых строений, расположенных вокруг истоптанного вдоль и поперек двора. Когда там появился Грэм, война стереоаппаратуры была в самом разгаре.
Колонки, установленные на балконах, обстреливали друг друга пассажами тяжелого рока. Группа «Кисс» исполняла собственную версию увертюры «1812 год» Чайковского. Наполненный водой презерватив, описав дугу, плюхнулся на землю в десяти шагах от Грэма.
Чтобы пройти через холл в комнату Найлза Джейкоби, пришлось нырнуть под бельевую веревку и перешагнуть через валявшийся на полу велосипед. Дверь в комнату была приоткрыта. Внутри грохотала музыка. Грэм постучал.
Никакой реакции.
Он толкнул дверь. Посасывая мундштук длиннющей трубки, на одной из кроватей сидел высокий прыщавый парень. На другой лежала девица в протертых джинсах.
Голова парня резко повернулась. Мутные глаза уставились на Грэма. Наморщив лоб, юноша пытался сообразить, что происходит.
– Мне нужен Найлз Джейкоби, – прокричал Грэм.
Бесполезно. Грэм выключил музыку.
– Мне нужен Найлз Джейкоби, – повторил он.
– Вот решил немного астму подлечить, – пояснил парень, указывая на трубку. – Слушай, старик, а тебя в детстве учили стучаться, когда входишь в чужую комнату?
– Где Найлз Джейкоби?
– Хрен его знает. А на черта он тебе нужен?
Грэм показал свой жетон.
– Напрягись и постарайся вспомнить.
– А-а, черт, – простонала девица.
– Отдел наркотиков, – пробормотал парень. – Вот это влип… Слушай, командир, ну на черта я тебе сдался, а? Давай все обсудим спокойно.
– Давай обсудим, где сейчас Джейкоби.
– Пойду поищу его, – поднялась с кровати девица.
Грэм ждал, пока она бегала по комнатам.
Везде, куда она заходила, начинали спускать воду в унитазах.
Кое-что в комнате напоминало о Найлзе. На тумбочке валялась семейная фотография Джейкоби. Грэм убрал с нее стакан с тающими ледяными кубиками и вытер оставшееся на снимке мокрое пятно.
Наконец девица вернулась.
– Сходите в «Гадюку», – посоветовала она.
Бар «Гадюка» с выкрашенными в темно-зеленый цвет окнами располагался рядом с небольшим магазинчиком. Припаркованные возле него автомобили представляли собой довольно пеструю картину: огромные грузовики, лишенные своих фур и выглядевшие куцыми обрубками, старые малолитражки, сиреневый «рено» с откидным верхом, потрепанные «доджи», «шевроле» с поднятыми задними мостами, что делало их похожими на уродливых монстров, и четыре мотоцикла «харлей-дэвидсон» со всеми возможными наворотами.
Грэм проскочил под брызгающим водой кондиционером, установленным над входом, и оказался внутри.
Помещение было забито до отказа. Разило хлоркой и потом. Рослая барменша в джинсовом комбинезоне протянула ему стакан кока-колы. Она была единственной женщиной в заведении.
Найлз Джейкоби, темноволосый и тощий, как велосипедная спица, стоял у музыкального автомата.
Он опустил монету, но кнопку почему-то нажал парень, стоявший рядом.
Джейкоби выглядел как повеса-школьник в отличие от своего спутника, в котором странно сочетались мальчишеское лицо и накачанное, мускулистое тело, втиснутое в майку и потертые на карманах джинсы. Руки бугрились мышцами. На левом плече виднелась мастерски исполненная татуировка: «Рожден для секса». Явно тюремная татуировка на другой руке предупреждала: «Крутой». Короткая прическа тоже наводила на кое-какие мысли. Когда он протянул руку, чтобы нажать на кнопку музыкального автомата, Грэм разглядел у него на руке выбритую полоску кожи.
По спине пробежал неприятный холодок.
Он двинулся за Найлзом Джейкоби и Крутым через толпу в дальний конец зала. Парни уселись в кабинку.
Грэм остановился за метр от их столика.
– Найлз, меня зовут Уильям Грэм. Мне нужно поговорить с тобой.
Крутой поднял глаза и одарил Грэма фальшивой улыбкой. Один передний зуб у него был гнилой.
– Я тебя знаю? – осведомился он.
– Нет. Найлз, я хочу поговорить с тобой.
Найлз манерно вскинул брови.
«Интересно, что они с тобой сделали в колонии», – подумал Грэм.
– У нас приватная беседа. Канай отсюда, – процедил Крутой.
Грэм задумчиво оглядел его мускулистые руки, обезображенные татуировками, кусок лейкопластыря, приклеенный на сгибе локтя, выбритый участок кожи на руке, где проверялась острота лезвия ножа. Дешевый хулиганский шик.
«А ведь я его боюсь. Нужно брать быка за рога или отступать».
– Ты что, глухой? – повторил Крутой. – Я сказал: канай, пока цел.
Грэм расстегнул пиджак и показал жетон.
– Сиди спокойно, Крутой. Если попытаешься встать, сделаю тебе второй пупок.
– Прошу прощения. Извините, сэр.
В голосе зазвучала притворная вежливость, отработанная в заключении.
– Крутой, я хочу, чтобы ты сделал мне одолжение. Засунь-ка руку в левый задний карман. Не всю – только два пальца. Там у тебя кнопочный нож. Положи на стол… Молодец.
Грэм спрятал нож, показавшийся ему каким-то липким, в карман.
– Так. В другом кармане бумажник. Вытаскивай. Сдавал сегодня кровь, да?
– Ну, сдавал.
– Достань карточку донора, которую тебе велели не выбрасывать. Раскрой ее на столе.
У Крутого оказалась другая кровь – нулевая группа. Этого и следовало ожидать.
– Когда освободился?
– Три недели назад.
– Досрочно? Как фамилия полицейского, к которому тебя прикрепили?
– Я отмотал весь срок.
– Врешь, наверное.
Грэму хотелось подразнить Крутого. Можно было задержать его за нож: по длине лезвия он вполне соответствовал холодному оружию. К тому же парень торчал в месте, где торгуют спиртным, а это было грубым нарушением условий досрочного освобождения. Грэм знал, что злится на Крутого, потому что испугался его.
– Крутой.
– Чего, начальник?
– Проваливай.
– Вряд ли я смогу помочь вам, я плохо знал отца, – пробормотал Найлз Джейкоби, когда Грэм подвозил его на машине к колледжу. – Он ушел от нас, когда мне было три года, и с тех пор я с ним не виделся – мать не разрешала.
– Но прошлой весной он приезжал к тебе.
– Да.
– В колонию.
– И это знаете.
– Я просто хочу уточнить. Что там произошло?
– Ну, он пришел в комнату для посетителей, застегнутый на все пуговицы, и старался не смотреть по сторонам, хотя там многие ведут себя словно в зоопарке. Мать много рассказывала о нем, но он оказался не таким уж чудовищем. Обыкновенный человек в ярком спортивном пиджаке.
– Что он говорил?
– Ну, я ожидал, что он кинется мне на грудь или будет стоять с виноватым видом, как чаще всего и происходит в этой комнате. А он просто спросил, не хочу ли я учиться. Сказал, что возьмет меня на свое попечение, если поступлю в колледж и буду стараться. «Тебе нужно хоть немного самому себе помочь. Постарайся, а я попробую устроить тебя в колледж». Ну и все такое прочее.
– Когда тебя освободили?
– Через две недели после его приезда.
– Найлз, а ты кому-нибудь рассказывал о своей семье, когда был в колонии? Ну, своим сокамерникам или еще кому-то?
Найлз Джейкоби окинул Грэма быстрым взглядом.
– Я понял. Нет. Об отце я бы не стал рассказывать. Я о нем до этого и не думал-то вообще. С какой стати я стал бы вдруг что-то рассказывать?
– А здесь? Ты водил своих друзей в дом к родителям?
– К родителю, вы хотите сказать? Она мне не мать.
– Так ты приводил туда кого-нибудь? Приятелей или…
– Или уголовников, да?
– Да.
– Нет.
– Никогда?
– Ни разу.
– А отец не жаловался, что кто-то угрожает ему? Может, был чем-то расстроен? Я имею в виду, в последние месяц-два до случившегося?
– Когда я говорил с ним в последний раз, он был очень расстроен. Это из-за моих оценок в колледже. У меня много пропусков. Он купил мне тогда два будильника. Вот, пожалуй, и все.
– У тебя есть что-нибудь из его личных бумаг? Письма, фотографии…
– Нет.
– А как же семейная фотография? На тумбочке в комнате. Возле твоего кальяна.
– Это не мой. Я бы ни за что не сунул в рот грязный мундштук.
– Мне нужен этот снимок. Когда сделаю копию, верну. Что у тебя еще есть?
Джейкоби вытряс из пачки сигарету и пошарил по карманам в поисках спичек.
– Больше ничего. Я даже не представляю, зачем они подарили мне именно это фото. Отец улыбается там своей миссис Джейкоби и всей малышне. Можете оставить его себе. На меня он никогда так не смотрел.
Грэм должен был узнать Джейкоби поближе. Но их новые знакомые в Бирмингеме мало чем могли помочь ему.
Байрон Меткаф открыл ему сейф. Грэм прочел тоненькую пачку писем, главным образом деловых, и покопался в драгоценностях и столовом серебре.
В течение трех дней, проклиная жару, Грэм трудился на складе, где хранилось домашнее имущество Джейкоби. По вечерам ему помогал Меткаф. Было проверено содержимое каждого ящика. Фотографии, сделанные полицией, помогли представить, где стояла каждая из вещей в доме.
Почти вся мебель была новая, купленная на страховку после пожара в Детройте. Джейкоби не успели оставить на своих вещах какие-либо следы, которые могли бы рассказать Грэму о характере их хозяев.
Но один предмет, прикроватный столик с остатками порошка для снятия отпечатков пальцев, все же привлек внимание Грэма. В центре виднелось пятно зеленого воска.
Он во второй раз подумал, что убийца любил свечи.
Здорово помогли бирмингемские эксперты. Неясный отпечаток, оставленный кончиком носа, было все, что им и Джимми Прайсу удалось выжать из снятой с дерева банки. Лаборатория огнестрельного оружия и технический отдел подготовили заключение по поводу сломанной ветки. Лезвие, которым ее отсекали, было толстым, с небольшим углом наклона. По всей вероятности – клещи или большие кусачки.
Отдел документов переслал снимок знака, вырезанного на коре, в восточный отдел ЦРУ в Лэнгли.
Сидя на ящике в хранилище, Грэм прочел их заключение. Оказалось, что знак является китайским иероглифом, означающим «Ты угадал» или «Ты попал в точку». Этот символ часто встречается в азартных играх. Кроме того, как писал эксперт из ЦРУ, этот же символ изображен на одной из фишек для маджонга, означающей Красного Дракона. Относится к «положительным», или «счастливым», знакам.
13
Сидя в своем кабинете в управлении ФБР в Вашингтоне, Крофорд беседовал с Грэмом, звонившим из аэропорта Бирмингема. В дверь заглянула секретарша:
– Звонит доктор Чилтон из Чесапикской больницы для невменяемых преступников. Говорит, срочно.
Крофорд кивнул.
– Не вешай трубку, Уилл. – Он нажал кнопку. – Крофорд слушает.
– Мистер Крофорд, это Фредерик Чилтон из…
– Слушаю вас, доктор.
– Ко мне попала записка, вернее, две части от записки. Похоже, она написана тем самым убийцей из Атланты, и…
– Откуда она у вас?
– Из камеры Ганнибала Лектера. Написана на туалетной бумаге, представляете? На ней отпечатки зубов.
– Прочитайте мне ее, пожалуйста. Только не берите в руки.
В напряженной тишине кабинета из трубки зазвучал голос Чилтона:
– «Уважаемый доктор Лектер! Я хочу сообщить Вам, что польщен Вашим интересом ко мне. Узнав, что Вы ведете обширную переписку, я подумал, почему бы и мне не удостоиться такой чести. Вы вряд ли расскажете им, кто я такой, даже если узнаете. Кроме того, совершенно не имеет никакого значения, в каком теле я пребываю в данный момент. Все бренно. Главное, наступает мое Пришествие. Я знаю, что только Вы один сможете понять меня. Мне хочется кое-что Вам показать. Быть может, когда-нибудь, если позволят обстоятельства. Надеюсь, мы сможем переписываться…» Мистер Крофорд, тут запись обрывается. Далее следует: «Я с восхищением следил за Вами многие годы и собрал, наверное, все газетные статьи, посвященные Вашей деятельности. По-моему, они весьма далеки от объективности, как и те, что посвящены Вашему покорному слуге! Как им нравится навешивать глупые ярлыки! Например, Зубастик. Можно ли придумать более неуместное имя. Мне было бы стыдно упоминать его, если бы я не знал, что газетные писаки и Вам придумывали идиотские прозвища. Меня заинтересовал следователь Грэм. Странный, не правда ли? Не очень красив, но целеустремлен. Жаль, Вы не научили его не совать нос в чужие дела. Прошу извинить за столь необычную почтовую бумагу. Я выбрал ее лишь потому, что она быстро растворяется. Это на тот случай, если Вам вдруг придется проглотить это письмо». Здесь замазан целый кусок, мистер Крофорд. Я прочту самый конец: «Если получу от Вас ответ, то в следующий раз постараюсь порадовать Вас чем-нибудь свеженьким. Остаюсь искренне Ваш, Пламенный Поклонник».
Чилтон умолк. Ни звука с другого конца провода.
– Алло, вы слушаете?
– Да-да. Лектер знает, что письмо у вас?
– Еще нет. Сегодня утром, пока камеру убирали, его поместили в соседнюю. Вместо тряпки уборщик решил использовать для чистки раковины туалетную бумагу Лектера. Он отрывал ее большими кусками и обнаружил это письмо, спрятанное внутри рулона. Уборщик принес его мне. Мне приносят все, что больные прячут. Когда удается найти.
– Где сейчас Лектер?
– Все еще в соседней камере.
– Ему оттуда ничего не видно?
– Так, дайте подумать… Нет, не видно.
– Подождите секунду, доктор.
Крофорд положил трубку на стол. Несколько мгновений невидящим взглядом смотрел на мигающие огоньки на телефонном аппарате, как рыбак на поплавок. Он взял трубку другого телефона и соединился с Грэмом:
– Уилл… В камере Лектера нашли спрятанное послание. Видимо, от Зубастика. Написано как письмо кумиру от поклонника. Он ждет от Лектера одобрения. Интересуется тобой. Задает вопросы.
– Как Лектер должен ему ответить?
– Пока не знаю. Некоторые куски вырваны, некоторые зачеркнуты. Похоже, они собираются переписываться, если Лектер не сообразит, что мы об этом узнали. Хочу отдать письмо на экспертизу и перетрясти всю камеру. Хотя и очень рискованно. Если Лектер догадается, вдруг он сумеет предупредить эту сволочь? Конечно, их связь нам нужна, но и записка тоже нужна.
Крофорд рассказал, куда поместили Лектера и как было обнаружено письмо.
– До Чесапика почти сто тридцать километров. Я тебя уже не дождусь. Как ты считаешь?
– За месяц погибли десять человек, нет времени затевать долгую игру с перепиской. Давай за письмом.
– Еду.
– Увидимся через два часа.
Крофорд вызвал секретаршу.
– Сара, я очень спешу. Мне нужен готовый к вылету вертолет. Не важно чей – наш, полиции, морской пехоты. Я буду на крыше через пять минут. Свяжитесь с отделом документов и попросите принести чемодан для экспертизы. Герберт пусть собирает группу для обыска. Всех на крышу через пять минут. – Он схватил трубку. – Доктор, нам необходимо осмотреть камеру Лектера так, чтобы он не узнал об этом. Нам нужна ваша помощь. Вы говорили кому-нибудь о письме?
– Нет.
– Где сейчас уборщик, который нашел письмо?
– Здесь, у меня в кабинете.
– Не отпускайте его, пожалуйста, да предупредите, пусть не распускает язык. Когда Лектера отвели в другую камеру?
– Минут тридцать назад.
– Это не может насторожить его?
– Какое-то время нет. Обычно на уборку уходит около тридцати минут. Но скоро он заподозрит неладное.
– Хорошо, тогда сделайте следующее: вызовите своего сантехника или инженера, кто там у вас этими делами командует. Прикажите ему перекрыть в здании воду и вывинтить пробки в том коридоре, где сейчас Лектер. Пусть он сам возьмет ящик с инструментами и пройдет мимо Лектера. Он должен выглядеть так, как будто спешит, злится и слишком занят, чтобы отвечать на вопросы, поняли? Скажите, что я приеду и все ему объясню. Не выбрасывайте сегодняшний мусор, если, конечно, его уже не увезли. И не прикасайтесь к записке, хорошо? Мы вылетаем.
Крофорд набрал номер заведующего научно-технической лабораторией.
– Брайан, я сейчас слетаю за одним письмом, возможно, от Зубастика. Бросишь на него все силы. Оно должно вернуться туда, где лежало, в течение часа. И без всяких помарок. Сначала им займется отдел волос и волокон, потом отдел дактилоскопии и отдел документов. Ты должен все четко организовать. Понятно? Да. Я сам его привезу и лично передам тебе в руки.
Казалось, летняя жара достигла высшей точки. Когда Крофорд сошел с крыши со своей добычей, термометр в лифте показывал тридцать четыре градуса. На ходу поправляя взъерошенные после полета волосы и вытирая платком мокрое от пота лицо, он вошел в лабораторию и направился в отдел волос и волокон.
Отдел был небольшим, люди работали спокойно и неторопливо. Общая комната завалена ящиками и коробками с вещественными доказательствами, присланными сюда со всей страны. Куски лейкопластыря, которым заклеивали рты и связывали руки. Разодранная в клочья окровавленная одежда, простыни, в которые были завернуты трупы.
Лавируя между коробками, Крофорд еще издали заметил в окошке лабораторного бокса Беверли Кац. Та колдовала над детским комбинезоном, подвешенным на кронштейне над покрытым белой бумагой столом. Работая при ярком освещении в комнате, где напрочь отсутствовало движение воздуха, она водила по комбинезону металлической лопаточкой. По ворсу и против, вдоль рубца и поперек. На бумагу сыпался мелкий дождик из пыли и песка. Вместе с ним, но немного медленнее опустился на стол туго скрученный волосок. Беверли по-птичьи наклонила голову и оглядела его острым взглядом профессионала.
Крофорд увидел, как зашевелились ее губы. Он знал, что она прошептала:
– Попался, голубчик.
Она всегда говорила одно и то же.
Крофорд постучал по стеклу. Беверли вышла из бокса, на ходу стягивая тонкие белые перчатки.
– Отпечатки пальцев еще не снимали? – деловито спросила Кац.
– Нет.
– Пошли в другой бокс.
Она быстро надела новую пару перчаток. Крофорд открыл чемоданчик.
Обе части письма были аккуратно уложены между двумя листами тонкого пластика. Увидев следы зубов, Беверли лишь вопросительно посмотрела на Крофорда.
Тот кивнул: следы укуса на туалетной бумаге соответствовали отпечаткам зубов убийцы, которые Крофорд возил с собой в Чесапик.
Он молча наблюдал, как Беверли Кац подвесила письмо на тонкий металлический штырек над разложенным на столе белым листом бумаги, осмотрела с помощью лупы и слегка встряхнула. Потом, постучав по штырьку шпателем и снова взяв в руки лупу, стала внимательно осматривать лист белой бумаги.
Крофорд взглянул на часы.
Кац перевернула письмо и тончайшим пинцетом сняла с поверхности какую-то мельчайшую былинку.
Под большим увеличением она сфотографировала края обрыва и уложила письмо обратно в чемоданчик. Туда же сунула пару чистых белых перчаток. Белые перчатки – сигнал, означающий «не трогать руками», – всегда находятся рядом с вещественным доказательством, пока с него не будут сняты отпечатки пальцев.
– Все, – произнесла Кац, возвращая чемодан Крофорду. – Один волосок длиной примерно в восемь десятых миллиметра. Несколько частиц голубого цвета. Сейчас поработаю с ними. Что там у тебя еще?
Крофорд передал ей три помеченных конверта.
– Волосы с расчески Лектера. Волоски из электробритвы, которой ему разрешают пользоваться. А это – волосы уборщика. Все, я убегаю.
– Увидимся, – улыбнулась Кац. – Кстати, о волосах: мне нравится твоя новая прическа.
Джимми Прайс в отделе дактилоскопии скривился, увидев рыхлую туалетную бумагу. Сильно щурясь, он смотрел через плечо лаборанта, который склонился над гелиево-кадмиевым лазером, пытаясь нащупать узким, как игла, лучом скрытый отпечаток и заставить его засветиться. То и дело загорались какие-то точки, но это были всего лишь частицы пота. Отпечатки не появлялись.
Крофорд попытался задать какой-то вопрос, но передумал и стал терпеливо ждать. В стеклах его очков отражался голубоватый свет.
– Так, без перчаток письма касались три человека, да? – вскинул брови Прайс.
– Да. Уборщик, Лектер и Чилтон.
– У уборщика, что чистил раковины, похоже, руки были обезжирены. А все остальные – просто кошмар какой-то. – Рукой, покрытой старческими пятнами, Прайс взял пинцет и поднес бумагу к свету. – Можно, конечно, обработать в парах йода, но тогда, скорее всего, останутся пятна.
– А если нингидрин? Может, подвергнуть тепловой обработке?
Обычно Крофорд не осмеливался давать технические советы Прайсу, но сейчас было не до церемоний. Вопреки его ожиданиям старик не обиделся, а лишь тяжело вздохнул:
– Нет, Джек. Пятна потом не отмоем. Я не могу дать тебе отпечаток. Его здесь просто нет.
– Твою мать! – вырвалось у Крофорда.
Старик отвернулся. Крофорд положил руку на его костлявое плечо:
– Ладно, Джимми. Не расстраивайся. Я-то знаю: если бы тут был отпечаток, ты бы обязательно нашел его.
Прайс не ответил. Он уже вскрывал новый пакет с отпечатками. В мусорной корзине испарялся сухой лед. Крофорд швырнул белые перчатки прямо в клубы белого пара. На душе у него начинали скрести кошки.
Крофорд поспешил в отдел документов, где его уже ожидал Ллойд Боумен. Его вызвали прямо из зала суда, и теперь, пытаясь сосредоточиться, он часто моргал, словно его подняли среди ночи с постели.
– О, новая прическа! Смело, смело, – заметил он, раскладывая письмо под лампой. – Сколько у меня времени?
– Максимум двадцать минут.
Два клочка туалетной бумаги, казалось, вот-вот вспыхнут от яркого освещения.
– Нам до зарезу необходимо узнать, как Лектер должен ответить на письмо, – пояснил Крофорд, дождавшись, когда Боумен прочтет письмо.
– Вероятно, инструкции находились в вырванной части, – отозвался Боумен, плавными движениями управляясь с рефлекторами, светофильтрами и специальным фотоаппаратом. – Вот здесь, сверху, он написал: «Надеюсь, мы сможем переписываться…» Дальше обрыв. Лектер замазал фразу фломастером, сложил листок вдвое и вырвал это место.
– Правильно, вырезать-то нечем.
Боумен сфотографировал следы зубов и обратную сторону письма под максимально острым углом освещения. Делая снимки, он все время перемещал лампу вокруг письма, и каждый раз его огромная тень перепрыгивала со стены на стену. Руки с молниеносной быстротой сновали над столом.
– Ну вот, а теперь попробуем заглянуть в это любовное послание.
Боумен положил письмо между двумя стеклами, чтобы выровнять края. Разлохмаченные обрывки были измазаны ярко-красными чернилами. Боумен что-то бормотал себе под нос. Прислушавшись, Крофорд различил одну и ту же повторяющуюся фразу:
– Ты хитрый, ну а мы еще хитрее.
Боумен поменял фильтры на небольшой телекамере и сфокусировал резкость на письме. Затем выключил освещение, оставив лишь тусклый красный фонарь и сине-зеленый экран монитора.
В увеличенном виде на экране появились слова «Надеюсь, мы сможем переписываться» и рваный край бумаги. Чернильная полоса на самом краю исчезла, и проступили обрывки букв.
– Анилиновые красители в цветных фломастерах прозрачны для инфракрасных лучей, – пояснил Боумен. – Вот, например, здесь и здесь – кончики буквы «Т». В самом конце – остаток буквы «М» или «Н», а может, «Р». – Боумен сделал снимок и включил свет. – Джек, в такой ситуации связь может осуществляться только двумя путями: телефон и газеты. Лектеру можно позвонить?
– Позвонить-то можно, но не так уж просто. Все его разговоры ведутся через внутренний коммутатор.
– Тогда у него остается только один надежный способ – газеты.
– Нам известно, что Зубастик почитывает «Тэтлер». Статейку про Лектера и Грэма напечатали как раз там. Во всяком случае, я не видел больше ни одной газеты, которая писала бы об этом.
– А ведь в слове «Тэтлер» как раз две буквы «Т» и одна «Р». Может, колонка объявлений? Стоит поискать.
Крофорд связался с библиотекой ФБР, затем отдал распоряжения в чикагский отдел.
Боумен закончил работу и передал ему чемодан.
– «Тэтлер» как раз выходит сегодня вечером, – заметил Крофорд. – Ее печатают в Чикаго по понедельникам и четвергам. Мы достанем гранки частных объявлений.
– Возможно, попозже смогу сообщить тебе еще кое-что, правда, не очень много.
– Будет что-то важное – сразу же звони в Чикаго. Постарайся успеть к моему возвращению из психушки, – бросил Крофорд уже на ходу.
