355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Томас Харрис » Красный Дракон (др. перевод) » Текст книги (страница 6)
Красный Дракон (др. перевод)
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 01:04

Текст книги "Красный Дракон (др. перевод)"


Автор книги: Томас Харрис


Жанры:

   

Маньяки

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Вот и подлесок в рост человека, тянущийся от края леса до самого забора. Грэм с трудом продрался сквозь кусты до самого забора.

Зубастик мог также оставить машину у строящихся зданий и пройти через лес к кустам за домом. Потом заманить в заросли кота, придушить его, глядя, как бессильно повисает маленькое тельце в руке. Зубастик, видимо, подполз на коленях к забору, опираясь на свободную руку. Грэм представил, как, описав дугу, мертвое тело пролетает над забором, заканчивая свой последний прыжок не на все четыре лапы, а громко шмякнувшись спиной о землю во дворе.

Зубастик проделал все это днем – дети не смогли бы найти и похоронить кота ночью. Потом остался посмотреть, как ребятишки найдут животное. Провел ли Зубастик весь остаток дня в кустарнике под палящим солнцем? Ведь его вполне могли заметить через забор обитатели дома. Если бы он просто отошел подальше, чтобы видеть, что делается во дворе, ему пришлось бы вытянуться в полный рост лицом к окнам, прямо на освещенном солнцем месте. Нет, он должен был вернуться в лес. Грэм сделал то же самое.

В полиции Бирмингема не дураки работают. Само собой, они вдоль и поперек прочесали кустарник, обыскивая местность. Но это было до того, как нашли кота. Они искали улики, оброненные предметы, следы, но вовсе не пункт наблюдения убийцы.

Грэм вошел в лес и, очутившись в тени деревьев, которую пронизывали лучи солнца, начал поиски. Прошло больше часа, прежде чем его взгляд привлекло какое-то тусклое мерцание на земле между деревьями. Он потерял его из виду, затем снова нашел. Это было колечко-ушко от жестянки из-под пива или кока-колы, полузасыпанное листьями под вязом, одним из немногих в сосновом бору.

Грэм разглядел колечко метрах в двух с половиной от себя и не подходил к нему минут пять, пока пристально не осмотрел землю вокруг дерева. Присев на корточки, он осторожно двинулся вперед, отгребая перед собой листья в сторону, пока не добрался до вяза, переваливаясь, как утка, по этой созданной им тропинке. Затем не спеша очистил пространство вокруг ствола. Но и на прошлогоднем слое листьев не отпечаталось ни одного следа.

Рядом с алюминиевым ушком Грэм отыскал высохший огрызок яблока, весь изъеденный муравьями. Птицы выклевали из него семечки. Грэм еще минут десять изучал почву. Наконец он тяжело опустился на землю, прислонился спиной к дереву и вытянул гудевшие ноги.

В солнечном луче роились мошки. По листу проползла гусеница.

На суку чуть выше его головы виднелся высохший комок грязи, сохранивший узор подошвы ботинка. Глина из пересохшего русла ручья.

Грэм повесил пиджак на ветку и стал осторожно взбираться на дерево по противоположной стороне ствола, внимательно изучая кору выше грязного отпечатка. Поднявшись метров на девять, он огляделся. Метрах в пятидесяти виднелся дом Джейкоби. С этой точки он смотрелся совершенно по-другому, особенно выделялась яркая крыша. Грэм прекрасно видел задний двор и участок за хозяйственными постройками. С помощью хорошего полевого бинокля с такого расстояния легко можно рассмотреть даже выражения лиц. Вдали Грэм различил шум машины, а где-то совсем далеко лаяла собака. Затянула свою монотонную трель цикада, заглушая остальные звуки.

Толстый сук над его головой рос точно в направлении дома Джейкоби. Грэм подтянулся на руках, прижался к стволу и выглянул из-за дерева.

Рядом с его щекой торчала засунутая между суком и стволом жестяная банка.

– Слава тебе, господи, – прошептал Грэм. – Иди-ка сюда, баночка.

Но ее мог оставить здесь и ребенок.

Грэм взобрался повыше со своей стороны ствола, осторожно становясь на тонкие ветки. Рискуя сорваться, перебрался на другую сторону и взглянул сверху вниз на большой сук. На его верхней стороне был снят небольшой участок коры. В центре зеленого прямоугольника размером с игральную карту Грэм увидел вырезанный на дереве какой-то знак.

Вырезано аккуратно и чисто, очень острым ножом. Нет, это не мог сделать ребенок.

Грэм сфотографировал знак несколько раз с разными выдержками.

Вид с большого сука был довольно неплохим, преступник же его еще улучшил, слегка подрезав, а затем сломав ветку, заслонявшую обзор.

Грэм поискал ветку глазами. Если бы она упала на землю, он бы ее увидел раньше. Она запуталась в кроне, высохшие коричневые листья хорошо выделялись на общем зеленом фоне.

Чтобы измерить угол заточки и давление лезвия, лаборатории понадобятся оба среза. Значит, нужно будет снова возвращаться сюда с ножовкой. Грэм сделал несколько снимков сучка, что-то тихо бормоча себе под нос.

«Значит, задушив кота и бросив труп во двор, ты забрался сюда и ждал. Понаблюдал за детьми и провел остаток дня, строгая дерево и мечтая. Когда наступила ночь, ты видел в освещенных окнах, как они ходят, как задергивают занавески и гасят в комнатах свет. Ты еще немного подождал, а затем спустился с дерева и пошел к ним. Правильно? Поди, тяжко слезать с дерева при ярком свете полной луны, да еще и фонариком себе подсвечивая?»

Спускаться вниз с такой высоты было нелегко. Грэм подцепил жестянку веточкой, осторожно освободил ее и полез вниз, держа веточку с банкой в зубах.

Вернувшись на автостоянку, Грэм увидел, что на пыльном боку его машины красуется выведенная пальцем надпись: «Левон – дуралей». Высота надписи позволяла сделать заключение, что даже самые юные аборигены овладели грамотой.

Интересно, оставили ли они свои автографы и на машине Зубастика?

Грэм забрался на сиденье и несколько минут сидел, задумчиво разглядывая окна новостроек. Домов здесь было, наверное, не меньше ста. Быть может, поздно ночью кто-то видел незнакомого блондина на автостоянке. Прошло уже больше месяца, но попробовать все равно стоит. Чтобы быстро опросить всех местных жителей, потребуется помощь полиции Бирмингема.

Грэм испытывал искушение отослать пустую жестянку прямо Джимми Прайсу в Вашингтон. Но ему ведь придется просить помощи у полиции Бирмингема. Поэтому лучше передать находку им. Снять с банки отпечатки пальцев – дело нехитрое. Совсем другое – обнаружить их по остаткам едкого пота на металле. Если жестянки не касаться голыми руками, Прайс сможет проделать это и после того, как над банкой поработают в Бирмингеме. Да, лучше отнести ее в полицию.

Он знал, что в ФБР набросятся на снимки таинственного знака, как голодные волки. Фотографий он сделал достаточно, ничего не пропустил.

Из дома Джейкоби Грэм позвонил в управление полиции Бирмингема. Детективы прибыли как раз в тот момент, когда Джиэн сватал дом очередным клиентам.

11

Войдя в кафетерий, Долархайд увидел там Эйлин. Перед ней лежала газета «Нэшнл тэтлер». Девушка уже прочитала заметку «Мусор в хлебе!», поэтому, видимо, съела только начинку купленного бутерброда, оставив хлеб на тарелке. Скрытые за красными стеклами очков глаза Долархайда пробежали сверху вниз первую страницу. Заголовки «Мусор в хлебе!», «Тайное любовное гнездышко Элвиса», «Рак побежден!» и огромная кричащая строка «Ганнибал-Каннибал помогает стражам закона. Полиция советуется с безумным чудовищем по поводу убийств Зубастика».

Стоя у окна, Долархайд с отсутствующим видом потягивал кофе, пока не услышал, что Эйлин встала из-за стола. Она сунула одноразовый поднос в мусорный контейнер и уже собралась было проделать то же самое и с газетой, как Долархайд тронул ее за плечо:

– Эйлин, можно взять почитать?

– Конечно, мистер Долархайд, только ради гороскопа и купила.

Долархайд вернулся в свой кабинет, закрыл дверь и развернул газету. На центральном развороте он нашел две статьи, подписанные Фредди Лаундсом. Большая представляла собой захватывающее повествование об убийствах двух семейств: Джейкоби и Лидсов. Так и не получив от полиции конкретных деталей, Лаундс сдабривал свой рассказ леденящими кровь подробностями, созданными собственным воображением.

Долархайду они показались начисто лишенными оригинальности. Однако боковая колонка была поинтереснее.


Фредди Лаундс: Полицейский, расследующий серию убийств, просит совета у маньяка, который когда-то пытался убить его самого.

Чесапикская больница для невменяемых преступников. Оказавшись в тупике, сыщики из ФБР, брошенные на поиск Зубастика – убийцы-психопата, расправившегося с двумя семьями в Бирмингеме и Атланте, – обратились за помощью к самому кровожадному злодею, находящемуся сейчас в заключении.

На этой неделе Уильям (Уилл) Грэм посетил круглосуточно охраняемую камеру, в которой под строжайшим надзором содержится доктор Ганнибал Лектер, о чьих кровавых преступлениях, поражающих своей жестокостью, мы рассказывали нашим читателям три года назад.

Тогда Грэм, разоблачив маньяка, чуть было сам не погиб от его руки.

И вот недавно полицейский снова вернулся в строй после временной отставки, чтобы принять участие в охоте на Зубастика.

О чем же говорили на этой странной встрече два непримиримых врага? Зачем туда ходил Грэм?

– Клин клином вышибают, – заявил нашему корреспонденту один из высокопоставленных чиновников ФБР, по-видимому имея в виду Лектера, известного под именем Ганнибал-Каннибал психиатра-убийцу.

А может, он имел в виду Грэма?

«Тэтлер» выяснила, что Грэм, преподаватель судебной медицины Школы ФБР в Квонтико,[8]8
  В Квонтико находится учебный центр для сотрудников ФБР и некоторых других федеральных служб США.


[Закрыть]
штат Виргиния, однажды был помещен в психиатрическую лечебницу, где провел четыре недели…

Официальные лица ФБР отказались ответить на вопрос, почему человек с психиатрическим диагнозом возглавляет отчаянную охоту за убийцей.

К сожалению, причину пребывания Уилла Грэма в психиатрической клинике нам не раскрыли, но один бывший медицинский работник охарактеризовал ее как глубокую депрессию.

Гарман Эвантс, бывший санитар психиатрического отделения Военно-морского госпиталя в Бетесде, заявил, что Грэм попал к ним вскоре после того, как убил Гэррета Джекоба Хоббса – Миннесотского Волка. Грэм застрелил Хоббса в 1975 году, положив таким образом конец цепочке убийств, державших в течение восьми месяцев в страхе жителей Миннеаполиса.

Эвантс припомнил, что Грэм тогда полностью замкнулся в себе. В течение первых недель пребывания в госпитале он отказывался от пищи и не разговаривал.

Грэм никогда не являлся агентом ФБР, поскольку, как свидетельствуют бывшие сотрудники Бюро, все кандидаты при приеме на работу проходят строжайшую проверку в целях выявления психической нестабильности.

Федеральные источники лишь сообщили, что Грэм работал в криминалистической лаборатории ФБР и был направлен на преподавательскую работу в Школу ФБР, видимо, для передачи курсантам опыта, накопленного за время службы как в самой лаборатории, так и на оперативной работе следователя по особо важным делам.

«Тэтлер» установила, что до службы в ФБР Грэм работал в отделе убийств полицейского управления Нового Орлеана, откуда был направлен в аспирантуру на кафедру судебной медицины в Университете Джорджа Вашингтона.

Один из сослуживцев Грэма по Новому Орлеану пояснил нам: «Вы можете считать, что он в отставке, но фэбээровцам удобно всегда иметь его в резерве. Представьте, что у вас где-то в доме живет мангуст. Вы можете даже никогда не увидеть его, но приятно осознавать, что он где-то рядом, всегда готовый вцепиться в заползшую во двор змею».

Доктору Лектеру суждено остаток жизни провести за решеткой. Если когда-либо его объявят вменяемым, то ему придется предстать перед судом по обвинению в девяти предумышленных убийствах с отягчающими обстоятельствами.

Адвокат Лектера сообщил, что убийца проводит время, работая над статьями, представляющими немалый интерес для научных кругов, и поддерживая активную переписку с некоторыми из самых крупных фигур в мире психиатрии.

Долархайд, оторвавшись от статьи, взглянул на фотографии, иллюстрировавшие текст. Одна из них изображала Лектера, прижатого к полицейской машине во время ареста. На втором снимке, сделанном Фредди Лаундсом, – Уилл Грэм у Чесапикской больницы для невменяемых преступников. Возле названия каждой статьи помещался небольшой портрет самого Лаундса.

Долархайд долго рассматривал снимки, медленно водя указательным пальцем взад и вперед по грубой газетной бумаге. На пальце остался черный след типографской краски. Он лизнул его и вытер бумажной салфеткой. Затем, вырезав статью о Грэме, он сунул ее в карман.

По пути с работы домой Долархайд купил растворяющуюся туалетную бумагу, которой пользуются яхтсмены и туристы, и ингалятор для носа.

У него был приступ сенной лихорадки, но настроения это не портило. Он, как и большинство людей, перенесших обширную ринопластику,[9]9
  Пластическая операция по изменению или исправлению формы носа.


[Закрыть]
не имел растительности в носу и часто страдал от заболеваний дыхательных путей.

Когда застрявший грузовик десять минут не позволял ему съехать на мост через Миссури, Долархайд не проявил ни капли нетерпения. Пол в его черном фургоне был устлан ковриками, внутри царили прохлада и тишина. Из стереомагнитофона струилась музыка Генделя.

Он барабанил пальцами по рулю, изредка ощупывая воспалившийся нос.

Рядом с его фургоном в автомобиле с открытым верхом скучали две женщины. Обе были в шортах и блузках, завязанных узлом под грудью. Долархайд взглянул на них сверху. Женщины устало щурились под лучами заходящего солнца. Та, что сидела на пассажирском сиденье, откинулась в кресле и положила ноги на панель, изогнувшись так, что на животе образовались две толстые складки. На внутренней стороне бедра Долархайд разглядел засос. Она заметила его пристальный взгляд, быстро уселась прямо и закинула ногу на ногу. На ее лице отразились утомление и раздражение.

Вот она что-то шепнула подруге, и обе при этом стали смотреть прямо перед собой. Долархайд понял, что они говорили о нем. Он с удовольствием отметил, что это его нисколько не разозлило. Теперь разозлить его было уже трудно: у него появилось приличествующее его роли неторопливое достоинство.

Музыка приятно ласкала слух.

Машины впереди его фургона тронулись с места. Соседний ряд еще стоял. Долархайду не терпелось поскорее попасть домой. Барабаня в такт музыке по рулю, он опустил стекло и, отхаркавшись, выплюнул зеленоватую мокроту прямо на живот сидящей в открытой машине женщины. Он тронулся с места, едва различая сквозь музыку Генделя ее тонкий, визгливый голос…

Огромному альбому Долархайда было по меньшей мере сто лет. Обтянутый черной кожей, с латунными уголками, он был настолько тяжел, что лежал на прочной подставке в запертом стенном шкафу на верхней полке. В ту самую минуту, когда Долархайд увидел его на распродаже имущества одной старой издательской компании Сент-Луиса, он понял: альбом должен быть его.

Приняв душ и облачившись в кимоно, Долархайд открыл стенной шкаф и выдвинул подставку наружу. Разместив альбом строго под Большим Красным Драконом, он удобно расположился в кресле и открыл его. Долархайд почувствовал запах старой, покрытой бурыми пятнами бумаги.

Через всю первую страницу его собственной рукой были выведены крупными буквами слова из Откровения св. Иоанна Богослова: «И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон…»

Первый раздел альбома был оформлен не совсем аккуратно. Между страницами лежала пожелтевшая фотография Долархайда – маленького мальчика, стоящего рядом с бабушкой на ступенях огромного дома. Он держится за бабушкину юбку. Руки бабушки сложены на груди, спина прямая.

Долархайд перевернул страницу, стараясь не замечать фотографию, словно она попала сюда по ошибке.

Альбом пестрел множеством газетных вырезок, самые ранние – об исчезновениях пожилых женщин в Сент-Луисе и Толедо. Под вырезками – надписи, сделанные самим Долархайдом. Черные чернила, красивый каллиграфический почерк, похожий на руку самого Уильяма Блейка.

Прикрепленные на полях неровные кусочки кожи, срезанные с головы, волокли за собой хвосты волос, подобно кометам, спрессованным в альбоме самого Бога.

Здесь же вырезки о семье Джейкоби из Бирмингема вместе с кадрами из кинопленки и слайдами в наклеенных на страницы кармашках.

А вот статья о Лидсах и отпечатки кадров из фильма, отснятого им самим.

Кличка Зубастик стала появляться после Атланты. Она была аккуратно вычеркнута из всех статей о Лидсах.

Сейчас Долархайд проделал то же самое и с вырезкой из «Тэтлер», гневно замазав слово «Зубастик» красным фломастером.

Он открыл чистую страницу альбома и, взяв ножницы, обрезал статью из «Тэтлер» под размер листа. Стоит ли помещать в альбом фотографию Грэма?

Слова «невменяемых преступников», высеченные на каменной табличке над головой следователя, раздражали Долархайда. Ему было неприятно смотреть на любое место заключения. Лицо Грэма ни о чем не говорило ему. Он отложил снимок в сторону. На время.

Теперь Лектер… Лектер. Это, конечно, не самая красивая фотография доктора. У Долархайда имелся снимок получше. Он встал и вытащил его из коробки в стенном шкафу. На фотографии, опубликованной после того, как Лектера поместили в больницу, прекрасно вышли глаза. Но и этот снимок чем-то его не устраивал. По его мнению, характер Лектера можно передать, лишь написав его портрет темными, холодных оттенков красками, изобразив его итальянским князем эпохи Возрождения. Ведь только Лектер обладал достаточным опытом и проницательностью, чтобы увидеть триумф и величие Пришествия Долархайда.

Он чувствовал, что Лектер понимает всю ирреальность людей, смерть которых призвана ускорить Пришествие Дракона. Что они вовсе не плоть, но свет, воздух, цветовые пятна и мимолетные звуки, мгновенно исчезающие, когда он изменяет их. Как лопающиеся воздушные шарики. Они не понимают, что намного важнее служить материалом для изменения, нежели продолжать жить, чего они так страстно желают, моля о пощаде.

Долархайд сносил их вопли, как скульптор терпит гранитную пыль, летящую во время работы с камнем.

Да, Лектер в состоянии понять, что кровь и воздух, именуемый дыханием живых, – простые химические вещества, которые, изменяясь, обеспечивают сияние его Славы. Подобно тому, как горение является источником света.

Долархайду хотелось бы встретиться с Лектером, поговорить, поделиться мыслями, порадоваться вместе с ним их общей мечте. Хотелось, чтобы Лектер признал его, подобно тому, как Иоанн Креститель признал когда-то Мессию; хотелось подмять его под себя, как Дракон попирает 666 на акварели Блейка, и запечатлеть на кинопленке, как, умирая и растворяясь, Лектер перейдет в силу Дракона.

Долархайд натянул новую пару резиновых перчаток и подошел к письменному столу. Сорвав обертку с только что купленной туалетной бумаги, он отмотал от рулона длинную полоску.

Старательно выводя печатные буквы левой рукой, он стал писать письмо Лектеру. Речь редко служит показателем того, как человек умеет излагать свои мысли на бумаге. Из-за существующих и мнимых дефектов Долархайд говорил скованно и упрощенно, но разница между разговором и письмом была просто поразительной. И все же он обнаружил, что так и не смог высказать в письме свои самые сокровенные чувства.

Он хотел бы получить ответ от Лектера. Ему требовался живой отклик, прежде чем он сможет довериться доктору Лектеру.

Как же это организовать? Порывшись в коробке с вырезками, Долархайд еще раз перечитал все, что было посвящено Лектеру.

Внезапно его осенило, и он снова взялся за перо.

Перечитав письмо, он оценил его слог как слишком скромный, неуверенный. Подпись гласила: «Пламенный Поклонник».

Долархайд обдумывал ее в течение нескольких минут.

И в самом деле пламенный поклонник. Он гордо поднял голову.

Долархайд сунул в рот большой палец, снял зубные протезы и положил их на промокательную бумагу.

Верхняя пластинка была необычной. Зубы, правда, нормальные – белые, ровные, но верхняя часть, выполненная из розового акрила, искривлена, чтобы точно соответствовать изгибам и выемкам на деснах. К пластинке крепился мягкий пластиковый обтуратор, закрывающий небо при разговоре.

Он взял со стола небольшой футляр, в котором лежала еще одна пара протезов. Верхний ряд точно такой же, но без обтуратора. Зубы были стертые, с темными пятнами и испускали едва уловимое зловоние.

Это была точная копия бабушкиных зубов, покоившихся в стакане на прикроватной тумбочке.

Ноздри Долархайда раздулись, втягивая запах. Он растянул губы в страшной ухмылке, вставил себе протезы и облизнул их.

Сложив письмо в том месте, где стояла подпись, он с силой надкусил его. Когда он снова развернул письмо, подпись была окружена овальным укусом. Его гербовой печатью, знаком власти, помеченным старой, запекшейся кровью.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю