Текст книги "Английский юмор
(Рассказы)"

Автор книги: Томас Гарди

Соавторы: Чарльз Левер,Кеннет Грэхем,Уильям Ридж,Герберт Уэллс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

АНГЛИЙСКИЙ ЮМОР
Рассказы

Герберт Уэллс. Правда о Пайкрафте

Он сидит в десяти шагах от меня. Когда я искоса поглядываю на него, я вижу его лицо. И когда мой взгляд встречается с его взглядом, – а иногда это случается, – я подмечаю в нём особенное выражение.

В его глазах светится мольба и в то же время – подозрение. Бедный Пайкрафт! Здоровенный, беспокойный, несчастный толстяк! Самый толстый представитель лондонских клубов!

Он сидит за одним из столиков в клубе и что-то усердно уписывает за обе щёки. Что он ест? Я смотрю на него и вижу; он уплетает огромный кусок кекса, намазанного маслом, украдкой поглядывая на меня.

Ну, хорошо, Пайкрафт! Если ты настолько низок, что подозреваешь меня в чём-то, то я тут же, прямо у тебя под носом, напишу о тебе всю правду, исключительно правду и только правду!

Я познакомился с ним в этом самом клубе, в курительной. Я только что вступил в члены клуба и чувствовал себя чужим здесь. Всегда сидел один и страшно скучал. Но вот как-то я увидел его. Здоровенный мужчина с тройным подбородком и громаднейшим брюхом, он подкатился ко мне, хрюкнул что-то и, тяжело дыша, опустился рядом в кресло. Он чиркнул спичкой, закурил сигару, а потом уже заговорил со мной. Так началось наше знакомство.

Поговорив о некоторых вещах, он начал распространяться о спорте. Потом обратил внимание на мою фигуру и цвет моего лица.

– Вы, должно быть, часто играете в крокет? – сказал он.

Я очень тонок и смугл, тонок до такой степени, что многие считают меня необыкновенно худым и принимают за индийца. Но он только начал с меня, чтобы сразу же перейти на себя.

– Я полагаю, – продолжал он, – что вы занимаетесь физическими упражнениями не больше меня, а едите, вероятно, не меньше. (Как все толстяки, он воображал, что почти ничего не ест.) – И всё-таки, – при этом он как-то криво улыбнулся, – мы так не похожи друг на друга.

Дальше он начал распространяться о своей полноте, о том, что он делает, чтобы избавиться от этой полноты, что ему советуют делать с полнотой и что делают другие со своей полнотой.

– Есть люди, которые думают, – закончил он, – что вопрос о питании можно разрешить надлежащей диетой, а вопрос об усвоении организмом пищи – употреблением разных пилюль и лекарств…

Это был тяжёлый разговор. Под конец меня прямо-таки начало тошнить.

– Я отдал бы всё, только бы похудеть, – сказал он как-то, глядя на меня заплывшими от жира глазами и тяжело дыша. И тут же позвонил официанту, – несомненно, закажет ещё кусок кекса с маслом!

Однажды он подошёл к вопросу прямо.

– Наша фармакопея, – сказал он, – всё, что угодно, но только не последнее слово медицинской науки. Вот, говорят, ваша прабабушка…

Он остановился и устремил на меня пытливый взгляд. Меня это взбесило.

– Послушайте, – воскликнул я, – кто вам сказал, что моя прабабушка знала разные средства?

– Я скажу вам, откуда я всё знаю. Я слышал об этом…

– От Паттисона?

– Не лично от него…

Но я знал, что он лжёт.

– Паттисон, – сказал я, – пользовался средствами моей прабабушки на свой собственный риск.

Он кивнул головой и приготовился слушать.

– Средства моей прабабушки – очень необычная штука. Мой отец хотел взять с меня обещание…

– Но он не взял?

– Нет. Но он предупредил меня. Он сам как-то попробовал одно средство.

– Ах!.. Но как вы думаете?.. Предположим… предположим, что есть такое средство…

– Все её средства, как я уже сказал вам, очень необычны, – повторил я. – Один их запах… Нет, нет!

Но поскольку я зашёл так далеко, Пайкрафт решил, что я должен пойти ещё дальше. Я всегда немножко побаивался, что если я буду долгое время испытывать его терпение, то он просто упадёт на меня и задавит своей тушей. И я, наконец, сказал:

– Ну, что ж, попробуйте рискнуть.

Но я всё-таки побаивался: а вдруг Пайкрафт отравится! Ведь отравление Пайкрафта – не шутка!

Вечером я достал из сейфа старую шкатулку моей прабабушки, сделанную из сандалового дерева, открыл её и начал рыться в высохших клочках кожи. Человек, писавший рецепты для моей прабабушки, вероятно, любил писать их на кусочках кожи. Рецепты были написаны таким мелким почерком, что сначала я никак не мог ничего разобрать. Но, наконец, после долгого труда мне удалось расшифровать один из них.

– Послушайте, – сказал я Пайкрафту на другой день, показывая рецепт, за который он ухватился обеими руками, – насколько мне удалось установить, это рецепт для убавления веса (Ах! – невольно вырвалось у Пайкрафта). – Но скажите, пожалуйста, на кого вы будете похожи, когда сделаетесь худым?

– Это не имеет никакого значения. Я хочу попробовать, – сказал Пайкрафт.

Он был непоколебим в своём решении. Взяв с него обещание, что он никогда не скажет мне ни слова о своей полноте, чтобы с ним ни случилось, я вручил ему маленький клочок кожи.

– Это, кажется, очень противное лекарство, – заметил я.

– Неважно, – отвечал он, беря рецепт и пристально разглядывая его.

После этого при встрече мы не заговаривали друг с другом недели две. Всякий раз, когда он имел намерение подойти ко мне, я делал недовольную гримасу, и он, помня о нашем уговоре, всегда беспрекословно уходил. К концу этих двух недель он не убавил в весе ни на один грамм. Наконец он не выдержал и подошёл ко мне.

– Я должен поговорить с вами. Это нечестно. Тут что-то не так. У вашей прабабушки не могло быть таких рецептов.

– Покажите мне рецепт.

Он поспешно вынул его из своего бумажника.

Я быстро пробежал глазами рецепт и спросил:

– А тухлое яйцо вы добавляли?

– Нет. А разве это необходимо?

– Ну, а как же! Во все рецепты моей прабабушки непременно входит тухлое яйцо. Это настолько необходимое условие, что оно само собой разумеется… Кроме того, удалось вам достать свежий яд гремучей змеи?

– Да, я достал гремучую змею у Ямраха. Заплатил за неё…

– Это ваше личное дело… Затем, последняя составная часть, которая здесь указана…

– Я знаю одного господина, который сделает для меня…

– Ага! Гм!.. Наконец, собака, здесь упоминаемая, непременно должна быть очень худой собакой.

Целый месяц после этого я ежедневно встречался с Пайкрафтом в клубе, но не замечал в нём никакой перемены. Он помнил наше условие, по иногда не выдерживал и, проходя мимо, печально покачивал головой. Наконец, столкнувшись со мной однажды в гардеробной, он сказал:

– Ваша прабабушка…

– Ни слова о ней! – воскликнул я, и он сразу замолчал.

Я уже думал, что он отказался от средства, изготовленного по рецепту моей прабабушки, особенно после того, как я увидел его однажды с тремя новыми членами нашего клуба, которым он жаловался на свою полноту и спрашивал совета. И вдруг совершенно неожиданно я получил телеграмму.

«Ради бога приезжайте. Пайкрафт».

– Гм! – ухмыльнулся я, прочитав телеграмму. Мне было приятно, что средство моей прабабушки, наконец, возымело своё действие.

Я узнал адрес Пайкрафта у клубного швейцара. Он занимал верхнюю половину дома на улице Блюмсберри, и я отправился к нему, как только выпил кофе и раза два затянулся сигарой.

– Мистер Пайкрафт дома? – осведомился я у швейцара.

Швейцар заявил, что он, наверно, болен: вот уже два дня, как он совсем не выходит из дому.

– Он вызвал меня к себе, – сказал я, поднимаясь на второй этаж.

Подойдя к решётчатой двери, я позвонил.

«Не нужно было давать ему этот рецепт, – пронеслось у меня в уме, когда я звонил. – Человек, который ест, как свинья, должен быть и похож на свинью».

Какая-то степенная женщина с озабоченным лицом подошла к двери и взглянула на меня сквозь решётку.

Я протянул ей свою карточку, и она как-то неохотно впустила меня.

– Ну, как? – спросил я, входя в переднюю.

– Он просил меня, чтобы я открыла вам, когда вы придёте, – сказала женщина, оглядывая меня… – Но только он заперся у себя в комнате, сэр, – добавила она таинственно.

– Заперся в комнате?

– Да, ещё вчера утром. И с тех пор никого не пускает к себе, сэр, И только слышно, как он ругается. Если бы вы только знали, как он ругается!

Я взглянул на дверь, на которую она всё время посматривала.

– Здесь? – спросил я.

– Да, сэр.

– А что такое с ним?

Она печально покачала головой.

– Он без конца просит есть, сэр. Давай ему всё. Ну, я и даю что у меня есть. Свинину, пудинг, сосиски, хлеб. И он всё сразу поедает. Он кричит мне, чтобы я всё оставила около двери, а сама уходила. Он столько ест, сэр, что страшно и подумать.

За дверью послышался пискливый голос:

– Это вы, Формалин?

– Да, это я, Пайкрафт, – крикнул я в ответ.

– Скажите ей, чтобы она ушла.

Я попросил женщину уйти.

Затем я услышал знакомое мне хрюканье Пайкрафта и какую-то странную возню по ту сторону двери, словно кто-то нащупывал в темноте дверную ручку.

– Она уже ушла, – сказал я, чтобы успокоить его.

Но дверь долго ещё не открывалась.

Наконец щёлкнул ключ. Я услышал голос Пайкрафта:

– Войдите!

Я повернул ручку и отворил дверь. Естественно, что я ожидал встретиться с Пайкрафтом лицом к лицу.

Но на самом деле его здесь не было!

Никогда в своей жизни не был я так изумлён. В комнате был ужасный беспорядок: тарелки и кастрюли были навалены где попало – на письменном столе, между книгами и т. д.; на полу валялись опрокинутые стулья. Но Пайкрафта нигде не было видно.

– Проходите, старина, и закрывайте дверь, – сказал он, и только тогда я обнаружил его местопребывание.

Я увидел его высоко у себя над головой, в углу около двери, словно его кто приклеил к потолку. Лицо у него было озабоченное и сердитое. Он тяжело дышал и размахивал руками.

– Заприте дверь, – ещё раз сказал он. – Если эта женщина ворвётся сюда…

Я запер дверь, отошёл немного в сторону и изумлённо посмотрел на него.

– Какое-нибудь неловкое движение, вы сорвётесь и свернёте себе шею, Пайкрафт, – сказал я, обращаясь к нему.

– Я был бы только рад, если бы это случилось, – пропищал он.

– В ваши годы, при вашей полноте заниматься такой головокружительной гимнастикой…

– Пожалуйста, замолчите, – с трудом выговорил он, мучительно сморщив лицо.

– Но как вы, чёрт возьми, можете держаться там! – воскликнул я.

– Я вам расскажу, – пропищал он, усиленно жестикулируя.

И вдруг я понял, что он ни на чём не держится, а просто летает под потолком, как может летать наполненный газом игрушечный детский шар. Цепляясь за стену руками, он начал спускаться вниз.

– Это всё ваш рецепт, – проворчал он, тяжело дыша. – Ваша прабаб…

Говоря это, Пайкрафт неосторожно ухватился за огромную картину в раме, и она свалилась на диван, а сам он опять взвился к потолку, и тогда я понял, почему он был весь в мелу. Он опять начал осторожно спускаться вниз, придерживаясь за камин.

Это было в высшей степени необычное зрелище: здоровенный толстяк, держась вверх ногами, пытается изо всех сил спуститься с потолка на пол.

– Это всё ваш рецепт, – повторил он. – Чересчур уж он действует.

– В каком смысле?

– В смысле уменьшения веса, конечно, – почти до нуля.

И тут я понял.

– Чёрт возьми, Пайкрафт! – вскричал я. – Вам нужно было убавить полноту, но вы всегда называли это «убавить вес». Вот и убавили!

Как бы там ни было, но мне всё это показалось чрезвычайно занятным. И даже сам Пайкрафт на минуту показался мне интересным.

– Разрешите помочь вам, – сказал я, беря его за руку, и потянул вниз. Он усиленно размахивал ногами, пытаясь утвердиться на чём-нибудь. Для меня это было всё равно, что держать большой флаг при сильном ветре.

– Вон тот стол, – сказал он, показывая пальцем, – сделан из толстого красного дерева. Он очень тяжёлый. Если бы вам удалось засунуть меня под него…

Мне, конечно, удалось. Пайкрафт покачивался пол столом, как воздушный шар, стремящийся улететь, а я, стоя на ковре у камина, решил расспросить его.

– Скажите мне, – начал я, закуривая сигару, – как это случилось?

– Я принял то средство… – сказал Пайкрафт.

– Каково оно было на вкус?

– О, лучше не спрашивайте! – сплюнул он.

Нужно полагать, что так плевали все, кто пробовал средство моей прабабушки.

– Сперва я проглотил одну каплю…

– Ну, и что же?

– И так как через час я почувствовал себя гораздо легче, то я решил выпить всё.

– Бедный Пайкрафт!

– Я заткнул нос, – продолжал он, – и выпил всё залпом. И в ту же минуту я почувствовал, что становлюсь все легче и легче и затем вдруг оторвался от земли… Что мне теперь делать? – воскликнул он с отчаянием в голосе.

– Я могу только сказать, чего не надо делать, – заявил я ему. – Вам ни в коем случае не надо выходить из дому. Иначе вы, несомненно, вознесётесь к небесам.

– А я думаю, что это скоро пройдёт.

Я покачал головой:

– Вряд ли можно рассчитывать на это.

Не успел я выговорить эти слова, как с ним начался настоящий припадок: он бешено колотил кулаками по полу и ударял ногами по ближайшим креслам и стульям. Он вёл себя так, как и должен вести себя чрезвычайно тучный, своенравный толстяк при тяжёлых жизненных обстоятельствах. Меня и мою прабабушку он поносил самыми непристойными словами.

– Но я ведь не настаивал, чтобы вы принимали это средство, – спокойно сказал я ему.

И совершенно не обращая внимания на его оскорбления, я уселся в кресло и заговорил с ним самым дружеским тоном.

Я указал ему, что он сам накликал на себя эту беду, выпив слишком большую дозу. Он отрицал это, и нам пришлось порядочно поспорить.

Потом он опять начал буйствовать, и я вынужден был замолчать. Что бы я ни говорил, он прерывал меня вопросом: что ему теперь делать?

Я посоветовал ему просто примениться к новым условиям. Я уверял, что для него будет нетрудно научиться ходить по потолку при помощи рук…

– Но я ведь не могу спать, – прервал он меня.

Я, однако, полагал, что это тоже поправимо. Можно будет прибить к потолку лёгкую походную кровать с пружинным матрацем, постель привязать к кровати, а простыни и одеяло пристегнуть к постели. Конечно, пришлось бы посвятить во всё квартирную хозяйку, сказал я ему, и он после некоторых возражений согласился со мной. В комнате необходимо будет поставить библиотечную лестницу, пищу можно будет ставить прямо на верх книжного шкафа. Мы даже додумались до замечательной идеи, позволявшей Пайкрафту спускаться на пол всякий раз, когда ему будет необходимо. Для этого нужно только положить сверху на книжный шкаф «Энциклопедию Британику» (десятое издание). Когда он пожелает опуститься на пол, он просто берёт в руки два тома, и они своей тяжестью тянут его вниз. Кроме того, мы решили прибить по стенкам, на известном расстоянии от пола, железные поручни, за которые он мог бы держаться, когда ему нужно будет двигаться по комнате.

В конце концов я страшно заинтересовался всем этим делом. Я позвал в комнату квартирную хозяйку и посвятил её во всё, и я сам укрепил на потолке кровать, поставив её вверх ножками. Мне пришлось провозиться с этим целых двое суток. Стоя на лестнице с отвёрткой в руках, я усердно устраивал разные остроумные приспособления: провёл звонок к потолку, укрепил люстру лампами вверх и т. д. Всё это было в высшей степени интересно, и мне приятно было сознавать, что отныне Пайкрафт будет ползать по потолку подобно огромной жирной мухе и никогда, никогда не придёт в клуб!

Но моя чрезмерная изобретательность оказалась роковой, Я сидел у камина и попивал виски, а Пайкрафт прибивал турецкий ковёр к потолку, как вдруг в голове у меня мелькнула новая идея.

– Чёрт возьми! – вскричал я. – Да знаете ли вы, Пайкрафт, что всё это совершенно излишне! – И прежде чем я мог обдумать все последствия своей идеи, я высказал её вслух: – Свинцовое бельё – и вопрос решён!

– Значит, я опять буду ходить, как все люди! – радостно воскликнул он.

Я подробно изложил перед ним свою идею, прежде чем сообразил, к чему это может повести.

– Купите большой кусок листового свинца и порежьте его на небольшие кружочки. Вшейте достаточное количество этих кружочков в нижнее бельё. На штиблеты наложите толстые свинцовые подошвы, носите с собой солидный саквояж, наполненный свинцом, и дело будет в шляпе! Вместо того чтобы навсегда запереться в этой комнате, как в тюрьме, вы можете даже уехать за границу, у вас явится возможность путешествовать…

Новая идея мелькнула у меня в голове.

– Вам теперь даже нечего бояться кораблекрушения. В случае чего достаточно вам сбросить с себя одежду со свинцом и прихватить с собой кое-какой лёгкий багаж, и вы сразу подниметесь на воздух…

Пайкрафт был так обрадован, что от счастья уронил тяжёлый молоток, которым он забивал гвозди. Молоток пролетел на один волосок от моей головы и упал на пол.

– Господи! Какая радость! – воскликнул он. – Значит, я опять смогу ходить в свой клуб!

Эти слова ударили меня по черепу так, как не мог бы ударить и молоток.

– Да… да, конечно, – чуть слышно пробормотал я. – Вы можете посещать клуб…

И он посетил. Он посещает его каждый день. Вот он и сейчас сидит позади меня, напихивая в себя – поверьте мне! – третью порцию кекса с маслом. И никто во всём мире не знает, кроме его квартирной хозяйки и меня, что он фактически не имеет никакого веса, что он представляет собой просто «мешок скуки», усваивающий пищу. Вот он сидит и ждёт, пока я не кончу писать. А потом постарается поймать меня. Он, как всегда, подкатится ко мне шаром, в сотый раз расскажет мне всё с самого начала, как он себя чувствует и что он чувствует и как он надеется, что всё это скоро пройдёт. И во время тяжёлого, скучного разговора он непременно вставит:

– А вы всё-таки не выдавайте никому моей тайны. Если кто-нибудь узнает об этом, мне будет стыдно… Ведь это же выставляет человека в таком смешном виде – лазить по потолку на четвереньках…

А теперь я постараюсь приложить все усилия, чтобы ускользнуть от Пайкрафта, занимающего очень удобный стратегический пункт между моим столиком и дверью.

Томас Харди. Тони Кайтс – архиплут

Никогда не забуду я лица Тони Кайтс! Маленькое, круглое, плотное, усеянное рябинками, но не в такой мере, чтобы повредить его привлекательности, хотя в детстве он был очень некрасив. Настолько серьёзным выглядел этот молодой парень, никогда не улыбавшийся, что, казалось, он не мог засмеяться без того, чтобы не почувствовать угрызений совести. Говоря с вами, он пристально глядел вам в глаза. На лице его не было ни малейшего намёка на бороду или усы – оно было гладкое, как ладонь. Он часто напевал «Штаны портного». С каким-то особенным подъёмом, словно то был религиозный гимн, выводил он:

 
Ах, юбки уже вышли из моды,
Зато штаны вошли в моду!
 

И так дальше, в том же духе, до конца скандальной песенки. Он пользовался большим успехом у женщин и за их расположение к нему любил их пачками. Но со временем Тони как-то привязался к одной, к Милли Ричардс, красивой, легкомысленной девчонке, и соседи начали уже поговаривать, что они помолвлены.

Как-то раз Тони по поручению отца поехал на рынок что-то продать и вечером порожняком возвращался домой. Когда он подъехал к подножию того самого холма, где мы сейчас будем проходить, он увидел, что его поджидает здесь Юнити Сэллет, местная красавица, которая до его помолвки с Милли была весьма к нему расположена.

Как только Тони с ней поравнялся, она говорит:

– Милый Тони, подвези меня, пожалуйста, домой.

– С большой радостью, душечка, – отвечает Тони. – Ты хорошо знаешь, что тебе я отказать не могу.

Она ласково улыбнулась ему, взобралась на телегу, и дальше они покатили вместе.

– Тони, – говорит ему Юнити с нежным упрёком, – как это ты мог променять меня на другую? Разве я не была бы для тебя лучшей женой, разве тебя кто-нибудь полюбит так, как люблю я? Не думай, что на свете нет лучше тех, которые сразу вешаются на шею. Вспомни, что мы с тобой – друзья детства. Правда ведь, Тони?

– Что верно, то верно, – отвечает Тони, видя, что девица говорит святую правду.

– И я не думаю, чтоб ты когда-нибудь заметил за мной такое, что мог бы пожаловаться. Ну-ка, скажи, Тони, по чистой совести!

– Ничего не замечал, клянусь честью! – говорит Тони.

– И разве ты можешь сказать, что я некрасива, Тони? Ну-ка, взгляни мне прямо в глаза!

Он пристально посмотрел на неё.

– Нет, не могу, – говорит он. – Правду сказать, я никогда раньше не замечал, что ты так красива!

– Красивее Милли?

Что ответил бы на этот вопрос Тони, трудно гадать, но не успел он открыть рот, как увидел впереди, на повороте за изгородью, знакомое перо на шляпке, несомненно принадлежавшей Милли, той самой Милли, с которой он уже собирался повенчаться на этой неделе.

– Юнити, – говорит он мягким голосом, – я вижу, вон там идёт Милли. Мне здорово влетит от неё, если она увидит меня с тобой, и если ты даже слезешь с телеги, то она, как только покажется из-за угла и заметит тебя на дороге, сразу сообразит, что мы вместе ехали. Чтоб ещё чего не вышло, прошу тебя, моя милая Юнити, приляг вон там сзади в телеге, а я прикрою тебя брезентом, пока Милли не пройдёт мимо. Всего только на одну минутку. Пожалуйста, сделай это для меня, а я пока подумаю, о чём мы сейчас говорили, и, может быть, предложение сделаю не Милли, а тебе. Это не правда, что между нами уже всё улажено.

Юнити Сэллет, конечно, согласилась и легла в задке телеги. Тони прикрыл её брезентом, так что её совсем не было заметно, и поехал дальше, навстречу Милли.

– Мой милый Тони! – воскликнула Милли, подходя к телеге, и посмотрела на него, надувши губки. – Что так долго едешь домой? Ты ж хорошо знаешь, как далеко я живу! А я вышла встречать тебя, как ты меня просил, чтобы обратно ехать вместе и поговорить о нашей будущей жизни, – ведь скоро наша свадьба. Но я дура, что вышла тебя встречать, мистер Тони.

– Да, да, моя дорогая, я просил тебя выйти навстречу, верно, просил, но я совсем забыл об этом. Ты говоришь, хочешь проехаться со мной обратно?

– Ну, конечно! А ты что думаешь? Может, ты хочешь, чтоб я пешком драла домой, после того как уже столько прошла?

– Нет, нет, не беспокойся! Я просто думал, что ты вышла встречать свою матушку. Я видел её на рынке, и она как будто тебя поджидает.

– Она уже дома. Она шла напрямик по полям и обогнала тебя.

– Ну, а я не знал, – говорит Тони. И ему ничего другого не оставалось, как только взять Милли с собой.

Они мирно беседовали и поглядывали вокруг на деревья, скотину, птичек и насекомых, и на пахарей в поле, как вдруг видят, что из верхнего окна домика, стоявшего у самой дороги, на них смотрит Ханна Джоливер, другая местная красавица. Эту красавицу Тони любил давно – раньше Милли и раньше Юнити – и одно время даже собирался жениться на ней, а не на Милли. Милли Ричардс было далеко до Ханны Джоливер, но Тони как-то мало думал о ней последнее время. Сейчас Ханна смотрела на них из окна домика своей тётушки.

– Дорогая Милли, будущая моя жена, – говорит Тони нежно, но не очень громко, чтоб не услышала Юнити, – вон там я вижу одну девицу. Она глядит из окна и может затронуть меня. По совести говоря, Милли, девица эта взяла себе в голову, будто я хотел жениться на ней, и вот теперь она узнала, что я собираюсь повенчаться с другой, которой она и в подмётки не годится, и я боюсь, как бы она не дала воли своим рукам, когда увидит нас вместе. А потому, Милли, будущая моя жена, я хочу просить тебя об одной услуге.

– Пожалуйста, мой миленький Тони, – говорит она.

– Прошу тебя, полезай под этот брезент, вот тут спереди, и спрячься, пока мы не проедем мимо, Я думаю, она ещё не заметила нас. Ты сама понимаешь, что мы должны жить в мире и согласии, тем более, что скоро рождество, и если ты спрячешься под брезент, то этим мы избежим зла, о чём мы всегда должны помнить.

– Раз ты просишь, Тони, то можно это сделать, – сказала Милли, и хотя ей не совсем улыбалось лезть под брезент, но она полезла и притаилась около самого сиденья, а Юнити лежала не дыша в другом конце телеги.

Скоро телега подъехала к хижине, стоявшей у дороги. Завидев издалека приближающегося Тони, Ханна стала поджидать его у окна. Когда он подъехал, она гордо качнула головой и презрительно усмехнулась.

– Неужто ты будешь такой грубиян, что не предложишь мне подъехать с тобой? – говорит Ханна, видя, что он, кивнув ей и улыбнувшись, проезжает мимо.

– А, с удовольствием! И как это я забыл? – засуетился Тони. – Но я думал, что ты пришла навестить тётушку.

– Я только зашла к ней на минутку по дороге, – говорит Ханна. – Разве ты не видишь, что я даже не стала раздеваться? Какой ты увалень, Тони!

– Ну, коли так, то едем вместе, – говорит Тони, чувствуя, как на лбу у него выступил холодный пот. Он придержал лошадь, пока Ханна сошла с крыльца и подошла к телеге, помог ей взобраться, затем хлестнул лошадь вожжами, и они поехали.

– Как это приятно, Тони, вот так ехать вместе! – сказала Ханна.

– И мне тоже приятно, – сказал он, помолчав.

Словом, оглядев её хорошенько, он воспылал к ней любовью, и чем больше смотрел на неё, тем больше она ему нравилась. Он совершенно не мог понять, как это ему пришло в голову выбирать себе в жёны Милли или Юнити, когда Ханна Джоливер – первая невеста в округе. Он поближе придвинулся к ней, и, когда они поехали дальше, Тони ни о чём другом не мог больше думать, как только о том, какая Ханна красавица. Он говорил с ней самым нежным голосом и наконец потихоньку назвал её «дорогая Ханна».

– Я думаю, у вас с Милли уже всё улажено, – сказала она.

– Не-ет… не совсем.

– Что с тобой, Тони? Почему так тихо говоришь?

– Да, видишь, у меня немножко… хрипота… Не-ет, не совсем…

– Но скоро дело поладите?

– Ну, как сказать… – Его взгляд остановился на её лице, а она пристально посмотрела на него. В душе он уже называл себя дураком, что вздумал бросить Ханну.

– Моя дорогая Ханна! – воскликнул он, беря её за руку, не будучи в состоянии удержаться и забывая о Милли, Юнити и обо всём на свете. – Говоришь, улажено? Да я совсем и не думаю улаживать с Милли!

– Что это? Послушай! – воскликнула вдруг Ханна.

– В чём дело? – говорит Тони, отпуская её руку.

– Мне послышался писк под этим брезентом. Ты, должно быть, везёшь хлеб и там мыши.

Она быстро подобрала повыше своё платье.

– Нет, нет, это ось скрипнула, – говорит Тони. – В сухую погоду это бывает.

– Может, и так… Ну, скажи мне по совести, Тони, неужто тебе больше нравится Милли, чем я? Хоть я немножко и задирала нос перед тобой, но, по правде сказать, ты мне очень нравишься. Я никогда бы тебе не отказала, если бы ты предложил мне… предложил мне…. сам знаешь что.

Тони был так польщён хорошим расположением к нему девушки, которая иногда относилась к нему свысока, что, бросив взгляд назад, сказал ей потихоньку:

– Я ещё не давал ей твёрдого слова и мне нетрудно будет от неё отделаться. Тогда я женюсь на тебе.

– Бросишь Милли и женишься на мне? Ах, как я рада! – воскликнула Ханна, хлопая в ладоши.

Только она сказала это, как под брезентом действительно раздался писк – громкий, сердитый, а за ним – протяжный стон, как будто надрывалось чьё-то сердце, и что-то там зашевелилось.

– Гляди, гляди, шевелится! – воскликнула Ханна, приподнимаясь.

– Говорю тебе, ничего там страшного нету, – успокаивает её Тони, а сам молится в душе, чтобы как-нибудь из этого дела выпутаться. – Я не хотел говорить тебе с самого начала, чтоб тебя не напугать. У меня там в мешке пара хорьков, которых я везу для охоты на кроликов, и вот они вздумали драться. Я не хочу, чтоб об этом знали, – меня тогда прозовут браконьером. Но ты нисколько не бойся: они не вылезут. Тебе совершенно нечего бояться. И… и… какая славная сегодня погодка, Ханна! Редко такая бывает в эту пору года. Пойдёшь на рынок в следующую субботу? Как поживает твоя тётушка?..

Тони, хорошо зная, что их слушает Милли, засыпал её вопросами, чтоб она больше не говорила о любви.

Но он всё ещё не мог придумать, как ему выйти из этого щекотливого положения, и беспокойно оглядывался вокруг, не подвернётся ли чего. Подъезжая к дому, он заметил невдалеке своего отца, работавшего в поле. Вот отец поднял руку; видно, он хочет что-то сказать Тони.

– Подержи-ка вожжи на минутку, Ханна, – сказал Тони с некоторым облегчением, – а я пойду узнаю, что моему старику надо.

Ханна взяла вожжи, а Тони быстро зашагал к отцу, радуясь, что можно немного передохнуть. Подойдя к отцу, он заметил, что тот сурово смотрит на него.

– Послушай, Тони, – начал старый мистер Кайтс, когда сын остановился перед ним, – это никуда не годится.

– Что такое, батюшка? – говорит Тони.

– А ты будто ничего не знаешь? Раз ты задумал жениться на Милли Ричардс, то женись – и кончено. И нечего разъезжать с девицей Джоливера, чтоб только люди глазели. Этого я не потерплю.

– Я только попросил её… то есть она попросила меня подвезти её домой.

– Она попросила? Видишь, если б это была Милли, тогда другое дело, но ехать вдвоём с Ханной Джоливер…

– Милли тоже там, батюшка.

– Милли? Где?

– Под брезентом, батюшка! Да. Видите, батюшка, я попал немножко впросак… И Юнити Сэллет там под брезентом – в другом конце телеги. Все три на телеге, и что мне с ними делать, хоть убейте меня – не знаю. Лучше всего, я думаю, сказать одной из них ясно и громко при других, что я женюсь на ней, и этим всё будет кончено. Конечно, остальные немножко поерепенятся, ну да не беда. И вот я хочу спросить вас, батюшка, на ком бы вы женились, если б были на моём месте?

– Которая из них не просила тебя, чтоб ты её подвёз?

– Сказать по правде, батюшка, – Милли, Я сам ей предложил. Но Милли…

– Тогда и держись её, она лучше всех… Но погляди, погляди!..

Отец указал на дорогу, где стояла телега.

– Девка не может удержать лошадь. Не надо было давать ей вожжи в руки. Беги скорей и попридержи коня за морду, а то он растрясёт твоих девиц!

Как Ханна ни натягивала' вожжи, но лошадь быстро зашагала по дороге. Она утомилась за день, и ей скорей хотелось попасть на конюшню. Тони бросился за лошадью.

Надо сказать, что ничто так не могло отдалить Тони от Милли, как совет отца остановиться на ней. Нет, о Милли он теперь и не думал! Он женится только на Ханне, раз нельзя жениться на всех трёх. Так думал он, когда бежал вслед за телегой. Но там уже разыгрались события.

Конечно, то Милли пищала под брезентом, когда Ханна думала, что пищат мыши. Этим она выражала своё возмущение, но она стыдилась высунуть голову из-под брезента, боясь, что её засмеют. Но ей не сиделось на месте, и, подвигаясь всё дальше и дальше, она вдруг увидела прямо у себя перед носом чью-то могу в белом чулке. Это её порядком напугало – она ведь не знала, что Юнити Сэллет сидит тут же под брезентом. Но, оправившись от испуга, она решила узнать, в чём тут дело, и потихоньку стала ползти под брезентом в другой конец телеги, как змея, пока не столкнулась лицом к лицу с Юнити.

– Какой позор! – шипит Милли, злобно глядя на Юнити.

– Да, настоящий позор, – отвечает Юнити, – вот так прятаться под брезентом на телеге молодого парня, когда всем известно, что ты очень лёгкого поведения!