Текст книги "Призрак Адора"

Автор книги: Том Шервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– неужели каждый раз так? И никакого сигнала подавать не нужно?

– Да, так каждый раз. У меня хорошая команда. Сейчас тебя отвезут на борт. Там есть мистер Стоун. Это мой капитан. Скажи, что ты кок, послан Томом. Он даст тебе ключи от склада и камбуза. Всё осмотри, подсчитай и сам делай закупки. Стоун даст тебе деньги. Но то, что закупают для матросов на другие корабли – ты не бери. Мне не нужно мясо за пенс, но с червями. Если решишь, что работы для тебя много и тебе нужен провиантмейстер или баталер – сам подбери человека.

Подошла шлюпка. Наш новый кок хотел было уже спрыгнуть, но вдруг повернулся к Бэнсону и очень серьёзно сказал:

– Ты до странного сильный человек. Такие встречаются редко.

После этого он спрыгнул, шлюпка отошла, развернулась.

– Я – Бэнсон, – сказал сверху Носорог.

– А я – Леонард.

Как будто эти два непростых человека пожали друг другу руки.

РОГАТОЕ ЧУДИЩЕ

Пришёл день, когда я вдруг почувствовал, что громадное колесо дел и забот достаточно раскручено и может какое-то время катиться без меня. Теперь можно было отправиться в некое памятное место, которое так звало и манило меня. Место, уде в могучем, с толстыми стенами строении пылал багровый огонь, волнующий и прекрасный. Где были бочка с рыжей водой, клещи, молоты, наковальня. Мечта вновь увидеть всё это тем более полно охватила меня, что устроилось последнее заботившее меня дельце.

Однажды вечером, войдя в дом, я не услыхал за дверью салона привычного пчелиного гуда. Странно, но там стояла тишина. Как будто берсерки и гунны куда-то удалились, все разом. Я приоткрыл дверь. Нет, все здесь, и даже больше обычного! Молча мои матросы сидели и стояли в несколько кругов вокруг небольшой оттоманки, а на ней, поджав под себя одну ногу, сидел именователь острова Локк и что-то рассказывал голосом слабым, но ровным.

Шло время, я стоял вместе со всеми и внимательно слушал.

– Так заканчивается история Максрэтхауцеров, таинственных и ужасных, – произнёс наконец Генри.

Разом разбив тишину, матросы стали восклицать и хлопать в ладоши, а я, протиснувшись к оттоманке, крепко обнял своего драгоценного любителя книг.

На следующий день мы собрались в комнатке с подоконником: Нох, назначенный мной казначеем и хранивший здесь все наши деловые и торговые бумаги, два прежние владельца её – я и Генри, и, конечно же, близнецы. Мальчишки с жаром рассказывали, сколько постоялых дворов и книжных лавок они оббегали в славном городе Бристоле, и как выволокли, наконец, из одного книжного чуланчика недоумевающего, худого и бледного Генри.

Им-то я и поручил встретиться с кузнецом и подготовить визит. Вскочив на лошадей, Эдд и Корвин умчались. Они отвезли сообщение, сколько будет гостей, а кузнец определил день и время. И мы поехали.

Кузня и вся небольшая усадьба его (с огромной – чтобы издалека было видно – подковой над воротами) находились шагах в ста от проезжего тракта, и он прошёл эти сто шагов и встречал нас, стоя прямо посреди большой дороги. Сверху, с седла своей лошади, я увидел сначала точку вдали, а потом и неподвижную человеческую фигуру, и вот уже он сам. Стоит неподвижно, чуть расставив босые ноги на подстывшей осенней земле, заложив лопаты ладоней за кожаный опоясок фартука. Тот же тяжкий взгляд из-под диких кельтских бровей, опалённая вкруг борода, гранитная глыба груди. Он прошёл – к назначенному времени – эти сто шагов, выказав тем самым предельное, какое только возможно, уважение. Возраст мой позволял уже такие вещи понимать. Ярдов за двадцать я остановил лошадь, передал поводья Бэнсону и пошёл пешком.

Мы обнялись. Постояли молча, понимая, что нелёгкое братство наковальни и молота превращают год совместной работы в целую жизнь. Так же, не произнося слов, повернулись и пошли по узкому срединному накату колеи к дому и кузне. Шли, то и дело подбивая друг друга плечом, а за нашими спинами шагали тоже спешившиеся Бэнсон и Нох.

Ничего не изменилось на кузнечном дворе. Тот же скупой и выверенный порядок вещей. Всё отлаженное, надёжное, прочное. Вилы, коса, лопата – стоят у стены, вытянув вверх толстые гладкие черенки. Длинная кованная скоба с округлым рядком нанизанных на неё подков. Угольный ларь. Забор. Ворота. Посреди утоптанного до каменной твёрдости двора – та самая колода, спил ствола исполинского дуба. Пиво, окорок, соленья, зелень, сушёная рыба, ломти чёрного хлеба с втёртой в мякоть крупной сероватой солью, грибы, варёные яйца, различной толщины и цвета округлые цепи домашних колбас. Четыре бочонка вместо стульев. На одном из них – широкий, как лопата, недлинный окороковый нож. Тот самый. Ну что, старый знакомый. Здравствуй. Будет тебе сегодня над чем поработать.

Кузнец привязал лошадей, навесил им торбы с овсом, взял ковш, полил всем на руки воды из бочки и лишь после этого широким жестом махнул в сторону колоды. Чинно, не торопясь, расселись. Помолчали. Сидели, меняясь спокойными, вескими взглядами. Но вот кузнец перевёл взгляд на бочонок, глухо кашлянул, протянул руки. С шипением метнулось пиво в пузатые кружки. Вспухла и зашлёпала оземь белоснежная пена. Хорошее пиво, дорогое.

И вот разобрали кружки. Нох неосторожно сунул остренький нос в рассерженную пену, дёрнулся личиком в сторону и чихнул. Бэнсон расправил плечи и одним долгим движением заглотнул все две пинты. Не переводя дух, молодецки. Мы с кузнецом переглянулись, пряча улыбки: новички! Помедлили, склонившись, втянули сквозь пену по глотку – холодному, колючему, терпкому. Покатали во рту, осознавая крепость и вкус. И – разом, не торопясь, ровно до половины. Притаилось дыхание. Слёзка выступила. Хорошо!

Бэнсон потянулся было к колбасам, но я перехватил его руку и вложил в неё зубчик маринованного чеснока, хрусткий капустный солёный листок и картофелину – горячую, с солью. Он сложил всё это в рот, старательно разжевал – и вдруг расплылся в улыбке: как вкусно!

– Вот, а теперь уже – колбасу, – сказал я со знанием дела, – но лучше сначала окорок. Пока вкус не заглушён солёным и острым.

Двигались челюсти, кланялся нож, таял окорок. Сыпалась яичная скорлупа, пищала раздираемая капуста – крепкая, мокрая, звонко лопались оболочки колбас. Душистым травяным запахом пропитывали пальцы солёные, по осенней поре, грибы. Точили смешанный аромат уксус и масло.

– Ну вот, мастер, – сказал я, когда пришла первая усталость. – Вот это, если идти по старшинству, человек по имени Нох.

Не осиливший ещё и половины кружки, но уже пьяненький старичок привстал, важно склонил голову с тремя клоками белых волос два над ушами, один над теменем.

– Мы плыли вместе два года назад, – продолжил я, – потом вместе тонули, спасались, воевали, жгли уголь, ловили акул, пели и стреляли в пиратов. Теперь вместе торгуем. Он охотник, умелец по всяким капканам и ловушкам (кузнец уважительно кивнул) – смельчак, умница и мой казначей. Так. Ну а этот молчаливый громила – Бэнсон. Когда-то был толстым малоопытным матросом, потом изображал носорога и в него стреляли из детских луков. Потом он нырял со мной на дно океана и поднимал оттуда затопленные пушки – и с тех пор всё время рядом. Однажды в Индии, в порту, ночью мы попали в засаду. Нас было семеро заурядных работников моря. Противника – девять тренированных головорезов. Тогда Бэнсон, имея в руке лишь матросский сундучок, пробился сквозь их первый ряд и держал двоих фехтовальщиков семь или восемь минут, Бэн, покажи руку.

Носорог коротким движением выставил перед собой страшные шрамы. Кузнец изумлённо покачал головой, запустил пятерню в бороду. Сказал непонятно:

– Ладно, попробуем.

Не поясняя, что имелось в виду, наполнил всем кружки. Теперь пили уже не спеша, вприхлёб, отдавая законные почести грибам и колбасам.

Прошло полчаса. Опустели и эти кружки. Кузнец встал, навис над колодой, снова сказал непонятное «попробуем» и ушёл в дом. Из дома он вынес к нам большой треугольный футляр. «Морёный дуб» – определил я. – «Шпильки, клей, металлические уголки». Что в нём может лежать? По форме – как чехол для парадной адмиральской треуголки, но явно побольше.

Кузнец положил футляр на пустой бочонок, отщёлкнул замочки, откинул верх. Внутри лежало – я сначала не понял, что это такое – рогатое чудище. Длинное узкое тело, металлическое с деревом. На одном конце, поперёк – стальная дуга. Обуженные концы слегка оттянуты назад и соединены витой стальной ниткой толщиной с подковочный гвоздь. Спереди из-под дуги торчала скоба, очень похожая на стремя. Сопредельное с чудищем внутреннее пространство чехла занято углублениями, в которых покоились, поблёскивая, многочисленные и самой причудливой формы накладки, надставки, натяжные ключи и прочая мудрёная оснастка.

Кузнец, напрягая руку, потянул, и чудище полезло из чехла. Миг – и нашим глазам явился мощный боевой арбалет. Даже в громадных руках кузнеца он оставался собой – крупным, тяжёлым зверем. Кузнец между тем достал из футляра и присоединил к арбалету плечевой упор, прицельную раму, шестигранный ключ с длинной, кованной в виде волны рукоятью. Ключ щёлкнул в гнезде, ладонь повела, вращая, рукоять, и медленно поползла тетива, оттягивая назад концы длинной дуги. Доползла, гудя от напряжения, к защёлке, прошла над ней и, утопив пружину, встала. Выскочила из своего гнезда защёлка, преградила стальной нити путь назад. Рычаг крутнулся обратно. Тетива легла и вдавилась в стопор. Кузнец, с шумом выдохнув, поднял взведённый арбалет и отставил его в сторону, а в воздухе в это время прокатился ветерок – слабый, едва ощутимый, но на своём пути он столкнулся с этой растянутой рамой, и до моих ушей вдруг долетело шмелиное басовитое гуденье. Мурашки побежали по коже, как только я представил чудовищность напряжения, затаившегося в арбалете.

Кузнец прошёл в дальний угол двора, поднял и поставил в ряд четыре широкие деревянные плахи толщиной почти в фут каждая. Вернулся, поднял арбалет, положил в глубокий и узкий канал тяжёлый металлический болт. Именно болт, а не стрелу: толстый, короткий, с остриём впереди и тремя шёлковыми перьями сзади. Положил, вскинул арбалет, секунду помедлил и нажал на скобу. Зверь гукнул, дёрнулся, и одновременно с этим от дальнего края двора до нас долетел звук слитого в один тройного удара. Три ближние к нам плахи падали – но не вперёд, а в стороны, разваливаясь на две половины. Мы разом бросились к ним. Да, это впечатляет. Не всякий мушкет пробил бы пулей эти деревянные туши. А болт – вот он, торчит из четвёртой плахи, наполовину погрузившись в неё.

– Три пробивает всегда, – сообщил кузнец, – четвёртую – редко.

Он попробовал было вытащить болт, но тут же махнул рукой, отвернулся и стал устанавливать новые плахи взамен расколотых. Мы поняли, что событие на этом не заканчивается, и вернулись к столу.

– Попробуй-ка, Бэнсон, – проговорил кузнец, такую вот штуку.

Он повернул арбалет к земле, вдел носок ноги в скобу (да, всё-таки стремя), взялся, подложив кусок кожи, пальцами за тетиву, и потянул. Потянул, напрягся всем телом. Побагровело лицо. Задрожали бугры под кожей рук, скрипнули зубы… Тетива дошла до середины защёлки… Ахнул кузнец, уступил, отпустил руки вниз, за тетивой вслед. Поднял красное лицо, вздохнул, как всхлипнул.

– Владелец этого инструмента умер, – хрипло, не успев отдышаться, сказал он. – Мне оставил его на хранение. До известной поры. Попробуешь? – добавил он, обернувшись к Бэнсону.

Носорог подошёл, смущённо улыбаясь, потёр лоб ладонью, взял арбалет в руки. Кузнец сам повернул его к земле, помог вдеть носок ноги в «стремя», положил под тетиву клок кожи. Бэнсон присел, выдохнул, потянул тетиву к себе… На середине защёлки замер… – и отпустил руки. Скрипнула, ослабевая, надменная тетива. Шумно выдохнул кузнец.

– А можно я, – проговорил вдруг Бэнсон, – ногу поменяю. Я левша, мне с левой стороны удобнее.

– Конечно попробуй, – кивнул кузнец. – Я ведь не знал, что тебе с левой ноги легче.

Бэнсон посерьёзнел, переменил ногу. Присел, выдохнул. Взялся за тетиву – и одним плавным движением вытянул её за защёлку, так что она, мне показалось, даже взяла чуточку лишнего.

– А-а-а! – ликующе завопил пьяненький Нох. – О-о-о!

Кузнец, диковато улыбаясь, сел на бочонок. Бэнсон подошёл, протянул ему взведённый арбалет. Но кузнец не взял его, а, глядя в сторону, проговорил:

– За последние лет десять проезжали тут несколько сильных на вид людей. Никто из них натянуть тетиву руками не смог. А владелец оставил наказ – отдать арбалет тому, кто сможет. Теперь он твой.

Потом встал, вынул из футляра ещё один болт, протянул Бэнсону. Тот взял это болт, положил в жёлоб. Приник щекой к плечевому упору, замер и выстрелил. С треском расселись передние три плахи, покачнулась и медленно поникла треснувшая четвёртая.

– Надо же, – проговорил кузнец, – в самую середину положил. Признал тебя инструмент.

Он взял топор, сходил к плахам, принёс оба болта, подправил их острия напильником, бережно уложил в гнёзда футляра. Спросил Бэнсона:

– Тебе двадцать-то есть?

Тот кивнул.

– Какого народа?

– Шотландец.

(Я был горд за него.)

–Мальчишка-шотландец, – криво улыбнулся кузнец. – Пришёл и забрал. А я так привык к нему.

Посмотрел в сторону раскрытого футляра, вздохнул. Махнул рукой, повернулся к столу. Спросил:

– А сколько там ещё пива в бочонке?

Спросил, на мой взгляд, для того лишь, чтобы хоть что-то сказать. Потому что уж в пиве-то у нас недостатка не было.

ГЛАВА 2. ПРИЗРАКИ ПСОВ

Да, страшные псы продолжали свой бег. Мерно вздымались и опадали призрачные тяжёлые лапы – невесомо и медленно. Очень медленно – по меркам нашего человеческого времени, но ужасная сила их была не в скорости, нет, а в том достаточно известном проявлении Судьбы, имя которому – неотвратимость. Я был обречён.

УПРЯМЫЙ МЕРТВЕЦ

Умирающий теперь всё время был в сознании. Лишь ночью, да в некоторые часы дневного забытья слух и зрение уходили от него. Ни словом, ни жестом не выдавал он своего присутствия. Ему мучительно хотелось перевернуться, уменьшить злую боль в измученном теле, но он заставлял себя лежать неподвижно. Не открывая глаз, лежал и терпел. И внимательно слушал неопасливые разговоры.

Однажды ночью пришёл миг, когда он начал возвращать себе силы. Вечером он на слух довольно точно определил количество выпитого пиратами рома и, оценив силу и глубину носового посвиста и храпа, решился на маленький подвиг. Медленно-медленно он перетащил и положил левую ногу поверх правой и так же медленно вытянул через грудь левую руку. Потом одним долгим томительным движением перекатился на правый бок. Боль хлёсткой волной пронеслась по всему телу, сдавила глаза, прощёлкнула по суставам. Человек обильно и вязко вспотел. Но сознание удержал, не провалился в давящую ватную муть и, стиснув зубы, завершил подвиг: спихнул ноги с лежанки, упёрся локтем и сел. Посидел, дрожа от напряжения, полминутки и перетащил себя обратно – лёг на спину, лицом вверх. Полежал, окатываясь потом, и вдруг медленно, широко улыбнулся. В мерцающем лунном ночном полумраке блеснул и истаял зловещий оскал.

Бык и Тонна тихо и мирно коротали время. А человек в одну из ночей встал и вышел из хижины. После маленькой трудной прогулки он лежал и снова, невидимый в темноте, улыбался. Днём же он по-прежнему не открывал глаз, медленно глотал вливаемые в него бульон и подслащённую воду.

Когда Бык и Тонна, прикончив запасы, отправились к Мадагаскарским торговцам на своей старенькой шлюпке, человек устроил себе праздник. Голый, костлявый, с косматыми, завшивевшими волосами и бородой, он спустился, дрожа от слабости, к подножию островка, сполз в тёплую морскую воду и блаженно вытянулся. Подняться наверх ему уже не хватило сил, и он заночевал здесь же, на берегу.

Ещё через неделю, когда друзья вновь убрались с острова, их пациент взялся за дело по-настоящему. К тому времени он знал уже все их нехитрые тайны. Немного поработав лопатой и заступом, он выволок на свет и притащил к хижине два больших сундука. Сбив замки, он вывалил в общую кучу содержимое. Отбросив в сторону одежду и разные, более или менее ценные безделушки, он отделил оружие. Выбрал самый, на его взгляд, хорошо закалённый клинок и целый час оттачивал его на широком, тонкого зерна, бруске. После этого он отдыхал. Сидел, щурился на солнце, перетирал в пальцах отросшие косицы бороды, рассматривал вшей, копошащихся в их прядях. Отдохнув, он вынес из хижины горшок с остатками масла, густо намазал им лицо и голову. После этого доведённым до бритвенной остроты клинком он сбрил с себя все волосы. Вечером высек огня, собрал остатки еды и покушал.

Весь следующий день он гулял по лесочку, купался, валялся на горячем песке. Иногда, замерев и прижмурив глаза, он всматривался в какую-то одному ему видимую даль, грустно улыбался, трогал рукой свои круглые шрамы. Морской воздух, сухой и солёный, вкатывался в грудь, тёк по жилам, сушил и зализывал раны.

Через два дня, заметив появившуюся вдали точку шлюпки, он ещё раз побрился, вымылся горячей водой и натянул на себя самую лучшую и богатую, какая только нашлась в сундуках, одежду.

Поднявшиеся по тропинке друзья-пираты, не дойдя до хижины десятка шагов, остановились, поражённые, замерли. Смуглый, бритый, в роскошной одежде человек сидел у небольшого костерка и шевелил его кончиком шпаги. Он не успел произнести заготовленное приветствие. У тех, кому он собирался сказать доброе словцо, привычка и сноровка взяли своё: сбросив с плеч на землю корзины, они выхватили ножи, раздались чуть в стороны, пригнулись.

– И всё-таки я приветствую вас, джентльмены, – спокойно проговорил человек. – Тебя, Оливер. Тебя, Матиуш. Подходите, присаживайтесь у огонька.

Подчиняясь его невидимой силе, разбойники сделали несколько шагов, затем, словно опомнившись, остановились, растерянно переглянулись. Матиуш расслабил руку; кончик ножа дрогнул и опустился. Оливер, наоборот, перехватил свой поудобнее, мягкими, отработанными в частых схватках шажками потёк вперёд.

– Глупец, – спокойно произнёс человек. – Ты видишь, что одежда на мне – из ваших сундуков? Ты помнишь, что там было кое-что ещё?

С этими словами он извлёк засунутый сзади за пояс пистолет и умелым, коротким движением направил его точно в середину широкой груди Оливера. Тот, словно споткнувшись, врос в землю, замер в каких-то трёх шагах.

– Вот и хорошо, – миролюбиво продолжил человек. – Подходите, присаживайтесь…

Бык растерянно оглянулся на товарища, поднял обмякшую руку, озадаченно почесал кончиком ножа волосы под шляпой, а человек отвёл от его груди ствол, качнул им приглашающе в сторону костра, и Оливер, поймав опытным взглядом этот жест, коротко, без замаха, от головы, сильным вращением туловища метнул свой тяжёлый и длинный нож. Но не он один знал толк в этом блескучем, скруглённом движении плеча. В ответ на почти не видимый взмах руки человек лёгким рывком сдёрнул в сторону своё туловище и голову – ровно настолько, чтобы нож, обдав ухо волной воздуха, мелькнул и звякнул о камень стены за спиной.

– Нравится тебе твоя шляпа, Оливер? – на секунду скривившись от боли в лопнувшей кожице, стягивавшей едва заросшие шрамы, проговорил человек и, подняв руку, выстрелил.

Метнулся в лицо бросавшего плотный клуб дыма, но за миг до этого пуля сшибла с его головы самодельный меховой колпак с широкими мохнатыми полями. Бык побагровел, попятился, но через секунду повернулся к Тонне и заорал:

– Дай мне нож! Скорее, пока у него пистолет разряжен!

Он почти силой выхватил нож из руки товарища и вновь решительно и упрямо развернулся к противнику. Тот лишь покачал головой:

– Разве в сундуках был только один пистолет?

Новый ствол был уже оснащён взведённым курком и, как в первый раз, смотрел точно в грудь.

– Только что ты пытался убить меня, а я сохранил тебе жизнь, – без злости, негромко, но с какой-то смутительной силой в голосе проговорил странный человек. – Мы были бы квиты: когда-то ты спас мою жизнь у Чагоса, а я только что не взял твою. Но ты снова нападаешь, и это уже не входит в счёт. Поэтому сейчас я тебя убью. Что ты так побледнел? Смерть – это пустяк. Не предавайся волнению чрезмерно, в ушах зазвенит. А мне нужно, чтобы ты дослушал. Убью тебя сейчас, если ты не встанешь на колени и не дашь слово весь остаток своей жизни подчиняться мне и слушаться всегда и во всём. Клятва мне не нужна. Одно лишь твоё слово, этого будет достаточно. Вот так всё просто. Выбирай…

И человек переступил, развернул плечи в линию, поправил руку. Палец придавил скобу.

– Считать до трёх я не буду. Решай мгновенно.

Скоба сдвинулась с места.

– Э-эх, дьявол, – простонал Бык и ткнулся коленями в землю. – Даю слово, – торопливо проговорил он, – до конца моих дней подчиняться тебе, кто бы ты ни был…

– Стив моё имя, – сказал человек и кивнул Тонне: – Ты тоже.

Тонна тяжело опустился рядом с товарищем и повторил только что сказанное им. Стив подошёл, шпагой с закопчённым остриём коснулся плеча каждого и очень серьёзно сказал:

– Будь я король, вы сейчас посвящены были бы в рыцари. Но я всего лишь капитан, хотя и довольно живучий. Так что вы пока не рыцари, а моя личная армия. Встаньте и идите к костру.

Он повернулся к пиратам спиной, прошёл на своё место. Те, как во сне, медленно встали, подтащили к костру разбитые безнадёжно корзины. Устроились напротив, сидели, подавленно молчали.

– Откуда ты взялся здесь, капитан? – не выдержал Тонна. – Не по воде же пришёл?

– Конечно нет, – ответил Стив, подцепляя на кончик шпаги кусок выпавшего из корзины акульего мяса. – Я так думаю, что это вы привезли меня сюда.

– Мы-ы?!

– Ну да. Привезли, лечили, если только это можно назвать лечением, строили на мой счёт свои планы. Это же я валялся здесь, в хижине, столько дней и ночей.

Друзья переглянулись. Тонна медленно встал, заглянул в хижину.

– Его здесь нет, – взволнованно сказал он, повернувшись к Быку. – Пусто!

– То есть – меня нет, – уточнил Стив. – Да вы, я вижу, до сих пор ничего не поняли. Я просто умылся, побрился и переоделся. Ну и выздоровел, конечно. Может быть, мало теперь похож на вашего пленника, но всё-таки он – это я.

Стив обнажил грудь и показал пиратам свои пулевые шрамы.

– Вы тоже изменитесь, – пообещал он, садясь. – Вымоетесь, срежете с себя волосы – довольно блох кормить, выпарите одежду. Хижину пора вымыть и вычистить. Чтобы порядок был, понимаете? Вот так, а потом отправимся в путь.

– Куда это? – осторожненько спросил Тонна.

– Да, куда? – подхватил вопрос Оливер.

– Ну как же? – деланно удивился новоявленный капитан. – Ведь ты, Оливер, мечтал о сундуке с золотыми монетами? Вот за ним и отправимся.

– Ку-у-да? – заворожённо протянул Тонна.

– Куда поведёт нас маленький песчаный крабик. – Стив грустно улыбнулся, поднял к лицу руку со львом, добавил: – Знал бы, выжег бы краба вместо тебя.

Лев молча погрозил ему лапой с зажатым в ней нечётким, синевато-серым кинжалом.