Текст книги "Уилт"

Автор книги: Том Шарп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

6

Салли лежала голая на палубе катера, ее тугие груди были устремлены в небо, ноги раздвинуты. Рядом на животе лежала Ева и смотрела вперед по течению.

– Господи, это просто рай, – вздохнула Салли. – У меня такие глубокие чувства к деревне.

– У тебя такие глубокие чувства, и точка. – сказал Гаскелл, неуверенно направляя катер к шлюзам. На нем были капитанское кепи и светозащитные очки.

– Еще одно клише, – заметила Салли.

– Мы подходим к шлюзам, – забеспокоилась Ева. – Там какие-то мужчины.

– Мужчины? Дорогая, забудь о мужчинах. Здесь только ты и я и крошка Джи, а Джи не мужчина, не так ли? Джи, крошка?

– Со мной это бывает, – сказал Гаскелл.

– Но редко, ужасно редко, – заметила Салли. – К тому же, какое это имеет значение? Вот мы сейчас идиллически плывем вниз по реке в чудесное летнее время.

– А не надо ли нам было прибрать в доме перед отъездом? – спросила Ева.

– Весь смак вечеринок в том, чтобы не убирать после, а убраться прочь. Вернемся, все сделаем.

Ева встала и пошла вниз. Они были уже совсем рядом со шлюзами, и она не могла допустить, чтобы на нее, голую, пялились два старика, сидящие около шлюза на скамейке.

– Черт возьми, Салли, ты не можешь что-нибудь сделать со своей подружкой? У меня от нее соски чешутся, – сказал Гаскелл.

– О, Джи, крошка, не может того быть. Если так, ты можешь поступить, как Чеширский кот.

– Чеширский кот?

– С улыбкой испариться, утробой вперед, радость моя. В ней положительно есть нечто гигантски утробное.

– В ней положительно есть нечто гигантски надоедливое.

– Любовь моя, подожди немного. Ты должен подчеркивать эмансипированность, закрывать глаза на недостатки и быть третьим лишним.

– Не быть третьей лишней. Кодовое слово – третья, – сказал Гаскелл. задевая бортом катера шлюз.

– Но это же главное.

– Что главное? – спросил Гаскелл.

– Быть третьей лишней. Я имею в виду, так у нас должно быть с Евой. Она делает всю домашнюю работу, крошка Гаскелл может изображать капитана и пускать слюни при виде сисек, а душка Салли может пошарить в лабиринтах своего ума.

– Ума? – переспросил Гаскелл. – Какой ум у умственно отсталых? Кстати, о кретинах, что там поделывает мистер-в-промежности?

– У него есть Джуди, так что есть с кем путаться. Сейчас он, наверное, ее трахает, а завтра сядет смотреть с ней телек. Может, он ее даже отправит к Мэвис Моттрам на контраблядское занятие по составлению букетов. Они подходят друг другу. Ты же не будешь отрицать, что вчера она его крепко зацепила.

– Что было, то было, – сказал Гаскелл и закрыл ворота шлюза.

Катер проплывал мимо двух стариков, сидящих на скамейке. Оба вытаращили глаза при виде Салли. Она сняла солнцезащитные очки и тоже уставилась на них.

– Не повредите свою предстательную железу, старичье, – сказала она грубо. – Что, задницы никогда не видели?

– Вы ко мне обращаетесь? – спросил один из стариков.

– Не сама же я с собой разговариваю, – сказала Салли.

– Тогда я отвечу, – сказал старик. – Почему же, видел. Однажды.

– Вот насчет однажды это точно, – сказала Салли. – И где же?

– У старой коровы, у которой только что был выкидыш, – ответил старик и сплюнул на аккуратную клумбу с геранью.

Ева сидела в каюте и недоумевала, о чем это они там разговаривают. Она прислушивалась к плеску волн за бортом, стуку машины и думала о Генри. То. что он сделал, было так непохоже на него. Совсем непохоже. И на глазах у всех этих людей. Он, наверное, был сильно пьян. Все это так унизительно. Что же, пусть помучается. Салли говорит, что мужчин надо заставлять мучиться, это является частью процесса эмансипации. Им нужно показать, что ты в них не нуждаешься, а насилие – это единственное, что доступно мужской психике. Потому она так сурова с Гаскеллом. Мужчины подобны животным. Им нужно показать, кто хозяин.

Ева прошла на камбуз и вычистила раковину из нержавеющей стали. Пока ее нет, Генри поймет, как она была необходима. Ведь теперь он будет сам делать всю домашнюю работу, и еще готовить, а когда она вернется, она ему покажет, где раки зимуют, по поводу этой куклы. Вообще, все это противоестественно. Может, Генри нужно сходить к психиатру? Салли сказала, что он и к ней приставал с гнусным предложением. Все это доказывает, что никому нельзя доверять. Никогда бы не подумала такого о Генри. В голову бы не пришло, что он может до такого додуматься. А Салли такая душечка и так все хорошо понимает. Она знает, что чувствует женщина, и даже не рассердилась на Генри.

– Он просто-напросто сфинктер-бэби, – сказала она. – Это характерно для общества, где доминируют такие шовинистические свиньи, как мужчины. Я ни разу не встречала шовинистическую свинью-мужчину, который, говоря: «Имел я тебя в зад», – действительно не подразумевал бы этого.

– Генри постоянно произносит это выражение, – призналась Ева. – То и дело «имел я то» или «имел я это».

– Ну вот видишь, Ева, лапочка. Что я тебе говорила? Это такая семантическая деградация, анальным способом.

– Все это чертовски мерзко, – сказала Ева, и была права.

Она продолжала чистить и драить, пока катер не вышел из шлюза и не поплыл вниз по течению. Тогда она поднялась на палубу и уселась, глядя на плоские пустынные берега на закате. Начало путешествия оказалось романтичным и волнительным, так отличалось от всего, к чему она привыкла. Это была жизнь, о которой она всегда мечтала, богатая, веселая, приносящая удовлетворение. Ева Уилт вздохнула. Несмотря ни на что, она была довольна.

* * *

На стоянке машин позади техучилища Уилт испытывал недовольство всем, и прежде всего Евиным двойником. Когда он, пошатываясь, обошел машину и попытался извлечь из нее Джуди, то обнаружил, что даже надувные куклы демонстрируют силу воли, когда их вытаскивают из маленьких машин. Руки и ноги Джуди цеплялись буквально за все. Если в ночь, когда он решит избавиться от Евы, она будет вести себя подобным же образом, ему придется здорово потрудиться. Надо, пожалуй, как следует упаковать ее. Наконец, ухватив куклу за ноги, Уилт вытянул ее и положил на землю. Затем полез искать парик и нашел его под сиденьем, одернул на Джуди юбку, чтобы прикрыть срам, и водрузил парик ей на голову. Затем внимательно осмотрел стоянку, парусиновые палатки строителей и главное здание. Вокруг никого не было, путь свободен. Уилт подхватил куклу под мышку и направился к строительной площадке. На полпути он сообразил, что делает все неправильно. Напичканную лекарствами спящую Еву под мышкой не унесешь. Тут больше подойдет пожарный лифт. Уилт остановился, перекинул куклу через плечо и пошел дальше, слегка покачиваясь, отчасти от джина а отчасти для того, чтобы придать большую правдоподобность всему мероприятию. С Евой на плече ему уж точно придется нелегко. Он дошел до забора и перекинул через него куклу. Парик снова свалился. Уилт поискал его в грязи и нашел. Потом пошел к калитке. Она была заперта. Так и должно было быть. Надо все хорошенько запомнить. Детали очень важны. Он попытался перелезть через калитку, но не смог. Нужна какая-то приступочка. Велосипед? У главных ворот была велосипедная стоянка. Засунув парик в карман, Уилт обошел палатки, минул столовую и уже шел по полянке перед лабораторным корпусом, когда из темноты возникла фигура, в лицо Уилта ударил луч фонаря. Это был сторож.

– Эй, что это вы тут делаете? – спросил сторож. Уилт остановился.

– Я… я вернулся, чтобы забрать кое-какие записи из учительской.

– А, это вы, мистер Уилт, – сказал сторож. – Вам пора уже знать, что в это время вы туда не попадете. Мы же все закрываем в половине десятого.

– Простите, совсем забыл, – пробормотал Уилт.

Сторож вздохнул.

– Ну, только для вас, в порядке исключения, – сказал он и открыл дверь главного учебного корпуса. – Вам придется подниматься пешком. В это время лифты не работают. Я вас здесь внизу подожду.

Уилт медленно взобрался на пятый этаж в учительскую и направился к своему ящику. Он взял пачку бумаг и экземпляр «Открытого дома», который он собирался вот уже несколько месяцев взять домой, да все никак не мог собраться. Он хотел положить бумаги в карман, но обнаружил там парик. Кстати, стоит захватить и эластичную ленту, чтобы укрепить парик на голове Джуди. Он нашел ленту в ящике с канцелярскими принадлежностями, засунул бумаги в карман и спустился вниз.

– Большое спасибо, – сказал он сторожу. – Извините, что побеспокоил. – Пошатываясь, он зашел за угол, где была расположена велосипедная стоянка.

– Пьяный в стельку, – заметил сторож и вернулся к себе в комнату.

Уилт проследил, как он зажигает трубку, и посмотрел на велосипеды. Все проклятущие велосипеды были заперты. Ему придется нести какой-нибудь на руках. Он положил «Открытый дом» в корзину, схватил велосипед и потащил его к забору. Перелез через него и начал искать в темноте куклу. Наконец он нашел ее, потратил минут пять, укрепляя парик у нее на голове эластичной лентой, которую он завязал под подбородком. Парик все время соскакивал.

– Ну, по крайней мере, с Евой у меня этой проблемы не будет, – пробормотал он, когда парик был наконец, закреплен. Убедившись, что он больше не соскакивает, Уилт осторожно двинулся вперед, обходя кучи гравия, машины, мешки и крепежные детали. Неожиданно ему пришла в голову мысль, что он сам рискует свалиться в одну из ям. Он положил куклу на землю и стал искать в своих карманах фонарь. Найдя его, он посветил себе под ноги. В нескольких метрах от себя он разглядел большой квадрат, прикрытый фанерой. Уилт подошел к нему и приподнял фанеру. Под ней была дыра, очень миленькая, объемистая дыра. Как раз подходящего размера. В самый раз. Он посветил фонарем вниз. Наверное, не меньше десяти метров глубиной. Он отодвинул фанеру в сторону и пошел за куклой. Парик слетел снова.

– Твою мать, – выругался Уилт и полез в карман за другой лентой. Минут через пять парик был прочно закреплен на голове у Джуди с помощью четырех эластичных лент, завязанных у нее под подбородком. Теперь не соскочит. Оставалось подтащить двойник к яме и убедиться, что он туда влезет. Здесь Уилт заколебался. У него появились сомнения в надежности своего проекта. Возникало что-то слишком много неожиданностей. С другой стороны, он испытывал какую-то приподнятость от того, что находился ночью совершенно один на строительной площадке. Может, ему лучше вернуться домой? Нет, он должен довести дело до конца. Он опустит куклу в дыру, чтобы убедиться, что она туда влезет. Затем он выпустит из нее воздух и поедет домой, а потом снова прорепетирует, пока не доведет все до полного автоматизма. Кукла пусть лежит в багажнике машины. Ева туда никогда не заглядывает. Потом он будет надувать куклу уже на автомобильной стоянке. И Еве тогда никогда не догадаться, в чем дело. Ни за что в жизни. Уилт улыбнулся пр.. мысли, как все просто. Затем он поднял Джуди и принялся толкать ее в яму ногами вперед. Она легко сползала вниз. Великолепно. Но вдруг Уилт поскользнулся. Падая, он выпустил куклу из рук и вцепился в лист фанеры. Встав на ноги, Уилт выругался. Брюки были в грязи, руки тряслись.

– Чуть сам не свалился ко всем чертям, – пробормотал он, ища глазами Джуди. Но Джуди нигде не было видно. Уилт взял фонарь и посветил в яму. Кукла застряла в яме, но парик был на месте. В отчаянии Уилт уставился на нее, соображая, что же теперь делать. Кукла застряла на глубине шести, нет, четырех метров. В любом случае слишком глубоко, чтобы он мог до нее дотянуться. С другой стороны, слишком высоко, чтобы рабочие утром могли ее не заметить. Уилт выключил фонарь и закрыл дыру фанерой. Чтобы самому не свалиться в яму.

Что же делать? Веревка с крюком на конце? У него нет ни веревки, ни крюка. Веревку он еще, может, и найдет, но вот с крюком похуже. Достать веревку, привязать ее к чему-нибудь, спуститься вниз и вытащить куклу? Не пойдет. Не так просто спуститься по веревке, имея обе руки свободными, но подняться наверх с куклой в руках совершенно невозможно. В этом случае он уж наверняка окажется на дне ямы сам. Единственное, чего он точно не хотел, так это оказаться обнаруженным в понедельник утром на дне десятиметровой ямы в объятиях пластиковой куклы со всеми женскими прелестями, одетой к тому же в тряпки его жены. Это будет полной катастрофой. Уилт представил себе сцену в кабинете директора училища и свои попытки объяснить, как он оказался… К тому же они могли и не найти его и не услышать его крики. Эти проклятые грузовики с цементом поднимают такой грохот, что не стоит рисковать быть погребенным под… дерьмо. Вот и рассуждай о высшей справедливости. Нет, выход один: заставить эту блядскую куклу спуститься на дно, а там молить дьявола, чтобы никто не заметил ее до того, как зальют бетон. Что же, он хотя бы выяснил, что это не самый разумный способ избавиться от Евы. Уж это точно. Даже в самой мрачной ситуации можно найти свои светлые стороны.

Уилт отошел от ямы и стал искать, чем затолкать куклу на дно. Он попробовал бросить горсть гравия, но кукла только качнулась и осталась на месте. Требовалось нечто более тяжелое. Он пошел к куче песка, набрал немного в мешок и высыпал в яму. Песок придал парику миссис Уилт еще более отвратительный вид, но не принес желаемых результатов. А что если бросить на куклу кирпич? Может, она лопнет? Уилт поискал кирпич, но довольствовался лишь комком глины. Пожалуй, сгодится. Он бросил глину в яму. Раздался глухой удар, затем посыпался гравий, потом еще удар. Уилт посветил фонарем. Джуди достигла дна и уселась там в гротескной позе: ноги подогнуты, одна рука патетически вытянута в сторону Уилта. Уилт схватил еще кусок глины и кинул его. вниз. На этот раз парик сполз набок, а голова склонилась к плечу. Уилт сдался. Больше он ничего не мог сделать. Он закрыл яму фанерой и побрел к забору.

Здесь его опять ждали неприятности. Велосипед был по другую сторону забора. Уилт нашел доску, приставил ее к забору и перелез через него. Теперь нужно отнести велосипед на место. А пошел он на фуй, этот велосипед. Пусть остается, где есть. Ему все обрыдло. Он оказался неспособным избавиться даже от пластиковой куклы. Смешно думать, что он может спланировать, осуществить и довести до конца настоящее убийство более или менее успешно. Он, должно быть, рехнулся, если такая идея вообще пришла ему в голову. Это все чертов джин виноват.

– Давай, давай, вини во всем джин, – бормотал Уилт про себя, ковыляя к машине. – Ты сам начал об этом думать еще несколько месяцев назад. – Он залез в машину и долго сидел там в темноте, недоумевая, что. черт подери, побудило в нем фантазии насчет убийства Евы. Это же сумасшествие, чистое сумасшествие. Каким безумием было думать, что он сможет воспитать в себе хладнокровного убийцу. Откуда взялась эта идея? И почему? Ладно, Ева – тупая корова, которая портит ему жизнь постоянными попреками и увлечением восточным мистицизмом с патологическим энтузиазмом, способным свести с ума даже самого здравомыслящего мужа, но с чего это он зациклился на убийстве? Почему он стремится доказать, что он мужчина, только путем насилия? Откуда это у него? Здесь, на стоянке машин, Генри Уилт, внезапно отрезвев, вдруг ясно осознал, какое потрясающее действие оказали на него десять лет работы в техучилище. Десять долгих лет штукатуры из 3-й группы и мясники из 1-й находились под воздействием культуры, олицетворяемой Уилтом и «Повелителем мух», и столько же лет Уилт находился лицом к лицу с вандализмом, был постоянно подвержен опасности насилия, на которое всегда были готовы и штукатуры и мясники. Вот где собака зарыта. Здесь, а в нереалистичности литературы, которой он вынужден был обучать. В течение десяти лет он служил потоком, по которому путешествовали такие воображаемые существа, как Ностромо, Джек и Пигги, Шейн, существа, которые действовали, и чьи действия приносили результаты. И все это время он видел себя как бы отраженным в их глазах, беспомощным пассивным человеком, целиком зависящим от обстоятельств. Уилт покачал головой. И вот это все плюс несчастья последних двух дней, и вылились в полупреступление – символическое убийство Евы Уилт.

Он завел машину и выехал со стоянки. Сейчас он поедет к Брейнтри. Они еще не спят и будут рады ему. Кроме того, ему необходимо выговориться. За его спиной, на строительной площадке летали и падали в грязь, гонимые ночным ветром, его записки о насилии и распаде семьи.

7

– Природа так похотлива, – заметила Салли, освещая фонарем водоросли через иллюминатор. – Посмотрите на камыш. Он определенно прототип фаллоса, не так ли, Джи?

– Камыш? – переспросил Гаскелл, беспомощно разглядывая карту. – Камыш меня не вдохновляет.

– Схемы, похоже, тоже.

– Карты, детка, морские карты.

– Ну и где мы?

– А черт его знает. Мы или в Лягушачьем плесе или в проливе Фен. Точнее сказать не могу.

– Предпочитаю последнее. Обожаю проливы. Ева, солнце мое, не выпить ли нам еще кофе? Я хочу не спать всю ночь и дождаться восхода над камышами.

– Без меня, – сказал Гаскелл. – Я сыт по горло прошлой ночью. Этот сумасшедший парень с куклой в ванне, да еще Шей порезался. Для одного дня более чем достаточно. Кто как. а я в койку.

– На палубу, – сказала Салли, – будешь спать на палубе, Джи. Ева и я – в каюте. Втроем там тесно.

– Втроем? Да с этими сиськами вас никак не меньше пяти. Ладно, я сплю на палубе. Нам придется пораньше встать, чтобы сняться с этой проклятой мели.

– Капитан Прингшейм посадил нас на мель, не так ли, крошка?

– Это все карты виноваты. На них не указаны точные глубины.

– Знай ты, где мы находимся, так, возможно, обнаружил бы, что и глубина указана. Какой толк знать, что глубина три фута…

– Морских саженей, дорогая, морских саженей.

– Три морские сажени в Лягушачьем плесе, в то время как на самом деле мы в проливе Фен.

– Ну, где бы мы ни были, самое время начать молиться, чтобы был прилив и снял нас с мели, – сказал Гаскелл.

– Господи, Гаскелл, ты у нас ловкач, – сказала Салли.

– Отчего ты не мог держаться посредине реки? Нет же, тебе потребовалось на всех парах рвануть по этому ручейку и вляпаться прямо в грязь. И все почему? Из-за этих чертовых уток.

– Болотные птицы, детка. Не просто утки.

– Ну пусть болотные птицы. Ты захотел их сфотографировать, и в результате мы попали туда, куда никто в здравом уме на катере не полезет. Кто, ты думаешь, здесь может появиться? Джонатан по прозвищу Чайка?

* * *

Ева на камбузе варила кофе. На ней было ярко-красное эластичное бикини Салли, которое ей было маловато. В некоторых местах она из него выпирала, тогда как в других оно так натягивалось, что подчеркивало больше, чем скрывало. Но это все же лучше, чем ходить голой, хотя Салли сказала, что ходить голой – значит быть эмансипированной, и пусть она вспомнит индейцев с Амазонки. Ей надо было бы взять свои вещи, но Салли торопила ее. А теперь у нее только лимонная пижама и бикини. Честно говоря, Салли здорово раскомандовалась.

– Эластик двойного назначения, крошка, – сказала Салли. – К тому же у Джи пунктик насчет пластика, правда, Джи?

– С точки зрения биодеградации да.

– Биодеградации? – переспросила Ева в надежде быть посвященной в еще один аспект женской эмансипации.

– Пластиковые бутылки, которые разлагаются, вместо того чтобы валяться повсюду, образуя экологическое болото, – сказала Салли, открывая иллюминатор и выбрасывая за борт пустую пачку от сигарет. – Это дело жизни Гаскелла. Это и утилизация отходов. Вечная утилизация.

– Правильно, – подтвердил Гаскелл. – На сегодняшний день запланированное устаревание в автомобильной промышленности нас уже не устраивает. Что нам нужно, так это встроенная биодеградационная растворимость в кратчайший срок.

Ева слушала, и хоть ничего не понимала, зато ощущала себя в центре некоего интеллектуального мира, далеко превосходящего тот, в котором существовали Генри и его друзья с их скучными разговорами о новых курсах лекций и студентах.

– У нас есть компостная куча в углу сада, – сказала Ева, наконец сообразив, о чем идет речь. – Я туда сбрасываю картофельные очистки и другие отбросы.

Гаскелл возвел глаза к крыше каюты. Поправка. К верхней палубе.

– Кстати, об отбросах, – сказала Салли, любовно поглаживая Евин зад. – Интересно, как там у Генри дела с Джуди?

Ева содрогнулась. Забыть о Генри и кукле в ванне было невозможно.

– Не могу понять, что на него нашло, – сказала она, хмуро взглянув на хихикнувшего Гаскелла. – Он мне никогда не изменял, и все такое. Он не такой, как все… У Патрика Моттрама постоянно шашни с разными женщинами, но Генри всегда был порядочным в этом отношении. Он тихий и не очень напористый, но никто не может назвать его шлендрой.

– Ну конечно, – сказал Гаскелл, – у него предубеждение против секса. Просто сердце разрывается, как его жалко.

– Не понимаю, почему вы считаете, что если он мне не изменяет, значит, у него не все в порядке, – обиделась Ева.

– Джи имел в виду не это, правда, Джи? – сказала Салли. – Он считает, что в браке должна быть настоящая свобода. Никакого господства, никакой ревности, никакого чувства собственности. Джи, я верно говорю?

– Верно, – кивнул Гаскелл.

– Знаешь, как проверяется настоящая любовь? Ты смотришь, как твоя жена трахается с другим, и все равно продолжаешь ее любить, – продолжала Салли.

– Я никогда не смогла бы смотреть, как Генри… – сказала Ева. – Никогда.

– Значит, ты его не любишь. Ты чувствуешь себя неуверенно. Ты ему не доверяешь.

– Доверять ему? – сказала Ева. – Если Генри переспал с другой женщиной, то как я могу ему доверять? Зачем тогда он на мне женился?

– Это сложный вопрос, – заметил Гаскелл и, прихватив спальный мешок, направился на палубу. За его спиной Ева начала рыдать.

– Тихо, тихо, – сказала Салли, обнимая Еву. – Джи просто пошутил. Он ничего такого не хотел сказать.

– Не в этом дело, – сказала Ева, – я что-то последнее время перестала что-либо понимать. Все так сложно.

* * *

– Господи, что с тобой, ну у тебя и вид, – сказал Питер Брейнтри, открывая Уилту дверь.

– Я скверно себя чувствую. – признался Уилт. – Ох уж этот джин.

– Ты хочешь сказать, Ева не вернулась? – спросил Брейнтри, направляясь по коридору на кухню.

– Когда я пришел домой, ее не было, – ответил Уилт. – Только записка о том, что она уезжает с Прингшеймами, чтобы обо всем подумать.

– Подумать обо всем? Ева? О чем обо всем?

– Ну… – начал было Уилт, но вовремя остановился.

– Наверное, она имеет в виду эту историю с Салли. Она сказала, что никогда меня не простит.

– Но у тебя же ничего не было с Салли. По крайней мере, ты мне так сказал.

– Я-то знаю. что не было. В этом все дело. Если бы я сделал то, чего хотела эта нимфоманиакальная сучка, не было бы никакого шума.

– Генри, я не понимаю. Если бы ты сделал то, чего она хотела, вот тогда у Евы был бы повод жаловаться. Но почему она бесится, если ты ничего не делал?

– Салли ей наврала, сказав, что это я заставлял ее, – произнес Уилт, твердо решив умолчать об инциденте с куклой в ванной.

– Ты что, о минете?

– Сам не знаю, о чем. Кстати, а что такое минет?

На лице Брейнтри отразилось недоумение.

– Не могу сказать точно, – произнес он, – но, судя по всему, это что-то такое, чего жены не ожидают от своих мужей. Если я скажу Бетти, что сделал минет, она подумает, что я ограбил банк.

– Я и не собирался его делать, – сказал Уилт. – Она хотела сделать его мне.

– Наверное, это французский способ, – заявил Брейнтри, ставя чайник на плиту. – Мне так кажется.

– Ну, а мне так не кажется, – сказал Уилт, вздрогнув. – Ты бы видел выражение ее лица.

Он с унылым видом уселся за кухонный стол.

Брейнтри с интересом его разглядывал.

– Такое впечатление, что ты побывал в переделке, – заметил он.

Уилт посмотрел на свои брюки. Они были в грязи, а на коленях налипли круглые глиняные лепешки.

– Да… ну… у меня по дороге колесо спустило, – не слишком убедительно произнес он. – Пришлось менять шину, вставать на колени. Я был здорово под газом.

Питер Брейнтри взглянул на него с сомнением. Объяснение Уилта не показалось ему убедительным. Бедный старина Генри был явно не в себе.

– Ты можешь умыться, – сказал он.

Со второго этажа спустилась Бетти Брейнтри.

– Я невольно слышала" что ты тут говорил о Еве, – сказала она. – Мне очень жаль. Генри. Я бы на твоем месте не волновалась. Она обязательно вернется.

– Рад бы разделить твою уверенность, – мрачно сказал Генри, – но вообще я не знаю, хочу ли заполучить ее назад.

– Да Ева в порядке, – заметила Бетти. – У нее бывают эти неожиданные увлечения и восторги, но ведь все быстро проходит. Просто она так устроена. У Евы ведь как – легко приходит, легко уходит.

– Полагаю, именно это и беспокоит Генри. – вмешался Питер. – Особенно, что касается «легко приходит».

– Ты не прав. Ева совсем не такая.

Уилт сидел за кухонным столом и пил кофе.

– Я все допускаю, если иметь в виду ее сегодняшнюю компанию, – пробормотал он мрачно. – Помните, что было, когда она помешалась на этой макробиотической диете? Доктор Мэнникс мне тогда сказал, что таких близких к цинге случаев ему не приходилось наблюдать со времен, когда он работал на строительстве железной дороги в Бирме. А этот случай с батутом? Она записалась в физкультурный класс при Балхэмском колледже и купила себе этот дурацкий батут. Вы ведь знаете, что из-за этой идиотской штуки миссис Портвей попала в больницу.

– Я помню, что был какой-то несчастный случай, но Ева никогда не вдавалась в подробности, – сказала Бетти.

– Еще бы. Просто чудо, что нас по судам не затаскали, сказал Уилт. – С этого батута миссис Портвей вылетела прямо через крышу парника. Вся лужайка была в битом стекле, причем миссис Портвей никогда не отличалась хорошим здоровьем.

– Это у нее ревматоидный артрит?

Уилт уныло кивнул.

– И шрамы на лице, как после дуэли, – сказал он. – Все из-за нашего парника.

– Должен заметить, что есть места, более подходящие для батута, чем парник, – сказал Питер. – Парник был не слишком велик, верно?

– Слава богу, и батут был не слишком велик, – сказал Уилт. – Иначе миссис Портвей вылетела бы на орбиту.

– Это говорит только об одном, – сказала Бетти, пытаясь найти во всем светлую сторону. – Ева способна на дикие поступки, но это у нее быстро проходит.

– Чего нельзя сказать о миссис Портвей, – заметил Уилт. – Она провалялась в больнице полтора месяца, пересаженная кожа долго не приживлялась. После этого случая она близко к нашему дому не подходит.

– Ты увидишь, эти Прингшеймы надоедят Еве через неделю-другую. Это просто ее очередная причуда.

– Если хотите знать, у этой причуды масса преимуществ. Деньги, статус и сексуальная неразборчивость. Все то, что я ей дать не могу. да к тому же щедро приправленное интеллектуальной трепотней насчет женской эмансипации, насилия, неприятия терпимости, революции полов и насчет того, что, если ты не бисексуален, значит, недозрел. От всего этого блевать хочется. Именно на такой бред Ева и покупается. Я хочу сказать, что она способна купить даже протухшую селедку, если какой-нибудь клоун из верхов общества скажет ей, что сейчас это самое модное блюдо. Вот уж доверчивость так доверчивость.

– Все дело в том, что у Евы слишком много энергии, – сказала Бетти. – Тебе надо попытаться уговорить ее пойти работать.

– Работать? – переспросил Уилт. – Да у нее больше работ, чем у меня обедов. Я ведь еще не все говорю. Мне достается только холодный ужин и записка, в которой она сообщает, что ушла на занятия керамикой, трансцедентальной медитацией или какой-нибудь такой же ерундой. Помните «Поттерс», машиностроительную фирму, которая разорилась после забастовки два года назад? Так вот. если хотите знать, в этом виновата Ева. Она нашла себе работу в фирме, дающей консультации по вопросам рабочего времени и повышения по службе. Ее направили на этот завод. И не успели оглянуться, пожалуйста, забастовка…

Они проговорили около часа, супруги предложили Генри остаться ночевать, но он отказался.

– У меня завтра много дел, – сказал он.

– Например?

– Во-первых, покормить собаку.

– Можно съездить и покормить. За один день Клем не умрет.

Они не смогли уговорить Уилта, который буквально упивался жалостью к себе. К тому же ему не давала покоя мысль о кукле. Может, еще раз попытаться вытащить ее из ямы? Он поехал домой и лег в постель, представлявшую собой кучу одеял и простыней. Утром он ее так"и не прибрал.

– Бедный старина Генри, – сказала Бетти, когда они с Питером поднялись наверх. – Он в самом деле ужасно выглядит.

– Он сказал, что ему пришлось менять колесо.

– Да я не об одежде говорю. Меня беспокоит выражение его лица. Тебе не кажется, что он на грани срыва?

Питер Брейнтри покачал головой.

– Хотел бы я посмотреть, какой у тебя был бы вид, если заставить тебя в течение десяти лет каждый день заниматься с газовщиками и штукатурами, да к тому же если у тебя сбежала жена, – сказал он.

– Почему ему не поручат более интересную работу?

– Почему? Да потому, что техучилище хочет стать политехом, вот они и организовывают новые курсы лекций, читать которые приглашают людей со степенями, а студенты на эти курсы не записываются. Набрали таких специалистов, как доктор Фитцпатрик, который знает буквально все о детском труде на четырех фабриках в Манчестере в 1837 году, но вряд ли знает что-либо обо всем остальном. А посади его один на один с учениками дневного отделения, и от него останутся рожки да ножки. По крайней мере раз в неделю я вынужден заходить в его старшие классы и говорить студентам, чтюбы они заткнулись. А Генри, хоть внешне и робкий, но вполне может справиться с этими безобразниками. Он слишком хорошо выполняет свою работу. В этом причина всех его бед. Кроме того, он не подхалим, а у нас в техучилище это смерти подобно. Не умеешь лизать задницы, ничего не достигнешь.

– Знаешь, – сказала Бетти, – твоя работа ужасно повлияла на твою манеру выражаться.

– Она ужасно повлияла на мое мировоззрение, и плевал я на манеру выражаться, – сказал Брейнтри. – От всего этого запить можно.

– Что, по-видимому, и случилось с Генри. От него так и несло джином.

– У него это пройдет.

* * *

Однако у Уилта это не прошло. Утром он проснулся с чувством, что не хватает не только Евы, но и чего-то еще. Не хватало проклятой куклы. Он лежал в постели, стараясь придумать какой-нибудь способ вытащить куклу из ямы до того, как в понедельник там появятся рабочие. Но ничего путного не придумал, кроме как вылить в яму канистру бензина и поджечь. Поразмышляв об этом, Уилт пришел к выводу, что лучшего способа привлечь всеобщее внимание к тому, что он засунул в яму пластиковую куклу, одетую в шмотки своей жены, трудно изобрести. Никаких других практических идей ему в голову не пришло. Оставалось надеяться, что все как-то обойдется.