Текст книги "Сонные глазки и пижама в лягушечку"

Автор книги: Том Роббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

23:56

Восстанавливая дыхание, сбитое экстравагантной буффонадой, вы чувствуете себя скорее реабилитированной, чем удовлетворенной, скорее освобожденной, чем реабилитированной. Ведь удовлетворение – лишь временная анестезия, притупляющая боль жизненных ожогов, а реабилитация – та же месть, только без горчицы. Освобождение же – это столь грандиозный перед, что единственным задом, который может ему соответствовать, является смерть. Да и то не всегда.

Все опасения, связанные с тем, что Ларри Даймонд вас загипнотизировал, погрузил в некий психосексуальный транс, растворились в мощном приливе оргазма. Правда, без Даймонда вы никогда не достигли бы такого оргазма, ибо это он впервые показал, как пришпорить белого пони, чтобы тот забежал на горку; и если в вашей жизни еще наступит момент, когда секс будет играть более важную роль, чем сейчас, момент, когда новый поклонник назовет вас «лучшей задницей Сиэтла», а вы – боже сохрани! – будете польщены его словами, – что ж, значит, Даймонд оказал вам услугу. Пока же, преодолев бешеные пороги на утлом плоту, который построил некомпетентный Белфорд Данн, вы ощущаете, что освободились от обязательств, от зависимости, от страха, освободились от влияния Даймонда и стали – не больше и не меньше – хозяйкой собственной судьбы.

Приводя себя в порядок перед зеркалом (Белфорд мирно похрапывает на диване), вы точно знаете, каким будет следующий шаг.

Зато, увы, не знаете другого: Белфорд, проявив нехарактерную предусмотрительность, отключил оба телефона сразу после вашего звонка в полицию. Если бы он этого не сделал, вы бы еще час назад приняли сообщение Ларри Даймонда, неотложное как по тону, так и по содержанию и, честно говоря, довольно абсурдное, – сообщение, связанное с возможным местонахождением Кью-Джо; сообщение, которое могло бы изменить выбранный вами дерзкий курс… А могло бы и не изменить.

Понедельник, 9 апреля, ночь
Еще один день из жизни дурака

00:33

Целлофановый жгут лезет в ухо. Утка пожирает солому в эхокамере. Боги жарят гамбургеры, сделанные из амброзии. Вакуум электризуется. Термиты вслух читают Кафку.

В телефонной трубке столько шума, что слова Сола Финкельштейна, ответившего на звонок в «Познер, Лампард, Мак-Эвой и Джейкобсен», едва слышны. Сол, однако, сразу узнает ваш писклявый голос, словно орнитолог, различающий крик синицы-гаички сквозь грохот оживленного шоссе.

– Какого черта, Мати?! Где ты пропадаешь? Концерт окончен, пора танцевать с мертвецами!

Похоже, Сол еще не совсем протрезвел. И ему даже в голову не приходит извиниться за давешнюю грубость.

– Послушай, Сол…

– Что? Говори громче, Мати! Я ни черта не слышу, на линии слишком много шума. Мы с Познером прошлись по европейским биржам – похоже, мыльный пузырь Ямагучи вот-вот лопнет. Мы хотели по-быстрому слить весь японский индекс…

Продать японцев без покрытия. Хм, это мысль. Как вы раньше не догадались?

– …но не можем пробиться сквозь помехи. Пытались связаться с Лондоном, отправить им факс, однако вместо факсового сигнала получили азиатскую спортивную сводку. Ты когда-нибудь слышала про баскетбольную команду под названием «Гонконгский грипп»?

– Сол, у меня на «дискотеке» осталось личное барахло: фотографии и все такое. Попроси Джуди Мулликен, пусть она соберет вещи с моего стола и отвезет к себе. Я потом все заберу.

– Что ты хочешь сказать, Мати? Ты линяешь, делаешь ноги? Да ты знаешь, что у Познера скопился целый мешок костей, в которых он хочет порыться – вместе с тобой?! Давай не дури, приезжай и танцуй, как все. Или у тебя кишка тонка?

Циклон швыряет сухие листья в открытое окно класса, где проходит школьное собрание. Когда шорох стихает, вы отвечаете-

– Поцелуй мою филиппинскую задницу, Сол! Познер может катиться сам знаешь куда вместе со своими поддельными отчетами! И запомни, жабий мозг: концерт только начинается. Тум-турум-тутум!

И вешаете трубку.

00:39

Стоя над Белфордом, вы следите за мерными движениями волосатой груди. И ощущаете дежа-вю: Андрэ, разметавшийся во сне на столике Кью-Джо. По сравнению с обезьяной Белфорд кажется таким чистым, возвышенным… Дело даже не в порочности Андрэ: ему приходится быть хитрым, чтобы выжить. Так же как и вам, Гвендолин. Вот видите, у вас с заблудшей макакой есть кое-что общее.

Белфорд, если разобраться, тоже не без греха. Он ведь отключил ваши телефоны, а кто его просил? Ну, это было легко исправить: десять минут назад вы воткнули провод в розетку – и сожгли последний мост. О боже! Будем надеяться, что потом не пожалеете.

В спальне вы становитесь на колени и подключаете второй телефон, не догадываясь о пропущенном звонке Даймонда. Если бы у вас была голосовая почта, как у каждого уважающего себя американца, еще способного оплачивать телефонные счета, вы смогли бы прослушать роковое сообщение. Но вы предпочли купить суперкрутой автоответчик размером не больше карты Таро, ибо не доверяете голосовой почте. Какие-нибудь хакеры могут ее взломать, добраться до конфиденциальных сообщений… В наши дни деловая женщина должна быть осторожной.

В отличие от типичных филиппинок, питающих слабость к ярко-цветастому накладному маникюру (даже бабушка Мати не исключение), вы обгрызаете ногти под корень, до самого мяса. И сейчас без колебаний проводите ими по гладко-розовой щеке Белфорда. Он морщится.

– Мммммф.

– Просыпайся, Ромео. Пора начинать восхождение.

– А?

– Будем вязать снопы, пока луна высоко.

– Чего?

– Белфорд, у тебя случайно нет клизмы? Знаешь, такой старомодной клизмы?

Он садится как ужаленный.

– Милая, ты заболела?

– Да, наверное. Но это не то, что ты думаешь. Давай одевайся. Мне нужна твоя помощь.

00:69

Вы одеты в черное: джинсы, кроссовки, свитер. На голове черная беретка, скрывающая предательские штрихи седины. В черной сумочке лежит запасной газовый баллончик.

– Сначала едем к тебе, – говорите вы.

– Дорогая, я же сказал, у меня нет клизмы.

– Ничего. Заодно проверим, как дела у Андрэ.

– О, это так мило! Но я уверен, с ним все в порядке.

– А вдруг ему одиноко?

Белфорд смотрит на вас с обожанием.

– Ну ладно, ты права. Наверное, он сейчас спит, утомился. Мы с ним немного подурачились перед тем, как я ушел… Знаешь, маленький негодник очень силен!

– Мы просто взглянем одним глазком.

Белфорд кивает и направляет «линкольн» в сторону Куин-Энн-Хилл.

Не успеваете вы проехать и нескольких минут, как луна, которая движется вместе с вами, скользя над грязными и уродливыми городскими излишествами, как чистое и харизматичное напоминание о древней магии, неподвластной приземленному и технологизированному человеческому уму, – эта луна грубо, хотя и временно, перекрывается каскадом красно-синих вспышек. Карета «скорой помощи» и несколько полицейских машин стоят поперек дороги, полыхая мигалками, а на тротуаре, у входа в скромный двухэтажный дом, колышется небольшая толпа.

Подъехав ближе, вы узнаете Смоки и Сесила. Сколько можно работать? Эти парни, наверное, уже забыли, как выглядят их домочадцы. Вместе с другими полицейскими они отгоняют зевак от распростертого на лужайке тела, вокруг которого суетятся врачи.

– Разворачивайся! – командуете вы.

– Подожди минутку.

– Что еще за штучки? Живо разворачивайся, поехали отсюда!

– Но, милая, это же тот дом… Дом, где меня…

– Я знаю, Белфорд. Дом, где тебе дали по черепу. Что, одного раза мало?

Белфорд опускает стекло.

– Извините, сэр! Что здесь случилось?

– Это Осторожный Насильник. Его поймал парень, который живет в этом доме. Долбанул по башке крокетным молотом, чуть мозги не вышиб.

– Боже правый!

– Ну давай уже, поехали!

Смоки смотрит на «линкольн», знаками приказывает ему развернуться и отъехать. Вы пригибаете голову и сползаете вниз. О боже.

– Но это ошибка! Бедняга вовсе не насильник, он просто… друг этой женщины.

– Тебе-то откуда знать? Даже если он любовник – все равно получил по заслугам.

– Не суди – и не судим будешь…

– Не трахай кого попало – и тебя самого не трахнут. У этих людей нет морали, Белфорд! Поехали отсюда.

– Но я могу помочь! Я знаю этих людей.

– Не смеши меня! Какой-то безымянный придурок бьет тебя по морде деревянным молотом, а его шлюшка-жена наблюдает, выставив напоказ свое курчавое сокровище, – и это значит, что вы уже закадычные друзья?!

Смоки направляется к вам. Вы пригибаетесь ниже, вызвав озадаченно-подозрительный взгляд Белфорда.

– Если это ошибка, – говорите вы, – они сами разберутся, ничего страшного. А вот если ты сию минуту не отъедешь, я очень сильно разозлюсь.

Белфорд разочарованно включает заднюю, сдает в боковой переулок и разворачивается. Вы распрямляетесь и посылаете Смоки воздушный поцелуй. Непонятно, узнал он вас или нет, но взгляд его кажется весьма тяжелым. Вы хихикаете. Однако Белфорду не до смеха. Он смятен, обеспокоен и всю дорогу молчит.

– Все, приехали, – сухо сообщает он, затормозив у подъезда. – Хочешь подняться в квартиру?

– Послушай, извини, что я рассердилась… Просто не понимаю: почему ты считаешь, что должен нянчиться с каждым встречным неудачником?

– Это мой христианский долг, Гвен. Те, кому Бог дал больше, обязаны помогать слабым!

– Да, конечно, это очень мило, но… В общем, я познакомилась с одним… э-э… джентльменом, который так не думает. По его словам, чем больше общество заботится о нуждах наименьшего общего знаменателя, тем глубже оно увязает в трясине посредственности. Если же, наоборот, мы поддержим самых ярких, талантливых и работоспособных, то у них появятся средства для решения наших проблем, для поднятия культуры на новый уровень, и в результате количество неудачников уменьшится, и человечество устремится вверх по эволюционной лестнице, избавившись от ненужного балласта. По его словам, благодетели вроде тебя плодят нищих и бездельников, потакая их слабостям. Каждый человек должен сам определять свою жизнь и отвечать за последствия решений.

Белфорд фыркает:

– Ему легко говорить! Наверное, какой-нибудь привилегированный тепличный брокер, которому никогда не доводилось…

– Он был аутичным ребенком, а теперь у него рак.

– О господи! Мне очень жаль.

– Ну знаешь, каждый может пожаловаться на тяжелую судьбу. А он никогда не жалуется, не покоряется судьбе.

– Что ж, похвально. Хорошо иметь бойцовский характер.

– Да он вовсе не боец! Скорее искатель приключений. Он не атакует, а увлекается; не защищается, а расширяет кругозор; не разрушает, а изменяется; не отвергает, а исследует… ну, в общем, ты понял.

(Эко же вас разобрало, Гвендолин!)

Белфорд слушает внимательно, по его широкому честному лицу гуляют морщины сомнения.

– Похоже, этот мистер Искатель Приключений здорово на тебя повлиял. Хотелось бы мне с ним встретиться.

– Завтра утром, в шесть утра, он покинет страну.

Белфорд не может скрыть облегчения.

– Что ж, его не в чем упрекнуть. Американское здравоохранение сейчас далеко не в лучшей форме. Однако, при всем уважении, я бы ему возразил. Многие несчастные в наших гетто и на улицах просто не способны нести ответственность за свои жизни. Даже те, кто физически здоров, страдают от духовного разложения. Они не могут исследовать разные возможности, ибо даже не знают об их существовании. Им никто никогда не рассказывал о таких вещах, как внутренний рост и трансформация. А самое страшное – их никто никогда не любил. Понимаешь? Они не уважают себя, потому что их никто не любит! Вот тут-то и нужны благодетели вроде меня.

– Ты можешь их любить до посинения, Белфорд, но им будет мало. И ты это прекрасно знаешь! Не важно, как сильно тебя любят другие; ты никогда не будешь себя уважать, если не научишься нести ответственность за собственные поступки, а этого не произойдет, пока ты не перестанешь обвинять в своих бедах и недостатках весь белый свет, родителей, общество, пол, национальность, Сатану, кого там еще… Рано или поздно каждый человек…

Белфорд терпеливо ждет продолжения. Но вы внезапно осознаете, что говорите как второй Даймонд, хотя сами едва ли можете служить блестящим образцом ответственного поведения. И резко меняете тему:

– Наверняка обезьяна уже проснулась.

На самом деле Андрэ, как выясняется, еще спит. Улучив момент, когда Белфорд уходит на кухню, чтобы напиться воды, вы несколько раз сильно пинаете клетку, пока животное не начинает ворочаться. В обычных обстоятельствах не обошлось бы без дикого визга, но сегодня обезьяна просто смотрит на вас, как Мона Лиза. Тот факт, что брови среднего человека состоят из 550 волосков (на 550 больше, чем у средней макаки), вызывает у вас чувство видового превосходства, однако вы это чувство неплохо скрываете и даже улыбаетесь заговорщически, словно в знак того, что лишь у вас двоих есть правильное либретто.

– Просыпайся, топ ami. Пора повеселиться! Луна светит ярко, прямо как топаз, который ты тиснул у маркиза де Как-ero-там в Монте-Карло. Ты должен ее увидеть, топ ami. У нее цвет бананового эскимо.

01:40

Аптечная клизма системы «сделай сам» изготовлена фирмой «Флот» из Линчберга, штат Виргиния, и стоит один доллар двадцать пять центов. Это одноразовая штуковина, похожая на приспособление для заделки щелей в камине, или для конопачения лодок, или для украшения торта. Она состоит из мягкой пластиковой бутылки, которую нужно держать в руке, и наконечника с предохранительным клапаном – для «регулировки потока и предотвращения обратного выброса». Бутылка содержит девятнадцать миллиграммов одноосновного фосфата натрия и семь миллиграммов двухосновного солевого раствора. Этикетка предостерегает: «Перед введением ректального наконечника снимите защитный оранжевый колпачок». Инструкция довольно простая, думаете вы, но потом вспоминаете, что пятьдесят процентов населения Америки полуграмотно. «А, ч-черт! Больно!» – «Так тебе и надо, дурак! Будешь знать, как бросать школу!»

Во всем огромном Сиэтле есть только одна круглосуточная аптека, и в ней продается единственный вид клизмы – эта одноразовая бутыль. Белфорд так и предполагал. В наши дни, сказал он, чтобы купить старомодную резиновую клизму с трубочкой, нужно ехать на медицинский склад. Он также сообщил, что, согласно журналу «Природа», честь изобретения клизмы принадлежит южноамериканским индейцам, которые использовали ее для анального введения галлюциногенных веществ. Каких-нибудь два дня назад эти бесполезные исторические сведения вызвали бы лишь отвращение, однако теперь вы вспоминаете Ларри Даймонда – тоже, признаться, не без отвращения, ибо информация о клизме исходит от Бел форда Данна, чей дрессированный лютеранско-риэлторский мозг трудно заподозрить в хранении мерзостных фактов. Неужели на свете уже не осталось невинных умов? Что еще можно почерпнуть из старых журналов, разложенных на столике в парикмахерской? Инструкции, как лизать лягушек?

Досадуя на бессмысленность визита в аптеку – и в то же время радуясь, что удалость избежать постыдной покупки клизмы, – вы приобретаете несколько мелочей в отделе витаминов и школьных принадлежностей и возвращаетесь к «линкольну».

– Что поделаешь, дорогая, придется подождать до утра. Мне очень жаль. Маленький негодник, похоже, опять проголодался.

– Я не могу ждать, Белфорд, – отвечаете вы, к его немалому удивлению. – А вот негоднику придется потерпеть.

Белфорд легко согласился взять Андрэ в поездку до аптеки: он чувствовал себя виноватым за то, что давеча посадил его в клетку. Теперь зверь и его хозяин смотрят на вас умоляюще, разместившись на передних сиденьях, – но с заднего сиденья им отвечает ваш непреклонный взгляд.

– Ничего, поест позже, – отрезаете вы. – Сейчас мы едем в китайский район.

02:06

В любом другом районе любого другого города неоновые вывески – не более чем электрифицированная информация. Только не в китайском. Здешний неон – это песня, музыкальная тема, визуальное оформление пейзажа. Дрожащие щупальца искусственного света хватают зазевавшихся туристов и утаскивают в китайский район, где их проглатывает ослепительная рыбья пасть, зараженная экзотикой. В длинном списке чудес, пришедших к нам из Китая – от пороха до макарон, – светящийся газ не числится, и в то же время китайский район без неона так же немыслим, как южный пляж без пальм: как иначе определить, что ты попал именно туда? Если еду можно назвать Святым Граалем китайского района, то неон – это аура Грааля, божественный нимб, яркий маятник, колебания которого гипнотизируют гостей, заполняя их умы образами запретных удовольствий и романтических стран. Неон китайского района – это неон тайны и радости. «ФОНГ», – говорит неон. И добавляет: «ФУ». А вместе получается «ФОНГ ФУ», таинственная и праздничная фраза. А еще неон говорит: «ИМПЕРАТОРСКИЙ САД», или «ХРАМ ЛУНЫ», и эти слова просты и понятны, хотя буквы, из которых они составлены, похожи на дым шанхайской опиумной трубки: они смешны и обворожительны, неуклюжи и абсолютно правильны, они подражают каллиграфии, как внук подражает дедушке. Даже элементы, стилизованные под бамбук, выглядят уместно. Светящийся газ пульсирует в них подобно животворящей плазме, создает образы драконов, пагод и мисок с рисом, играет оттенками томатного соуса, маринованных утиных лапок и оперы, оттенками гибискуса и женьшеня, шелкопрядов и петард. Неон орудует магической иглой над бледным небом китайского района, вышивая узорчатый защитно-рекламный чехол, который ни с чем не спутаешь.

Именно по обилию и характеру неоновой рекламы вы со своими компаньонами понимаете, что прибыли в китайский район Сиэтла. И тут же появляются другие признаки: полуразрушенные здания с низкими крылечками, теневые силуэты Будды на старых кирпичных стенах, пирамиды пустых ящиков на каждом углу… Тротуары китайского района – это место, куда приходят умирать срезанные листья овощей.

Китайский район Сиэтла официально, из вежливости, называют международным. С одной стороны, это соответствует истине, а с другой – явно ей противоречит. В районе нет ни европейцев, ни африканцев, ни южноамериканцев, ни австралийцев, ни арабов, так что вряд ли его можно назвать международным. Однако наряду с китайцами здесь живут японцы, корейцы, вьетнамцы, лаосцы и, конечно же, филиппинцы, а значит, более подходящим было бы название «азиатский район». Тем не менее Фредди Мати живет здесь отнюдь не из любви к собратьям-азиатам. Причина в другом. Во-первых, все ночные клубы находятся рядом, во-вторых, полицейским платят, чтобы они сюда не совались, а в-третьих – жилье стоит дешево.

Ваш отец занимает верхний этаж небольшого четырехэтажного здания, принадлежащего торговой фирме «Ли По», импортеру и оптовому продавцу всяких безделушек тюремного производства. Его окна светятся, что неудивительно: Фредди обычно не спит до рассвета, а все ночные клубы закрыты в честь Пасхи, так что ему просто некуда пойти. Белфорд считает, что навестить отца – очень милый шаг, только время визита несколько необычно. Он тоже хочет подняться: во-первых, чтобы поддержать вас на крутой и плохо освещенной лестнице, а во-вторых, из желания поскорее установить теплые отношения с предполагаемым тестем.

Фредди долго не отвечает на стук. Из дверных щелей ощутимо тянет марихуаной. Вы не уверены, что Белфорд готов к этой встрече. С другой стороны, отец вряд ли готов к встрече с обезьяной, нетерпеливо прыгающей в полумраке.

– Пипи! – восклицает Фредди, открыв наконец дверь. – Вот это да! Ну, привет!

Вы редко отвечаете на звонки отца, а навещаете его не чаще, чем один или два раза в год, однако он никогда не жалуется, а наоборот, неизменно и бурно радуется при каждой встрече. Правда, сейчас эти восторги кажутся неуместными: было бы легче, если бы он вас упрекал.

– Моя малышка Пипи! Заходи, Пипи. Кто это с тобой? – Он замечает Андрэ. – Опа, ничего себе! Не могу поверить! – При виде макаки Фредди приходит в восхищение, начинает хихикать и пританцовывать. – Это шутка, да? Ух ты, смотри-ка! Она что, настоящая? Или это робот? Да нет, вроде настоящая!

– Конечно, настоящая, мистер Мати. Прямо как вы и я. Добрый вечер! Меня зовут Белфорд Данн.

Если Белфорд ожидает, что Фредди в ответ воскликнет: «Ах, моя дочь о вас столько рассказывала», то его ждет горькое разочарование. Вы, однако, не собираетесь помогать их знакомству. Теперь уже не имеет значения, узнает ли Белфорд о том, что ваш отец употребляет наркотики. Это и раньше-то не имело значения: Белфорд, конечно, отвергает наркотики, но Фредди как малоимущий представитель этнического меньшинства заслуживает скорее жалости, чем презрения. Так или иначе, им придется самим решать проблемы сближения. Едва переступив порог, вы тотчас извиняетесь и ловким друидом стремитесь в ванную через Стоунхендж картонных коробок, кассет, пластинок, лазерных дисков, книг и барабанов.

Вам даже не надо дергать веревку-выключатель, которая свисает с матовой лампочки, как макаронина с белой фрикадельки: уличного неонового света, пробивающегося сквозь окно, достаточно, чтобы все увидеть. Долго искать не приходится – в беспорядке Фредди есть определенная система. Вопреки советам бабушки Мати он не выкинул ни одной вещи, принадлежавшей вашей матери. Например, те книги на полу в комнате: он их перекладывает, стирает пыль, использует как подставку для барабанов, но никогда не перечитывает. Однако объект ваших поисков, благополучно отправившийся в сумку, – вовсе не книга (хотя некоторые книги заслуживают именно такого применения).

Для отвода глаз вы спускаете воду – неудачный ход, ибо унитаз засорен, и вода бежит через край.

Ваши родители никогда не жили здесь вместе: отец нашел эту квартиру через шесть лет после смерти своей жены, когда вы учились на первом курсе. Тем не менее присутствие матери ощущается во всем. Ее старый письменный стол орехового дерева занимает почетное место, на нем по-прежнему стоят ее курительницы для благовоний, чернильницы, словарь рифм и фотографии Дилана Томаса, словно ожидая возвращения хозяйки. Несмотря на острое желание продолжить начатую авантюру, вы пару минут исподтишка наблюдаете за Фредди и Белфордом. Они стоят в коридоре и, судя по всему, весело проводят время: между ними уже установился особый вид шутливых отношений, характерный для мужчин и совершенно немыслимый среди женщин. Они даже успели обменяться пропагандистскими материалами: Фредди всучил Белфорду памфлет с манифестом радикальных анархистов, а в ответ получил лютеранскую брошюру.

– Пипи, ты вся в черном, малышка! Выглядишь классно! Так приятно смотреть, когда ты в черном.

– Да, пап. Похоже, мы с тобой одеваемся в одних бутиках. Он улыбается в ответ; один только ремень в ваших джинсах стоит дороже, чем весь его прикид, от водолазки до сандалий (правда, за ремень еще не выплачен кредит).

– Ну что ж, пап. Жаль, что приходится бежать…

– Уже отчаливаешь?

– Мы проезжали мимо, увидели свет в окнах, решили зайти поздороваться. Да и поздно уже…

Белфорд бросает на вас озадаченный, чуть ли не обвиняющий взгляд.

– Эй, Пипи, ночь – это самое время! Правда, тебе завтра на работу.

– Да уж.

– Ну хорошо. Только помни, малышка: флейту изобрели раньше, чем колесо.

– Что вы говорите, мистер Мати? – удивляется Белфорд. – Я и не знал!

Фредди хочет сказать, что искусство, по большому счету, важнее для человечества, чем коммерция или индустрия. Старая знакомая песня.

– Ну, пап! Музыкант в семье ты, а не я.

– Верно. Я не забыл твои уроки пения. – Вы оба смеетесь, вспомнив эти дурацкие уроки. – Ну ничего. Главное, что у тебя полно лягушачьих шкурок.

Вы застываете. И смотрите на отца таким взглядом, как три дня назад, в ресторане, смотрел на вас Ларри Даймонд, услышав наивно брошенную фразу «дикарь африканский».

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваете вы осторожно. – Почему лягушачьи шкурки?

Заметив перемену в вашем настроении, Фредди поспешно объясняет, что «лягушачьи шкурки» – это сленг.

– Уличная феня, – говорит он. – Лягушачьи шкурки значит деньги. Доллары.

Заметив ваше облегчение, Фредди радуется. А Белфорд, наоборот, мрачнеет.

Какое-то время вся компания, включая Андрэ, хранит молчание. Потом вы смотрите на часы и киваете в сторону двери.

– Будь острожен, пап! – Вы импульсивно обнимаете его и шепчете: – Я тебя люблю.

Эх, Гвендолин! Сколько лет прошло с тех пор, как вы последний раз говорили эти слова? Отцу или кому-то другому? Наверное, сейчас вы так расчувствовались, потому что собираетесь уехать и не знаете, когда вернетесь. И вернетесь ли вообще.

– Заходи почаще, – говорит Фредди. – Приводи своего христианского друга. Я покажу ему величайший дар богов, священную траву. Хе-хе. И обезьяну тоже приводи. Она – просто супер!

Когда вы доходите до середины лестницы, отец вдогонку кричит:

– Следующие выходные! Я выступаю во вьетнамском клубе. Новый клуб, называется «Гау Нюк». Будем зажигать с группой «Электрический малыш Моисей и золотые вертолеты». А еще будут «Испанские мухи». Приходите обязательно! Я предупрежу охрану, вас пустят без очереди. У них такие банановые коктейли – с одного стакана крышу уносит! Обезьяне точно понравится, хе-хе!

Белфорд тормозит и хочет объяснить, что Андрэ не простая обезьяна, а переродившаяся. Вы подталкиваете его в спину.