Текст книги "Никто"

Автор книги: Том Пиккирилли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Том Пикирилли

Никто

1

Блуждая по тёмным закоулкам собственного сознания, Крайер осознавал, что раньше его звали как-то иначе.

Возможно, его настоящее имя было Чак Смит, или Джо Эванс, или Эйб Фишбаум ‒ он этого не помнил. Задумайтесь на минутку, и вы удивитесь, как много ваше имя значит для вас, и как много лично вы значите для своего имени.

Если бы его звали Джонни-гитара, разве оказался бы он здесь, в этом месте, с этими травмами? Ник Стил наверняка смог бы защитить свою семью. Фредди Дэвис не задержался бы на пустой парковке, уплетая пару двойных чизбургеров и три большие порции картошки-фри под доносящиеся из плеера звуки «Оркестровой сюиты № 3» Баха. Помимо классической музыки, в тишине ночи раздавалось только непрекращающееся чавканье и сытое причмокивание.

Потом он не торопясь выкурил две сигареты, хотя почти бросил курить. Нарушил диету, не сдержал обещание заботиться о своём здоровье, которое дал жене, как только ему исполнилось сорок, и он по праву стал называться мужчиной среднего возраста и с неплохим достатком. По крайней мере, он больше не пил. Он был уверен, что все его грешки ‒ мелочь, если посмотреть на ситуацию в целом.

Крайером его назвали в сумасшедшем доме.

~ * ~

В тот вечер Крайер пришёл домой и увидел свою двенадцатилетнюю дочь на полу со вспоротым животом. Она стонала, в агонии ползая по пропитанному кровью ковру гостиной. Помимо крови на ковре были её внутренности. Крайер подбежал к ней, и из его груди вырвался звук, похожий на крик раненного тюленя.

Когда девочка протянула к нему руку, шевеля губами, будто бы пытаясь что-то сказать, Крайер взвыл так, что всё равно не смог бы разобрать ни слова. Спустя мгновение она дважды моргнула, а затем глубоко и прерывисто вздохнула. Она была мертва, и Крайер, почти поддавшись истерике, начал судорожно молотить кулаком по ковру: один удар, другой, третий. Его вырвало ‒ всё, что он съел всего пятнадцать минут назад, оказалось на полу. Он пошёл вглубь дома, туда, откуда раздавались крики его жены.

На втором этаже что-то с грохотом упало, и он рванул туда. Свет нигде не горел. Он щёлкал выключателями, что-то кричал ‒ иногда её имя, иногда просто что-то нечленораздельное ‒ пока наконец не нашёл её в ванной: полностью одетую, с перерезанным горлом.

Руки у неё были замотаны скотчем. Куском такого же скотча был заклеен рот. Она была ещё жива и повернула голову в сторону Крайера. Из перерезанного горла хлынула кровь, забрызгав ему всё лицо. Кровь стекала по стенам, по её губам и подбородку. Она пыталась сказать что-то, но похоже, она прокусила язык, пытаясь избавиться от скотча.

Убийца подбежал к окну.

Крайер поскользнулся на луже крови жены и, как бы ужасно это ни звучало, благодаря этому быстрее преодолел расстояние до окна. В нём было 40 килограммов лишнего веса, ему мешал огромный живот, но он всё же неловко подпрыгнул, чувствуя, как в животе у него всё переворачивается. Он сумел схватить злоумышленника за ремень ещё до того, как тот успел соскользнуть с подоконника на улицу. Его лицо показалось Крайеру знакомым, но он никак не мог вспомнить, где его видел.

Он попытался заговорить, хотел спросить его: зачем? зачем ты это сделал? кто ты? что всё это значит? что…

Отблеск света на лезвии ножа. Рука в перчатке. Парень высоко поднял нож, развернулся и с размаху всадил его прямо в лоб Крайеру.

Лезвие вошло вглубь черепа на семь сантиметров, прямо между глаз, почти посередине лба. Боли не было. Крайер наблюдал за тем, как убийца ловко выскочил в окно, без капли страха, полностью контролируя свои движения, и, преодолев расстояние в два этажа, приземлился на заднем дворе.

Попятившись, Крайер зацепился за край ванны, но сумел удержаться на ногах.

И, что самое странное, у него была эрекция.

Его жена собрала все оставшиеся силы и попыталась подняться из ванны. Со связанными руками она наблюдала, как жизнь покидает её слабеющими толчками, стекает по персиковым обоям, и выражение лица у неё постепенно каменело. В её глазах читался огромный, но при этом контролируемый страх и трогательная забота о муже.

Он двинулся в её сторону, и она попыталась перекинуть ногу через край ванны, но это ей не удалось.

Она попробовала ещё раз, но на её лице появилось осознание того, что она всё равно не сможет дотянуться до него. Она протянула к нему обе руки, кашляя, выталкивая сгустки крови из раны на шее. Бесконечным дождём стучали по ванной капли крови, будто кто-то принимал душ жарким летним днём. Она откинулась назад, по-прежнему протягивая к нему руки, и Крайер попытался что-то сказать, но не смог.

Он прислонился к стене, колени подгибались, но он не падал ‒ просто сползал по стене, сантиметр за сантиметром, пока не оказался на мокрой от крови жены кафельной плитке. Он лежал и смотрел в потолок. Пытался закрыть глаза, но не мог. Через какое-то время глаза закрылись сами, а он остался лежать где-то в темноте, один, но всё ещё не теряя сознания.

2

Он снова открыл глаза и увидел склонившуюся над ним женщину в полицейской форме. Аккуратный чёрный костюм, на ногах полиэтиленовые бахилы, на шее ‒ значок. Вздрогнув от неожиданности, она отскочила назад к раковине и локтем разбила зеркало шкафчика.

‒ Вашу мать! Боже, да он ещё жив!..

Кто-то вне поля зрения Крайера откликнулся:

‒ Не может быть. Нож на семь сантиметров вошёл ему в череп.

Оказавшись в подобной ситуации, меньше всего хочешь услышать о себе подобную дрянь. В горле у Крайера пересохло. Дважды сглотнув, он сказал:

‒ Пошёл ты…

‒ У него губы шевелились! ‒ женщина-коп склонилась над ним, опасаясь запачкать форму. ‒ Что вы сказали?

‒ Пошла ты!

Но они не понимали его. Думали, он пытается о чём-то намекнуть, или что-то в этом роде. Кто-то опустился перед ним на колени и поднёс ухо прямо к его губам. Сколько там ушной серы! Да что это за копы, в конце концов? Он не знал, кто они такие, но уже понял, что ни черта они не смогут разобраться в произошедшем. Это ему предстоит сделать самому. Вот только он не помнит, кто он.

3

Он очнулся на операционном столе, сумел приоткрыть правый глаз, пластырь на котором слегка отклеился. В операционной было шесть или семь врачей и медсестёр в одинаковых светло-голубых халатах и масках. Он попытался заговорить, но в горле была трубка, и ещё одна ‒ в носу, весь он был опутан какими-то аппаратами.

И всё ещё ощущал эрекцию.

Вокруг было много яркого света и отражающих металлических поверхностей. На маленьком металлическом столике рядом с ним лежал инструмент: циркулярная пила, покрытая кровью. Этим они вскрывали его череп. Лоб у него был разворочен, сквозь него виднелся мозг, и несколько устройств фиксировали его плоть и мышцы.

Кто-то заметил, что он открыл глаза, и воскликнул:

‒Господи боже!

Это вызвало небольшую суматоху. Все начали кричать и перекладывать вину друг на друга. Одна из медсестёр приняла удар на себя. Он пожалел её, пытался сказать: «Ты не виновата» ‒ но губы его не слушались.

Кто-то рядом с ним в это время совершал разные манипуляции с иглами и трубками, и наконец, Крайер снова уснул.

4

Он пришёл в себя и обнаружил, что голова его обмотана бинтами, один глаз тоже был забинтован. Боли не было, но было странное и отчётливое ощущение, будто из его головы пытается выбраться наружу какой-то очень маленький человечек. Крайер поднял руку чтобы либо помочь ему выбраться, либо затолкнуть обратно, но этот маленький засранец будто застрял у него в черепе возле надбровной дуги и никуда не желал двигаться со своего места. У Крайера было много вопросов: что происходит, как долго он здесь находится, как его зовут, а маленький человечек, казалось, хотел ответить ему, глядя в незабинтованный глаз, но оба они не могли произнести ни слова.

5

Когда он пришёл в себя, ему назначили курс физиотерапии, провели тесты умственных способностей и моторных навыков. Всю эту чушь, что полагается в таких случаях. Тесты Роршаха, словесные ассоциации ‒ этот тест он провалил, так как не мог разговаривать, хотя, по словам врачей, должен был ‒ и даже детские тесты, вроде засовывания кубиков в отверстия.

Он чувствовал тяжесть в голове. Возможно, причиной тому был человечек, поселившийся там, или же металлическая пластинка, которую туда засунули врачи. С ним сюсюкали, будто с младенцем или собачкой. Врачи протягивали ему указательный палец и говорили, чтобы он сжал его как можно сильнее. Он был обессилен. Его заставляли подбрасывать и ловить тяжёлый резиновый мяч. Иногда он делал всё, что просили, а иногда просто смотрел на всех этих врачей и думал: «Вы чокнутые сукины дети».

Его помещали в детский бассейн, и маленькие симпатичные девочки в купальниках помогали ему плыть и поддерживали при ходьбе. Эрекция, наконец, исчезла, спасибо хоть на этом. Ну и стыд…

Иногда маленький человечек сидел у него в голове, а иногда он куда-то исчезал. Он появлялся то где-то далеко за пределами его головы, то глубоко внутри. Крайер просыпался от ярких снов, иногда даже в слезах, часто обнаруживая, что проспал не один день.

Врачи говорили, что у него кататонический синдром. Что его рациональное мышление так повредилось в результате травмы или трагических событий, что он никогда не придёт в норму. Что у него умственные способности пятилетнего ребёнка.

С ним больше не разговаривали, говорили только друг с другом в его присутствии. Медсёстры перестали сюсюкать и начали жаловаться на своих мужей и неблагодарных детей. Они не могли сдержаться и выливали на него все свои ежедневные проблемы, плакались ему в жилетку, зная, что он их выслушает, но никому не расскажет их секреты.

Они стали грубее обращаться с ним, когда меняли ему постельное бельё. Бросали мячи с силой, будто хотели сделать ему больно.

А копы думали, что он притворяется.

Они говорили, что это он замочил свою семейку. Что кровавые отпечатки его рук на ковре возле мёртвой дочери доказывают, что он виновен. Что рвота на ковре ‒ это тоже доказательство его вины. Что раз он был весь покрыт кровью жены, значит, он и был убийцей. Они хотели, чтобы он признался. Говорили, что жена перед смертью защищалась, поэтому и ударила его ножом.

Сначала его допрашивали по схеме «хороший коп ‒ плохой коп». Потом хороший коп тоже превратился в плохого, и они уже вдвоём «обрабатывали» его, пока никто не видел. Он чувствовал странную боль, где-то далеко от него. И их кулаки были здесь ни при чём. Боль была где-то высоко, мучения оставались за пределами его тела, даже когда копы били его в живот.

Они ломали ему мизинцы, а он не издавал ни звука.

6

У одной медсестры средних лет был чертовски странный фетиш: она возбуждалась только от вида пациентов, которые были в коме или потеряли рассудок. Она была явно чокнутая, даже маленький человечек внутри черепа Крайера так считал.

Она называла Крайера своим папочкой. Стягивала с него штаны, а с себя трусики и садилась на него сверху. Всё время повторяла при этом: папочка, о, папочка!..

Стоит задуматься, как же сильно некоторым не хватает родительской ласки.

Она продолжала ошиваться вокруг него. Эрекция у него исчезла, и вроде бы всё должно было прекратиться. Но она всё же находила способы удовлетворить себя.

Бинты постепенно исчезали, как и его лишние килограммы. Живот сначала уменьшился вдвое, а затем и вовсе исчез.

Его переводили из одного крыла больницы в другое, отправили сначала в частную, а потом в государственную клинику.

Его осматривали многие доктора. Они делали записи в карточках и уходили.

Крайер сжимал твёрдые резиновые мячи. Сосредоточившись на одной-единственной задаче, как маньяк, он сжимал мячи. Час за часом, день за днём, на протяжении долгих месяцев. Он даже не замечал, что уделяет этому почти всё время, в его сознании была лишь пустота, какие-то переливы цвета, лёгкие колебания и перемена форм.

Мышцы его рук стали огромными и плотными. В конце концов, ему хватило сил, чтобы схватить маленького засранца, застрявшего у него в голове, вырвать его оттуда и бросить на пол.

Маленький засранец посмотрел на Крайера и почему-то ‒ наверно, почувствовав себя на свободе, ‒ заговорил.

Лёжа на полу и умирая, он сказал: «Са Кок».

7

Крайером его назвал один коп-самоубийца, который, выехав по срочному вызову, по неосторожности застрелил беременную женщину, после чего пытался повеситься.

Было проведено служебное расследование, в результате которого копа ‒ он называл себя офицером Блиссом ‒ оправдали, несмотря на то, что в тот день он выпил пару бутылок пива.

Его напарник ‒ и по совместительству начальник ‒ скрыл этот факт. А вот Блисс, от которого никто не ожидал такой глубины эмоциональных переживаний, так и не смог себя простить.

Пять месяцев он сидел на антидепрессантах, а потом решил, что проще будет засунуть себе ствол поглубже в горло и выйти из игры тем способом, которым в своё время воспользовались многие ветераны. Но оказалось, что он не в состоянии спустить курок. Он даже не мог заставить себя притронуться к служебному оружию. Он больше не мог держать в руках оружие, а значит, коп из него был уже никакой, да и мужчина, как он думал, тоже.

Повинуясь мимолётному порыву, он попытался повеситься в шкафу, рядом с ночной рубашкой жены. На этой рубашке были вырезы для сосков; последний раз жена надевала её, когда они только поженились, и с тех пор ночнушка так и висела в шкафу как постоянное напоминание о том, чего у них больше нет.

Полчаса спустя его обнаружила десятилетняя дочь, которая принялась делать отцу искусственное дыхание, как их учили в школе на основах безопасности. Футбольное поле, на котором дети, забинтованные тряпками с красной краской, стонут и кричат, притворяясь жертвами теракта, а его дочь давит им ладонями на грудную кость и практикует дыхание рот в рот с симпатичными мальчиками.

Она была уже достаточно взрослой, и даже однажды искала в интернете, что такое «сексуальная асфиксия»: случайно наткнулась на фильм для взрослых, пока родители спали.

Офицер Блисс видел, как она сидит в темноте перед 27-дюймовым экраном, а в её очках скачут отражения. Тогда он не стал заострять на этом внимания, но теперь, оглядываясь назад, он понимал: наверно, его дочь подумала, будто папочка-извращенец просто неудачно проделал такую процедуру у себя в шкафу. Он не знал, что смущает его больше: это, или тот факт, что он пытался убить себя.

Обо всём этом Крайер узнал, сидя целыми днями в кресле-качалке и ничего не делая, если не считать упражнений с резиновыми мячами и наблюдений за мексинанцами-нелегалами, которые подстригали газон, время от времени заводили дробилку и содержали территорию в безупречном виде.

В тот момент они сгребали опавшие листья, перекрикиваясь по-испански, и вряд ли получали за эту работу больше пяти баксов в час. «Директор больницы прикарманивает выделенные из бюджета деньги, чтобы содержать любовницу ‒ одну из медсестёр», сказал Крайеру Блисс. «Ту, у которой задница потолще».

‒ Ты же плакса, ‒ говорил Блисс слегка хриплым из-за неудачной попытки суицида голосом. Самоповешение ничуть не повредило внешности Блисса: у него осталось всего несколько шрамов вокруг горла. Для петли он выбрал не толстую верёвку, а скорее шнур. ‒ Я иногда слышу, как ты плачешь во сне. Всхлипываешь. Так кто же ты, если не плакса?

Крайер хотел сказать ему, что не знает.

‒ Если ты не знаешь, кто ты такой, ‒ сказал Блисс, ‒ значит, у тебя есть выбор. Шанс. Возможность. Ты можешь всё изменить, понял? Свои цели и своё предназначение. А у тебя оно есть, даже если ты сам об этом не подозреваешь.

Крайер не понимал, какого чёрта от него хочет Блисс, и хотел сказать: о чём ты, мать твою?

‒ Я поясню, о чём я.

Какой-то он чересчур жизнерадостный для парня, который пытался покончить с собой.

‒ Я читал твоё дело, ‒ сказал ему Блисс. ‒ Система безопасности в их базе данных паршивая, её может взломать любой ребёнок с «икс-боксом». Там сотни страниц документов, и всё о тебе. Твои медицинские записи, тесты умственных способностей, врачебные рецепты, заметки. Но всё это чушь собачья, за исключением пары страниц. Вот в них-то вся суть. Это полицейские отчёты по делу об убийстве твоей жены и дочери. Ты их помнишь?

Крайер никак не отреагировал, и Блисс повторил вопрос.

На этот раз Крайер покачал головой, потому что сам не был уверен, помнил ли он их. Он пытался сдвинуть опоры своей памяти, пытался выйти за пределы собственной личности, где мелькали лица, образы, гудели голоса, но всё это никак не складывалось в понятную структуру.

‒ Хочешь, я расскажу тебе, что произошло?

Крайер кивнул.

Должно быть, до психушки Блисс был заядлым курильщиком. Он постоянно шарил в карманах в поисках пачки сигарет и тянулся к нагрудному карману, будто пытаясь нащупать зажигалку.

‒ Окей, однажды вечером ты пришёл домой и увидел, как они умирают. Твою дочь выпотрошили, а жене перерезали горло. Тебя ударили ножом прямо в лоб ‒ коротким семисантиметровым лезвием. Преступник так и оставил его торчать в твоей голове. Копы его достали, но по оружию не удалось узнать ничего важного. Тысячи таких ножей продаются по всему городу.

Крайер подумал: и для чего, интересно, все остальные используют такие семисантиметровые ножи?

‒ Твой дом давно был у него на примете. Он наблюдал за тобой, знал, когда ты уходишь и возвращаешься. Он хотел побыть с твоей семьёй наедине. По заключению судмедэкспертов, твоя жена пробыла связанной в ванной не меньше часа, пока преступник находился с твоей дочерью. Это видно по синякам и следам трения от скотча на её запястьях. Твоя дочь не была изнасилована, а анализ брызг крови показал, что рана на животе, ставшая смертельной, была нанесена ей всего за десять-пятнадцать минут до твоего прихода. Знаешь, о чём это говорит?

Какого чёрта, хотел закричать Крайер, ты постоянно останавливаешься и спрашиваешь меня? Конечно, я не знаю.

Блисс продолжал:

‒ Это говорит о том, что он разговаривал с ней. У нас в участке таких ребят называли «болтушками Кэтти». Они попадались повсюду. Например, какой-нибудь гангстер берёт заложников при ограблении банка и начинает разговаривать с ними. Открывает им всю свою грёбаную душу. Забыв о деньгах, о своих требованиях, о вертолёте, на котором он собирается сбежать, об отряде спецназа снаружи, о пушке у себя в руках ‒ обо всём, потому что всё, что ему нужно ‒ это поделиться мыслями со слушателями.

Мою жену и дочь убила «болтушка Кэтти», подумал Крайер. Того человека, которым я когда-то был, пырнул ножом в череп какой-то парень, который просто хотел поболтать о своей жизни.

‒ Преступник скрылся через окно ванной на втором этаже. Скорее всего, ты хорошо разглядел его лицо. Может быть, ты узнал его. Ты помнишь?

Странно, но этот вопрос показался Крайеру самым простым: он не помнил лица мужчины, но отчётливо запомнил чувство, будто бы он был ему знаком. Крайер с мольбой посмотрел в глаза Блиссу, хотя и сам не знал, почему.

Блисс сказал:

‒ До той роковой ночи в вашем районе было зафиксировано несколько ограблений со взломом. Возможно, твоя жена сама случайно напоролась на вора, но то, как он на неё накинулся, говорит о том, что это преступление носит личный характер. Преступник был полон ярости, тихой злобы, склонен к вспышкам насилия. В то же время нельзя исключать и версию с вором-домушником. Полиция задержала несколько известных в округе воров, но всё было напрасно. Да и из дома ничего не пропало.

Значит, это могло быть ограбление с убийством, а могло быть что-то другое. Крайер ждал от Блисса пояснений.

‒ Окей, как я уже сказал, его жестокость и тот факт, что он так долго следил за твоей семьёй, доказывает, что преступление было совершено на почве личной обиды, реальной или надуманной. Я почти уверен, что ты знал или как минимум пересекался с преступником раньше. Копы допросили сотню человек, но так и не пришли к конкретным выводам. Явных подозреваемых нет.

Сотня человек? И нет ни одного подозреваемого? Интересно, всем им копы тоже ломали мизинцы, или это было специально для него, Крайера?

Блисс получал от всего этого удовольствие, безумие отступило на второй план, открыв дорогу новой цели.

‒ Этот преступник просто психопат. Этим словом легко разбрасываются, особенно здесь у нас, но тот парень ‒ он настоящий псих. Мозгоправы годами пытались понять способ мышления таких людей и до сих пор ничего не добились. Это за гранью их понимания. Никто не сможет понять психа, кроме другого психа. Его мотивы ‒ что-то, что сидит внутри него и толкает его к преступлению, хотя он сам, может быть, и не осознаёт этого. Можешь поковыряться в его прошлом и найти там насилие, или не найти ничего, можешь откопать серьёзные нарушения, или же ничего такого. Всё это неважно. Тебе не нужно его понимать. Тебе не нужна его биография. Ты ведь знаешь, что тебе нужно, разве нет?

Внутри его черепа, в самой середине, звучало только одно слово, слово без какой-либо связанной с ним эмоции. Причиной была не любовь или ненависть, ведь он даже не помнил свою семью, не мог вспомнить имён ни жены, ни дочери. Ни даже своего собственного. Но в то же время он ощущал нестерпимое желание. Осмысленную необходимость.

Крайер кивнул.

‒ Ты хочешь отомстить. Хочешь замочить этого козла. Прикончить его. Грохнуть. Угробить. Завалить. Вот это ‒ важно. Так?

Крайер понятия не имел, кто он такой ‒ кем был раньше и кем стал теперь, ‒ не мог вспомнить ничего, но осознавал своё желание, и, сидя здесь сейчас, он понял: да.

‒ Ну ладно. Тебе надо выбираться отсюда. Придётся либо поправиться, либо убедить врачей, что тебе стало лучше. Или просто свалить отсюда. Вот что тебе нужно. Это единственное, что тебе нужно. Сосредоточиться. Сконцентрироваться.

Сосредоточиться. Сконцентрироваться.

‒ Дальше. Когда выберешься отсюда, ты начнёшь копать. Рыть землю носом, как долбаная ищейка. Перелопатишь всю свою прошлую жизнь ‒ всё то, чего ты не помнишь. Узнаешь, кто ты такой. Спроси у старых друзей, соседей, подруг жены по кружку кройки и шитья, или чем там она у тебя занималась. Выясни, встречалась ли твоя дочь с мальчиками, или может быть она наткнулась в интернете на какого-нибудь извращенца. Изучай одно за другим, случай за случаем. Узнай, как он нашёл тебя, и тогда ты сможешь найти его.

Найти его.

‒ Вот и всё, что тебе нужно. Это ‒ твоя суть. Ну вот, ты опять ревёшь.

Блисс протянул руку и дотронулся до лица Крайера. На пальцах у него блестели слёзы.

‒ Ну, значит, в глубине души тебе всё ещё больно, иначе ты бы тут не рыдал, так? Может быть, любовь ещё проснётся. Стремись к этому, и тогда, возможно, ты сможешь дотянуться до неё, пусть даже только в мечтах. Любовь потребует мести. Это единственная твоя задача. Держись за неё. Когда ты плачешь – ты плачешь во имя мести. Когда истекаешь кровью ‒ тоже.