Текст книги "Сила Кундалини"

Автор книги: Тимур Литовченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Литовченко Тимур
Сила Кундалини

Тимур Литовченко

Сила Кундалини

(гнев)

(повесть из цикла "Семь смертных грехов")

"В то время как я забылся и стал

этим огнем, я очень тупо услышал

женский голос. Меня звали по

имени: "Юрий Владимирович!"

Это неоднократно повторялось.

Я открыл глаза и увидел свою

ученицу...

Когда я пришел в себя, могло

показаться, что со злости я мог

ее убить, ведь она прервала

такое видение".

(Ю.В.Бокий, "Ментальный

сиддхис")

"Не прячьтесь от крика плачущих

детей. Надо оторваться от всех

ваших дел и проблем и поспешить

к этим детям. Успокоить их,

исполнить их желанья и

вернуть их в отчую

колыбель..."

(Из наставлений Алтер Реббе

Рабби Шнеур-Залмана из Ляды)

1

Николай все еще находился под впечатлением обрушившегося на него около часа назад видения, когда дверь медленно отворилась, и порог переступила его жена Мария.

– Приветствую тебя, Господи, – согласно требованиям ритуала сделав ровно три шага женщина опустилась на колени, поставила на цементный пол мисочку и несколько свертков с продуктами и смиренно попросила: – Как всегда в этот ранний час, прошу Тебя, Всемилостивейший Истинный Христос, благослови продукты, предназначенные нам в пищу на день сегодняшний...

Николай не дал ей договорить, сорвался с места, подбежал, схватил за плечи и дрожащим срывающимся голосом проговорил:

– Маша... Маша... Я такое видел, такое...

Бедная женщина растерялась совершенно. За последние два года, с тех самых пор, как она в числе прочих уверовала, что ее муж есть Истинный Христос, вряд ли ей случалось изумляться более, нежели сегодня. Впрочем, верно и то, что повод для удивления был, да еще какой! Ведь нарушение Господом ритуала, Им же установленного и беспрекословно выполняемого в течение около семисот тридцати дней – дело нешуточное. Государственной важности дело, так сказать, если разуметь под государством Царство Духа, уже вполне установившееся в их подвальчике и почти созревшее для того, чтобы распространиться на весь земной шар и далее на Вселенную в глобальном масштабе, осуществив практическое единение Микрокосмоса с Макросом, как любит выражаться земной Наставник Николая, Учитель Шри Вельбесана.

Но не в этом дело. Сейчас речь шла о том, что незыблемо и о Том, Кто незыблем как скала – о Господе и Его установлениях. Так вот, уже семьсот тридцать раз (или что-то около того) входила Мария по утрам в Обитель Господа, преклоняла колени, испросив благословения на продукты и получив оное удалялась на кухню и занималась стряпней, как вдруг сегодня!..

Однако весь облик Николая излучал столь бурный восторг, что не заразиться им было просто невозможно. Марии почудилось даже, что восхитительная радость по капле сочится из пальцев мужа, впившихся в ее плечи точно иглы десяти шприцов. Ей действительно было больно, поскольку Николай не подстригал ногтей, но этой боли Мария не замечала.

– Что же ты видел? – с замиранием сердца спросила женщина и немного помедлив добавила более сдержанно (так, на всякий случай, дабы невзначай не стереть грань между простой смертной, фактически жалкой прислужницей и Самим Богом): – Что Ты видел, Господи?

– Понимаешь, Маша, Я начал медитировать в четыре утра, как обычно, Николай сел на пол рядом с женой и отечески обнял ее за плечи. Кажется, сейчас он все же был расположен к поддержанию более короткой дистанции между ними, чем обычно. На это указывало и покровительственное объятие, и ласковое обращение "Маша", от которого жена давно успела отвыкнуть.

– Пожалуй, это наилучшее время для концентрации внимания. Тут уж никто не сможет помешать, это точно.

– Мы и так стараемся... – испугавшись возможного выговора за какую-либо провинность, пусть даже воображаемую, начала было оправдываться Мария, однако Николай не дал ей докончить.

– Да, да, Я знаю. Знаю, что вы любите и почитаете Меня, но все же... Все же вы никак не можете вообще не шуметь, особенно Витя... Стоп, стоп, молчи! – видя, что жена вновь пытается оправдаться, он выпрямился и сделал повелительный жест рукой. Мария немедленно оставила всякую попытку заговорить.

– Так вот, в четыре утра Я зажег свечу, сел на место для размышления и начал медитировать на "Гиперкубическое распятие" Сальвадора Дали. Учитель абсолютно прав: именно его сумасшедшие картины как нельзя более подходят для этой цели. Ни с "Оплакиванием Христа" Веронезе, ни с "Себастьяном" Тициана Я не мог и мечтать о приближении даже к намеку на то блаженное состояние, которого с такой легкостью достиг сегодня!

Мария украдкой обернулась и бросила беглый взгляд через плечо. На кончике свечного огарка все еще трепетал желтоватый язычок пламени, от которого к потолку тянулась ровная черная ниточка копоти, едва заметная на фоне темно-серой стены и низкого, поблескивающего тонюсенькими ниточками грибка свода. Из мрака неясно проступали наклеенные крестом (четыре по вертикали, две поперек) репродукции с картин "Измышления чудовищ", "Лицо войны", "Искушение св.Антония", "Мадонна Порта Лигата", "Христос на кресте", и в центре – "Распятие (гиперкубическое тело)". Мария плохо разбиралась в таких мудреных вещах как медитация, но не слишком расстраивалась по этому поводу: не всем дан такой талант, как ее Николаю. Он же выше их всех. Он Господь Христос! И раз Ему легче медитировать на это заумное "Распятие", пусть сидит на коврике и пялится именно на эту картину, от которой просто мороз по коже дерет. И нечего со свиным рылом да в калашный ряд...

– Сегодня Я попытался полностью войти в картину. Понимаешь, Шри Вельбесана говорит, что до повторения крестного подвига Я должен научиться впадать в состояние самадхи. Кашмирские и другие источники подтверждают, что в прошлое свое явление на Землю Я научился этому искусству и погрузился в самадхи, когда римляне по приказу изверга Пилата распинали Меня на Лобном месте. Я вовсе не умер тогда, на Голгофе, Я был в медитативном трансе! А затем по воздуху перелетел в Индию, с помощью скрытой энергии сделав Свое Тело легче пушинки. И то же самое должен проделать сейчас, только без полета.

Несмотря на многолетнюю привычку Марии все же делалось неуютно от изобилия всяких чужеземных словечек вроде "медитация" и "самадхи", которыми Николай и Шри Вельбесана жонглировали с чрезвычайной легкостью. Поэтому не переставая восхищаться ученостью мужа она смутилась пуще прежнего. Николай заметил это, со снисходительно-покровительственным видом похлопал ее по плечу, улыбнулся и пояснил:

– Короче, Я не должен умереть на кресте двадцать шестого апреля будущего года, как не умер две тысячи лет назад в окрестностях Иерусалима. Это будет обман, как и тогда. В тот раз жиды не сумели растерзать Меня, и сегодня международной жидо-масонской ложе, инспирировавшей чернобыльскую катастрофу, вину за которую Я должен буду искупить, со Мной не справиться!

Николай гордо выпрямился. Мария с упоением взирала на Нового Христа. Ну что за счастье быть служанкой Господа!

– И пусть они бесятся и злобствуют, пусть молятся дьяволу и пьют кровь невинных младенцев. Не хочу больше вспоминать о них в Светлой Обители. Главное вот в чем: чтоб не умереть, а создать видимость смерти, Я должен научиться замедлять, почти останавливать собственную жизнь силой Собственной Воли, не теряя контроля над телом ни на секунду. Я должен остановить все: дыхание, пульс, чувства. Даже мысли. А поскольку картина мертва и неподвижна, соединившись с ней по совету Наставника Я как раз и остановлю все это. Тогда в Меня хоть гвозди вгоняй, хоть иглы, хоть на огне поджаривай, хоть в землю закапывай – ничего мне не сделается!

Так вот, сел Я в полулотос и попытался сконцентрироваться на свадхиштханачакре, то есть на второй чакре. Если внимательно присмотреться к картине, можно заметить, что напротив центрального куба креста находится живот Распятого, то есть как раз вторая чакра.

Тут это и произошло! Я почувствовал, как у основания позвоночника, в кобчике зашевелилось некое живое тепло. Живое тепло, Маша! Бесспорно, это была Моя Кундалини-Шакти, о которой толкует Шри Вельбесана. Представляешь, Мне удалось разбудить собственную Скрытую Психическую энергию!

– Господи, какое счастье... – женщина была так растрогана, что не нашла иных слов для выражения обуревавших ее чувств. Да и не слова были сейчас важны. Что слова! Ведь действительно чудо свершилось, великое, великолепное чудо, сулившее в перспективе счастье всему человечеству и даже всей Вселенной...

– Правда, это несколько расходилось с Моими планами. Будить Кундалини в одиночку тому, кто не имеет достаточного опыта, просто небезопасно. Хотя правда и то, что это не столь опасно для Христа, но это уже тонкости. И не укрощать Я ее хотел вовсе, а мысленно остановить. Однако ход событий от Меня уже не зависел. Тепло разгорелось в жар, жар усилился, поднялся до второй чакры, затем до манипура... то есть до солнечного сплетения... Знаешь, это как океан живого огня. Вокруг тебя ходят мириады холодных светляков, теплых искорок и жгучих головешек, сплетаются в хороводы, вновь разбегаются. И потом Я впервые увидел запахи. Здесь у нас сыро, и сырость отвратительно воняет оранжевым цветом. А оплавляющийся парафин свечи наоборот благоухает сиренево-голубым.

Мария во все глаза уставилась на мужа, слушала его восторженные речи и думала: нет, ну надо же такому случиться! Только подумать: видеть запахи... Интересно, как выглядит в мире запахов она сама? Верно тоже какая-нибудь оранжевая гадость.

Муж всегда неважнецки относился к ней, частенько попрекал вполне очевидным скудоумием и несообразительностью. И то сказать, мало романтического и просто хорошего было в их совместной жизни, и мало за что можно было заслуженно хвалить Марию. Николай женился на ней отнюдь не по любви. Познакомились они во время одной бурной гулянки в общежитии работниц пищевого комбината, довольно тесно познакомились... ну, как иной раз по пьянке выходит. Однако утром Николай получил из ее рук то, чего как раз жаждет здорово захмелевший накануне мужик: полбанки огуречного рассола, который так мягко и нежно ласкает обожженные превонючейшим самогоном внутренности.

И тут открылись три важнейших качества, в избытке имевшиеся у Марии. Во-первых, она отменно готовила. Можно смело утверждать, что даже из дохлой кошки, гнилых помидоров и протухших еще в прошлом месяце яиц она в случае необходимости сумела бы состряпать такой обед, которым не стыдно потчевать и самого президента. А поскольку петь к сердцу мужчины лежит через его желудок, стежка от ее ног к весьма зачерствевшему сердцу Николая размоталась в то утро как бы сама собой. Во-вторых, Мария прекрасно умела заботиться о полупьяном (равно как и о пьяном "в стельку", и о больном, и о здоровом) мужчине и быстро навести образцово-показательный порядок хоть на городской свалке, хоть в авгиевых конюшнях, после чего ухитрялась поддерживать этот порядок в течение неопределенно долгого времени. И наконец в-третьих, и в данном случае в-главных: она терпеливо выслушивала любые, даже самые неудобоваримые мудрствования Николая и неизменно принимала их на веру. Вообще она с разинутым ртом неукоснительно принимала от него все: милость и немилость, заумные сентенции, похвалы, обиды и оскорбления. Она в равной мере удивлялась и его показной учености, и умению единым духом осушить литровую банку компота, и легкости, с которой Николай женился на ней и "заделал" двух сыновей, второй из которых родился мертвым.

Именно после этого жуткого случая он стал с особым упорством доискиваться до смысла жизни, познакомился и сблизился со Шри Вельбесаной, а два года назад стал Христом...

Вот и сейчас Николай восторженно описывал, как Кундалини-Шакти преодолела тщетные попытки к сопротивлению, разорвала его ауру в области солнечного сплетения, длинной полыхающей пламенем змеей устремилась к центральной репродукции и вошла в нарисованного Христа, капля за каплей перетянула в картинный образ его духовную сущность. А Мария не менее восторженно слушала откровения мужа:

– ...И тогда Я увидел все из картины. Я увидел как бы за полупрозрачной стеной застывшее в полулотосе тело, временно покинутое Моей душой. Женщина, нарисованная в левом нижнем углу – это Дева Мария, мать Христа то есть, и Мария Магдалина одновременно. Однако отсюда ее лица не видно, а оттуда Я ясно различил, что у нарисованной твое лицо, Маша. Представляешь: твое!!! А видишь у нее на плаще тень около правой руки? Так вот, это наш Витя, только черный почему-то.

Нет, ну надо же! Оказывается, она не просто служанка Христа. Она еще и его мать, и Магдалина сразу! Сначала падшая женщина, затем самая преданная спутница Господа. О, как это верно! И как похоже на ее никчемную нынешнюю жизнь... И тень сына... Определенно, так глубоко понять сущность вещей может только Николай, Истинный Христос, Истинный Бог.

– Если присмотреться повнимательнее, видно, что Распятый оторвался от кубиков креста и плывет раскинув руки в небо. Это гениальное изображение левитации в состоянии самадхи, полета после распятия на Голгофе в Кашмир! Так было по словам Шри Вельбесаны две тысячи лет тому назад. И сейчас Я так поплыл, Маша, и изведал, что все сказанное Учителем – истинная правда. Только полетел Я не в Кашмир, а в небо. Оно оказалось черным и густым, как вакса. Но Я преодолел черноту и вознесся над ней. И там Я увидел Бога-Отца. Он стоял по пояс в бурлящей багряной жидкости, огромный ростом с телевышку, Я думаю. Но все равно Он был еще вдвое выше, ведь ног Его Я не видел. С плеч Бога складками ниспадал пурпурный плащ, на полах которого, плавающих поверх кипящей жидкости, стояли одетые с головы до ног в черное люди, гнусаво певшие: "Боже наш, да славится Имя Твое, да покараешь Ты нечестивцев и упьешься кровью их, аминь". И Бог зачерпнул ладонью эту жидкость, и дал мне, и велел:

– "Пей".

И Я пил. Тогда Он сказал:

– "Вот, Сын Мой Истинный Христос Николай, это кровь праведников, зарезанных за Имя Мое и Твое, за Имя Секретное Ислос-Валлос. Зарезали же их ублюдки жидо-масоны, во главе которых пять царей открытых, пять сокрытых и Блудница Вавилонская Катька Моська, а Вавилон – это развратная Америка. Вопиет ко мне кровь праведников; а раз Ты пил ее из рук Моих, и раз Я есмь Мировой Разум, то отныне Ты также Мировой Разум, Мировое Семя, Мировая Скорбь и Мировой Гнев. Ты дашь распять Себя на кресте двадцать шестого апреля, в День Гнева Моего священного, начавшегося взрывом Чернобыльским в восемьдесят шестом году и длящегося по сей момент, о чем Я сказал Тебе через Учителя Твоего Шри Вельбесану. За каждый прожитый грешным человечеством год земной после Начала Конца Света, после взрыва Чернобыльского, провисишь ты на кресте по одной минуте, как и было Тебе велено ранее. Однако дальше Я изменяю повеление: пусть Твой Духовный Наставник по окончании минут страдания Твоего вколотит Тебе в лоб, в аджначакру гвоздь бронзовый, на котором будет Имя Твое и Мое Секретное: Ислос-Валлос. И пусть все присутствующие читают в тот миг молитву, которую читают вот эти праведники".

Бог показал на людей в черном, молившихся на складках Его плаща. А они как по команде смолкли, только глазами сверкают... Так что направишь ко Мне Шри Вельбесану, Маша. Я должен распорядиться насчет гвоздя, насчет отмены молитвы "Отче наш" и введения новой, а также насчет Секретного Имени.

Мария послушно кивала головой, а сама думала: нет, ну надо же! Мало Христу гвоздей в руки и ноги, так еще и в лоб давай забивай. Вот так страдания, вот так да-а-а...

– Но это не все, – продолжал Николай. Еще кое-что сказал Бог:

– "Но главное Тебе на сегодня задание – показать преданность Мне. Я должен убедиться, что не зря избрал Тебя в Христы. Принеси сперва жертву Мне, Мировой Христос Николай. Сделай это, ибо праведники ждут и Я жду. Тогда можешь и Сам соделаться жертвой. Ты уже принес одну, Сам того не ведая..."

Тут Бог окропил Меня кровью, все закружилось, завертелось, стало удаляться... И вновь Я очутился в собственном теле, застывшем на месте для медитации.

– И... что же это за жертва? – озабоченно спросила женщина. От последних слов мужа ей почему-то сделалось не по себе, даже мурашки по коже побежали.

– Если б знать! – Николай был озабочен не меньше (а на самом деле наверняка больше) жены. – Я сейчас постараюсь еще помедитировать на "Гиперкубическое распятие" и выяснить это у Бога. Так что побыстрее давай продукты на благословение, а потом убирайся и пришли ко мне Шри Вельбесану, а уж затем чтоб никто не смел Меня беспокоить, проследи за этим, не то прокляну навеки.

Николай весь подобрался, снял руки с плеч жены, взгляд его сделался чрезвычайно строгим; Мария поняла, что время откровений кончилось, послушно пододвинула к ногам Христа продукты на благословение и быстро выскользнула из комнаты.

Ни будить, ни отвлекать от дел, ни разыскивать Шри Вельбесану не пришлось. Словно предчувствуя нечто важное и значительное, он как раз завершил утреннюю медитацию и гала-молитву за мировой успех и вселенскую победу Братства Истинного Христа Николая (сокращенно БИХН), хотя обычно это обязательное мероприятие отнимало у него гораздо больше времени. Мария сказала, что надо срочно идти к Христу, и довольно потирая руки, загадочно усмехаясь самыми краешками тонких бледных губ Учитель поспешил в Священную Обитель Ученика.

Заглянув в прихожую Мария обнаружила двух входящих туда апостолов, Дионисия и Гераклия (в миру Дениса и Георгия), а также водоноса. Последнему она сунула два пустых ведра, наказав доставить воду к вечеру. С апостолами было посложнее: оба настаивали на безотлагательной встрече с Христом по важному делу. Мария растерялась. С одной стороны апостолы – это тебе не простые преданные, от них не отделаться ненавязчивой просьбой об уходе. Да и дело их действительно может оказаться нешуточным, кто знает... С другой стороны, Николай ясно и недвусмысленно велел не беспокоить его. Как же быть? Вот если бы Шри Вельбесана не уходил, его бы спросить... А это мысль!

– Знаете, скоро от Господа выйдет Учитель, пусть он и решит. А вы, если желаете, подождите на кухне, со мной.

Апостолы милостиво согласились. Пока Мария готовила завтрак, Гераклий молча сидел у стены, время от времени принимаясь покусывать и стесывать об отвалившийся кусок кирпича поломанный ноготь правого указательного пальца, а Дионисий, всегда более чем благосклонно относившийся к Марии, потихоньку нахваливал блеск и чистоту (пусть даже относительные), которые спутница Христа умудрялась поддерживать в подвале отселенного дома.

– Ну что вы, что вы, – засмущалась Мария. – Вон штукатурка опять посыпалась. Сырость... Грибок совсем замучил. И самое главное: сказали бы Господу, чтоб у себя-то в комнате разрешил ремонт сделать. А то Шри Вельбесана постоянно толкует, что от ремонта какие-то там тонкие поля нарушиться могут, вот и не позволяет.

– Не велит Учитель, так и нечего самоуправством заниматься, – строго заметил Гераклий, который считал, что заигрывания Дионисия с женой Христа вызваны чисто карьеристскими соображениями. Нет, сам он в принципе не был против подобных методов; только ведь во всем меру знать надо, а посему зачем подлизываться к простой служанке?! Лучше уж к Самому Господу или на худой конец к Учителю. Вот и полировал молча ногти Гераклий, ходивший у Николая в любимчиках.

Но растроганную до глубины души давешними откровениями Господа и похвалами апостола женщину вдруг точно прорвало. Она бухнулась на колени перед Дионисием и принялась рассыпаться в благодарностях за то, что именно он около года назад обратил в истинную веру одного толкового электрика, который умудрился провести в их подвал замаскированную времянку от ближайшей линии, и теперь вот у них и по лампочке в каждой комнате, и с примусом возиться не надо, благо электроплитка есть.

– Только б с водой еще помочь как-нибудь. Да отопления нет. Неуж-то на зиму в пустыню мира предстоит возвращаться? – пугливо сетовала женщина. Дионисий принялся успокаивать ее, твердо заверил, что и с водой помогут, и масляные радиаторы к зиме достанут. Гераклию же окончательно опротивела эта болтовня, и вторично нарушив молчание он потихоньку перевел разговор на свершившееся во время последнего вторничного гала-служения чудо: стоя перед собравшимися Шри Вельбесана и Господь взяли газету, в которой была напечатана статья против деятельности БИХН, соединили руки, Учитель проклял во Имя Бога Сокрытого всю редколлегию газеты – и бумага в их руках вспыхнула ярко-желтым пламенем и мгновенно превратилась в пепел!

О чуде говорили долго и с удовольствием. Мария просто и откровенно умилялась славой своего Мужа и Его силой, возраставшей с каждым днем. Апостолы же просмаковали каждую деталь самовоспламенения бумаги, а затем со знанием дела принялись обсуждать, какие напасти свалятся на грешные головы главного редактора, его заместителя и автора ненавистной статейки, а также в какой срок "прикроют" всю газету. Говорят, один из младших преданных по заданию Учителя ходил в редакцию и выяснил, что с позавчерашнего дня главному редактору сильно не здоровится, а у корреспондента что-то случилось дома...

И в этот самый момент в кухню вошел пятилетний Витя, сын Христа Николая и Марии.

2

Вообще-то Вите запретили выходить из своей комнаты без разрешения взрослых, только очень уж хотелось после вчерашнего наказания. Мальчика и в обычные дни не особенно баловали обилием пищи, строго следя за тем, чтобы он не приучался впадать в грех чревоугодия. А Шри Вельбесана к тому же частенько повторял йоговскую пословицу: "Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу". Пословица была до невозможности глупая, ибо выходило, что смертельными врагами Вити были папа, мама и Шри Вельбесана собственной персоной, поскольку вчера они втроем съели и его завтрак, и обед, и ужин.

Но ведь наказывали его накануне. Вдруг сегодня мама смилостивится и отрежет ему хоть кусочек хлеба до завтрака, если хорошенько попросить?!

– Ма-ам, дай хлеба, – как можно жалобнее сказал мальчик и совсем уже убитым голосом добавил: – Ну пожалуйста...

Однако по строго поджатым губам и сдвинутым к переносице реденьким белесым бровям матери было ясно, что никакого хлеба до завтрака Витя не получит. Более того, на поверку положение мальчика оказалось еще хуже, поскольку угрожающе прошептав:

– Тебе было велено: не смей выходить из своей комнаты, гаденыш, – Мария пригрозила: – Вот скажу отцу, лишит он тебя завтрака и сегодня. А может и обеда.

Витя испугался очень сильно. Как так? Значит, и сегодня он поест только вечером? А вдруг ему и поужинать не дадут за какую-нибудь провинность! Или просто потому, что "ужин отдай врагу"...

А вдруг его вообще перестанут кормить?! Раз Шри Вельбесана сказал "отдай врагу", раз он съест Витину порцию вместе с папой и мамой... значит, они действительно не хотят кормить мальчика! Они хотят, чтобы он не кушал и был голодным все время!! Они хотят...

Но слишком еще мал был ребенок, чтобы абстрактно думать о смерти как о результате длительной голодовки. Слишком много нерастраченных жизненных сил таил пока его организм. Просто Витя почувствовал, что если вчера, сегодня, завтра и так далее ничего не кушать, может случиться... нечто пугающе нехорошее и непоправимое. И вот это самое ощущение пугающей непоправимости, ощущение ледяной бездны без единого живого огонька, не раздражающей ни единого нервного окончания во всем организме, не дающей измученному одиночеством мозгу совершенно никакой духовной пищи (как не было сейчас пищи материальной в желудке) – так вот, именно это страшное во всей своей загадочной неизведанности ощущение удушающим комком подкатило к маленькому горлышку, заставило беззвучно раскрыться маленький ротик, а из маленьких глазенок выдавило несколько крошечных слезинок.

– Да-да, и нечего мне тут кукситься, – пренебрежительно морщась продолжала Мария. – Не старайся, не разжалобишь.

Ах, к чему оскорблять чистую детскую душу несправедливыми подозрениями?! К чему возводить напраслину на крошечного человечка, беззащитного перед царящей в этом подвале без окон волей взрослых?!

Но Витя не смог бы возмутиться против явной несправедливости материнских упреков в такой форме. Единственное, на что он оказался способен – захныкать еще сильнее и громче (отнюдь не из притворства, а от явной обиды да еще потому, что есть на кухне захотелось пуще прежнего).

– Цыц, окаянный! – строго прикрикнула Мария, но испугавшись силы собственного восклицания смущенно и боязливо оглянулась на дверь (как бы оттуда не вырвалось и не обрушилось на ее грешную голову несчастье более ужасное, чем пятилетний сынишка – Праведный Гнев Господа Христа Николая) и теперь уже полушепотом добавила: – Тихо ты, папа сейчас поговорит с Учителем и будет медитировать ради счастья всех людей на земле, которые жили, живы и будут жить в этом мире, а ты, паразита кусок, ему мешать надумался.

Витя продолжал плакать. Мария сердилась, опасаясь, как бы его всхлипывания не нарушили душевное равновесие Николая, вместе со Шри Вельбесаной готовящегося к ответственейшему делу. К делу всей своей святой жизни...

– Да уж, замолчи, коли мать велит, – апостол Дионисий наконец счел необходимым вмешаться в эту чисто семейно-педагогическую сцену. – Мать слушаться надо, иначе тебя Христос покарает. Тем более что ты не бандит с большой дороги, а сын Христа в самом прямом и очевидном смысле. И должен быть примером для иных прочих. Достойным должен быть. Вот так.

Эта дурацкая речь привела в полный восторг одну лишь Марию, которой крайне льстила полная поддержка со стороны такой выдающейся личности как апостол Самой Правильной во Вселенной Церкви. Гераклий же презрительно поджал губы и отвернулся к стене. Нет, надо же быть таким идиотом! Невооруженным глазом видно, что эта презренная служанка Христа, эта его... домашняя скотина (да-да, нечего стесняться в выражениях, тем более мысленно! и тем более когда необходимо расставить все точки над "i") ко всему еще порядочная растяпа! Вот, пожалуйста: встала разинув рот, руки в боки, зенками лупает вместо того чтобы немедленно заткнуть пасть малолетнему недоноску. И что же? Кретин Дионисий не только не указывает Марии на нерасторопность, но и пытается поддержать ее дутый авторитет в глазах карапуза! На ближайшей Тайной Вечере следует шепнуть на ушко Господу пару "теплых" словечек в адрес этого, если можно так выразиться, апостола. А заодно поднять перед всем Братством вопрос о замене Марии другой женой, более сметливой и расторопной. Раз Николай есть Истинный Христос, может же Он как Единственный Истинный развести Самого Себя с дурой-супругой...

А Витя поддернул штанишки, храбро шмыгнул носом, размазал по подбородку сопли вместе со слезами и не переставая время от времени шмыгать и всхлипывать (последнее он делал по инерции) уставился на самодовольного Дионисия. Никогда не любил он этого толстошеего розовощекого дядьку, который вечно поучал его с самым пренебрежительным видом. Кроме того, дядька этот наверняка сыт, вон какая у него ряха упитанная, да и брюхо из штанов так и выпирает, кажется, чуть кашлянет или чихнет – поотлетают пуговицы и ниже пояса, и выше...

– Ты, дядь, сытый небось, ты жрать не хочешь. Тебя и вчера кормили, и сегодня покормят, тебе хорошо, – обида в Витином голосе постепенно сменялась чем-то похожим на злость, он даже всхлипывать перестал, казалось, еще минута, и... Но не дав малышу договорить мать подскочила к нему, схватила одной рукой под подбородок, другой зажала рот и твердо пообещала:

– Ну все, паскудник, доигрался ты. Как ты смеешь говорить такие вещи самому апостолу?! Что для меня, что для тебя он – это все равно как Христос. Как твой папа, сволочь ты малая! А ты в лицо дяде Дионисию... Хам ты распоследний, вот кто. И теперь я попрошу папу посадить тебя на хлеб и воду на целый месяц. Вот тогда ты узнаешь, щенок, где раки зимуют и по чем фунт лиха!

Да, именно этого и следовало ожидать. Сбывались наихудшие опасения малыша: его собирались кормить хлебом и водой в течение ближайшего месяца; при этом законная Витина порция достанется взрослым; против него и мама, и папа, не считая конечно же Учителя и этого толстомясого здоровяка Дионисия... Нет, и второй дядька, Гераклий, также против него! И остальные десять апостолов, и любой из преданных! Вон как этот Гераклий зыркает на мальчонку, видать, тоже не прочь поживиться частью его порции, хотя бы хлебом с водой, выделенным "щедротами" мамы Марии на ближайший месяц. Чтоб Вите вообще ничегошеньки не досталось, ни крошки, ни капельки...

Весь подвальный мир был против Вити. Никто из затхлого бессолнечного подземелья не оказал бы поддержи малышу. Крошечный человечек с необычайной ясностью ощутил:

все-здесь-действительно-его-враги!!!

все!!!

навсегда!!!

Не то что наверху...

Нечего было терять мальчонке. То есть, разумеется, было что терять, только он этого пока не понимал. И некому было удержать его от ошибки, некому было крикнуть: "Стоп! Молчи! Не проболтайся!" И Витя действительно сделал то, чего делать уж никак не следовало. Ни под каким видом! Вырвавшись из рук матери, отпрыгнув от нее и забившись в самый темный угол кухни малыш ощетинился точно загнанный волчонок и отчаянно взвизгнул:

– Все! Опять убегу наверх! Насовсем! И жить уйду к Кольке! Или к Славке!!!

Мария просто обомлела, Дионисий тоже. Зато Гераклий не растерялся, вмиг подскочил к малышу, цепкими тонкими пальцами схватил его за оттопырившиеся от частого повторения подобной процедуры ухо, выволок на середину кухни и угрожающе прошипев:

– Ну-ка ты, скотина недорезанная, выкладывай быстро, что там за Колька со Славкой, – для большего эффекта поднес к Витиному лицу сжатый кулак. Мальчик же изловчился, превозмогая боль в ухе рванулся вперед и по-волчьи хищно тяпнул этот кулак. Апостол взвыл, мигом разжал пальцы обеих рук, принялся потирать укушенное место и придирчиво разглядывать следы маленьких зубиков, ибо чрезвычайно высоко ценя собственную внешность с особой тщательностью ухаживал за лицом и руками. Правда, это не очень-то соответствовало учению Христа, поведавшего миру двадцать веков тому истины, что прежде всего надлежит заботиться о духовном, а не о телесном и что "омытому нужно только ноги умыть". Однако кто же станет связываться на свою голову с любимчиком Истинного Христа Николая?! Пожалуй, такую роскошь мог позволить себе единственный человек: вконец затравленный и отчаявшийся мальчонка пяти лет от роду. Во всяком случае, Витя весьма удачно воспользовался страстью Гераклия и немедленно попытался удрать. Однако дорогу ему преградил справившийся наконец с испугом Дионисий. Одной мощной пощечиной мальчишка был повержен на пол, а здоровяк навалившись сверху мастерски заломил ему за спину руки и пропыхтел: