Текст книги "Диверсия, или Рассказ о полной жизни цивилизации одной галактики"

Автор книги: Тимур Литовченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Литовченко Тимур
Диверсия, или Рассказ о полной жизни цивилизации одной галактики

ТИМУР ЛИТОВЧЕНКО

ДИВЕРСИЯ,

или

РАССКАЗ О ПОЛНОЙ ЖИЗНИ ЦИВИЛИЗАЦИЙ ОДНОЙ ГАЛАКТИКИ

...Тот еще не жил полной жизнью, кто не знал бедности, любви и войны. О. Генри

ГЛАВА 1. Война. Осада и плен

Ночью случились заморозки. К утру Профессор совсем окоченел. Ему даже показалось, что дыхание осело морозным налетом на ресницах. На самом деле у него просто слипались глаза (особенно средний). Приходилось все время протирать их. Но сквозь белесую пелену Профессору каждый раз мерещились горящие буквы: КАК? Как получилось, что загадочная цивилизация стерглов, обитавшая в соседней галактике, столь стремительно деградировала? Стерглы были глубоко симпатичны Профессору. Они тоже вели внутрипланетную войну, хотя по мелочам конечно, а не за высокие идеалы Тюльпанов. Но несмотря на подобную ""мелочность"" Профессор очень хорошо понимал их. Он даже иногда чувствовал себя более опытным старшим братом, просветленным высшими знаниями и снисходительно закрывающим глаза на забавы подростка. И он просто обязан был разобраться, почему гибли целые отряды стерглов, вооруженные мечами из высоколегированной стали, закаленной по всем правилам. Почему вымирали голодной смертью обширные области, утопавшие в пышных садах и тучных нивах. К сожалению, Алые почти не оставили Профессору времени на поиск ответа. Осада города близилась к сокрушительному финалу. Фронт отодвинулся далеко, рассчитывать на помощь не приходилось. Профессор дни и ночи просиживал в кабинете не смыкая глаз. Сейчас он почувствовал: согреться просто необходимо, иначе он умрет не от рук Алых, а от холода, так и не разгадав причины гибели стерглов. На столе у Профессора лежал их меч, широкий, короткий, с полированными плоскостями и чеканной рукоятью. Электричество надо было экономить для исследований, поэтому ученый решил наколоть щепок и разложить в углу кабинета на листе жести небольшой костер. Для такой работы больше подходил Дайси, но его мать лежала дома больная, и лаборант приходил только во второй половине дня. – Дайси! Дайси! – на всякий случай позвал Профессор. Лаборант не откликнулся. Тогда он поставил на середину комнаты старенький стул, сжал обеими руками меч стерглов, размахнулся и изо всех сил ударил по деревянной спинке. Лезвие меча разлетелось на несколько частей, словно было сделано из хрупкого стекла. Обломки посыпались на пол. Стул стоял целехонек, лишь в одном месте осталось несколько неглубоких царапин. Не веря своим глазам Профессор подобрал обломки и внимательно осмотрел их. Он также тщательно исследовал уцелевшую половину меча, даже проверил ее под микроскопом. Блестящие полоски не содержали ни единого намека на трещины. И тем не менее Профессор понял, что держит в руках разгадку тайны гибели стерглов. Наконец-то! Он вернулся к стулу и стараясь не пропустить ни единой подробности вновь ударил по спинке. Раздался треск дерева, в воздух взметнулось облачко пыли. Половина спинки упала к ногам ученого. На лезвии меча, конечно же, не осталось ни единой щербинки. Профессор вновь взмахнул обломком клинка, и под жалобный стон пружин стул развалился пополам. Он рубил еще и еще, увлекшись бил по обломкам стула, по полу и в стены, желая лишь одного: разломать проклятую половину меча и на глаза определить места разрушений. Тщетно! Старания ученого пропали даром. Наконец силы оставили Профессора. Но вместе с тем он почувствовал, что согрелся. Лишь теперь ученый вспомнил, зачем, собственно, стал рубить мебель. Он увидел также, что хотя стул расщеплен буквально на мелкие кусочки, сделано это довольно бестолково. Скрипнув от досады ушами Профессор выбрал из груды обломков половинку ножки, поставил ее вертикально и попытался отколоть несколько лучин для растопки. Стоило ему лишь слегка нажать на дерево, как от сломанного клинка вновь откололся кусок. Половинка ножки была целехонька. ""Неужели мне так и не удастся развести огонь?"" – с горечью подумал Профессор. Он стоял и яростно теребил холеную бородку. Что происходит в конце концов?! Почему сталь то ломается практически без усилия, то вдруг словно спохватившись вновь становится нормальной сталью? Кровь яростно приливала к голове, со стуком пульсировала в ушах, которые начинали противно поскрипывать. Чтобы охладить разгоряченный лоб Профессор прижал к нему сломанное лезвие меча. Немедленно ИЗ ЭТОГО СТРАННОГО ОРУЖИЯ в голову вползла мысль (так по крайней мере показалось Профессору): ""Сталь просто-напросто НЕ ХОЧЕТ подчиняться чужой воле. Когда пытаешься сломать меч, сталь твердеет. Когда стремишься разрубить дерево, она ломается"". Что и говорить, мысль была глупой. Профессор даже представить не мог, почему она возникла. Он не верил ни в бога, ни в черта, ни в приведения. А уж тем более в оживший меч. И несмотря на все это такая мысль очень хорошо согласовывалась с происшедшим. Поэтому Профессор от души возблагодарил Великого Черного Тюльпана, извлек из сейфа второй меч стерглов и некоторое время изучал его, подойдя к окну. Наконец он решился на небольшой эксперимент. В нижнем ящике стола хранился подарок его бывшего соученика, а ныне весьма известного рудознавца (известного НЫНЕ, если его еще не повесили Алые негодяи). Когда Профессор вынул подарок, разная железная мелочь со скрипом и перестукиванием заерзала во всех ящиках стола. Ученый положил меч стерглов на обломок магнитного минерала и прикрыл сверху белым бумажным листом. После этого извлек из радиоприемника маленький стеклянный баллончик, разбил его и высыпал невесомый черный порошок. Микроскопические частички рассыпались по бумаге ровным слоем, однако в некоторых местах его прочертили едва заметные сеточки белых зигзагов. Всю жизнь Профессор изучал преимущественно историю. Он почти ничего не понимал в физике и вряд ли смог бы самостоятельно произвести более тщательное исследование клинка. Тем более сейчас, когда перед лицом наступающего противника весь университет в панике разбежался. Остались лишь Профессор и Дайси: первый – потому что презирал Алых мерзавцев и их так называемого всемогущего вождя, второй из-за больной матер и... Кстати, где же он? – Дайси! Дайси...– позвал Профессор требовательно, но не без нотки покровительства в голосе. Выждав немного, повторил почти безнадежно: – Дайси. Лаборант неожиданно возник в дверях. – Она умерла,– сообщил юноша голосом полным слез и едва слышно шепнул: Мама... Профессор был искренне смущен. Лаборант безудержно рыдал, крупные слезы катились по лицу из всех трех глаз, а Профессор вспомнил чопорную сухонькую женщину, которая стояла рядом с сыном и застенчиво лепетала: ""Как вы думаете, господин мой, Дайси станет великим ученым? Он такой скромный... А мой покойный муж только об этом и мечтал"". – Мама умерла,– повторил Дайси сквозь всхлипывания. – Это весьма печально, мой дорогой,– сказал Профессор. На окраине города ритмично заухали тяжелые станковые ядрометы. Через окно было видно, как в небо взвились гигантские языки пламени. – ВСЕ очень печально,– как бы обобщил Профессор и тут же вспомнил, о чем, собственно, хотел просить Дайси.– Печально и то, что я, так сказать, едва не замерз. Я понимаю ваше состояние, дорогой, но все же прошу об одной услуге. Вот меч. Будьте любезны, наколите побольше лучин для растопки. Лаборант слепо повиновался. Профессор внимательно следил, как тот нетвердым шагом приблизился к куче обломков, взял первый попавшийся... и едва Дайси приступил к делу, клинок стерглов раскололся. – Ой, простите меня. Я сегодня такой неловкий... Мамочка, мамочка... Лаборант залился слезами. Он явно не чувствовал НИЧЕГО НЕСУРАЗНОГО в происшедшем. – Пустяки, мой дорогой. Возможно, вы обладаете гораздо большей силой, чем кажется. Профессор вынул из пальцев безразличного к окружающему Дайси остатки меча и поднес их к магнитному рисунку. Разломы довольно точно совпадали с белыми линиями. – Вот что, Дайси, разыщите где-нибудь тиски и напильник и соберите с поверхности разлома порошок для анализа. Канонада за окном усилилась. Профессор подумал немного и с настойчивой лаской прибавил: – Да поживее, мой дорогой. Однако Дайси не был в состоянии найти мастерскую без посторонней помощи. Профессору пришлось отвести его на первый этаж. Пока лаборант работал, ученый вернулся в кабинет, сел за свой любимый стол, нежно провел ладонью по его блестящей полированной поверхности и придвинув поближе портрет Великого Черного Тюльпана некоторое время благоговейно созерцал священное изображение. Аккуратно огладил свою бородку лопаточкой (точная копия ЕГО бородки), прическу (почти точная копия ЕГО прически, насколько позволяла плешь). Извлек из ящика план города и разложил на столе. В кабинет вошел Дайси с приготовленным порошком в бумажной салфетке. Профессор немедленно выхватил из мелко дрожавших пальцев лаборанта драгоценный порошок. Насыпав его тонким слоем на предметное стекло, прикрыл вторым стеклом и поместил под микроскоп. Впрочем, все способы исследования, какие в состоянии был измыслить Профессор, ничего особого обнаружить не позволили. Тщетно ученый менял увеличение, угол обзора, освещал образец рентгеновскими, ультрафиолетовыми и инфракрасными лучами, подносил кусок магнитного минерала. Презрительно высунув языки поскрипев на прощание ушами, Ее Величество Тайна самым неприличным образом ускользнула от Профессора. Наконец он выключил раскалившийся микроскоп и вернулся к столу. Лаборант спал тут же на стуле у стены. Во сне он поминутно охал и всхлипывал. Чтобы дать возможность подсознанию спокойно поработать, Профессор решил заняться пока планом города. – Дайси, дорогой, я предлагаю вам прогуляться по улицам и расспросить, где конкретно идут бои. Честное слово, я теряюсь от неопределенности нашего положения. А вы заодно, так сказать, развеетесь. Дайси вышел из комнаты пошатываясь. После ухода лаборанта Профессор внимательно изучил горизонт из разных окон, потом отметил на плане места пожаров и очертил примерную дислокацию осаждающих. Что ж, надо полагать, в запасе у него были по крайней мере сутки. Ученый с кряхтением направился к микроскопу, чтобы продолжить поединок с упрямым порошком стергловской стали. Для начала он решил обработать его легкой кислотой и повторно осмотреть в лучах ультрафиолета. Всю жизнь, до самого последнего времени Профессор имел дело в основном с глиняной и деревянной посудой. Будь он металловедом, а не историком, он без сомнения придумал бы лучший способ анализа. Впрочем, вся эта возня, скорее напоминающая игру в науку, чем серьезное исследование, не имела смысла. С другой стороны, почему бы не поиграть напоследок, если завтра тебя, скорее всего, убьют... Профессор извлек образец из микроскопа и попытался разнять предметные стекла, но тут же обнаружил, что порошок между ними исчез неизвестно куда, асами стекла склеены. Ученый вскочил и обернулся. Ему померещилось, что он не один в лаборатории. Сзади никого не оказалось. Тем не менее Профессор несколько минут торопливо ходил по пустым коридорам и кабинетам со сжатыми кулаками, спрашивая себя: кто посмел испортить образец, ссыпав порошок и склеив предметные стекла? И чем это он их склеил? Когда раздражение улеглось, ученый вернулся к микроскопу. Дрожь пробегала по телу, пока Профессор повторял процедуру исследования, надеясь все же обнаружить шов. Ее Величество Тайна явно сменила гнев на милость и вернулась. Во всяком случае клей, намертво соединивший предметные стекла, оказался до того прозрачен, а слой его был настолько тонок, что не видно было ни малейшего следа шва. Профессор устал. Он вынул предметное стекло из микроскопа и принялся бездумно играть им, подбрасывая на ладони. Потом неизвестно зачем зажал его веком среднего глаза наподобие монокля и скорчил гримасу, изображая самую ненавистную в мире личность – презренного Алого Тюльпана. Так он, помнится, баловался еще подростком... Тут стекло бутафорского монокля начало мутнеть. Профессор быстро извлек его из глаза и не успел подумать: ""Это что еще за фотохимия?!"" – как оно окончательно сделалось матовым. Ее Величество Тайна на секунду высунулась из стекла, с озорством посмотрела на ученого и интригующе прошептала: – Эй, господин историк, а не порошок ли стергловской стали склеил стекла? Не превратился ли он сам В СЛОЙ СТЕКЛА? Профессор не помнил, как добрался до кабинета. Когда он очнулся от сомнамбулической замороженности, то обнаружил, что сжимает в руках старинную бронзовую ступку. Интересно, что за белый порошок в ней? Ученый напряг память. В мозгу мелькали обрывки смутных ощущений. В горле першило. Неужели он спустился в университетский музей, снял с витрины ступку и истолок в ней предметное стекло?.. Кажется, так и есть. Вот номерок на донышке ступки. Раньше в таких посудинах приготовляли лекарства. А теперь? Что он хочет сделать теперь? От досады Профессор заскрипел ушами. Конечно же, необходимо поставить контрольный эксперимент! В течение следующих полутора часов, пока в стеклянной пыли лежали три гвоздя и клочок бумаги, ученый лихорадочно сопоставлял факты и проверял логичность выводов. Итак, оружие стерглов ломается от малейшего удара. Предметное стекло мутнеет, если через него пытаться смотреть. Порошок стали исчезает, хотя никто не вынимал образец из микроскопа. Все это обнаруживается, если действия НЕПРЕДНАМЕРЕННЫЕ. При попытке НАРОЧНО сломать меч или рассмотреть шов клея никаких аномальных явлений не возникает. Если же действия непреднамеренные, ОСНОВНАЯ ФУНКЦИЯ ПРЕДМЕТА моментально нарушается: сталь ломается, идеально прозрачное предметное стекло мутнеет. Гипотеза такова: причина всему – атомы, из которых состоит оружие стерглов, а теперь и стеклянный порошок. Надо бы записать эту мысль. Профессор пошарил в ящике стола, ничего не нашел. Тогда он вынул клочок бумаги из ступки, отряхнул от порошка и вывел крупными буквами: ПРИЧИНА – В АТОМАХ. Едва ученый поставил точку, лист бесшумно лопнул точно по линиям букв. Конечно, чего-то похожего следовало ожидать, однако ученый отшатнулся и часто-часто заморгал всеми тремя глазами. Пожалуй, теперь незачем заставлять Дайси забивать гвозди в стену. Можно считать, что безумно-гениальная идея насчет атомов полностью подтвердилась. – Они заняли окраины, прорываются сюда. У лаборанта был такой жалкий вид, что Профессор поспешил отвернуться. Не хотелось портить торжественность минуты. Его взгляд остановился на портрете бессмертного Черного Тюльпана, и лишь тогда ученый осознал, сколь великое открытие даровала ему судьба. – Вы верите в победу, Дайси? – прошептал ученый, едва сдерживая клокотавшие в груди чувства и яростно теребя бородку. – Какая победа? Нас убьют, может, сегодня вечером... Или завтра. Мы умрем как... мамочка,– лаборант всхлипнул. – Ошибаетесь, Дайси,– произнес Профессор растягивая слова и крикнул так, что задребезжали оконные стекла: – МЫ ПОБЕДИММММ!!! Лаборант попятился к стене. Он решил, что бедный добрый Профессор сошел с ума от ужаса перед полчищами осаждающих. А счастливый ученый между тем истово шептал слова благодарности, обращаясь к портрету бессмертного Черного Тюльпана. Потом бросился к салфетке, где лежал приготовленный лаборантом порошок. О нежданная радость! Порошка почти не осталось, зато над ним образовалось несколько листов точно такой же бумаги, из которой была вырезана салфетка. – Оружие! Вот наше оружие! – вопил Профессор размахивая листами, которые всего два часа назад были стальным порошком.– Мы победим, мой дорогой, непременно победим Алых. Но для этого вы должны как можно скорее спуститься в сад и нарезать охапку розог. Дайси тихонько заскулил и сломя голову бросился во двор. Он старался не оглядываться на Профессора, который столь неожиданно спятил. Ученый же устроил в кабинете настоящий погром, пока искал веревку. Было похоже, что тут уже побывали Алые негодяи или службисты из Комиссии по инакомыслию. Наконец он махнул на все рукой и сорвал шнур, на котором висели гардины. Профессор никогда не жадничал и не забывал о ближнем, поэтому прежде всего аккуратно разрезал шнур пополам, а затем тщательно втер в обе половинки остатки стального порошка. Как раз когда он окончил эту незамысловатую операцию в дверь осторожно вошел Дайси с розгами. Он смотрел на Профессора с нескрываемым ужасом, словно тот был одним из Алых захватчиков. – А, Дайси! Спасибо, огромное спасибо. Вот вам веревка. Нет, что вы, мой дорогой! Ни в коем случае не сейчас. Приберегите веревку для Алых. Пусть они вешают вас непременно на ней. Услышав эти слова несчастный лаборант помчался прочь, жалобно вопя и роняя прутья розог. Веревку он все же не бросил. – Дайси, Дайси, подождите! Я же не приготовил розги. Однако Профессор не догнал перепуганного юнца. Расстегнув ворот одежды и яростно обмахиваясь ладонью, он наблюдал из распахнутого окна, как лаборант несется не разбирая дороги по пустынной аллее чистенького университетского садика навстречу взрывам и дыму. ""Так и будет бежать, пока не попадет к Алым. А там... да поможет ему веревка и бессмертный Черный Тюльпан!"" – подумал Профессор. Отдышавшись, он собрал рассыпанные розги и принялся старательно натирать каждый прутик стеклянным порошком. Потом завязал розги вместе с веревкой и листами бумаги в узелок, растянулся на стареньком диванчике в соседней с кабинетом комнате, положил узелок под голову и преспокойно заснул. Это был единственный житель города, который спал в тот вечер несмотря на приближающийся грохот тяжелых ядрометов. Профессору снились Ее Величество Тайна, Великий Черный Тюльпан и окончательная и бесповоротная победа бессмертного Черного дела. И еще ему снилось, как стальной и стеклянный порошки атом за атомом, молекула за молекулой превращаются в структурные единицы веревки, бумаги и прутьев... Проснулся Профессор от страшного удара, расколовшего дверь кабинета пополам. Едва он успел вцепиться в узелок, как в комнату ворвались Алые солдаты. Один из них схватил ученого за шиворот, пинками выгнал в коридор и спустил по лестнице к парадной двери университетского корпуса. Остальные перевернули любимый полированный стол Профессора, в бешенстве растоптали портрет Черного Тюльпана, обыскали кабинет. После этого выскочили в коридор и принялись стрелять во все стороны зажигательными зарядами. Когда плененный Профессор украдкой взглянул через плечо, здание университета уже вовсю пылало. Алый солдат гнал его без передышки до самой площади имени Черного Тюльпана. Профессор бежал рысцой. Он совсем запыхался и нисколько не ощущал холодка ночи. По дороге к площади он лишь однажды шепнул: – Я сдаюсь. Я понял свое заблуждение и желаю работать на благо великого Алого дела. Провожатый стукнул Профессора рукояткой ядромета по голове и строго прикрикнул: – Давай-давай, вол ученый! Нет у нас времени на таких предателей как ты. И без того засиделись у вашего паршивого городишки. Веревка всех исправит. ""Значит, казнят всех подряд. Что и требовалось доказать, "" – подумал Профессор и успокоился: узелок он сжимал изо всех сил. В центре площади в отсвете пожарищ поблескивали обломки оскверненного изображения Великого Черного Тюльпана. У подножья больших крепких деревьев работа шла полным ходом. Веревок конечно же не хватало. Запыленные лица Алых солдат были исчерчены дорожками пота (даром что все они были здоровенные парни!). Алые едва успевали снимать и оттаскивать в сторону повешенных, чтобы освободить петли. Конвоир толкнул Профессора в хвост одной из длинных очередей, в которой женщины жалобно скулили под прицелом многозарядных пружибоев и гаркнул: – А вот этот в университете сидел! Болван! Алые захохотали. Их капрал заметил в руках ученого узел и рявкнул: – Эй, ты, веревку притащил, что ли? Дай сюда! Надоела эта волокита. – Конечно, конечно есть веревка,– Профессор старался говорить льстиво и улыбаться угодливо, насколько ему позволяла ненависть.– Я знаю и свято чту обычаи войны. – Чтишь обычаи! – презрительно фыркнул Алый капрал, развязывая узелок.Эй, ребята, да тут и розги! Ты что же, вонялка старая, оборваться надеешься? А вот я сам тебя и повешу сейчас! Учти, я на такие штучки мастак. Тогда и поглядим, кто из нас идиот. Алые чрезвычайно развеселились, а ученый, несмотря на предрешенность исхода, не на шутку перепугался. Мелкими неверными шажками он приблизился к капралу. Тот степенно, со знанием дела проверял веревку на прочность. Глядя на натянувшийся струной между громадными кулачищами шнур от гардин Профессор на всякий случай молил Великого Черного Тюльпана о прощении. Когда петля обвила шею, он крепко зажмурился. Капрал дернул за веревку. Ноги Профессора отделились на миг от земли... и он тут же мешком упал вниз. Рядом на чем свет стоит ругался Алый капрал, яростно вертя в руках обрывок веревки. – Все... Теперь экзекуция...– прохрипел задыхаясь Профессор. – Что-о?! Думаешь, что как оборвался, так я не могу повесить тебя во второй или в третий раз? – загремел капрал. – Но священные обычаи войны...– начал было ученый. Точным ударом сапога капрал разбил ему губы и без дальнейших объяснений принялся тщательно связывать лопнувшую веревку. Когда же Профессор вновь благополучно свалился на землю, он сложил веревку вдвое и перебросив через толстую ветку для пробы повис на ней. Однако и это не помогло. Профессор сидел у ног своего мучителя, надсадно кашлял и с мольбой смотрел на него выпученными глазами. – Ладно, очкарик, такое твое поганое счастье,– хмуро буркнул капрал, сжал в кулаке пучок розог и угрожающе пробормотал: – Но теперь скидывай штаны... и держись! Запорю... Профессор неожиданно обнаружил, что не предусмотрел в своем хитроумном плане борьбы одной досадной ""мелочи"". После неудачного повешения пленника полагалось высечь розгами и отправить в лагерь. И вот теперь ему предстояло обнажить известные части тела и лечь. Эта процедура была бы сносной, если бы не присутствие женщин. Спору нет, каждая из них мечтала оказаться на месте Профессора, и пока незадачливый ученый расстегивал одежду, эти несчастные все как одна уставились на него. – Давай-давай,– ехидничал Алый капрал, который заметил нерешительность Профессора и с видом непобедимого превосходства поигрывал розгами, скручивая их кольцом и похлопывая себя по руке.– Уж я тебе всыплю, висельник сопливый! Мало не покажется. Кровь прилила к голове Профессора так, что уши затвердели и противно скрипнули. Испытывая муки стыда, сравнимые разве что с терзаниями при виде поруганных остатков изображения Черного Тюльпана, ученый лег у ног капрала. Розги с диким свистом рассекли воздух. Но стоило прутьям коснуться тела Профессора, как они дружно сломались. Взрыв ярости Алого капрала напоминал залп батареи тяжелых ядрометов. Он изо всех сил пнул лежащего в соответствующее место и принялся извергать потоки отборной ругани. Самым ласковым словосочетанием, которого удостоился ученый, было ""заговоренная задница"". И все же капрал был порядочной дубиной. Он явно не верил в преимущества могучей позитивистской науки, зато трепетал перед колдовством и магией. Во всяком случае он как можно тщательнее скрутил Профессору руки его же собственным поясом и выкатив глаза шепнул солдату-конвоиру: – Эй, поглядывай за этим, чтобы не шептал чего, не плевал и не махал руками, хоть и связанными, не то такое буде т... Благодаря ""предусмотрительности"" капрала по дороге в ближайший лагерь Профессора не били, не ругали и вообще старались не трогать. К месту назначения ученый прибыл в самом радужном настроении. Едва он пересек границу окружавшего барак силового поля и почувствовал, что руки его свободны, как сразу же принялся осуществлять намеченный план. Вынув из кармана сложенную в несколько раз бумажную салфетку, он подошел к первому встречному заключенному и с самым невинным видом спросил: – Простите, любезный, не подскажете ли вы, где здесь... э-э-э... отхожее место? Заключенный по кличке Лысый N5 тупо уставился на Профессора, потом сгреб его в охапку и принялся что было силы трясти. Лысый N5 объяснил, что терпеть не может ""всяких вонючих штатских"", которые предали великое Черное дело и добровольно отправились в лагерь, а не угодили за силовое поле в беспамятстве, контуженные в честном бою. – Отдай бумажку сюда, ублюдок! Твой зад не достоин ее! – рявкнул напоследок Лысый N5, вырвал салфетку из рук ученого и гордо удалился под хохот всего барака. Профессор пытался изо всех сил сдержаться, но все же не смог не разгладить гордым жестом бородку лопаточкой (которой как и прежде весьма гордился несмотря на засохшую в ней кровь и пыль). Лысый N5 наверняка отправит бумажку по назначению. А так как из содержимого канализации вырабатывают самые лучшие удобрения, то можно не сомневаться, что замаскированные в бумаге атомы стергловской стали отравят продукты Алых. Радужное настроение не покидало ученого. С удовольствием выхлебав полмиски баланды он до глубокой ночи возил полные тачки руды к огнедышащему жерлу плавильной печи с такой легкостью, словно вдруг помолодел лет на пятнадцать. Несколько раз его сбивал с ног вездесущий Лысый N5. Грозно вращая всеми тремя глазами и вовсю скрипя ушами он рычал: – Ты для кого стараешься, изменник вонючий?! Впрочем, Профессора это нисколько не волновало. С первой же тачкой руды он отправил в печь еще одну порцию стергловских атомов в виде салфетки и гвоздя, который его лаборант так и не забил в стенку и который был машинально опущен в карман еще в университетском кабинете. Совесть Профессора таким образом была чиста: оружие Алых обязательно сломается в бою. Вечером, когда изнуренные каторжной работой пленники спали, сжатые силовыми линиями, а Огромный Грюк, охранник барака, поминутно клевал носом, ученый бодрствовал. В угнетающе душной, затхлой тьме ему мерещились яркие, красочные картинки всетюльпанской победы бессмертного Черного дела. В этих безумных грезах сам Величайший из великих Черный Тюльпан извлекал из пропасти небытия его имя и твердой рукой чертил это имя на скрижалях истории. Тогда восторг и слезы начинали душить Профессора, он громко кашлял, Огромный Грюк вскакивал, грозно поводил ручным ядрометом и сыпал отборной руганью. Посреди ночи в барак втолкнули вновь прибывшего заключенного. Что-то знакомое было в его неловких движениях, во всей его тощей фигуре. Когда заключенный со стоном повис в силовом поле слева от Профессора, тот с огромной радостью узнал во вновь поступившем Дайси. Дождавшись, чтобы потревоженный охранник задремал и с трудом преодолевая сопротивление силового поля Профессор подтянулся к лаборанту и тронул его за плечо. Дайси слабо застонал. Подготовленная Профессором веревка действительно спасла его от немедленной смерти. Но он не взял розги, поэтому экзекуция не прошла столь же безболезненно. У несчастного был сильнейший жар, вся спина распухла и горела. Дайси то и дело начинал бредить и звать мамочку, которая умерла во время осады. Очнувшись в очередной раз принялся умолять Профессора помочь ему. Ученый отвернулся, будучи не в силах видеть страдания Дайси. И тут ему в голову пришла великолепная мысль. В конце концов к чему дальше задерживаться в лагере... и вообще В ЖИЗНИ? – Хорошо, мой дорогой. Я спас вас от петли, облегчу вашу участь и теперь. Профессор достал из кармана последнюю салфетку, разорвал пополам и протянул одну половинку лаборанту. – Съешьте вот это. Съешьте, мой дорогой. – А... поможет? – с сомнением спросил тот. – Я же спас вас один раз. Дайси с трудом разжевал и проглотил бумагу вслед за Профессором. – Отлично, мой мальчик,– похвалил ученый и во все горло заорал: – Ну, что тут еще можно съесть? Огромный Грюк проснулся и с яростными воплями бросился к ним. Через несколько минут разбуженные заключенные выстроились перед бараком и сонно моргая смотрели на Профессора и Дайси, которые корчились у их ног и жалобно стонали. Разозленный охранник прохаживался перед строем и назидательно орал: – Вы, Чернотюльпанские выродки! Я вам попрячу жратву по карманам! Я вам пожую корки, когда всем положено подобрать сопли и дрыхнуть! Эй, сброд! Всем смотреть на этих свинячьих подонков! Я отправляю их на бензин. НА БЕНЗИН!!! Немедленно! Пусть на них поездят наши машины во славу непобедимого Алого Тюльпана и на погибель вам, крысячье отродье! И так будет с каждым ублюдком, кто не выполнит мой приказ, не будь я Огромным Грюком! Когда приговоренных вели к центробежной фильеродавилке для предварительного измельчения, лаборант шепнул Профессору: – Что вы наделали! Разве это облегчение? – Конечно, мой дорогой,– бодро отозвался ученый.– Я совершил ошибку, спасая нас от повешения. Простите меня за это, ведь вы сильно пострадали от экзекуции. Я просто не представлял себе, сколь непереносимо лагерное существование. Зато теперь мы умрем. Разве это не облегчение? Дайси всхлипнул: он боялся фильеродавилки. – Ничего, мой дорогой, пустяки. Это случится почти мгновенно. В конце концов всех здесь отправляют на бензин, живых ли, мертвых. Конечно, наши недра настолько богаты органикой, что это бессмысленно. Это капля в море. Но не все ли равно? Зато... Профессор вовремя замолчал, но мысленно все же продолжил: зато уж бензин мы делаем просто превосходно, и все до единой органические молекулы наших бренных тел пойдут в дело. И бумажки из наших желудков тоже превратятся в бензин... Перед тем как люк фильеродавилки опустился над ним ученый хитро улыбнулся и в последний раз в жизни гордо разгладил свою бородку лопаточкой. Несмотря на довольно жалкое состояние после мытарств Профессора она все еще сохраняла отдаленное сходство с бородкой САМОГО Черного Тюльпана.

ГЛАВА 2. Война. Оружие

Отряд продвигался по густому лесу медленно и осторожно. Мрачные тени от лиан-сеток, нависших низко над заросшей ползучими растениями дорожкой, иногда совершенно скрывали настороженные лица новичков. Только вчера они были выпускниками ускоренных курсов Школы загонщиков имени Алого Тюльпана. Сегодня же их бросили на поиски рассеянных остатков Пятой Колонны Седьмого Лепестка Черного Тюльпана. Суровы были лица немногочисленных капралов-ветеранов. Они злостно нарушали строевую дисциплину, постоянно нашептывая новичкам: – Будьте внимательны! Черные крысы могут прятаться где угодно, даже за стволом во-он того деодеда или под корнями вот этой старой пихтоты. Всем протереть свои паршивые гляделки, если не хотите, чтоб Черные провертели лишние дырки в ваших и без того дырявых кочанах! Командир не пресекал подобных безобразий, так как сам еще был необстрелянной ""зеленкой"" и не знал иных средств наказания, кроме гауптвахты и нарядов на очистку эфира от радиопомех. Впрочем, можно было послать всех нарушителей в дозор. Однако это было неразумно: должны же и в самом отряде оставаться опытные бойцы! Новички скрипели огромными хрящеватыми ушами от досады, потому что и без этих наставлений были до изнеможения, до помрачения в глазах бдительны. И новенькое оружие бдительно похлопывало их по спинам, затянутым в новенькие, с иголочки мундирчики, как бы говоря: ""Слушай! Смотри!"" И развевающееся в голове отряда знамя Алого Тюльпана настойчиво внушало: "" Не спи на ходу! Будь бдительным!"" А капралы к тому же подливали масло в огонь, отчитывая новичков: – Почему уши не смазываете, болваны?! Останетесь вот без ужина разок, так и будете себя в порядке держать! Неожиданно чрезвычайно внимательный Помощник очень кстати обратился к неустанно осматривающему непроглядные заросли ежовника Командиру: – Пора, однако, принимать доклады дозорных. ""Ишь ты, доклады дозорных! В дюдюльку эти доклады тебе и тебе,"" подумал пузатый Фельдфебель, шедший позади них нестроевым ветеранским шагом вразвалочку. И еще он подумал, что с желторотыми командирами можно навоевать Черный Тюльпан знает что, так как поимку проклятых вражьих выродков они планируют по каким-то ослячьим схемам, которые выдумывают тыловые козлы-генералы в их бараньих школах. – В самом деле, донесения запаздывают вот уже на восемьдесят шесть секунд,– озабоченно сказал Командир. ""Восемьдесят шесть раз тя по башке"",– подумал Фельдфебель. Больше он ничего не успел подумать, потому что в тот же миг в грудь Помощника вонзился патриотический черный тетразубец, конец которого был выполнен в виде ненавистного тюльпана. Командир растерянно замер над бьющимся в агонии Помощником и, как успел заметить Фельдфебель, наложил полные штаны. Но не таков был Фельдфебель по прозвищу Пузатый Тык. – К бою!!! – взревел он во всю луженую фельдфебельскую глотку. – Развернуться...– очнулся от столбняка Командир. Однако тут грянул выстрел из ядромета, который тащили трое Черных, давно уже без лишнего шума пристроившихся в хвост отряда. Ядромет был крупнокалиберный, поэтому результаты выстрела выглядели впечатляюще: заряд вышиб из Командира дух вместе с потрохами, и он с порядочной дырой в груди отлетел далеко вперед и остался висеть запутавшись в низко росшей лиане-сетке. – Да здравствует Черный Тюльпан! – рявкнули смельчаки-смертники. Загонщики (даром что ""зеленки""!) моментально сообразили, что стычка идет не в нужном им русле и нацелили на смертников ядрометы. Бросив на землю бесполезное оружие эти трое расправили плечи и гордо, с сознанием до конца исполненного долга подставили грудь под вражеские дула. Пузатый Тык на мгновение залюбовался героями... но только на мгновение. Мысленно моля Великого Алого Тюльпана о такой же монументальной кончине Фельдфебель рявкнул: – Пли!!! Центр отряда скрылся в густом дыму. Когда же дым рассеялся, глазам загонщиков открылась ужасная картина. По совершенно непонятной причине все ядрометы взорвались в руках стрелявших. От залпа погибло множество загонщиков, еще больше было ранено. Осколками ядрометов убило и двух смертников. Третий же зажал ладонью левый глаз и непонимающе хлопал двумя оставшимися, как бы спрашивая: ""Почему я до сих пор жив?!"" И тут словно разбуженные грохотом злополучного залпа из зарослей ежовника с громкими воплями начали выскакивать солдаты разгромленной Пятой Колонны Седьмого Лепестка Черного Тюльпана. Они были весьма жалки на вид: грязные, в изодранных в клочья мундирах, с блеском трехдневного голода в глазах. Пружибоев у них не набралось бы и десятка, а ядромет, из которого смертники стреляли в Командира загонщиков, вообще был единственным. Поэтому черные солдаты в основном сжимали в руках патриотические тетразубцы и действовали ими как пиками. – Ах вы смердюки недобитые! – Завопил Пузатый Тык.– Вы еще рыпаетесь?! А ну огонь по мерзавцам! Огонь, скотские свиньи! Фельдфебель раздавал пинки и тычки налево и направо (на что был великим мастером, ибо недаром носил прозвище Тыка!). Под его ударами загонщики валились на землю и недружно стреляли по врагам. В некоторых ядрометах произошел перекос заряда, в других сломались затворы, однако большинство опять взорвалось. – Ура Черному Тюльпану! – загорланили ободренные столь неожиданным успехом нападающие и набросились на ослепленных и оглушенных загонщиков. Панический ужас охватил юнцов. Они в отчаянии роняли наземь ядрометы и затыкали уши, чтобы не слышать воплей гибнущих товарищей. И тут же сами становились добычей Черных. – В р-р-рукопашную!!! – ревел Фельдфебель. Однако приемы рукопашного боя преподавались на ускоренных курсах из рук вон плохо. Для рукопашной годились лишь немногочисленные ветераны-капралы. Но именно они первыми стреляли из ядрометов, первыми и погибли. – Не сдаваться!.. До последнего!..– орал Пузатый Тык, все еще пытаясь справиться с полудюжиной врагов, когда остальных загонщиков уже развешивали на обрывках лиан. Какой-то тощий нескладный солдат из Черных бросился ему под ноги. Бравый Фельдфебель споткнулся и рухнул на землю. Тут уж нападающим удалось наконец скрутить его. Неожиданно возникшую проблему казни (Пузатого Тыка не выдержала бы ни одна лиана) решили просто. Окружив его кольцом, выстрелили в упор из всех имеющихся пружибоев. Утыканный черными тетразубцами Фельдфебель простонал: – О Всемогущий Алый Тюльпан, почему я подох так бесславно...– и испустил дух. Едва с Пузатым Тыком было покончено, смертник с выбитым глазом крикнул: – А ну всем строиться! Черные солдаты, молча и безоговорочно признав его командирские права, вытянулись в длинную шеренгу. Командир неторопливо прошелся перед строем. Здесь стояли лихие парни, тертые калачи и стреляные воробьи, которые сумели не попасть в плен, выдержать многодневные лишения и сохранить верность правому Черному делу. Конечно, выправкой и внешним видом они не блистали, зато умением... – Командир Двуглазый Вепс,– сказал кто-то за спиной Командира и хихикнул. Несколько солдат фыркнуло в ответ. – Это у кого там недержание языка? – с интересом спросил Вепс. Из шеренги выступил тощий нескладный солдат. Командир подошел к нему, оторвал рукав его мундира и аккуратно перевязал выбитый глаз. Потом долго и тщательно рассматривал тощего и наконец сказал: – Дурацкие твои шутки. И дерешься по-дурацки. Значит будешь Обозным Дурачком. Все дружно захохотали. Кто-то тут же отвесил вновь назначенному подзатыльник, на что тот весело и бодро (как и положено приличному Дурачку) рявкнул: – Ух ты! Командир подцепил носком ботинка и подтолкнул к ногам Обозного Дурачка разорвавшийся ядромет Алых (ибо кто же доверит дураку годное оружие?!). Когда тот нагнулся, чтобы поднять ядромет, то едва устоял на ногах от доброго пинка. Солдаты вновь захохотали. – Пшел на место! – рявкнул Двуглазый Вепс. Обозный Дурачок ответил конечно же невпопад: ""Даешь!"" – и затрусил к обозу. Вполне довольный местью за обидное прозвище Командир провозгласил образование Летучего отряда имени Черного Тюльпана по Истреблению Всех До Единого Алых скотов, назначил двух Помощников и велел подсчитать потери и трофеи. – Потери двое убитых,– доложил Первый Помощник и поперхнулся черствой коркой, которую пытался тайком жевать. Командир знал Голодного Хука уже года два. Знал, что у него недаром перебит нос и не хватает половины уха. Ради старой дружбы Двуглазый Вепс не приказал тут же повесить мерзавца, а всего лишь выбил ему пару жевательных пластинок, назидательно говоря: – Ты, собака голозадая! Не сметь жрать, пока я не прикажу. – Двое убитых, которые вместе с вами ухлопали Командира Алых,– повторил Первый Помощник, отчаянным усилием проглотив неразжеванную корку целиком и жестоко ободрав при этом горло.– Есть несколько ранений. Ядрометы никуда не годятся. Кроме тех, где перекосило заряды, конечно. Остальные разорвало. Карманных пружибоев полно, но наши тетразубцы не лезут. – Это ты на неприятность лезешь, баран,– сказал Двуглазый Вепс. – Ну тетразубцы не того калибра,– поправил сам себя Голодный Хук и шмыгнул носом.– Зато в обозе полно новеньких ядрометов и к ним по восемь десятков боекомплектов. И жратвы полно,– добавил он, блаженно улыбаясь разбитыми губами. Бойцы Летучего отряда одобрительно загудели. Командир приказал всем вооружиться, отдохнуть, поесть и через час выступать на поиски Алых. Тертые калачи и стреляные воробьи разбрелись вдоль лесной дороги. Они лениво грызли трофейные галеты, развлекались тем, что пытались на спор доплюнуть до ног ближайшего повешенного, мародерствовали либо просто дремали в тени ежовника. Двуглазый Вепс неспеша обходил свое войско, сопровождаемый восклицаниями: – Здорово мы их отделали! – Хорошо вы их Командира убрали! – А дозорные и не пикнули. – И сигнальницы у всех отказали. – И ядрометы разорвало. – Слава Черному Тюльпану! Слава! Наконец Командир подошел к обозу. Двое лихих парней, которые не могли решить, кто из них точнее плюнул на середину обширной задней части Фельдфебеля Алых с двенадцати шагов, срывали злобу (как водится) на Обозном Дурачке. Тот веселил их всякими бессмысленными выкриками. Заметив Двуглазого Вепса, спорщики еще по разу стукнули Обозного Дурачка и спешно ретировались, чтобы продолжить соревнование. Обозный Дурачок немедленно занялся тем, чем, очевидно, занимался раньше: раскрыв заряды ядрометов широким жестом высыпал на землю их начинку. Поправив повязку на глазу Командир прежде всего деловито стукнул Обозного Дурачка своим трехзарядным ядрометом в живот, а потом угрожающе прорычал: – Что ж это ты, дубина, заряды портишь?! Обозный Дурачок весело ответил: ""Слушаюсь!"" – и показал на землю. Там начинкой от зарядов было выведено несколько неровных строк: ЧЕМ СМОЖЕМ, ТЕМ ПОМОЖЕМ ЧЕМ СМОЖЕМ, ТЕМ ПОМОЖЕМ ЧЕМ СМОЖЕМ, ТЕМ ПОМОЖЕМ – Так ты еще и забавляешься, скотина безмозглая! – рассердился Двуглазый Вепс. Обозный Дурачок быстро сунул ему в руку раскрытый заряд. Со словами: ""Я тебе сейчас устрою,"" – Командир замахнулся на весельчака. При этом начинка заряда высыпалась и широкой дугой легла на землю. Командир бросил быстрый взгляд себе под ноги... да так и застыл с поднятой рукой. Немного в стороне от художеств Обозного Дурачка изгибалась новая строчка: ЧЕМ СМОЖЕМ, ТЕМ ПОМОЖЕМ – Отставить,– сказал Обозный Дурачок. Командир растерянно моргал и не двигался. Наконец он спросил: – Что это значит? – Отставить,– повторил Обозный Дурачок. – Говори по-человечески! – рявкнул Двуглазый Вепс. Вместо ответа Обозный Дурачок протянул свой ядромет. На рукоятке возле самого начала разорвавшегося ствола красовалось изображение Алого Тюльпана и стояло клеймо: ""Сводный лагерь N36-ВО"" – Ну и что? – не понял Командир. – Его делали наши, взятые в плен. Может, это их работа? – ехидно сказал Обозный Дурачок на человеческом языке и добавил по-дурацки: – На месте! Шагом. – Болван! Осел! Как они могли такое сделать? Дубина скотская! – взорвался Двуглазый Вепс и принялся что есть силы пинать шутника, но тут раздались крики обоих Помощников. – Алые! Алые-е-е! – горланил Второй Помощник, на бегу застегивая мундир непослушными толстенными пальцами сизых ручищ-клешней. – Алые! – орал Голодный Хук, стараясь не подавиться огромным куском трофейной колбасы. ""Опять жрет во время доклада,"" – возмутился Командир и сорвав злобу на Обозном Дурачке скомандовал: – Отря-а-ад, трево-ога-а-а! – Эй, не советую стрелять из ядрометов. Их неплохо бы испытать...– начал Обозный Дурачок, но Двуглазый Вепс стукнул его напоследок прикладом по голове и рявкнул: – Порассуждай еще, выродок! Угроблю! Обозный Дурачок понял, что человеческий разговор окончен, повесил свой ядромет за спину (конечно же вверх ногами) и побежал трусцой перед строем, получая плевки в лицо и увесистые затрещины сзади. Черные солдаты прониклись патриотическим духом священной борьбы, поэтому били от души. Командир одобрительно глядел на молодцеватые забавы и разрабатывал в уме план операции. Судя по докладам дозорных, Алых было как минимум в пять раз больше. Значит, приходилось рассчитывать исключительно на внезапность атаки. Они ведь только что напали на колонну загонщиков, и столь успешно... – Солдаты! Умрем или сотрем Алых свиней в пыль! – гаркнул Двуглазый Вепс. Решение Командира тертые калачи, стреляные воробьи и лихие парни встретили единодушным: – Ура Черному Тюльпану! Через несколько минут Летучий отряд залег по обе стороны соседней дороги. Едва колонна противника поравнялась с живописными зарослями ежовника, Черные взвились и дали дружный залп. Они стреляли в упор, наверняка. У ног каждого лежало еще по два ядромета, чтобы не тратить на перезаряжание ни секунды. Впрочем, перезаряжать было бы некому. Все до единого ядрометы взорвались, смертоносные осколки со свистом вонзились в тела атакующих, ранив и нескольких Алых. Все было начато и кончено в несколько мгновений. Ошарашенные Алые замерли в нерешительности. Наконец они очнулись от столбняка, собрали оставшихся в живых истекающих кровью, оглушенных Черных солдат и аккуратно развесили их на ветвях покрытых мхом деодедов. Больше всего хлопот доставил им Обозный Дурачок. Он не стрелял из ядромета (его оружие никуда не годилось), поэтому в одиночку сражался с наседающими на него врагами. Дрался он весьма изобретательно, с применением дурацких приемов. Он еще успел крикнуть залитому кровью Двуглазому Вепсу, которого волокли на казнь: – Вот и наделали наши оружия нам же на голову! – прежде чем его горло пронзил алый тетразубец. Впрочем, Командир не видел и вряд ли слышал Обозного Дурачка. Двуглазый Вепс потерял оба оставшихся глаза, а уши его срезали осколки. Через несколько секунд Командир болтался на лиане, судорожно извиваясь и дергаясь. Алые уже два дня не получали боеприпасов из-за нерадивости остолопов-шоферов, которые ссылались на отвратительный бензин, а потому были весьма рады большому количеству ядрометов и обилию зарядов к ним, найденных на месте стычки. Ядрометы были помечены знаком Алого Тюльпана. Прочесав ближайший участок леса, они нашли мертвых загонщиков и торжественно похоронили их. Командира, Первого Помощника и Пузатого Тыка опустили в отдельную могилу, а в головах воткнули знамя. Мерзавцы Черные закоптили его в дыму костра в свой ненавистный цвет, однако теперь знамя отстирали до прежнего алого состояния, истратив на это благородное занятие полусуточный запас воды. Командир Алых сказал две торжественные речи: над общей могилой юных героев и над трехместным пристанищем старшин. Все прошло как нельзя лучше, просто даже душещипательно. Отряд Алых просуществовал до проклятой стычки с Тринадцатой Колонной Черных, в ходе которой все подобранные Алыми ядрометы опять взорвались. Одержав довольно легкую победу, Черные не замедлили пополнить обозные запасы зарядами, захваченными у противника. Эти заряды подоспели весьма кстати, так как через неделю планировалось грандиозное наступление, Тринадцатая Колонна должна была прорывать оборону врага, а подвоз боеприпасов прекратился по непонятной причине. А через неделю сам Великий Черный Тюльпан в бешенстве швырял стулья в головы своих генералов, которые лепетали что-то невнятное относительно провала на фронте, массовых казней солдат Тринадцатой Колонны за предательство и контрнаступления Десятого Лепестка Алых... Неизвестно, сколько еще переходили бы злополучные боеприпасы из рук в руки, сея панику в сердцах и помрачение в умах, но тут маятник-меч гражданской войны был остановлен самым неожиданным образом. Соседи по галактике, стоящие на значительно более высокой ступени развития, заявили, что на их планете-метрополии истощились залежи жидких органических веществ. Это грозило остановкой всего производства. Оба Тюльпана, занятые войной, лишь отмахивались от предлагаемых контрактов. В конце концов соседи потеряли всяческое терпение, выжгли до тла один из континентов Тюльпании и принялись срочно возводить там добывающие комплексы. – Мы ощиплем этих наглых кур! – гневно выкрикнул в приступе патриотических чувств Великий Черный Тюльпан, который опомнился первым и тут же обратился с пламенной речью ко всему народу. Он стоял на крыше высочайшего из правительственных зданий, а сотни рупоров разносили его призывы по всей Черной Тюльпании. – Да, несомненно превратим этих чужаков в мокрых куриц,– не уступал ему настроенный самым решительным образом Великий Алый Тюльпан. А по всей Алой Тюльпании уже расклеивались плакаты, на которых Верховный пронзал стаи пришельцев патриотическим тетразубцем. После этого оба вождя пали друг другу в объятия, всенародно расцеловались и подписали Всеобщий Мирный Пакт. Отныне и во веки веков Тюльпаны сплетались в Единый и Неделимый Венок, который должен был превратиться в ""терновый венец на могиле любого агрессора"", как гласил Пакт. Говорят, при его подписании всемирно известная черная бородка лопаточкой Великого Черного Тюльпана полиняла от слез до розоватой стариковской седины (за что на следующее утро был казнен болван-парикмахер, не сумевший подобрать стойкую краску). А благородная алая шевелюра Великого Алого Тюльпана почернела от пота, и вместо мужественного лицо его сделалось из-за проклятой шевелюры почти мальчишеским (за что также сложил голову болван-парикмахер, но уже другой). Итак, Тюльпаны объявили мир, готовящийся к войне. Все население было брошено на сверхсрочный сбор металлолома. К сожалению, здесь еще не умели строить такие же мощные космические корабли, какими обладали непрошеные гости. Для начала предполагалось стереть в порошок добывающие комплексы пришельцев и установить побольше зенитных ядрометов, чтобы не допустить новой высадки, а потом... Потом – ""Великие Тюльпаны с нами!"" Впоследствии захватчикам пришлось немало подивиться странному способу самоубийства аборигенов, так как ядрометы Армии Неделимого Венка самым непостижимым образом взрывались один за другим, губя всех и вся. Алый и Черный Тюльпаны совершенно рассвирепели, проводили показательные массовые казни конструкторов и изготовителей ядрометов (которые до самой петли уверяли перепуганных зрителей и палачей в верности и преданности всеобщему делу) и кончили взаимными упреками в измене. А пришельцы вытеснили оставшихся в живых аборигенов в резервации, выкачали из недр все запасы жидкой органики и исчезли в небе под победоносный рев стартовых ускорителей.