355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Тимофей Печёрин » Парад обреченных (СИ) » Текст книги (страница 6)
Парад обреченных (СИ)
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 22:18

Текст книги "Парад обреченных (СИ)"


Автор книги: Тимофей Печёрин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Впору было впасть в отчаяние. Но брат Теодор отродясь не позволял себе такого греха. А вместо этого, как и подобает духовному лицу, обратился к Богу и Хранителю. Взмолившись о ниспослании удачи. И удача действительно улыбнулась инквизитору на обратном пути к городским воротам.

Сначала в редеющей по мере приближения ночи толпе он различил священный символ. Большую черную Длань на белом фоне. Затем, придерживая рясу, чтобы не споткнуться, брат Теодор засеменил следом. Стараясь настичь Длань, ну или хотя бы не потерять ее из виду.

Продираясь через толпу, инквизитор вскоре смог рассмотреть предмет своих вожделений поближе. Священный знак, как оказалось, был вышит на сюрко, надетом поверх кольчуги. Саму же кольчугу носил на себе высокий человек, подпоясанный мечом, а лицо скрывавший под шлемом.

Рыцарь-храмовник! Миряне таких еще прозвали дланеносцами.

И без того могучий, в облачении своем рыцарь выглядел чуть ли не великаном. Неспешно, степенно шествовал он вдоль улицы, время от времени посматривая на темнеющее небо. Словно с минуты на минуту ожидал оттуда божественного знака.

Ускорившись вновь, брат Теодор настиг-таки священного воина. Со стороны инквизитор-колобок выглядел при этом весьма комично. Но ему на то было плевать.

– Мир тебе, брат во Хранителе, – обратился инквизитор к храмовнику, сопровождая слова торопливым возложением Длани, – не желаешь ли ты… совершить подвиг во имя истинной веры.

Последняя фраза если и была вопросом, то в ответе на него брат Теодор не сомневался.

4. Священный Лес

Тяжело… Стоит закрыть глаза, и снова видишь опушку, заваленную трупами и обильно политую кровью. Крови столько, что траву уже трудно назвать зеленой. Вся зелень скрылась за многими оттенками красного.

Поодиночке, но чаще целыми грудами валяются тела с черной пятерней, вышитой на спине и груди. Кто-то утыкан стрелами, кого-то изрубили мечами и секирами. Сыны и дочери Великого Рода бились чуть ли не как сами боги. И каждый забрал с собой двоих, если не троих «рукоблудов». Тех презренных подобий мужчины, что добровольно признали себя рабами. И готовы с гордостью поминать о том по любому поводу. А главное – всех, кто еще дорожит своей волей и наследием предков, эти холуи в доспехах готовы обратить в прах.

Много прихвостней чужой, рабьей веры осталось тогда на опушке Священного Леса. Кормить птиц и зверей. Но и самих защитников полегло немало. Включая Драгониса, родного брата Велемира.

Драгонис-весельчак, Драгонис – горячее сердце… Драгонис, чья храбрость граничила с безрассудством, а долг перед сородичами раз за разом гнал в самую гущу битвы. А еще Драгонис слыл в общине любимцем женщин. За что мужская половина порой готова была расправиться с ним. Расправиться… но не изгнать. Потому что изгоняют лишь самых трусливых и презренных, позор всего Рода. Драгонис же сородичам мог досаждать, но чтобы опозорить – никогда.

И вот теперь Драгониса пожирало пламя погребального костра. Доблестный воитель отправился в Небесный Чертог. Пировать за одним столом с богами и предками. Ох и нелегок же был его путь до костра… нелегок для Велемира и других сородичей. Не допустивших, чтобы погибшие герои остались гнить на той поляне. Гнить и служить кому-то пищей.

Нелегок был путь… но еще труднее Велемиру было смотреть, как сгорает то, что еще сегодня было его братом. А иного не оставалось. Чуть только зажмурившись, Велемир вновь возвращался на ту роковую битву. Битву, что закончилась славно для Великого Рода. Но для Драгониса – несправедливо. Потому что он сейчас, обращаясь в дым и пепел, готовился вознестись к небесам. Тогда как брат его младший до сих пор топтал землю.

Не мог Велемир и просто отвести взгляд от охваченного огнем помоста. Ведь это значило признаться в собственном малодушии. Перед целой толпой сородичей, каждый из которых потерял сегодня близкого человека. И все они, включая женщин, стояли перед костром, не шелохнувшись. С лицами, твердыми и неподвижными, как божественные лики. А некоторые так и вовсе вперили в бушующее пламя пристальные взгляды. Точно ожидали последнего прощального знака от любимого чада или родителя, брата или сестры, а может, лучшего друга.

И ни у кого не блеснуло на глазах даже маленькой слезинки. За павших надлежало радоваться. Ибо они-то свой земной путь, полный мучений и хлопот, уже прошли. Не в пример тем, кто остался по эту сторону от костра. Велемир понимал эту простую истину. Но примириться с ней почему-то был не в силах.

И если что согревало душу парня, то не радость, но, скорей, злорадство. Насчет врагов «рукоблудов» Велемир был уверен: уж их-то останки погребет сама земля. А проводит в последний путь разве что ворон, прилетевший выклевать иноверным воителям глаза. Он же, наверное, их и оплачет.

Потому как больше-то некому. Нет у них близких людей, не говоря о сородичах. Нет, и быть не может ничего своего! У этих существ, выбравших участь раба и жизнь скопца. А все, что им осталось – это расшибать лбы об землю в унизительных поклонах. Слушая полубредовое бормотание потных и жирных попов.

Ну и еще погибнуть, истребляя оставшихся еще на свете свободных людей. Вернее, безуспешно пытаясь истребить.

– …ты о чем-то задумался, мой мальчик?

В ответ на добрый строгий голос Велемир резко развернулся. И встретился лицом к лицу со сгорбленным, опирающимся на посох, стариком в белых одеждах. На узловатом посохе чудесным образом народилось два хрупких молоденьких побега с зелеными листочками. Борода старика стелилась чуть ли не до земли. Отмеряя его мудрость – сравниться в которой никто не мог во всей общине.

Волхв! В детстве Велемир часто виделся с ним. И старец, чья борода тогда вроде была немного короче, ни на совет мудрый не скупился, ни хотя бы на слова утешения.

Но сейчас «мой мальчик» ростом превосходил волхва больше чем на голову. И в плечах успел раздаться изрядно. А лицо уже покрывала хоть редкая, но щетина. Потому и досадовал немного Велемир, что пропустил появление старца из чащи. Дав тому чуть ли не вплотную подойти со спины. И опять незаметно.

Говорили, впрочем, что в этой оплошности Велемир вовсе не был одинок. Просто волхв всегда приходил внезапно. И показывался на глаза, лишь когда хотел того сам. Бесполезно было искать встречи с ним. И уж тем более, ни у кого не выходило застать его врасплох. Ни у кого и никогда. Даже у матерых, самых умелых, воинов… один из которых как раз догорал на помосте погребального костра.

– Что-то снедает твою душу, мой мальчик, – проговорил волхв, хватая Велемира за подбородок и всматриваясь в его лицо, – не горе… нет. И не жажда мести. Хотя она присутствует тоже. Больше всего на свете… ты мечтаешь снова встретиться со своим братом. Хоть не под сенью Священного Леса, но в стенах Небесного Чертога.

Старец не задавал вопросов – он отвечал. Всегда отвечал, даже если собеседник не спрашивал. Зная об этом, Велемир и не думал перечить волхву, пускаясь в бессмысленный спор.

– Да. Я хочу отомстить, – твердо заявил парень, и лицо его враз посуровело, став похожим на деревянную маску, – хочу, чтобы как можно больше «рукоблудов» погибло в схватке со мной. И если оттого паду и я сам… не беда. Пусть трусы держаться за жизнь… а я не трус. Ведь меня ждет Небесный Чертог, а врагов моих – темная бездна. Промозглые пещеры подземного царства Выя.

– Вот как? – на бородатом лице волхва мелькнула слабая улыбка.

Или показалось?..

– Что ж, будет тебе месть, мой мальчик. Всем нам будет. Но вот жизнь свою ты все же побереги. Великому Роду она может понадобиться… в другой раз.

А вот по поводу таинственного «другого раза» волхв не обмолвился уже ни словом. И Велемир знал: спрашивать было бессмысленно. Мудрый старец, древний почти как весь Священный Лес, говорил ровно столько, сколько считал нужным. И на писк комара обращал больше внимания, чем на попытки выспросить что-то еще.

Оставив Велемира, волхв неторопливой, но легкой, неслышной походкой вышел на середину поляны. Прямо к погребальному костру. Старца здесь чтили и сразу узнали. Но ни у кого и мысли не возникло пасть перед ним ниц или хотя бы отвесить поклон. Пусть те, кто назвался рабами, отбивают поклоны своим королям или даже ловкачам, присвоившим себе землю и собирающим дань.

А питомцы Священного Леса все от рожденья равны. Просто некоторые успели в этой жизни больше остальных. Потому и достойны почтения… а порой и приветствия. Криками радости – их при появлении волхва прозвучало не меньше десятка.

– Сыны и дочери Великого Рода! – надтреснутым, но еще сильным голосом обратился волхв к собравшимся.

Рука с посохом его при этом простерлась над головой, вверх. Словно пыталась достичь крон древних деревьев. А то и дотянуться до темного ночного неба.

– Сегодня я заглянул в Вечность, но увидел наше будущее, покрытое туманом. Ибо неспроста прислужники самозваного Хранителя снова ударили по Священному Лесу… разлучив нас со многими славными воинами. Было мне видение… Вый, властвующий над темными силами, возжаждал крови и вырвался из заточения. И будет он проливать нашу кровь, насылая бедствия и страдания до тех пор, пока не насытиться… или пока мы не насытим его!

Сородичи ответили тихим ропотом. Известие, принесенное волхвом, обрадовало их даже меньше, чем недавняя битва. А уж как угнетало непонимание того, что надлежит с ним делать. Но к чести волхва, на сей раз он снизошел и до более подробных объяснений.

– Выю нужны жертвы, – заявил старец, свернув глазами, – либо наши жизни, либо жизни наших врагов. И если нас он забирает сам, без разбору… то прислужников Хранителя мы должны ему преподнести. Не убивая в бою, но лишая жизни в Жертвенном Круге. Тогда вечный голод повелителя темных сил будет утолен быстрее. И бедствия прекратятся.

Ропот стих, хотя ни радости, ни воодушевления на лицах не было. Все-таки в Роду предпочитали честную схватку пленению. И тем более лишению жизни беспомощных людей.

Чувствовал это легкое, но стойкое недовольство и волхв. А потому решил подсластить горькое кушанье.

– Сегодня смерть опять коснулась Великого Рода, – заговорил он уже с торжественностью, – но склоняться перед ней, унывать и смиряться – удел не для нас. И потому я призываю вас всех… назло небытию и темным силам… этой ночью и прямо здесь восславить жизнь! Непрерывное ее продолжение!

С этими словами волхв воткнул посох в землю. И один за другим из узловатой палки потянулись во все стороны ветви. Чтобы затем стремительно обрасти свежей зеленой листвой. А к тому времени, когда посох обратился в молодое деревце, поляна близ догорающего костра сделалась местом оргии. Супружеская верность, узы дружбы и просто пристрастия здесь были забыты на целую ночь.

Велемир тоже не остался в стороне. Успев сойтись с двумя девушками, ни одну из которых он прежде почти не знал. Разве что видел пару раз, да и то мельком.

«До чего ж все-таки разрослась… до чего же велика стала наша община, – думал парень на следующее утро, – до чего велика… и непоколебима».

* * *

Немножко стыдно признаться, но прежде я не понимал, что значит эта фраза – «идти, куда глаза глядят». Ведь человек вроде как должен заранее знать, куда пошел и зачем. Разумное существо все-таки. Просто так ничего не делает… прежде думал я. А глаза же могут глядеть и в пропасть. Так не идти же туда.

А пришло ко мне понимание только теперь. После того, как мы с Вилландом и Эдной атаковали казарму городской стражи в Краутхолле. И, несмотря на успех, та спасательно-боевая операция опрокинула к чертям все наши прежние планы. Ни о каком дальнейшем отдыхе в столице не могло быть и речи. Более того, даже покидать Краутхолл нам пришлось с боем. При моем активнейшем участии, как невидимого и неуязвимого бойца.

А о несостоявшейся оболочке моей мы едва вспомнили. Да и то лишь по другую сторону городских стен. Ее разумеется было жалко – девушку, оставленную связанной и беспомощной в углу дощатой развалюхи. Но до того ли, когда на дыбы по твою душу поднимается вся городская стража. Да и как потом оказалось, не только она. Завидная бдительность! Воякам из Эльвенстада было чему поучиться у столичных коллег.

Нам же оставалось только сокрушаться по поводу собственной глупой затеи. Вернее, глупой затеи Эдны. Собственно, и предложившей связать и оставить в укромном месте найденную нами девушку.

«Ей же вроде как самой жить надоело, – только и могла ответить разбойница в собственное оправдание, – так не все ли равно, от чего она умрет: от голода… например или повесится? А если на самом деле она только из-за блажи детской о самоубийстве думала, то вместилища из нее, один черт, не получилось бы».

Логика в ее словах, несомненно, была. И все-таки…

«Да обещал я ей, – не мог не возразить Вилланд, – что все пройдет быстро и без боли. А не долго и мучительно».

Впрочем, он тоже понимал бессмысленность этого спора.

А вздохнуть свободно мы не смогли даже вырвавшись за городскую стену. Ибо явно что-то недооценили. Может, живучесть советника и его упорство. Ну или, как вариант, возможности всех тех лиц, что были заинтересованы в пленении Аль-Хашима.

Как бы там ни было, а факт оставался фактом. Когда для стражников из Краутхолла мы сделались недосягаемыми, на охоту за нами вышли разъезды латников и даже безземельных рыцарей. Группами из трех-пяти человек они сновали вдоль тракта. А потом объявились и на всех мало-мальски хоженых дорогах.

Избежать встречи с супостатами в латах нам не удалось аж трижды. И всякий раз я тихо радовался оттого, что ни священников-монахов, ни даже символов веры при наших противниках не оказывалось. Не то бы не отбились.

После каждой схватки Аль-Хашим на разный лад сетовал об одном и том же. Что приготовил бы Зелье Невидимости… да только не из чего. И негде, по большому счету. Ибо последняя алхимическая лаборатория на нашем пути осталась в достопамятном подземелье. Где мы с Вилландом угодили в плен к призракам древней гробницы. И не выбрались бы из него, не приготовь срочно Аль-Хашим некий чудодейственный порошок.

Странно, что впрок никакими реактивами и ингредиентами старый алхимик в той лаборатории не поживился. А я-то считал его человеком ушлым. Из тех, кто своей выгоды не упустит ни за что, нигде и никогда. Сдает, видно. В силу возраста.

Вернемся, однако, к нашему бегству и стычкам с конными патрулями. Мы понимали: успех нам сопутствует ровно до первого удачного выстрела из арбалета. Если кто-то из наших противников, случайно или от смышлености, догадается снять выстрелом Вилланда, то вскоре в небытие отправлюсь и я. Если не сразу. И останутся Эдна с Аль-Хашимом по большому счету беззащитными.

А значит, расслабляться не стоит. Но куда разумнее было бы новых таких встреч избежать. Руководствуясь этим соображением, мы не столько куда-то шли, сколько спешили убраться откуда-то. А именно, с дороги, относительно широкой и людной. Вот тогда действительно нам приходилось идти, куда глаза глядят. А глядели у нас глаза в сторону мест глухих и почти ненаселенных. Где вместо дорог разве что вьются полузаросшие тропки.

Определенного успеха мы при этом достигли. И только позже выяснилось, что успех этот – промежуточный, а из огня мы угодили в полымя. А уж никак не в бассейн с шампанским. Пока же мы имели возможность порадоваться тому, что вроде оторвались от конных патрулей. Во всяком случае, к концу недели встречать их мы перестали. И даже вдалеке не видели. Как, впрочем, и людей вообще.

Очередная тропинка обрывалась посреди луга, густо заросшего высокой, чуть ли не по грудь, травой. Впереди темнел лес – расстилаясь в обе стороны, насколько хватало глаз.

Поскольку день стоял солнечный, Вилланд попробовал сориентироваться на местности. Делал он это точь-в-точь, как в учебнике природоведения: спиной к солнцу, руки в стороны, а тень указывает на север.

– Похоже, на восток нас несет, – заключил охотник, – неудивительно, что народу вокруг ни души. Дальше, говорят, вообще никаких стран и городов нет. Одни племена кочевые. Да звери диковинные. С другой стороны… хм.

Вилланд задумался, точно с трудом пытался что-то вспомнить. Да не что-то, а географию своей родины. О которой, в отсутствие карт и опыта дальних путешествий, имел не слишком точные представления. Я бы даже сказал – весьма приблизительные.

– Если на север повернем, – наконец разродился мой охотник, – то сможем попасть в Остенвинд. А оттуда и в Тергон… я надеюсь.

– Да-а-а, – с сарказмом молвила Эдна, – затягивается, смотрю, наше путешествие. Сходили, называется, в Эльвенстад и обратно.

Тем временем Вилланд продолжал говорить. Вернее, рассуждать вслух:

– Даже если повернуть… ну, чтобы на дорогу не выпереться, нечаянно и раньше времени, придется через лес идти. Хотя почему нет? Тем более, я давно не охотился… по-настоящему.

– А мне этот лес почему-то не нравится, – осторожно проговорила разбойница, косясь на зеленеющие впереди дубы, осины и березы.

– Вряд ли тамошние зверушки будут опаснее всех этих рыцарей и стражников, – полушутливым тоном парировал Вилланд, – не говоря уж об инквизиторе с его прихвостнями. И не забывай, я охотник… все-таки.

Вероятно, он все же не был так уверен в собственных доводах. Иначе не поглядывал бы на Аль-Хашима. Надеясь, не иначе, на поддержку старого и вроде бы мудрого спутника. Но тот хранил благоразумное и непривычное для себя молчание. Трезво оценивая свои знания, ограниченные областью алхимии и некоторыми вопросами колдовства. И понимая в глубине души, что мудрость и глубокомысленная речистость – как ни крути, вещи разные.

– Ну, можем хоть монетку бросить, – обескураженным тоном предложила мой охотник. И, не дожидаясь ответа, извлек из кошеля блестящий кругляш. С профилем короля на одной стороне. Да тремя маленькими и одной большой короной – с другой.

Но Эдна в ответ лишь небрежно махнула рукой.

– Ладно, в лес, так в лес, – бросила она таким же тоном, с каким преподаватель из моего мира соглашается поставить тройку опостылевшему студенту на экзамене.

Эх, если бы разбойница тогда настояла на своем… Да что там: если бы и я не стал отмалчиваться, весь такой невидимый и скромный. А сказать и мне было чего. Ибо с первого взгляда в сторону леса я почувствовал в нем некую странность. Причем странность недобрую. А когда мы подошли поближе, я смог даже увидеть ее конкретное воплощение. Своим уникальным зрением, живому человеку недоступным.

Со стороны леса… точнее, из его глубины во все стороны тянулись призрачные щупальца… нет, скорее лапы с множеством пальцев… или даже ветви. Нечто похожее я наблюдал еще в гробнице. Только на сей раз призрачные конечности были почему-то зелеными, а не белыми. А всмотревшись, я понял, почему.

На несколько мгновений в сознании промелькнул фантом поляны. И стоявшего посреди нее дерева. Необычным в этом дереве было то, что росло оно буквально не по дням, а по часам. По секундам даже. На моих глазах превращаясь из тощенького почти саженца в молодой, но уже полноценный… кажется, тополь.

Дерево разрасталось, набираясь сил. А от ветвей его отходили те самые, призрачные, отростки, которые я и заметил вначале. И они тянулись к моим спутникам, ничего не подозревающим. Оплетали их, тянули к лесу.

Вот тут мне и стоило предостеречь хотя бы упрямца Вилланда. Но я почему-то не решился. Боялся, видно, что опять не поверит. Впрочем, не все ли равно? Прошедшего не воротишь. И от этих «если» да «кабы» проку нет. Терзания одни.

«Да чтоб я, охотник, боялся леса, – приговаривал Вилланд, раздвигая подвернувшиеся на пути кусты и ступая под сень высоченных деревьев, – пускай лучше он меня боится».

Разделял его бравурно-благодушный настрой разве что Аль-Хашим. Да и то лишь в силу возраста. Когда не столько боишься смерти, сколько чувствуешь усталость от жизни. А вот Эдна с первых шагов по лесу держала руку на эфесе шпаги… или легкого меча. Был напряжен и я. Готовясь в любой момент покинуть тело охотника и вступить в схватку. Только пока неясно было, с кем.

Нет, поначалу лес и не думал подтверждать наши подозрения. Зловещим местом, где водятся чудовища или царит древнее проклятье, он вовсе не выглядел. Наоборот, даже мог показаться красивым… слишком красивым и пышущим жизнью.

Здесь все было чересчур. Чересчур густая зелень на деревьях – даром, что и в этот мир уже пришла осень. Чересчур высокая трава: временами она даже Вилланду достигала груди. Такой высоты я не встречал не то что у себя на родине, что можно было списать на экологию. В Тергоне тоже травка была заметно ниже.

На некоторых кустах росли цветы – опять-таки, чересчур яркие, пышные и крупные. Грибы же, что встречались нам, были столь велики, что любого из них хватило бы на полноценный обед одному человеку. Тут даже снедаемая тревогой Эдна не выдержала. И, наклонившись, прихватила один из грибов да положила его в дорожную сумку.

Да и сам зеленый цвет здешних листьев и травы… Был он настолько сочным и ярким, что мог бы, наверное, считаться эталоном. Хоть в Палату мер и весов помещай. Да и гринписовцам, наверное, пришелся бы по нраву.

Однако очень скоро всем нам стало ясно: эта нарочитая красота вокруг – гибрид обманки и приманки. Наподобие безупречного внешнего вида и подчеркнутой вежливости жуликоватого риэлтора и ушлого продавца-консультанта.

А случилось прозрение на первом же привале. Сначала, краем глаза, мой охотник приметил невдалеке темную фигуру, мелькнувшую меж деревьев. Затем со свистом в нашу сторону вылетела стрела. И упала на траву, на облюбованной нами поляне.

Испуганно вскрикнул Аль-Хашим. Вилланд, вполголоса бранясь, сам потянулся за луком. Пригнувшись к земле Эдна всматривалась в лесную чащу, уже сжимая в руках легкий меч или шпагу. Что касается меня, то я лишь гадал: промахнулись ли, стреляя в нас, или просто хотели предупредить.

Более правильным оказался второй вариант. В противном случае ни к чему было новоявленным врагам бросаться в ближнюю атаку.

А те бросились. С окружавших поляну деревьев спустилось десять человек. Семеро светловолосых, как один крепких, парней и три девахи им под стать. Соскользнули по веревкам, чем напомнили не то пауков, не то промышленных альпинистов. И с мечами да топорами надвинулись на нас с трех сторон сразу.

– Вот и «рукоблуды» пожаловали, – проговорил один из нападавших. Изъяснялся он на том же языке, что и другие жители Фьеркронена, но с заметным акцентом.

И оскорбление его, оброненное мимоходом, отнюдь не свидетельствовало о желании мирно побеседовать. А тем паче с миром же разойтись.

– О, дети недоверчивости, – совсем некстати подал голос старик-алхимик, – мы вовсе не желаем никому зла… и денег у нас собой совсем немного. Если на десятерых разделить, останутся жалкие гроши.

– Ты что, старик, – усмехнулся один из нападавших, – за татей нас принял? Ха! Не нужны нам ваши деньги… нам вообще деньги не нужны. Нет, мы пришли… за вами.

– Сложите оружие и топайте, куда скажем, – добавил его товарищ, – тогда проживете… немного подольше.

– Нет уж, – сухо отвечала Эдна, – лично у меня другие планы.

И ответила она, по сути, за нас всех. Потому что атакой своей сделала дальнейшие переговоры бессмысленными.

Метнувшись в сторону ближайшего из противников, разбойница пронзила его шпагой. Пронзила без труда, ибо доспехов у нападавших не было. Только штаны, да белые, вышитые зеленым узором, рубахи. То есть, с виду обычные крестьяне… если б не оружие.

Им, кстати, новоиспеченные супостаты владели неплохо. Мстя за рухнувшего замертво, окровавленного товарища, на Эдну накинулись сразу двое: парень и девушка. Да скрестили с ней клинки.

– Эй, как там тебя… Игорь, – крикнула разбойница, с трудом отбивая атаку за атакой, – ты-то чего ждешь?

И действительно, чего?.. Вырвавшись из тела Вилланда, я подхватил меч, выпавший из рук первого и пока единственного, сраженного Эдной, противника. Оружие оказалось тяжеловатым, даже громоздким. Однако мне хватило сил, чтобы вывести из игры аж троих врагов. Первому я подрубил ноги, второму изловчился и отсек руку, сжимавшую топор. А третьему меч угодил в живот. Извлечь же его обратно я не успел.

«Дух! Нечистый дух здесь!» – загомонили оставшиеся противники. Двое даже попятились, подарив надежду на нашу победу. Но, надежду, как вскоре стало ясно, тщетную.

Из темнеющей чащи на поляну выступил еще один человек. Безоружный – если не считать за оружие длинную узловатую палку-посох. Да и внешность имел совсем не боеспособную. Низенький сгорбленный старик… постарше даже Аль-Хашима, пожалуй. Весь в белом. И с седой опять же до белизны бородой, что едва не касалась земли.

А направился старик… прямо ко мне! Как будто видел. На что живые, не имеющие Кристалла Душ, вообще-то неспособны.

Ну да ладно. Я тоже двинулся навстречу старику, надеясь избавиться от него одним ударом. Но не тут-то было. От старца с посохом исходила неведомая и непреодолимая сила. Даже инквизитор-колобок казался более уязвимым. И те амулеты, что носил белый старец под одеждой – я не видел, но живьем ощущал каждый из них.

Но даже неуязвимость старика помешала мне меньше, чем совершенное им действие. Приблизившись, старик ткнул посохом в землю. И, обойдя меня кругом, проделал в ней небольшую борозду. Так, чтобы я оказался внутри круга.

– Дух пленен… на какое-то время, – провозгласил старик.

И действительно, покинуть очерченный пятачок я не мог при всем желании. Точно натыкался на невидимую, но глухую и сверхпрочную, стену.

Возможно, я так бы и остался на поляне. И борозда, проделанная посохом, держала меня прочнее бетона. Но хоть по мелочи, а мне повезло. Еще пробуя обороняться, слишком близко к борозде подошел Вилланд. В тот момент я и смог вернуться в наше общее с ним тело.

Хорошие новости на этом заканчивались. Без моей поддержки ни сам охотник, ни Эдна долго не продержались. Не говоря уж про Аль-Хашима. Тем более что на помощь первому десятку пожаловали новые группы вооруженных людей. Целая толпа в бело-зеленых рубашках стекалась к поляне.

Убить, правда, моих спутников так никто не убил. Зато сумели обезоружить и скрутить. И бока всем троим намяли, что называется, от души.

* * *

Рыцаря-храмовника звали сэр Готтард. И надо сказать, что его присоединение к отряду брата Теодора принесло тому не только пользу.

Нет, конечно, боеспособность отряда от такого пополнения только выросла. И заметно. Что пришлось как нельзя кстати в продолжающемся походе. Когда, например, на пути отряда встретилась шайка разбойников, великан в доспехах разделался с ними в одиночку. Кого-то растоптал копытами своего огромного коня. Кого-то зарубил на скаку. А прочих добил, уже спешившись.

Монахам, не говоря уж про брата Теодора, в этой схватке досталась лишь роль зрителей – причем благоговейных и восхищенных. Кто-то даже захлопал в ладоши, уподобившись детям на представлении уличного балаганчика.

А инквизитор внутренне порадовался своей удаче и сообразительности. Благодаря которым он, собственно, и обрела столь могучего союзника. Тем более что путь отряда лежал на восток – в земли дикие и безбожные. Где опасности ждали похлеще каких-то отбросов рода людского, взявшихся за луки и тесаки. И где эльвенстадские монахи едва ли могли обойтись собственными силами.

Но видно прав был некий схоласт, утверждавший, что добро и зло неразлучны, как день и ночь. А значит, стремясь к первому человек помимо воли, неизбежно порождает второе. Потому что издержки рыцарь-храмовник принес с собой в отряд тоже. И отнюдь не в качестве лишнего рта – путешествовал-то сэр Готтард тоже не налегке.

Дело было в другом. Каким скользким типом ни слыл сбежавший вор Киф, а с ним отряду было легче. Ибо на Кифа, как и на любого другого мирянина монахи привыкли смотреть свысока и снисходительно. Как на младшего брата или большого ребенка.

Со своей репутацией предателя и перебежчика, со своими немудрящими интересами, вроде денег, выпивки, вкусной кормежки и баб, бывший вор не только напрашивался на дежурное порицание. А то даже на воспитательный подзатыльник. При нем и сами монахи считали, что имеют право немного расслабиться. И то крепкое словечко употребить, то вином-пивом потешиться. Благо, один пост недавно закончился, а до следующего далеко. Не было смысла изображать смиренных святош, которые даже по нужде не ходят. И коим только нимба не хватает для полного счастья да отреченья от всего мирского.

Но теперь… Первого же привала в компании с храмовником монахам хватило, чтобы усомниться: а точно ли сэр Готтард не имеет нимба? Или, может, просто им, грешникам, не полагается его видеть?

А началось с того, что накануне, в придорожной лавке святые братья прикупили вина. Чтобы с его помощью скрасить досаду от очередной неудачи. Аль-Хашим-то со своими сообщниками опять ушел от погони. Предложили хмельной напиток и рыцарю… однако тот решительно отказался. Да еще смерил предложившего монаха холодным и пустым взглядом.

Не то чтобы сэр Готтард выразил презрение, впав в грех гордыни. Скорее, к вину он был заведомо равнодушен. Не считал нужным пить его, как волк не считает съедобными для себя ягоды и грибы. А корова – мясо.

Более того. Когда монахи пытались шутить, храмовник даже бровью не повел в ответ на вымученные пьяные остроты. А все попытки разговоров с ним сводил к обсуждению некоторых глав «Откровения». Оказавшись грамотным… но отнюдь не к радости спутников. Потому что более всего сэра Готтарда интересовали жития мучеников за веру, истории про особо ярых праведников… а также о божественных карах на головы грешников. И про всяческие искушения с неизбежной расплатой.

Само собой, это были не самые лучшие темы для болтовни под хмельком. И, естественно, что окончание таких разговоров было скорым, предсказуемым и далеко не приятным. Очередной собеседник предпочитал отвалить от рыцаря-храмовника. Причем с ощущением собственной неполноценности. Сам же сэр Готтард продолжал молча сидеть в сторонке. На спутников почти не оглядываясь.

Но не только угрюмость и холодность храмовника, да его подчеркнутое презрение к мирским радостям досаждали другим участникам похода. Вдобавок именно сэр Готтард указал направление поисков. Погнав весь отряд к восточным рубежам Фьеркронена, если не дальше.

И здесь у брата Теодора появился новый повод вспомнить пройдоху Кифа с теплом. В очередной раз сожалея о его бегстве. Потому что Киф, будь он хоть трижды пройдохой, работу свою выполнял умело и добросовестно. Можно даже сказать честно. Да что там: просто выполнял. Изучая следы да по сходной цене находя свидетелей пребывания беглого трио в очередном поселении или постоялом дворе. А главное – чертов ворюга, перебежчик и предатель умел убедить в верности своих выводов и предположений самого инквизитора. Который, не будучи дураком, ворюге-перебежчику не шибко доверял.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю