Текст книги "Душа неприкаянная (СИ)"
Автор книги: Тимофей Печёрин
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
– Ты веришь в бессмертие души? – робко поинтересовался Вилланд.
– Вполне, – услышал он в ответ, – правда, лично меня это не утешает. Уверен, что моя душа отправится к дьяволу на вилы. Сколько б я милостынь ни раздал. И как бы часто ни захаживал в церковь.
– Ну вот, – продолжал охотник, – у тебя эта душа единственная. И у всех людей. В том числе и у меня… была до вчерашнего вечера. Но теперь подселилась еще одна. И эта, вторая… Игорем ее звать… для нас и постаралась. Может из тела выходить, когда захочет. Ну и ворогу какому хвоста накрутит. А тот и сделать ничего не может. Даже не видит, кто на него напал.
– Игорь, значит, – Родрик словно попробовал мое имя на вкус, – Игорь… Из каких-то далеких земель, видимо, эта душа-то пожаловала. Тех, что восточнее даже Остенвинда. Кстати! А ты уверен, что это именно душа? А не сила нечистая в тебя вселилась?
– Не, чур меня! Чур! – поспешил возразить Вилланд
Но для пущей уверенности наложил растопыренную пятерню себе сначала на лоб, а потом на сердце.
– Этот Игорь был таким же человеком, как и мы. Дурковатым, правда, малость. Свалился как-то с телеги, ну и расшибся. А какой-то алхимик его душу поймал, да в кристалл волшебный заточил. Вернее, попробовал заточить, но Игорь сбежал.
– Раз сбежал – значит, не такой уж и дурковатый, – заключил Родрик, чем заслужил мою мысленную благодарность, – хотя, насчет остального можно и поверить. От этих алхимиков никогда не знаешь, чего ждать. Мудрыми прикидываются… много умеющими, полезными. А сами те еще бестии. Пуще торгашей и придворных!
– Сам от них не в восторге, – согласился Вилланд, – но, видно, кроме алхимиков нам помочь некому. Вот и направляемся в Эльвенстад. Чтоб избавить меня от второй души. А Игоря этого куда-нибудь пристроить.
– Было б куда, – усмехнувшись, молвил рыцарь-разбойник, – а ты точно хотел бы с ним расстаться? Это ж, наверное, очень выгодно – иметь в хозяйстве привидение.
«Вот еще, – с досадой подумал я, – проходили уже. Что-то не хочется, чтобы меня… имели!»
– Нет уж, – оказался солидарен со мною Вилланд, – этот голос в голове… просыпаться стоя, опять же. Не-е-ет, не надо. Да и на инквизитора нарваться можно.
– Дело твое, – голос Родрика выражал легкое сожаление, – хотя я бы не прочь был обзавестись таким союзником. Но… не буду тебя неволить. Лучше пару советов дам. Вот первый: я слышал, что в Эльвенстаде живет один из самых искусных алхимиков. Аль-Хашимом его зовут…
«Аль-Хашим! – внутренний голос в голове охотника грянул так резко, что заставил того схватиться за голову, – да! Это он поймал меня!»
Для рыцаря-разбойника, впрочем, эти слова остались неуслышанными.
– И если кто мог бы вам двоим помочь, – продолжал Родрик, – то только он. Второй совет… точнее, даже услуга за услугу. Манус… предводитель эльвенстадской гильдии воров – мой должник. Как я твой. Поэтому, если тебе и этому… Игорю понадобится помощь, обращайтесь к нему от моего имени.
– Кстати о гильдии воров, – окликнула его Эдна, подходя к костру, – один из людей Мануса… похоже, это он меня выследил. Кто-то из эльвенстадской гильдии. Из-за него я оказалась на виселице.
– Что ж, городские воры – существа ненадежные, – изрек рыцарь-разбойник, хлопнув ее пониже спины, – на кого угодно работать готовы. Но и спускать этого не надо. Поэтому… дорогая, прошу тебя отправиться с Вилландом. Опознаешь эту тварь. Не думаю, что Манус станет с ним церемониться.
Судя по молчаливому кивку, женщина не возражала. Не был против такой компании и Вилланд.
– Кстати, – вдруг зачем-то спросил он, – а почему тебя зовут рыцарем-разбойником? Ты дворянин?
– Ну, во-первых, не меня зовут, а это я сам так назвался, – усмехнулся Родрик, – во-вторых… ну нельзя же владеть замком, не будучи хотя бы рыцарем. А насчет дворянства – увы. Ни его величество, ни его сиятельство титула мне так и не даровали. Постараюсь, хе-хе, напомнить им про это упущение при первой же нашей встрече.
4. Спасая душу
Внешность брат Теодор имел безобидную, отчасти даже забавную. Благодаря круглой как мяч, идеально лысой, голове, небольшому росту и заметному животику. Еще брат Теодор мог смешно причмокивать, когда говорил.
Однако не стоило обманываться. Некоторые собаки тоже выглядят потешно. В особенности щенки Однако хищными тварями оттого быть не перестают.
Что касается брата Теодора, то он, рожденный человеком, ближе к зрелым годам сделался не щенком даже, но псом. Охотничьим и сторожевым псом инквизиции. Службе которой было посвящено почти пятнадцать лет его жизни.
С собаками обычными, четвероногими, брата Теодора роднил прежде всего нюх. Конкретно – нюх на ересь. Что при его опыте успел обостриться феноменально. Хотя с другой стороны, не почуять зловонный дух греха, простершийся над страной, было бы трудно. Мало того, что захолустье кишмя кишело всевозможными слугами дьявола: колдунами, знахарями да недобитыми идолопоклонниками. С этим-то еще можно было стиснув зубы, но смириться.
Но ведь враги истинной веры давно обосновались уже и в больших городах. Включая родной для брата Теодора Эльвенстад. И чувствовали себя с каждым годом все вольготнее. Все безнаказанней.
То грубые ратники прямо на улице принимались отпускать скабрезные шуточки в адрес мимо шедших смиренных слуг Господних. То фигляр-недоумок надругается над возложением Длани Хранителя – священного жеста истинно верующих. То какие-нибудь приезжие бродяжки-замарашки смущают прихожан, ошиваясь возле церквей в надежде на милостыню.
Да что там! Не давеча, как на прошлой неделе брат Теодор лично имел несчастье встретить четырех таких бродяжек. Нелепо вырядившись, отчего став похожими на иноземную птицу попугая – они болтались-кривлялись у самых стен Собора. За что и вынуждены были вскоре переселиться в его подвалы. Где до сих пор пребывают в ожидании Святого Трибунала.
И кстати, об иноземцах. Именно из стран дальних и жарких, по мнению брата Теодора, в Фьеркронен и притекало больше всего гноя. Начиная с товаров… ну, хотя бы пряностей, поднимающих аппетит и тем толкающих мирян в грех чревоугодия. И заканчивая так называемыми мудрецами – астрологами, алхимиками. Людишками, свои собственные суждения ставящими выше всех заповедей и священных книг.
О, будь его воля, брат Теодор давно бы спровадил всю эту ученую шушеру на костер – одного за другим. А на границе поставил арбалетчиков, чтоб заблаговременно отстреливали гостей из теплых краев. Нет, лучше не арбалетчиков, а стену выстроить. Вроде той, что по рассказам мореплавателей, защищает некую империю на соседнем континенте.
Но кто ж даст-то ему эту волю – простому монаху. Тем же астрологам внимают дворяне, а то и сам король. Они ж судьбу, видите ли, предсказывают. По звездам, ха! Естественно, за так называемых предсказателей всегда есть, кому заступиться.
Или взять алхимиков. Те же колдуны по большому счету. Только не в пещерах таятся, а по городу разгуливают. И говорить умеют красиво, не бормочут всякий бред. А Святой Остров, колыбель и сердце истинной веры все никак не приравняет их ремесло к богопротивной волшбе.
Колеблется понтифик, колеблются кардиналы. А в ожидании соответствующего эдикта инквизиция разменивается на мелочи. Во всяком случае здесь, в Эльвенстаде. То вышеупомянутых бродяжек богохульных в темницу тащит. То допрашивает университетского профессора – тот, видите ли, усомнился в божественном происхождении Хранителя. Или хотя бы пробует уличить иного алхимика в грехах, даже его ремеслом не вполне объяснимых.
Один из таких алхимиков, Аль-Хашим, давно привлек внимание брата Теодора. Инквизитор вербовал в осведомители всех, кого можно. Уличного продавца пирожков, одноногого попрошайку, набожных соседей приезжего мудреца. Даже шлюху привлек, пасущуюся на этой улице. Та верила, что помогая инквизиции, помогает Богу. И потому надеялась на отпущение грехов. Коих успела скопить немало.
Показания всех перечисленных горожан сходились в одном. Дом Аль-Хашима мог пустовать неделями, месяцами. Притом, что никто не видел, как алхимик выходит за дверь. Моменты возвращения свидетели также упускали. Неужели Аль-Хашим уходил куда-то по ночам? Даже этого вполне хватило бы для подозрений. Но брат Теодор был не из тех, кто довольствуется малым. Во всяком случае, в деле защиты веры. Помимо нюха он обладал еще и по-собачьи железной хваткой.
Следовало копать глубже. А еще выжидать. Что брат Теодор и сделал. И терпение его, это качество, необходимое праведнику, вскоре принесло плоды.
Примерно с месяц назад Аль-Хашим стал частенько выходить из дома при свете дня. А значит и на виду у добровольных осведомителей. И те донесли, что алхимик вернулся в город отнюдь не с пустыми руками. При нем раз за разом оказывалось изрядное количество драгоценностей. Невесть откуда взялись эти кольца и бусы… а скорее всего, из преисподней.
Как вскоре выяснилось, драгоценности Аль-Хашим сбывал ювелиру, живущему на соседней улице. Сам ювелир, понятное дело, вначале отнекивался. Однако брат Теодор нашел подход и к нему. Применив целый ряд непоколебимых аргументов.
Во-первых… и есть, кому подтвердить, ювелир частенько пропускал пятничную службу. Да и церковную десятину платил помалу. Хотя у самого карманы до того полны, что вот-вот лопнут. Уж не усомнился ли он в истинной вере? Во-вторых, жена ювелира носит платок подозрительного ярко-красного цвета. Прямо как пламя преисподней. И в-третьих, юный сын ювелира по ночам лазает на крышу, смотрит на звезды. Уж не впал ли он в астрологическое суеверие? Или, что хуже, на колдовство потянуло парня.
И самое главное. Уж не забыл ли ювелир, что драгоценности, купленные у прислужника нечистой силы, заведомо прокляты? Как бы проклятье от них не перешло на всю семью ювелира… на весь род до десятого колена.
Под таким нажимом торгаш, разумеется, сдался. И сознался во всем. Да еще и пришлось ему отдать Церкви в лице брата Теодора львиную долю драгоценностей, купленных у Аль-Хашима. Инквизитор обещал, что с остальных снимать проклятье заодно с грехами придет его знакомый священник. Но, опять-таки, не задаром.
Оставался сущий пустяк. Подкараулить подозрительного алхимика. И поймать за руку в момент очередного возвращения. С этой целью брат Теодор во главе целого отряда из десяти монахов устроил засаду возле дома Аль-Хашима.
В первую ночь засада ничего не дала. Впустую закончилась и вторая попытка. Но на третьи сутки старания брата Теодора были-таки вознаграждены. Внутри дома, в окне второго этажа что-то сверкнуло, похожее на молнию. Да несколько раз вдобавок. А откуда еще могли взяться молнии, коль на темном небе ни облачка? Разумеется, от волшбы!
Монахи в отряде подобрались крепкие. Кто-то из них решил посвятить себя Богу и Хранителю, сойдя со стези воина. Кто-то прежде был мореплавателем. Ну и еще кое-кто из монахов некогда промышлял разбоем. Ныне покаявшись… но прежних навыков не оставив.
Так или иначе, чтобы выломать дверь, сил подручным брата Теодора хватило. Затем двое монахов встали в караул у входа. Тогда как остальные ворвались внутрь.
Аль-Хашим обнаружился не то в рабочем кабинете, не то в небольшой лаборатории. Точнее выяснять назначение этой комнаты брату Теодору было некогда.
Запах гари, сопровождавший алхимика, говорил сам за себя. Как и загадочная, непременно колдовская, фигура, украшавшая пол. Аль-Хашим не успел сойти с нее, когда подоспел инквизитор с помощниками. Не давая хозяину дома опомниться, брат Теодор поспешил обвинить его в колдовстве и связях с дьяволом. После чего с легким сердцем велел доставить алхимика в каземат под Собором.
Подхватив Аль-Хашима под белы руки, монахи отволокли его прочь. По пути, разумеется, намяв старому грешнику бока. Смирение смирением, да только для защиты веры одних лишь слов недостаточно. И даже убивать на самом деле можно… прощая и без ненависти. Но даже сострадая и молясь за обреченную душу.
Брат Теодор уходил последним. А перед тем обошел и обыскал дом в поисках еще каких-нибудь богатств алхимика. Все-таки не хлебом единым жив человек и отнюдь не проповедями. Деньги и драгоценности, конфискованные у еретиков, инквизитор считал достойной наградой за примерную службу.
Только вот на сей раз поживиться ничем не удалось. И брату Теодору даже пришлось помолиться – каясь за свою неумеренность. Уже покидая дом, он прибил у входа табличку с надписью «еретик». Разместить ее пришлось на ставнях ближайшего окна. Поскольку дверь была высажена.
* * *
На эту-то табличку и наткнулись Вилланд и Эдна при моем незримом присутствии. Наткнулись после более чем недели пути через полграфства. И отнюдь не легкой прогулки по Эльвенстаду – этому лабиринту из улиц, узких и разных. Да с неизбывным препятствием в виде толпы, эти улицы заполнявшей.
Кого в ней только не было! Торговцы, простые работяги, оборванцы. Темных личностей тоже хватало. Кто-то из оных едва не стащил под шумок у Вилланда кошель. Мимоходом, привычным и доведенным до автоматизма движением.
Еще время от времени в толпу чуть ли не врезалась какая-нибудь повозка. Притом что до тротуаров жители этого мира еще не додумались. Как, увы, и до табличек с названиями улиц. Не говоря уж о принятии одной простой истины касательно градостроительства. Что вышеупомянутые улицы лучше вести напрямик. Не заставляя их виться между хаотично расположенными домами. Словно это не улица, а змея, изворачивающаяся под ударами лопатой.
Жара, духота и теснота встретили нас в этом городе в летний полдень. Продираясь через Эльвенстад, мы инстинктивно жались к краю улицы – поближе к тени. Благо, хоть в последних недостатка не было. Особенно ближе к центру. Дома здесь достигали четырех-пяти этажей и стояли так тесно, что порой заслоняли солнце. Зато и народу было больше. А кислорода, соответственно, наоборот.
В общем, экскурсия по средневековому городу удовольствия никому из нас не доставила. И тем болезненнее мы, все трое, приняли ее финал. Когда, добравшись наконец до двухэтажного дома под красной черепичной крышей, обнаружили дверь его выломанной. Да табличку эту в придачу. И хотя ни Вилланд с Эдной грамоте обучены не были, а общий смысл понятен был все равно.
Выломанная дверь – это, по меньшей мере, не к добру. Хуже даже, чем ехать ночью в лес, причем в багажнике. От такого зрелища у моего охотника аж руки опустились. Пал духом и я, как бы к Аль-Хашиму ни относился. И только Эдна до последнего тешила себя надеждой. На то, например, что она-де ошиблась домом.
– Эй… извините! – окликнула разбойница старуху, сидевшую на скамейке возле дома напротив, – это здесь живет алхимик по имени Аль-Хашим?
– Жил, – проскрипела та, выжигая остатки наших сомнений синим пламенем, – да сцапали его. Инквизиция. Ну и поделом. Говорят, с самим чертом якшался… хе-хе.
С этими словами старуха приложила пятерню то ко лбу, то к сердцу. Да так раз пять. После чего добавила:
– С чертом, не с чертом… а точно знаю: странное что-то в этом доме деялось. Рядом живем, трудно не заметить. Так что… поделом. А вы, кстати, кем ему приходитесь?
Последняя фраза прозвучала неожиданно резко, как щелчок плети. Даже видавший виды охотник вздрогнул. А старая карга не сказала больше ни слова. Только вперила в Вилланда и Эдну взгляд недобрый и цепкий. Как у сторожевой собаки. Да еще снова осенила себя пятерней. Видимо, заметив, что одна из нас – женщина. А одета неподобающе, по-мужски.
Или… быть может, каким-то чудом, посредством неведомого дара, старуха смогла узнать, что нас не двое, а трое. Приметила бестелесного меня. Так что пришлось срочно удалиться от ставшего бесхозным дома. А молчание нарушить, только скрывшись в узком тенистом переулке.
– Да, дело дрянь, – констатировала хмурая Эдна, – кто в лапы инквизиции попал – пропал. Это не дознаватели малахольные. Выходит, зря сюда тащились.
– Ну почему же, – возразил Вилланд, – мало ли алхимиков… в одном только Эльвенстаде. Поди кто еще нам поможет.
– Что-то не уверена, – разбойница насупилась еще больше.
– А я вообще уверен… что не поможет, – вынужден был вклиниться в разговор я, – кроме Аль-Хашима кто-то… вряд ли. Все-таки бывают незаменимые люди. Хоть и в одном ремесле.
За свои слова я отвечал. Ибо даже в моем родном мире на одного подлинного ученого приходились тысячи и тысячи посредственностей со степенями. Не знающих ничего, кроме содержимого учебных программ. И только умеющих, что вкладывать эти знания в пустые студенческие головы.
Соответственно, на одного великого полководца и правителя в истории приходились легионы толстозадых штабных трутней да пустомелей-политиканов. На каждое светило медицины – полчища корыстных халтурщиков в белых халатах. А на каждый стоящий фильм выпускали воз и тележку пустопорожней дребедени.
И это в моем мире! Где образование и критерии профпригодности давно подогнаны под стандарты. Что уж тогда говорить о средних веках. Когда каждый человек вынужден был добывать знания самостоятельно, сообразно трудолюбию и способностям. Причем далеко не всегда успешно.
Ну и конечно, я знал не понаслышке об умениях Аль-Хашима. Успел их оценить. И даже отчасти согласиться с покойным Аликом Бурым. Когда тот называл старого хмыря волшебником. Хмыри и пройдохи ведь тоже бывают гениальными.
По всей видимости, этот важный момент Вилланд таки понимал. Но почему-то все препирался.
– А что еще остается? – вопрошал он недовольно, – Аль-Хашима-то этого, поди, сожгли давно. Инквизиция…
Возражения последовали тотчас же, причем с двух сторон.
– Давно – это вряд ли, – сообщил я, – самое большее, неделю назад. За день до нашего знакомства я видел алхимика живым и здоровым.
– Табличка вроде свежая, – констатировала Эдна, призвав себе в помощь дедукцию, – относительно. И никто пока не прикарманил хотя бы дверь. А ведь она добротная, дубовая… Опять же старуха помнила и про Аль-Хашима, и про инквизицию. Не забыла… а ведь память у стариков… сам понимаешь.
– Вот и Игорь примерно про то же говорит, – нерешительно молвил охотник, – самое большее, неделю назад его взяли.
– Вот-вот. Так что вряд ли алхимика успели сжечь. Скорее, его подержат месяц-другой в застенках, допросами помучают. Чтоб богатства выдал кое-какие… например. Вряд ли Аль-Хашим был беден. Бедняка эти охотники на ведьм вообще могли не заметить.
– И все равно… толку-то, – с сомнением произнес Вилланд, – думаешь, нам под силу вызволить алхимика? Да из лап инквизиции? Во-первых, я не знаю, где его держат. А во-вторых… неужели ты думаешь, что узников никто не охраняет?
– Монахи, – бросила Эдна с ноткой скепсиса, – а где искать пленников инквизиции, наверное, только ты не знаешь. Собор видел?
Охотник кивнул – за нас обоих. Я же вспомнил каменную громадину, возвысившуюся над городом. Здание с исполинскими стрельчатыми окнами и огромными круглыми часами. И двумя башнями, увенчанными растопыренной пятерней. Сие грандиозное сооружение было заметно, наверное, из любой части Эльвенстада.
– Монахи, – повторил за разбойницей Вилланд, – ты не обольщайся, они только выглядят кроткими и смиренными. А на деле… видела ведь сама, что с дверью сотворили. Не трахаются… вот силы и некуда девать.
– Да что ж ты за нытик! – не выдержав, сварливо молвила Эдна, – мужик, называется. Охотничек… такого и заяц напугает. Забыл небось, как наемников при караване уделали? На пару с этим… Игорем. Так что вам стоит вдвоем даже Собор штурмовать?
Зря она так! Во-первых, я не «этот». А во-вторых, вспомнилось, как действовала на меня даже молитва Алика Бурого – сбивчивая и суетливая. И не только Бурого; одного из наемников тоже. Пришлось в том спешно признаться.
– Вообще-то… не выйдет штурмовать Собор, – сообщил я не без смущения, – против символов веры я бессилен.
– Угу… не выйдет, – тупо повторил охотник для спутницы-разбойницы, – ну то есть, со штурмом. Все-таки Игорь вроде как нечистая сила. А на нечистую силу у священников и монахов всегда есть управа.
Отдам ему должное. Хреновое, но объяснение Вилланд таки нашел.
– Ах да, – коротко молвила, согласившись с ним, Эдна, – значит, нам одно остается. Воспользоваться помощью Мануса.
* * *
Видимо, Эдна и раньше наведывалась в Эльвенстад. Причем не раз и не два. Благодаря чему город разбойница знала почти идеально. Сперва она, не заблудившись и не ошибившись, смогла привести нас к дому Аль-Хашима. И ни разу не спросив дорогу ни у кого из местных.
Не растерялась она и когда снова пришлось идти – на сей раз до штаба или убежища гильдии воров. Нам с Вилландом, в крупных населенных пунктах этого мира почти не бывавшим, только и осталось, что следовать за бойкой женщиной. Как детям на школьной экскурсии.
Прикрытием убежищу гильдии служил какой-то сарай или лачуга. Без единого окна и с дырявой соломенной крышей. Однако бревна, слагавшие сей архитектурный уродец, оставались добротными, крепкими. Хоть и успели потемнеть.
Небольшая дощатая дверь, наверное, была тяжелой и весьма прочной. Такую ногой не вышибешь. Разве что тараном осадным. Потому что Эдне пришлось ударить по ней изо всех сил, чтобы выбить мало-мальски громкий звук. И когда, с третьей попытки, у нее получилось, разбойница схватилась за ушибленную кисть.
– Пусти-ка мужика, – выступил вперед Вилланд и врезал по двери увесистым кулаком. Раз, другой, третий… А затем оказалось, что хотя бы одним окошком сарай располагал. Обнаружилось оно как раз на двери. Почти сливаясь с нею, будучи закрытым.
Крохотная ставенка отворилась и изнутри показалось лицо. Обезображенное угрями и с единственным видящим глазом. Второй скрывала плотная повязка.
– Да слышу… черт вас всех, – проворчало лицо, – грохотать-то зачем? Прилег, понимаешь, отдохнуть. Нетерпеливые все пошли, дождаться не могут…
– Мы к Манусу, – сообщила Эдна, вскидывая руку. Тем самым, видимо, привлекая внимание одноглазого привратника к себе.
– А к его сиятельству на прием не хотите? – тот саркастически хмыкнул, – хотя чего мелочиться… к королю уж сразу напроситесь. Нет, лучше к понтифику на прием.
– Мы от Родрика, – вежливо, но твердо уточнила разбойница, – если тебе знакомо это имя.
– А что ж сразу не от короля? – все с тем же злым ехидством вопрошал ее одноглазый собеседник. После чего с громким хлопком закрыл ставню.
– Идите на хрен, он щас имел в виду? – Вилланд нахмурился.
– Надеюсь, что нет, – попыталась успокоить его Эдна, – не того он полета птица, чтоб такие вопросы решать. Наверняка советуется с кем-то повыше. Надо просто подождать… немного.
Наверное, это «немного» на сей раз заняло минут пять или семь. Мелочь ничтожная. Только вот даже пять минут могут оказаться самыми долгими пятью минутами, если тратить их на ожидание. Хоть на автобусной остановке, хоть в очереди у кассы торгового центра. А хоть и в ожидании приема.
Это только на экзамене кажется, что времени не хватает. Ибо ждать в данном случае приходится, скорее, преподу, чем тебе. Пока ты, наконец, закончишь черкаться на листке, приведешь в порядок мысли и шагнешь-таки в сторону неизбежности. Воплощенной в виде преподского стола.
Пока я переваривал нежданно нахлынувшее воспоминание из прежней жизни… просто из жизни, охотник мой переминался с ноги на ногу. И тоже, наверное, что-нибудь вспоминал. А Эдна, напротив, демонстрировала покой и хладнокровие статуи. Прислонив кисть ко лбу, она вроде бы любовалась на солнце. Которое как раз просвечивало в щели между двумя ближайшими домами.
Но любое ожидание рано или поздно заканчивается. Снова отворилась ставенка, и угреватое лицо изрекло:
– Ладно, проходите. Манус вас примет… черт бы вас всех. Шастаете, все шастаете… Мало того, что всю ночь вкалываешь, так и днем покою нет…
Ворча таким манером, привратник возился с многочисленными запорами с внутренней стороны двери. Бряк, щелк, скрип… Наконец, дверь отворилась. И мы ступили на каменный пол просторной комнаты – полутемной и почти лишенной мебели. Ну, если не считать каких-то полок вдоль стен, да топчана с тюфяком. И большого ящика, используемого, видимо, взамен стола. На нем стояла глиняная бутыль и тарелка с изрядно обкусанным куском хлеба.
Единственным источником света здесь служила брешь в крыше. Через нее, перечеркивая воздух сверху вниз, в помещение пробивались лучи солнца. На фоне окружающего полумрака они казались плотными, чуть ли не твердыми.
Захлопнув за гостями дверь, одноглазый привратник снова торопливо перебрал все запоры. Защелкнул, задвинул. После чего с видимым облегчением плюхнулся на топчан с тюфяком.
– Идите к ступенькам, – напоследок бросил он, – Манус вас ждет.
Ступеньки обнаружились в темной глубине комнаты. И были выдолблены прямо в полу. Опасливо перешагивая, Эдна и Вилланд преодолели их, спускаясь под землю. Чтобы оказаться в другой комнате. Вернее, в кабинете. Хотя по просторности этот кабинет мог служить даже гостиной. А уж как обставлен был – не стыдно, наверное, принимать здесь и представителя знати.
На каменных стенах, вперемежку с лампадами, висели щиты, скрещенные мечи и кинжалы. Нашлось место и нескольким портьерам из темно-зеленого бархата. На каждой из них позолоченными нитями был вышит рисунок: контур гнутого ножа над контурным же изображением кошеля. Большой, приятно-округлой капли. Видимо, это и была эмблема гильдии воров.
Пол устилал пухлый ковер. А в центре комнаты размещался дубовый стол. И резное кресло с высокой спинкой да несколько стульев рядом с ним. Манус, низенький сгорбленный старичок, восседал в кресле. И склонившись над пухлым пергаментным томом, чиркал по нему пером.
– А где же сам рыцарь-разбойник? – пробурчал Манус, не отрываясь от своего занятия, – что же он кого попало ко мне посылает?
И после двухминутной немой сцены добавил:
– А чего это вы стоите-то, я не пойму? Садитесь, пришли коль. В ногах ведь… это, правды нет. Я прав?
С этими словами старик поднял на гостей белесые глаза. И замолчал, выжидая. Отодвинув стулья, Эдна и Вилланд расположились за столом. Как раз напротив предводителя эльвенстадских воров.
– Чтоб ты знал, я для Родрика – не последний человек, – с толикой дерзости сказала ему разбойница, – так что можешь считать, что разговариваешь сейчас с ним. Теперь к делу. Родрик сказал, за тобой должок.
Взгляд Мануса сделался цепким, жестким. Оценивающим. Внимательно оглядев Эдну с ног до головы, старик перевел глаза на ее спутника. Наморщил лоб, будто что-то вспоминая. После чего заговорил вновь:
– Должок? Должок помню, как же иначе. А раз должен, значит отдам. По первой же просьбе… кхе-кхе.
– Ну, собственно, просьб у нас две, – поспешила уточнить Эдна, – причем одна из них важная, а вторая… так. На уровне «если не затруднит». Начну с важной: нам нужна помощь.
– Вызволить одного человека… из темницы, – вклинился в разговор Вилланд.
– Человека? Вызволить? – переспросил, ухмыльнувшись, Манус, – ах, юноша… сколько живу, а ничего в мире не меняется. Граф все так же возводит напраслину на добрых людей. То в казематы бросает, то гонит на плаху. И что ж делать нам… другим добрым людям? Конечно же, избавлять его сиятельство от бремени лишних грехов. Он потом… кхе-кхе… на том свете еще спасибо за это скажет.
– Э-э-э, – поспешила возразить Эдна, – видишь ли, граф здесь ни при чем. Нужный нам человек… алхимик, угодил в лапы инквизиции. Сжечь его пока не сожгли… скорее всего. Но держат в подвале под Собором. И наверняка пытают.
Пока она говорила, лицо предводителя гильдии воров мрачнело на глазах. Тем не менее, слушал он внимательно. И взял слово, только когда разбойница закончила.
– Не понимаю, чем гильдия может здесь помочь, – сухо и без энтузиазма молвил Манус, – вломиться в Собор силой? Чтоб вызволить этого… алхимика? Да простит меня Родрик, но ничего не выйдет. Нет, силенок-то у нас, может быть, и хватит. Если соберемся да оружие прихватим. Но… поймите, ребятки. И я, и люди мои – почти все очень набожные. Есть причины, кхе-кхе…
Вот и представьте, каково это будет. Сегодня мы нападем на Собор… оскверним его кровью… да и своим присутствием. А завтра любой из нас может пойти замаливать очередной грех. А том числе в тот же Собор. Не выйдет, ох, не выйдет, ребятки…
– Проклятье! – у моего охотника банально не выдержали нервы, и он едва не сорвался на крик, – что же такое: и здесь от ворот поворот.
Манус молча смерил его белесым взглядом. Много ты понимаешь, читалось в глазах старика.
– С другой стороны, – нехотя проскрипел он, снова морща лоб, – все не так безнадежно. Мы могли бы дождаться, когда этого вашего алхимика повезут на площадь. Ну, чтоб сжечь наконец. А там бы уж мы и подсуетились. Или по дороге перехватили. Тут, я думаю, Хранитель нас простит. На зрелище такое ведь опять толпа соберется. А в подобных сборищах нам орудовать не впервой… по карманам шуровать, кхе-кхе. Только на сей раз предстоит украсть целого человека. Что-нибудь еще?
К последнему вопросу Манус перешел столь резко и задал его так громко, что Эдна даже вздрогнула. После чего заговорила. Смущенным тоном благородной девицы, сознающейся в свидании с конюхом.
– К сожалению, да. Один из людей гильдии работает на графского дознавателя. И по его милости я попала на виселицу. И если бы не этот храбрый человек, – разбойница кивнула в сторону Вилланда, – мы бы здесь сейчас не разговаривали.
– На графского, значит, дознавателя, – изрек в ответ Манус, – что ж, не новость для меня это, не новость. Даже мы не свободны от подданства ни его сиятельства, ни его величества. И вынуждены исполнять долг перед ними по мере скромных наших сил. Не то кому б мы тогда нужны были? Давно бы нас переловили да перевешали.
А немного помолчав и подумав, глава гильдии добавил:
– Впрочем, я кажется, знаю, кто под монастырь тебя подвел. Киф… чертов пройдоха. Вот уж кто спелся с графскими ищейками! И как раз на прошлой неделе отпросился у меня. Вроде как родителей навестить в каком-то захолустье. А вернулся… да только что, буквально! Незадолго до вас. Эй, Ки-и-иф, черт тебя подери!
Последнюю фразу Манус уже выкрикнул. В ответ одна из портьер отодвинулась, и в комнату вошел неприметный человек в сером плаще.
Как ни старался этот Киф быть незаметным… но, по крайней мере, я его узнал. Именно он, похожий на крысу, вздумал поживиться за счет Вилланда в «Пьяной овце». Ничего не скажешь, удачное совпадение.
– Да! Это он! – воскликнула Эдна, тыча в неприметного человека пальцем. А Киф при виде ее как-то стушевался, попятился. Точно привидение увидел.
– Киф, – строгим тоном обратился к вошедшему Манус, – я знаю… да и не только я, что ты, продажная шкура, работаешь на ищеек его сиятельства.
– Работал, – поспешил уточнить вор, – деньги не пахнут.