Текст книги "Душа неприкаянная (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Тимофей Печёрин
Душа неприкаянная

Пролог

Преуспеть на ниве черного юмора не сложно. Всего-то и достаточно, что просто употребить в одном предложении слова «утро» и «доброе». Тем более, если очередное утро становится для кого-то последним.

А ведь как буднично все началось! Рывок… остановка. Рывок… остановка. Под аккомпанемент клаксонов, рев двигателей и натужный скрип шин об асфальт.

Помню, в детстве я забавлялся, засовывая пойманных жуков в спичечный коробок. И обмирал от восторга, встряхивая его и прислушиваясь к легкому стуку, доносившемуся изнутри. А теперь вот, даже не стоя – вися на поручне в салоне маршрутки в утренний час пик, я смог прочувствовать, каково бедным букашкам тогда приходилось.

Рывок, еще рывок… и неизбежное в таких случаях резкое торможение. Я еле устоял на ногах. А кто-то не устоял. Как не удержался и от возмущенных возгласов. Адресовались они водителю. Мол, не дрова везешь, и все в таком духе. Смешно! С тем же успехом незадачливые пассажиры могли грозить кулаком небу за плохую погоду.

Рывок, остановка, рывок, остановка. Рывок…

А вот лично у меня претензий к водителю не имелось. Потому как понимал я: он делает все, что может. Просто силы больно неравны. В одиночку против десятков автомобилей, одновременно устремившихся в центр города. Такой перевес со стороны противника даже тремстам спартанцам выпадал нечасто. Наверное…

Рывок… остановка.

Но главное: за мое теперешнее положение в последнюю очередь стоило винить водителя данной маршрутки. Как и всех работников общественного транспорта в городе. Первопричиной этих регулярных пробок служил один из городских мостов. Это через него лежал мой путь в универ и обратно. А построен мост был еще в те идиллические времена, когда личный автомобиль таки считался предметом роскоши. А средством передвижения – исключительно на словах.

Неудивительно, что вмещать и пропускать растущий транспортный поток городским мостам становится год от года сложнее. И я не один такой умный. Власти города, в коем мне довелось получать высшее образование, понимают тоже. И признают необходимость по крайней мере этот мост – расширить.

Да только дальше признаний дело пока не идет. Из-за чего даже самая ерундовая авария на мосту или близ него способна парализовать движение вдоль всей улицы. Ну ладно, допустим, с «парализовать» я погорячился. Но вот сильно замедлить это самое движение, превратить в мучительную череду рывков и остановок – для этого вполне достаточно двух столкнувшихся дуралеев. Или одного кретина, испортившего день нормальному автомобилисту.

Честное слово, думая на эту тему, я мечтаю. Причем мечты мои бывают далеки от разумного, доброго, вечного. Вот бы, к примеру, участников ДТП расстреливали на месте. Или хотя бы скидывали в реку их поврежденные ведра на колесах.

Рывок… остановка. И где же следующий рывок? Ах, да, светофоры-то никто не отменял. И один из них как раз сверкнул красным глазом.

Второе место среди виновников моего недоброго утро разделили двое. Во-первых, общага, расположенная на самой окраине города. Дальше – только поселки, садовые общества и базы отдыха, в черту города включенные сугубо формально. Тогда как университетские корпуса, по большей части, построены поближе к центру. В том числе и наш корпус.

Но беда, как водится, не приходит одна. Так что во-вторых я должен помянуть недобрым тихим словом нашего препода по математическому анализу. Чья пара в этом семестре поставлена не абы куда, а на восемь утра. В понедельник. И опаздывать на нее никак не годилось.

Достаточно было прийти на пять, на три… наверное, даже на минуту позднее положенного. И кара следовала незамедлительно. В зависимости от собственного настроения, показаний барометра или расположения звезд этот старый хмырь мог просто не пустить в аудиторию. А мог отправить аж к самому декану. За официальным разрешением посещать лекции.

Само собой, беспокоить декана лишний раз никому не хотелось. Из-за чего многие студенты не приходили на матанализ неделями. А некоторые на этом и погорели: старшие товарищи не дадут соврать. Память-то у хмыря была отнюдь не старческая. И слишком частых прогульщиков, вынужденных или добровольных, он почти всегда узнавал на экзамене.

Так что беднягу, надеявшегося забить на лекции и приготовиться по учебникам, могли вообще не допустить до сдачи. Или допустить – опять же, в зависимости от фазы луны и других подобных обстоятельств. В этом случае студиоз отделывался выслушиванием ворчливой речуги. Минут, эдак, на пятнадцать.

Рывок… остановка. А между ними вопль чьего-то клаксона, не то обиженный, не то возмущенный. Не иначе, кому-то досадно, что его обогнали. И не абы кто, а маршрутка. Что по первому впечатлению может показаться неуклюжим железным монстром. Этакой черепахой с мотором.

Говорят, тот преподаватель берет взятки. Ха! Говорят те, чьи клеветнические языки лично мне хочется вырвать. Желательно вместе с головами… пустыми. Ибо чтобы действительно не чураться греха коррупции, необходимо иметь хотя бы толику сочувствия к противной стороне. Препод же, о котором идет речь, сочувствия к студентам был лишен начисто. Более того, почти и не скрывал, насколько те его раздражают. И опаздывающие, и вообще.

Да что там: в бытность деканом матфака этот человек за одну сессию отчислил больше сорока несостоявшихся Декартов и Лагранжей. Просто неукоснительно следуя правилам допуска к экзаменам, приема оных и пересдачи. И не думая входить в чье-то положение, в отличие от почти любого своего коллеги.

Рывок… и опасный момент, как говорят спортивные комментаторы. В попытке обгона маршрутка дерзнула выехать на чужую полосу. Где чудом разминулась со встречной «тойотой». Чтоб снова, как в трясину, влипнуть в тянущийся впереди поток машин. Да и сзади тоже.

Удержаться в вертикальном положении мне на сей раз не удалось. От резкого поворота и поспешного торможения меня швырнуло на какую-то девицу. А немолодого мужика, стоящего рядом – на меня. Подвел нас всех скользкий поручень. Оставалось лишь хвататься за спинки сидений в попытках удержаться от дальнейшего падения. Да бурчать «извините». Про себя вспоминая, что стоячих пассажиров маршрутке дозволено провозить не более четырех. А не семерых, как сейчас.

И снова пошли рывки и остановки. По мере того, как мост впереди становился хоть понемногу, но все ближе, ближе. Внушая надежду – подобно свету в конце туннеля.

А ведь всего этого лично я мог избежать. Спокойно и без напряга ходить на занятия пешком. Благо, один из корпусов общаги кто-то додумался-таки возвести в центре города. Причем в нескольких минутах ходьбы от нашего учебного корпуса.

Благодать, да и только! И в течение всего первого курса этой благодати перепало и мне. Да так бы, наверное, и перепадало дальше, не случись конфуз с одним из экзаменов. Нет-нет, сдать-то я сдал! Но лишь со второй попытки. Что неизбежно было учтено при распределении мест в общаге на следующий учебный год.

А коль критерием попадания на окраину была успеваемость, нетрудно догадаться, что за контингент ждал меня на новом месте. Встречались порой и такие экземпляры, что я на их фоне казался безнадежным зубрилой. С какой-то жалкой одной пересдачей, ха-ха! Пьянство там почиталось даже не развлечением – образом жизни. Ибо от трезвого взгляда на данное место жительства порой находила смертельная тоска.

Чего стоило хотя бы многодневное отсутствие горячей… а порой даже холодной воды! И крысы, которые только что не здоровались со мною в коридоре. Зато батареи в комнатах уже врубили на полную силу. Отчего воздух обильно пропитался коктейлем из запахов пота, нестираных вещей и портящихся объедков. Которые никто не спешил убирать. Какое там! Не иначе, обитателям этой общаги поддерживать чистоту запрещала религия.

И добро бы пьянством и неряшливостью все ограничивалось. Так нет! В юном возрасте просто тихо наполнять организм алкоголем считается преступлением. Гормоны играют, черт побери! А на справедливые претензии соседа, тихони и трезвенника, ответы следуют одни и те же. «Любишь учиться – живи в библиотеке». «В гробу отоспимся». И так далее в том же духе.

Справедливости ради, райончик, прилегающий к общаге, был ей под стать. Из тех, где гулять по вечерам разумным людям не рекомендовалось. Все же остальные наслаждались жизнью как могли. Сопровождая это пьяным гоготом, воплями и визгом. А частенько и криками о помощи.

И вот я, толком не выспавшийся, таскаюсь через полгорода на учебу. Делающуюся все более постылой с каждым новым учебным днем. Стою, вися на поручне, в маршрутке, что с трудом прорывается через очередную утреннюю пробку. И чувствую, что на сей раз опоздания избежать не получится. А еще гнетет меня немножко запоздалая мысль. Что пешком преодолеть тот гребаный мост вышло бы хоть немного, но быстрее.

И невдомек мне было, что вот так таскаться, терзаясь от недобрых предчувствий, осталось совсем недолго. Что конец мучениям близок. Хотя, узнав, каким именно будет этот конец, я вряд ли бы обрадовался.

А потом маршрутка предприняла новый рывок. И снова попытала счастье на встречной полосе. Когда же фортуна отвернулась от нее… от всех нас, я даже боли не почувствовал. Испугаться не успел.

Просто померк в глазах тусклый свет осеннего утра – и все.

1. Кристалл Душ

Если верить вывеске, подвалу под одним из бесчисленных офисных зданий стабильность только снилась. Не говоря уж о не зарастающей народной тропе.

Лишь за последнюю пару месяцев он успел послужить помещением много для чего. Например, для мастерской по ремонту деревянных башмаков. А также для выставки прикладного искусства некоего таинственного народа усть-калямов. И даже магазином кошерного женского белья этому подвалу довелось побыть. Имелся тогда на вывеске и соответствующий знак.

Но эта меняющаяся вывеска раз за разом служила одной и той же цели. Скрывать подлинное назначение подвала. На корню убивая интерес к нему незваных гостей. Если же любопытство хоть одного из прохожих превозмогало здравый смысл… Ну или у кого-то действительно завалялась пара деревянных башмаков, нуждающихся в ремонте. Тогда приходилось давать от ворот поворот явно. Стандартной короткой отповедью, что искомая мастерская или выставка уже переехала. А куда – не знаем. После чего спешно менять вывеску.

Но человек, пожаловавший в подвал на сей раз, в истинное предназначение оного был не просто посвящен. Но, собственно, именно ему принадлежала эта идея. Арендовать некое помещение, маскируя его под заведения, в равной степени бесполезные. А значит и непривлекательные для возможных клиентов. Ибо дела… точнее, делишки, что проворачивались здесь на самом деле, в рекламе нуждались в последнюю очередь.

Средних лет, невысокий и плотный, человек выбрался из своего джипа. Прежде припарковав его чуть ли не у самого входа. И, хмыкнув при виде очередной вывески, неспешным уверенным шагом направился вниз по лестнице.

Человека, поставленного у порога для отваживания клиентов, владелец джипа миновал молча и без замедления. Сохранил молчание и тот высокий парень в черном костюме. Разве что в струнку попробовал вытянуться, с ходу узнав начальника. А вот здороваться с оным за руку парня в черном костюме отучили еще в первые дни работы. «Фраерок на окладе, – не без презрения говорил владелец джипа о таких сотрудниках, – должен знать свое место». Говорил, само собой, в присутствии тех людей, кого фраерками, а паче, на окладе, не мог назвать даже в дурном настроении.

Переступив порог, человек миновал маленький темный коридорчик. После чего толкнул еще одну дверь. И оказался в большой, скудно освещенной комнате. А вернее, в целом царстве колб, реторт, пробирок и змеевиков.

Перечисленные сосуды стояли повсюду. На столах, маленьких столиках, многочисленных полках. Один большой котел размещался прямо на полу. Содержимое их всех бурлило, пузырясь, а временами меняло цвета. Мгновенно перекрашиваясь из зеленого в черный или из желтого в нежно-розовый.

Соответствующим был и запах. Так что, войдя в комнату, невысокий плотный человек даже поморщился. Есть вещи, привыкнуть к которым невозможно. И едкий химический душок, прочно укоренившийся в подвале, был из таковых.

Но человек не отступил. Он вообще-то не привык отступать по жизни. А лишь замедлил шаг, осторожно обходя сосуды с реактивами. И напевая при этом «…а просто я работаю волшебником. Волше-бни-ком!»

Вероятно, последнее слово, произнесенное нарочито громко и растянутое на слоги, привлекло внимание хозяина этого места. Хотя кого считать здесь хозяином – вопрос был еще тот. Невысокий плотный человек был уверен, что главный всегда тот, у кого деньги. Кто платит. А за аренду этого помещения платил именно он. И он же оплачивал проводимые здесь эксперименты.

Вероятно, химичивший здесь лысый длиннобородый старик считал иначе. Но невысокому плотному человеку сие было глубоко безразлично. Не качал права его подопечный – и ладно. Зато горазд был препираться по какому-нибудь мелкому поводу. Как и на этот раз.

– Волшебники бывают в сказках, – ворчливым скрипучим голосом отозвался старик, выглянув из-за ближайшего стола с колбами и ретортами, – а я алхимик. Алхимик, неужели не понятно?

«Он был так близко, а я и не заметил», – с некоторой досадой подумал невысокий плотный человек. Вслух при этом молвив, дружелюбно, но напористо:

– Как будет угодно, почтенный Аль-Хашим. Пришел вот спросить, как работается… как сам?

Руку он, правда, и алхимику жать не стал. Но не из презрения или пренебрежения, нет. А по той же причине, по которой не решился бы, к примеру, погладить змею. Или кормить с руки хотя бы маленького львенка.

Собственно, волшебником или алхимиком называть экзотического старца – для невысокого плотного человека значения не имело. В любом случае, то, что Аль-Хашим посулил своему патрону, иначе как чудом назвать было нельзя.

Превращать грязь в золото длиннобородому алхимику, правда, было не под силу. И он даже пробовал объяснить, почему. А жаль, ибо невысокий плотный человек на это хоть немного, но надеялся. «Отвергая предлагай», – невозмутимо парировал он тогда. И Аль-Хашим предложил. Да такое, что патрон был готов называть его не иначе как волшебником.

«Конечно, это долго… и дорого, – вкрадчиво проскрипел тогда алхимик, – и мне понадобится помещение… попросторней. Да к тому же признаюсь честно: за такую работу берусь впервые. И более того, даже у меня на родине мало кто этим занимался. А уж тем более преуспел».

Насчет «долго» и «попросторней» невысокий плотный человек не спорил. По поводу дороговизны – по крайней мере, не сильно торговался. Прочую же словесную воду, исторгнутую не иначе как для набивания цены, просто пропустил мимо ушей. Справедливо полагая, что главное, это результат. Если же результата нет… Невысокому плотному человеку не впервой было иметь дело с недобросовестными партнерами. И судьба таковых решалась предельно быстро. Причем часто с летальным исходом.

И сегодня, спустя полгода, невысокий плотный человек явился к Аль-Хашиму именно за результатом. А не для обмена любезностями или пожеланием доброго утра.

Понимал это и сам алхимик. Потому и ограничился всего парой из тех ритуальных фраз, что частенько умиляли невысокого плотного человека:

– Рад приветствовать и я вас, почтеннейший Алексей Федорович, прозванный Бурым. Да прольются все ручьи под ваши благородные ступни.

И затем сразу перешел к сути. Выражалась которая предельно кратко:

– Сообщаю, что Кристалл Душ мною для вас закончен. Остался пустяк: найти для него… так сказать, наполнение.

* * *

То, что я увидел, одновременно походило на сон… и не походило.

Со среднестатистическим сновидением окружающую обстановку роднила ее вопиющая неправдоподобность. Очнувшись (ой ли?), я обнаружил себя на пухлом бесформенном кресле… в гостиной… какого-то дома. Пройдясь вокруг и осмотревшись, я понял, что дом этот во-первых старинный, во-вторых довольно велик, и в-третьих заброшен. И заброшен давно, судя по запыленной мебели. А также по состоянию картин в рамах. Что именно они изображали, различить было уже невозможно.

С чего же я решил, что дом именно старинный, а не отделан под старину? Да с того, хотя бы, что в нем не было электричества. Ни единой розетки, выключателя и даже тонюсенького проводка. Причем выключатель лишним бы точно не был. Ибо в доме царил холодный серо-синеватый полумрак. И совсем немного света просачивалось извне – сквозь плотно задернутые занавески и щели в закрытых ставнях.

Отсутствовали и необходимые предметы современного быта. Обойдя все три этажа, я не нашел ни одного телевизора, холодильника, телефона или компьютера. Образ старинной бесхозной усадьбы довершали скрипучие половицы и деревянные лестницы с перилами.

А еще, как выяснил я очень скоро, из дома не было… выхода. Да-да: каждая, встретившаяся мне, дверь непременно вела в какое-нибудь помещение. Очередную гостиную, спальню, кабинет или хотя бы чулан. Имелась в доме и библиотека. Но первая же, снятая мною с полки, книга оказалась слишком старой. Страницы пожелтели и вываливались. Буквы выцвели настолько, что различить их было невозможно. Во всяком случае в окружающей полутьме.

Но несмотря на все сказанное, обстановка в доме больше напоминала все-таки явь, а не грезы. Для сна увиденное было чересчур детальным, внутренне непротиворечивым. К примеру, если я заходил в комнату из коридора, то и выходил из нее непременно в коридор. Если же я подходил к креслу, то оно оказывалось именно креслом. А не превращалось в глазастое клыкастое чудо-юдо.

Но главное: я не просто видел этот дом, я его ощущал. Чувствовал запах пыли, обветшавшую половицу или ступеньку под ногами. Стулья, если сесть на них, как правило оказывались жестковатыми. А какой-нибудь диван – непременно мягким.

Все в том доме было вроде бы настоящим. И в то же время оставляло впечатление невозможности. Вкупе с соответствующими вопросами. Чей это дом? Как я в него попал? И если попал – то как мне его покинуть?

Ответ хотя бы на последний из этих вопросов мне подсказала одна старая песня. Вернее, фраза из этой песни, нечаянно проскользнувшая в памяти. «Ты их в дверь – они в окно». И ведь действительно: можно открыть окно и выскочить. Не разобьешься… по крайней мере, если окно находится на первом этаже.

Насчет того же, покидать или не покидать странный дом, вопрос для меня не стоял. В чужом жилище делать нечего – даже в заброшенном. И тем более, если поместили меня сюда помимо воли. Да еще не дают возможности выйти цивилизованно. Чувствуешь себя зверем в клетке… или жуком в спичечном коробке.

С такими мыслями я нарочно выбрал окно побольше. Высотою чуть ли не в человеческий рост и с очень низким подоконником. Со всей силы рванул пропыленную, обесцвеченную временем, занавесь. Ветхая ткань рвалась и расползалась под моими руками. Чем вызвала приступ злорадного торжества.

А из разоблаченного окна мне навстречу хлынул поток света – яркого, с непривычки слепящего. Пришлось зажмурить глаза… после чего я очнулся вновь. И на сей раз, как надеялся, по-настоящему.

Приподняв голову и осмотревшись, я обнаружил себя лежащим на тротуаре. Если точнее – на тротуаре Второй Полевой улицы. Той самой, пробки на которой не раз задерживали меня в пути до универа.

Пробки! Сам того не желая, я вспомнил последнюю поездку на маршрутке. Ту доблесть, с которой ее безвестный водитель прорывался через очередной затор. И закономерный финал этой доблести – предшествовавший видению дома без выхода.

А финал ли? Искореженная маршрутка обнаружилась неподалеку. Почти прижатая к тротуару… и соседствующая с темно-красной легковушкой. Раздолбанной вообще вдрызг. Место их нечаянной встречи было огорожено полосатой лентой вместе с изрядным куском проезжей части.

Рядом дежурила пара гаишников. А транспортный поток потихоньку протекал мимо. Каждый автомобиль или автобус объезжал место аварии бережно и словно с опаской. Как будто водители их желали находиться от смерти как можно дальше.

При мысли о смерти внутри похолодело. Хотя чего уж там, се ля ви, валар моргулис… Возле маршрутки и легковушки суетились спасатели, санитары. Что-то извлекали наружу… что-то. И укладывали на носилки, укрыв с головой. Если она конечно сохранилась – голова.

Но я-то жив! Более того, ни боли не чувствовал, ни крови на себе не обнаружил. Даже царапины не было. И одежда сохранилась на диво прилично. Только вот… папке, похоже, повезло меньше. Папке, в которой я возил конспекты, ручку, а в случае надобности – задачники и методички. Ну да велика ли потеря, если сам жив остался. Тем более что самое ценное для студента я предпочитал возить в карманах куртки. Студенческий билет, деньги, транспортную карту и мобильный телефон.

Обшарив карманы, я немало обрадовался этой своей привычке. По крайней мере, три из четырех перечисленных предметов обнаружились на своих местах и в полной сохранности. А вот мобильник, увы, не работал. Превратившись не более чем в бесполезную коробочку из металла, пластика и жидких кристаллов.

Но что значит сломанный телефон в сравнении со спасенной жизнью! В этой аварии погибло, наверное, не меньше десятка человек. А я по-прежнему топчу эту землю. Радоваться надо.

«Спасибо, что вытащили меня, – исключительно из вежливости окликнул я спасателей и санитаров, – ну… раз я не пострадал. Могу идти?»

Но ни санитары, ни спасатели не произнесли в ответ ни слова. Лишь один оглянулся, щуря глаза, как при встречном ветре. Да еще на мгновение вроде прислушался… к чему-то. А затем, как ни в чем не бывало, вернулся к работе.

Само собой, обижаться ни на этого человека, ни на его коллег, я не стал. Ясно же, им не до меня, того единственного, кто почти не пострадал. При целой груде трупов – как уже извлеченных из маршрутки и легковушки, так и ожидающих своей очереди. Понимая это, я не сказал больше ни слова. А молча пролез под полосатой лентой.

И следом задумался: а что же дальше?

Судя по посветлевшему небу, да поредевшему потоку машин, пасмурное осеннее утро успело смениться осенним днем. Столь же пасмурным. А поскольку пар на понедельник назначено было всего три, тащиться в универ уже не имело смысла. Последняя из сегодняшних пар закончилась в двадцать минут первого.

Понятно, что в преддверии очередной лекции по матанализу мне таки придется зайти в деканат. Просить злополучный допуск. Но я почему-то не парился на сей счет. Как жертва ДТП рассчитывая на снисхождение и зловредного профессора, и родного декана.

Решение вопроса с допуском я с легким сердцем отложил до завтра. Как минимум, хе-хе. А пока решил воротиться в общагу. Для чего направился к ближайшей автобусной остановке.

Ждать автобуса долго не пришлось. Минут пять, если не три. Еще с несколькими людьми, в ожидании стоявшими у края тротуара, я влез в просторный салон. Пассажиров было уже немного – не утро все-таки. Хотя и свободного сидячего места мне не досталось. Что и неудивительно. Коль места эти заблаговременно оккупируются старушками. Ибо они хотя бы городу катаются бесплатно. И эти с успехом пользуются.

Удивило меня другое. На протяжении двадцати минут пути я по привычке держал наготове транспортную карту. В ожидании кондуктора. Но кондуктор… вернее, кондукторша, так ко мне и не подошла. Не замечала будто.

Не стал и я заморачиваться, предаваясь мукам совести из-за неоплаченного проезда. А как только подошла моя остановка, спокойно покинул автобус, зашагав к сереющему впереди корпусу общаги. И никто даже не попробовал задержать студента-халявщика.

– Здравствуйте! – вежливо окликнул я пожилую комендантшу уже на проходной, – ну… я к себе?

И подкрепил эти слова предъявленным студенческим билетом.

Коменда, чье имя-отчество я никак не мог запомнить, в ответ промолчала. Просто-таки демонстративно, блин! А лишь уставилась на меня с недобрым чекистским прищуром. Ощущение в тот момент было – как будто ее взгляд пронзал меня насквозь.

Под этим взглядом я сперва попятился… инстинктивно. А затем, опомнившись, метнулся к турникету. О ключе от комнаты при этом даже не подумал – по привычке. Потому как был уверен: кто-то из соседей наверняка там найдется.

Коменда не возражала. Только покосилась вслед. Не добавив выражению лица ни толики приветливости.

Ну да мне не привыкать. Как и сотням других, обитающих здесь, студиозов. К коменде принято было относиться с боязливым почтением. То есть не злить лишний раз. И при этом не надеяться даже на подобие дружеских или приятельских отношений. Не грех было и посочувствовать. В конце концов она, как и мы, ведь тоже имела несчастье жить в этой общаге. В отстойнике для неудачников всея универа.

В комнате обнаружился один из двух моих соседей. Ленька-Академик, прозванный так отнюдь не за феноменальные знания. Или таки за феноменальные, но в другом смысле. На четыре года старше меня, он не спешил покидать ряды студентов. Чем был обязан праву уходить в академический отпуск. И просто-таки злоупотреблял этим правом.

Сосед сидел на кровати, спиной привалившись к стене. Как всегда, небритый, лохматый и в черной футболке с логотипом какой-то рок-группы. К ушам его тянулись проводки наушников. В самих наушниках, судя по отголоскам, звучало нечто тяжелое и громогласное. Такое, что Ленька то раскачивался в такт, как китайский болванчик, то периодически подвывал.

Еще он не имел привычки запирать дверь изнутри. Но сей факт я бы скорее поставил ему в плюс. Потому как не пришлось что есть силы колотить и барабанить в нее, ожидая, пока Академик обратит внимание и откроет.

– Блин! Опять сквозняк! – были его слова, когда я вошел, отворяя дверь.

– Да нет… это я… Игорь, – мой голос прозвучал почему-то виновато, – сегодня, представляешь, в ДТП угодил. Наверное, единственный, кто выжил!

Сам не знал, зачем я принялся ему это рассказывать. Видимо, была у меня элементарная потребность выговориться. Такая любительская форма психотерапии.

Но потребности мои, как и само состояние, Леньку-Академика волновали, наверное, даже меньше учебы. Если он вообще что-то услышал. Насчет последнего я сильно сомневался. Очень уж глубоко погрузился сосед в тяжело-металлическую нирвану. Так, что даже наушники не снял.

Сняв куртку и повесив ее на крючок в шкафу, я решил последовать примеру соседа. То есть расслабиться. Разве что без громоподобной какофонии в наушниках. Прямо в одежде я улегся на свою кровать – поверх пледа. Мимоходом внушив самому себе, что имею право. Чудом в живых остался. Так почему бы этой самой жизнью хоть немного не насладиться?

Пролежал я около часа. Покуда Ленька-Академик не снял наушники и не вспомнил о других своих потребностях. Сначала он ненадолго покинул комнату, совершив короткий вояж до туалета. А затем подошел к старому облупившемуся холодильнику и извлек оттуда толстый двухэтажный бутерброд. С бутербродом в руке он вернулся на кровать.

Глядя на соседа, я и сам вспомнил, что неплохо бы перекусить. А лучше – основательно подкрепиться. Хоть голода я совсем не чувствовал, но и понимал в то же время: режим питания надо соблюдать. А сейчас уже вторая половина дня. Тогда как у меня со времени завтрака маковой росинки во рту не было.

Следом я вспомнил, что даже перекусывать нечем. Поскольку я рассчитывал подкрепиться в столовке, по окончании занятий. А ближе к вечеру, на ужин, сходить за продуктами. В торговый центр со смешным названием «Липучка». Но со столовкой не выгорело. Так что в «Липучку» придется идти прямо сейчас.

Склонившись над своей тумбочкой, я выдвинул один из ящиков в поисках денег. В то время как Ленька-Академик почему-то отложил свой бутерброд. И недоуменно уставился в мою сторону.

– Че за хрень? – пробормотал он.

– Да, за хавчиком схожу, – отозвался я, но сосед слова мои будто пропустил мимо ушей.

А последней каплей стал пакет. Специальный пакет для похода в «Липучку». Там же, собственно, и приобретенный. Как только я достал его из тумбочки и развернул, Академик аж взревел: «че за хрень?!»

И, соскочив с кровати, ринулся на меня. На ходу вырывая пакет из рук.

– Да ты сам охренел! – настал мой черед возмутиться, – совсем долбанулся со своей музыкой?

Оттолкнув соседа так, что он упал на пол, я выхватил пакет. И шагнул к шкафу – за курткой. А отворив дверцу, на миг замер, неприятно удивленный. Куртки на месте не оказалось. Она исчезла, испарилась без следа. Вместе со студенческим билетом, транспортной картой и даром, что мертвым, мобильником.

* * *

Та-а-ак! В подобных случаях, если не ошибаюсь, психологи советуют глубоко вздохнуть, успокоиться и оценить обстановку. Не поддаваясь панике. А уже затем обдумать, что теперь делать. Ну и, собственно, действовать.

Эту немудрящую инструкцию я выполнил – серединка на половинку. Смог сделать глубокий вдох… что, если и помогло, то не шибко. И оценить остановку вроде сумел. Поняв, что не ахти какое выдающееся это событие, кража в общаге. Правда, с поправкой на целых три «но».

Первое: украли все-таки не у абстрактного Васи Пупкина, а у меня. Второе: совесть-то в любом случае надо иметь. Хоть документы могли бы оставить. Все равно неведомым воришкам они без надобности. Ну и третье: кто, а главное, как умудрился стянуть куртку столь незаметно?

Ну, на вопрос «кто» мой взбудораженный мозг поспешил выдать крайне сомнительный ответ. Сомнительный, правда, лишь для холодного рассудка. Тогда как я в тот момент вопреки всем наставлениям поддался панике. И потому, не выдержав, даже рявкнул на первого подозреваемого:

– Ты! Где, блин, моя куртка?

Но Ленька-Академик, казалось, не услышал моего вопроса. Так и продолжая сидеть на полу. Да уставившись обалделым взглядом куда-то в сторону.

Отбросив неуместный в такой ситуации пакет, я выскочил в коридор. Где приметил парня и девушку, о чем-то вполголоса беседующих.

Подойдя поближе, я понял, чем увлечена эта парочка. Склонившись над телефоном в руке парня, они наслаждались таким изобретением человечества, как мобильный Интернет.

По мне это была лишь бледная тень Интернета настоящего. Хилая, с ограниченными, как у инвалида, возможностями. Но, справедливости ради, признаю: есть польза даже от него. Ведь, к примеру, узнавать новости можно и с телефона. Как вот сейчас.

– …пишут, авария охренительная утром случилась, – бормотал парень, теребя пальцем экран телефона, – больше двадцати человек погибло. Как в терактах некоторых. Но тогда бы по городу траур объявили. А здесь…

– И откуда ж так много? – удивленно вопрошала девушка.

– Да опять с участием маршрутки, – пояснил ее собеседник, – переполненной, блин. Никто не спасся. И главное: то, вроде, «семерка» была. Мой любимый маршрут – удобно в универ добираться. Блин! Повезло, прям, что первую пару на сегодня отменили.