Текст книги "Лекции по истории позднего средневековья"
Автор книги: Тимофей Грановский
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Мы сказали о том значении, которое имела книга Макиавелли о князе. Мы видели, насколько неправы были обвинения, падавшие и падающие доселе на это знаменитое творение Макиавелли. Оно было написано вовсе не с какою–либо мелкою личною целью, это было выражение патриотических желаний и требований Макиавелли. Прочие сочинения Макиавелли, которые мы сейчас рассмотрим, подтвердят сказанное. Из них важнейшие суть беседы о первой декаде Тита Ливия. Многое, что кажется загадочным и непонятным в книге о князе, получает здесь полное объяснение; здесь–то выражена политическая исповедь Макиавелли. Мы видим из этой книги, что он был республиканец по убеждениям, но республиканец в античном смысле, не понимавший потребностей нового общества, тех нравственных изменений, которые христианство произвело в Европе. Поэтому он принимал только одну гражданскую доблесть и добродетель, одну гражданскую и политическую религию. Внутренний мир, раскрытый христианством, остался чужд Макиавелли. На эти внутренние требования отдельного человека, то, что мы называем субъективными требованиями, смотрел он с сожалением, презрением. С этой точки зрения он обвинял христианство в ослаблении общественной нравственности и доблестей, смешивая, таким образом, христианство с римскою иерархией, повредившей, конечно, во многом Италии. Он не знал другого христианства, кроме католицизма, и к этому–то христианству католическому относятся его воззрения. Но, с другой стороны, у него было темное сознание, что христианство может быть побуждением к великому, и он говорит тогда: «Только народы глубоко религиозные способны к совершению великих исторических подвигов». Конечно, за этим тотчас следует его определение религии – он допускает религию только политическую как побуждение гражданское к совершению гражданских подвигов. Идеалом религии была для него религия римская. Нигде, может быть, так не видно, как в этой книге, до какой степени он стоял на античной почве. Для него история то же, что для Цицерона – magistrae vitae, он предлагает здесь уроки и примеры для нравственности, он верует в силу этих примеров. Но многие, смело можно сказать, легкомысленные ученые смеялись над Макиавелли, обнаруживая его недостаточные знания древней истории. Точно, он не был антикварием; в ссылках его на древних писателей мы находим не один промах, но он глубоко изучил древних, он оттуда вынес свои воззрения. Здесь дело не идет о фактах, дело идет о рассуждениях, которые вставляет он между фактами. Цель, с какою написаны беседы о Тите Ливии, также чисто практическая: она есть показание Римской республики как идеала его гражданства; он не умышленно, может быть, скрывает темные стороны республиканской римской свободы, рабство, угнетение низшего класса. Он ослеплен был могуществом Рима, славой его, величием тогдашней Италии. С такой же целью написаны его 7 книг о военном искусстве.
Мы говорили уже об упадке военного духа в Италии. Граждане, занятые другими интересами, предоставляли войну наемникам, кондотьерам. Этими наемными дружинами поддерживали свою власть мелкие князья Италии, присваивали себе правдою и неправдою власть, вели войны кровавые в итальянских державах. Начальники кондотьеров уславливались наперед в успехе битвы; та кондота, которая получила более денег, та и одерживала победу. В конце 15 ст. открылись все следствия такого порядка вещей. Италия, стоявшая тогда на высоте просвещения, где было много таких политических благородных идей, не могла представить даже слабого сопротивления врагам внешним. Французы прошли ее вдоль, для испанцев и швейцарцев Италия была равно открыта. Она не могла выставить национального войска, кондоты ее оказались недостаточными против этих иноплеменников, которые вели войну серьезно. Макиавелли доказывает необходимость именно национального войска, говорит, как должно образовать его, каким духом оно должно быть исполнено. В связи с этим сочинением Макиавелли о военном искусстве стояли его беседы о Тите Ливии, сочинение собственно о значении республики, возникшее в последующей его жизни, в беседах его в садах Ручелаи о возможности независимости его отечества; там образовалась идея этого сочинения. Но в связи с ним находится еще [сочинение] Жизнь Луккского князя Кастручио Кастракани. Это небольшое сочинение подало повод к самым неосновательным толкам. В конце XVI ст. знаменитый книгопродавец Альдо Манучио издал жизнь его с огромным комментарием и ездил для этого нарочно в Лукку. Но к прискорбию своему убедился, что в этой книге мало исторической истины. В наше время эта биография послужила новым поводом к обвинению против Макиавелли, именно, что он искажал будто бы исторические истины и т. д. Но мы должны оставаться верными тому воззрению, которое приняли относительно Макиавелли. Он был по преимуществу практический человек, гражданин. Здесь он написал не настоящую историю Луккского князя, а изложил средства, каким образом маленькая республика в Италии может достигнуть власти и распространить ее.
Кастручио Кастракани усилился только посредством войны: следовательно, здесь, с одной стороны, Макиавелли показывает, как практически надо осуществить теорию его о военном искусстве, с другой стороны, этот князь получил первенство над всеми окрестными областями. Макиавелли принимает это в большем объеме относительно всей Италии. Одним словом, между всеми сочинениями Макиавелли мы видим глубокую связь. Наконец, его история Флоренции, то сочинение, которое наиболее известно после книги о князе. Если мы приступим к изучению флорентийской истории Макиавелли только с требованием богатства фактов, критического изложения этих фактов, важности их и точности, то наши ожидания не оправдаются. Но тем не менее история Флоренции может стать наряду с величайшими историческими произведениями всех веков и всех народов. Он предпосылает истории города Флоренции обзор истории средних веков. Для него вся история разрешается во флорентийской истории. Он ставит Флоренцию в этом общем отношении, объясняет флорентийскую историю также в этом отношении: уже с одной этой точки зрения, на которую дотоле не становился никто, показывается значение этой истории. В самой истории Флоренции он показывает, как в истории каждого отдельного государства совершаются те же законы, как и в истории всего человечества, он проводит между историей Флоренции и всеми известными ему государствами аналогию. Воззрение это чисто античное, воззрение фатализма: народам нельзя избежать судьбы своей, им даны наперед известные моменты развития, чрез которые они должны перейти. Гениальностью граждан отдельных и чистотою нравов момент падения может быть отсрочен, но отвратить его нельзя. Он принимает общество сначала как скопище людей, соединившихся под гнетом внешних нужд для обороны от внешних неприятелей; потом из среды его возникает аристократия, аристократия в свою очередь становится тягостной, потом следует демократия, во главе демократии является, наконец, монархия. Он берет опыты для подтверждения из римской истории. Отсюда объясняются многие его односторонности. От этого, может быть, также развилось и это его исключительное благоговение пред политической жизнью к ущербу всех других сторон жизни народной. Разбору поэтических его произведений здесь нет места, хотя и здесь мы должны указать на многозначительную сторону – ядовитую иронию, с которой он обращается ко всем явлениям средневековой жизни, на этот сатирический, горький взгляд на жизнь. Только стоит прочесть три стиха, чтобы понять эту сторону; он говорит, как надо встречать несчастье: «Встречая несчастье, не принимай его по капле, проглоти его разом; глуп тот, кто отведывает его понемногу».
Сочинения Макиавелли имели влияние не в одной Италии. В Италии он был признан великим гражданином, проникнутым чувством трагической скорби о гибнущей родине. Потому Италия вправе так высоко ставить секретаря Флорентийской республики. Но, с другой стороны, после того, как мы указали лучшие стороны сочинений Макиавелли, надо сознаться, что другие страны Европы имели полное право горько сетовать на него. Он отрешил частную нравственность от общественной, государственное право от религиозных основ. Он поставил высшим законом благо народа, [но] прибавил к этому правила, приобретшие страшную известность в устах иезуитов, что все средства, ведущие к достижению общественного блага, оправдываются этой целью. Книга о князе сделалась настольной книгой государей 16 столетия, Филиппа II испанского, Екатерины Медичис, Генриха IV французского, пользующегося незаслуженной славой правоты и прямодушия. Можно сказать, что учения Макиавелли отравили, вошли ядовитою примесью в политические идеи XVI столетия. Безнаказанно таких идей и советов нельзя давать народу; как бы ни велика была цель, безнравственные средства вредят цели. Личность Макиавелли остается в том же уважении, сочинения его исполнены великих достоинств, но все–таки должно сказать, что они оказали влияние, о котором, конечно, не думал Макиавелли.
Мы увидим далее, что Макиавелли не замкнулись эти попытки перестроить феодальное общество на основании идей античного мира и чистых умозрений. Мы посмотрим теперь на распространение идей античности в других государствах. Еще в начале XV столетия Германия обратила внимание на движение в Италии. Молодые люди из достаточных, частью из аристократических фамилий посещали Италию, познакомились с древней образованностью, способами изучать эту образованность и принесли все это на родину. Агрикола, Рудольф Ланге, Буш и другие были во главе этого направления. Здесь не должно забывать, что именно в XV ст. возникла большая часть немецких университетов. Преподавание в этих университетах было по преимуществу схоластическое, читались разные отрасли схоластики, богословия на схоластических основах, право каноническое и римское; об естественных науках, истории и философии не имели понятия. Но в конце XV столетия в городах являются один, несколько человек, проникнутых другим направлением, читавших древних писателей, поэтов, историков и силившихся поделиться этим наслаждением с юношеством. Наконец, с этим движением совпадает и распространение книгопечатания. Книги доставать стало легче, новые издания древних писателей распространялись повсюду. Но одно глубокое различие отделяло Германию от Италии. В Италии это возвращение к древнему миру тотчас приняло характер оппозиции против католицизма, против христианства. Не только светские ученые, занимавшиеся древней греческой и римской литературой, но многие кардиналы были заподозрены в совершенном равнодушии к христианскому учению. В Германии было совсем иначе. Здесь ученое движение шло вместе с религиозным. Попытки заменить схоластику впервые видим мы в Нидерландах; они вышли из религиозного братства, от братства взаимной любви, к которому принадлежал знаменитый Фома Кемпийский. В этих школах, заведенных членами этого братства, впервые начинается основательное преподавание древних языков; разумеется, целью их было изучение Святого писания в подлиннике, а не чтение светских писателей, но с тем вместе шло и изучение древних. Всякое движение в истории олицетворяется в знаменитых его представителях. Еще в первой половине XV ст. Германия оказала значительную услугу Европе в этом отношении; мы упоминали об Энее Сильвии Пикколомини, впоследствии папе, тогда еще юном, исполненном любви к древним писателям, проникнутому нравственными идеями древних (Hagen… (Deut[schlands] lit[erarische] und… Verbal[tnisse]…). В каждом городе, который посещал он в Германии, он оставлял следы своего пребывания, он собирал вокруг себя латинистов, знакомил их с тем, что было сделано в Италии по этой части; в Вене после его пребывания составился целый круг людей, действовавших в этом направлении. Потом явились немцы, которые пошли по его следам, Буш, Рудольф Ланге, Агрикола и т. д. Биография каждого из них представляет высокую занимательность. Это были странствующие рыцари науки, гуманисты, как их называли тогда; они переходили от одного города в другой как миссионеры, проповедники новых идей и нового вкуса. Во второй половине XV столетия Германия обратила внимание на изучение Греческой литературы. Дотоле изучалась одна латинская. Значительную помощь в этом оказали изгнанники византийские. Об этом влиянии было много писано, влияние было, конечно, велико, но его можно назвать более вещественным, нежели духовным. Византийские ученые могли научить европейцев только грамматике, передать им материальную часть языка, привезти рукописи, но в понимании этих памятников не могли быть руководителями. Лучшее доказательство тому – в Византии они были также изучаемы и ничего отсюда не вышло. Но как скоро коснулись они другой, более плодотворной почвы, пошло другое развитие. Они были, так сказать, только разносчиками рукописей, странствующими учителями греческого языка; другой высшей услуги за ними не было.
В конце XV ст. Иоанн Рейхлин, сын ремесленника, взятый сам по прекрасному голосу в певческую одного из прелатов немецких и сознавая в себе глубокую потребность знания, преодолел все материальные препятствия и посетил Италию. Он ознакомился там с греческим языком, принес с собой на родину отличные знания этого языка и первый экземпляр Одиссеи.
Лекция 14 (22 Ноября)Мы остановились на характеристике представителей нового направления литературы в Германии в конце XV и начале XVI столетий. Из них 3 особенно заслуживают внимания. В них вполне олицетворилось новое движение. Иоанн Рейхлин. Родился 1455 в Пфорцгейме, умер 1522; он был человек низкого происхождения, за звучный голос взятой был в певческую местным епископом; усиленными трудами приобрел он здесь сведения о некоторых древних языках, после употреблен был правительством для поручений в Италию, где было закончено его образование. Он привез с собой первый экземпляр Одиссеи и филологический метод, который приложил в Германии. Он был человек строгий, нравственный, исключительно преданный своим занятиям; он не любил литературных споров, но самое время было спорным, надо было сделаться ратником какого–либо направления.
Рейхлин поневоле стал во главе нововводителей. Он издал латинский словарь, греческую грамматику, великие подвиги, облегчавшие изучение этих языков; он издал первую еврейскую грамматику, избрав эпиграфом exegi monumentum aere perennius (прим. Имеется в виду «De rudimentis hebraicis». Издана впервые в 1506 г. – «Я воздвиг памятник прочнее меди» (Гораций).). В самом деле, Библия дотоле почти не изучалась христианами в подлиннике. Народы западные читали ее в латинском переводе, не всегда верном и точном. Знание еврейского языка существовало дотоле только у ученых раввинов. Рейхлин познакомился с некоторыми из них и после несказанных трудов овладел этим языком. Но, пролагая путь к изучению Библии, он имел еще другую цель: подобно Пико Мирандольскому он мечтал о единой науке, в которой должны слиться все науки, он думал найти эту науку в каббале, где, по его мнению, был ключ всемирной символики. Мысль фантастическая, но благодаря этой мысли, мы получили многие великие труды в то время. Так и Колумб открыл Америку, ища восточного берега Азии. В 1510 г. Рейхлину пришлось принять деятельное участие в распре и раздорах немецких ученых. Один еврей Пфефферкорн перешел, как говорят современники, из корыстных расчетов к христианству, будучи подкуплен кельнскими доминиканцами. Он издал книгу об евреях и требовал сожжения всех еврейских книг во имя христианства. В Кельне, где доминиканцы составляли инквизиционное судилище и занимали все кафедры, они потребовали от императора, чтобы он разрешил общее гонение на еврейские книги и позволил сжечь их. Но при дворе Максимилиана были уже ученые и в Вене со времени Энея Пикколомини. Потому мнение доминиканцев не принято. Император поручил Рейхлину рассмотреть это дело и подать свое мнение. Мнение Рейхлина, очевидно, было против доминиканцев, его самого обвинили в ереси, потребовали к суду, дело дошло до папы. Папа был слишком просвещенный человек, он не хотел прямо выступить против доминиканцев, но Лев X не хотел выдать и Рейхлина. Он откладывал решение этого вопроса, который получил великую важность в Германии. Все разрозненные силы гуманистов и обскурантов соединились и вступили в бой: до 1618 от 1510 продолжалась эта распря.
Мы увидим, что в ее результаты вмешались некоторые замечательные личности. Рейхлин стоял не один. Рядом с ним действовал почти в том же направлении, хотя и другими средствами, Эразм Роттердамский. Он родился в 1467 г. в Нидерландах. Отец и мать прижили его вне брака, ибо тот и другой обречены были в детстве к монастырской жизни. Потому он занял в обществе особое, не совсем выгодное положение. В нем еще с детства сказалась ненависть к монашеской жизни. Бедность родителей заставила отдать его в монастырь. Против воли произнес он обет. Не столько это, как необходимость заниматься схоластикой, раздражало юношу. Епископ Камбрейский дал ему возможность посетить Париж и там учиться, но там он, конечно, должен был жить под монашеским надзором, должен был слушать профессоров, державшихся старой науки. Мало–помалу он сам вышел из этих отношений. Он начал исключительно заниматься древними. Первые труды его были чисто внешние, хлебные. Он переводил греческих писателей на латинский: переводы были отлично приняты. Потом он начал издавать небольшие брошюры, содержание которых было заимствовано из древнего мира; они доставили ему громкую известность. Скоро ученые начали гордиться письмами, которые получали от Эразма; Цезиус, тогдашний ученый, говорит, что на него показывали пальцами за то, что он получал письма от Эразма. Эразм был одарен легкостью в работе, остроумием и чрезвычайной осторожностью, он редко вступал в личные споры и уклонялся от распрей; в его натуре было нечто расчетливое, эгоистическое, но в высшей степени даровитое. Сверх того, он был одарен в высокой степени пониманием современного направления и потребностей; изучая древних, он не вдавался в крайность итальянцев, забывших христианство. Он сделал для Нового завета то, что Рейхлин для древнего: он издал очищенный греческий текст Нового завета. Собственно, его воззрение, конечно, было более языческое; он был приверженец горацианской философии. Он извлекал из древних изречения в этом роде и издавал отдельными книжками, чтобы распространять всяческие античные воззрения. Сверх того, у него была некоторая насмешливость, довольно тонкая, обращенная не на личности, а на общественные предметы и потому не навлекшая на него ненависти. Известна его Похвала глупости. Глупость является здесь царицей, она делает смотр своим подданным, каждое сословие оценивается ею с ее точки зрения; в особенности здесь нападает Эразм на монахов. В спорах Рейхлина он не принял участия, ибо они могли кончиться иначе. Эразм не любил таких распрей, он не любил даже, чтобы в его присутствии произносили слово смерть. Это был человек образованнейший, враг схоластики, прежней науки.
Совсем с другим характером выступил на сцену третий,
Ульрих фон Гуттен, один из величайших писателей Германии. Он родился в 1488 г. Эразм и Рейхлин родились в низшем сословии, Фридрих принадлежал к одному из знатнейших рыцарских родов. Отец его имел на него честолюбивые виды; он отдал его в монастырь 11 лет, чтобы со временем он вступил в высшие духовные должности. Ульрих не чувствовал никакого призвания к духовной жизни, на 16‑м году он бежал из монастыря, отец отказался от него. Изнеженному юноше надо было своими трудами добывать себе хлеб. Он переходил из одного университета в другой, жил уроками, писал сочинения на ученые степени и продавал другим, читал лекции в Ростоке. В Вюртемберге он был уже доцентом. Ему не было еще 30 лет, а Германия знала его как самого талантливого представителя новой школы. В особенности он был известен как поэт, писавший латинские стихи. Он писал на частные случаи, великие события современные. Не было ни одного значительного происшествия в Германии, которое не вызвало бы от него какого–либо отголоска. Один из родственников его был убит герцогом Вюртембергским, он потребовал от герцога отчета, издал несколько сочинений, исполненных страшного негодования, гражданского гнева. Потом он отправился в Италию, учился там праву, но более занимался классической филологией. Он участвовал в военной службе в войну Максимилиана против Венеции, занимался в это время, писал стихи и был известен поединками, вызывал на поединки за оскорбление немецкого языка и т. д. Вся эта частная его жизнь исполнена беспокойных стремлений, потребностей деятельности, еще не нашедшей цели себе. Он вытерпел много от нищеты, болезней. Наконец, он возвратился в Германию, принадлежа уже к числу самых знаменитых ученых; отец признал его. В Нюрнберге он в присутствии Максимилиана за поэтические произведения был венчан лавровым венцом. Он находился при дворе Майнцского курфирста, князя образованного. Здесь он нашел почетное положение и занятия по сердцу; но он не рожден был для мирной жизни, вскоре он принял сторону Рейхлина. В нем сейчас можно видеть рыцаря. Он писал статьи за Рейхлина и в то же время хотел биться со всяким, кто стал бы защищать доминиканцев, копьем, мечом, секирой. В 1516 г. вышла первая часть, Epistolae obscurorum virorum. Сначала та часть публики, которая принимала участие в литературных вопросах, с недоумением остановилась на ней; сами доминиканцы прочли ее, не понимая, что эта сатира против них. Но действие книги было ужасное: книга эта состояла из переписки доминиканцев между собой; они сообщали друг другу известия о частной жизни своей, об ученых новостях и т. д. Она написана плохой латынью. Доминиканцы высказывают здесь прямо все стремления, цели свои. Но с такою резкостью, таким цинизмом выведены темные стороны старого направления, грешные стороны в жизни западного монашества, так сильна ирония и зло, так груба и беспощадна, что можно наверное сказать – в целой литературе мы мало найдем сочинений, которые так подействовали бы на общественное мнение. Здесь не надо искать тонкого комизма – шутка едкая, грубая, сообразная с нравами тогдашнего времени и читателей тогдашних. Всякий, кто сколько–нибудь знаком с нравами того века, с истинным наслаждением может читать epistolae. Гуттен не один писал ее, с ним соединилось несколько молодых людей того же направления. Есть два письма, в которых он, по–видимому, отказывается от участия в составлении этой сатиры, но другие его письма показывают, что большая часть принадлежит ему. Он отказывался от участия только для того, чтобы дать книге более ходу, поддержать часть публики в том мнении, что эти письма действительно писались доминиканцами. Предположение, что он боялся последствий, противоречит характеру его, бесстрашному, любившему опасности.
Таково было движение новой науки в Германии. В университетах защитникам этого движения надо было бороться с большими трудностями. На кафедрах сидели большей частью представители схоластики. Молодым людям с талантом трудно было получить место в немецких университетах. Многие защитники этих мнений должны были оставить кафедры. В 1502 г. Фридрих Мудрый, Саксонский курфирст, основал университет в Вюртемберге, он при этом не скрывал своей мысли, он хотел дать здесь новые силы направлению новому и науке. В числе профессоров этого университета был Мартин Лютер. Мы увидим впоследствии его тесную связь с гуманистами.
Заключим этот обзор несколькими общими выводами. В Италии, исключительно занятой классицизмом, изящными древностями, ученые оторвались от современности, забыли о христианстве и всех условиях нового государства и новой жизни. Результатом этого направления было колоссальное явление Макиавелли, этого древнего гражданина в полном смысле слова, который прямо осмелился упрекнуть христианство в ослаблении гражданских доблестей и сказал, что между частною и общественною доблестью и нравственностью нет ничего общего. Совсем иначе обнаружилось это направление на германской почве. Там оно пришло в тесную связь с религиозной реформой, потребность которой была глубоко чувствуема. Рейхлин доставил возможность читать в подлиннике Библию. Эразм издает Лукиана, пишет сочинения, пропитанные древним духом, и в то же время предлагает чистое, правильное издание Нового завета. Наконец, в таинственном, тревожном Гуттене видно глубокое религиозное чувство, которое имело обнаружиться впоследствии. Одним словом, мы видим двоякое направление – возврат к классической древности и возврат к первобытной чистоте христианской нравственности, вызвавшие равное сочувствие в Германии.
Дальнейшее движение гуманизма будет изложено в связи с историей Реформации. Посмотрим теперь еще на одно великое событие, окончательно отрывающее средний мир от нового, событие, которое находится в тесной связи с направлением тогдашних умов, – открытие Америки и другие открытия, совершенные другими. Самое полное собрание известий об открытии Америки находится в известном сочинении Александра Гумбольдта. Подробное и весьма отчетливое известие из этого найдем в Современнике, в статьях о Гумбольдте. В начале XV в. португальцы начали ряд открытий, ознаменовавших все это столетие. Виновником и главным покровителем этих открытий был инфант португальский Генрих Мореплаватель, в высокой степени интересное и занимательное лицо.
