Текст книги "Последний Конунг"

Автор книги: Тим Северин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Глава 8

Через пять недель после устранения орфанотропа Михаил нанес новый удар. Отряд его евнухов-стражников ворвался в гинекей, отрезал волосы Зоэ и заставил императрицу надеть черное монашеское платье. Потом они выгнали старую женщину из дворца и поспешно отвели в гавань Букефалон, где ждало судно, чтобы отвезти ее на остров Принкипия, расположенный в полудне плаванья и обычно служивший местом ссылки нежелательных членов царственной семьи. Там печенеги передали Зоэ в монастырь.

И это похищение прошло бы успешно, когда бы Михаил не зарвался. Патриарх Алексей, давно причастный к государственной власти, был известен как сторонник Зоэ, чей брак с предыдущим императором он благословил. Михаил, желая удалить любой возможный источник несогласия, послал четверых печенегов выманить Алексея из Студийского монастыря. Они отнесли в дар Алексею золото и приглашение посетить басилевса. Думали, будто золото успокоит подозрения патриарха, насчет того, что он может стать следующей жертвой мании величия Михаила, но оно произвело обратный эффект. Алексей бежал из монастыря и вместо того, чтобы отправится на свидание, где ждал его отряд Михайловых убийц-евнухов, отправился в церковь Айя-София, вызвал старших чиновников администрации и объявил басилевса недостойным трона.

Первым, что сообщило об этих событиях нам, варягам, праздно слонявшимся по караульне, был звук колокола. Начал большой колокол Айя-Софии, ударивший набат. Потом, когда новость распространилась по столице, к нему присоединились десятки монастырей и церквей. Шум стоял необыкновенный – густой, непрерывный колокольный звон раздавался по всему городу, докатывался до окраин и становился все громче и настойчивей. Стены караульни, казалось, дрожали от этого гула. Такой сигнал подавался только в случаях, когда Константинополю грозила серьезная опасность. Жители выбежали на улицы и спрашивали, что случилось. Священники отвечали, что басилевс покушался убить патриарха и сослал Зоэ, представительницу истинно императорского рода. Басилевс – олицетворение порока, и коли его не обуздать, он погубит город.

Горожане в смятении и тревоге не знали, верить ли священникам или оставаться верными Михаилу. Кое-кто пошел в церкви, чтобы узнать побольше и помолиться; иные устремились к Большому Дворцу потребовать объяснения от императора. Он выслал к ним первейшего вельможу, себастократора, чтобы тот обратился к ним на форуме Константина, и поскольку печенеги оставались защищать самого императора, себастократор взял сопровождение из варягов. Хафдан, я и еще двадцать человек прошагали вдоль Мессы до форума, окружив себастократора, и колокольный звон раздавался у нас в углах.

Когда мы прибыли, просторная площадь Константина уже заполнилась лавочниками, кузнецами, нищими, ножовщиками, плотниками, черепичниками, каменщиками, портовыми грузчиками и рыбаками. И на удивление много было женщин и детей.

Себастократор встал на колоду, с которой садятся на лошадей, и обратился к толпе, крича во весь голос, чтобы его расслышали за громом колоколов. Его слушали внимательно, хотя и угрюмо. Императрицу Зоэ сослали, крикнул он, ибо она была отравительницей. Будет лучше держать ее там, где она не сможет больше вредить. Слушая его, я думал, что вполне возможно, Зоэ отравила своего бедного распухшего Романа, утонувшего почти у меня на глазах, и она же разделалась со своим вторым мужем, Михаилом, мучительной смерти коего в монастыре я тоже был очевидцем. Но заявление, что Зоэ замешана в заговоре, имеющим целью отравить теперешнего басилевса, казалось совершенно невероятным.

Речь себастократора была встречена молчанием. И это было куда тревожнее, чем если бы толпа насмехалась и глумилась. Слышался только колокольный звон.

Стоявший рядом со мной Хафдан тихо приказал:

– Скажи ему, пусть слезает с колоды, и пошли во дворец. Он должен идти спокойно и без спешки, как будто сделал то, что ему поручили. В таком случае мы сможем его защитить. Но стоит ему выказать страх, толпа разъярится. А нас слишком мало, чтобы сдержать ее.

Я перевел указания Хафдана, и себастократор тщательно исполнил их. Мы находились совсем неподалеку от дворца, но я готов был в любой момент услышать удары камней, брошенных в наши неприкрытые спины. Впервые я пожалел, что варягам не положено брать щиты, и начал понимать, какой угрожающей может быть толпа. Главные ворота дворца, Бронзовые ворота, приоткрылись, впуская нас, и Хафдан вздохнул с облегчением, когда мы проскользнули внутрь.

– Басилевс должен что-то предпринять, и побыстрее, иначе на улицах начнется настоящий мятеж, – сказал он.

В ответ Михаил решил изменить отношение к Зоэ. Не успел себастократор доложить о настроениях толпы, как отряд варягов был отправлен сопровождать высокопоставленного чиновника из канцелярии в гавань Букефалон. Нарочная лодка помчала их на остров Принкипия, где чиновник униженно объяснил Зоэ, что ее «сын» желает, чтобы она вернулась в город, ибо он очень нуждается в ее советах.

Мы ждали возвращения Зоэ, а беспорядки в городе нарастали. Испуганные соглядатаи сообщали о рыщущих повсюду шайках грабителей – они выбирали особняки тех, кто наиболее тесно был связан с басилевсом. Самая большая толпа осадила дворец дяди, доверенного лица императора, Константина, возвышенного до титула нобелиссимуса, второго по старшинству после самого басилевса. Это нас обеспокоило – часть варягов была отправлена охранять Константина, и мы не знали, что с нашими товарищами. В середине утра они присоединились к нам, некоторые имели раны и ушибы. Константин решил покинуть свой дворец, сказали они, и попросил варягов сопроводить его по улицам до Большого Дворца, чтобы он мог присоединиться к своему племяннику.

– И как это было? – спросил кто-то из наших. Усталый гвардеец с глубокой раной над глазом – кто-то бросил в него камень – пожал плечами.

– Кажется, никто не понимает, что происходит. Народ покуда еще разрознен. Единственное, в чем все согласны, так это в том, что басилевсу не следовало дурно обращаться с Зоэ. Кричат, что она из истинной императорской семьи, а Михаил и его родня – выскочки. А хуже всех – женщины. Они горланят и ругаются. Видно, прислуга из гинекея распространяла слух, что печенеги избили Зоэ. А толпе все едино – что печенеги, что варяги. Именно женщина швырнула камень, угодивший мне в лицо.

– А что, Зоэ и вправду происходит из императорской семьи? – спросил кто-то. – И что нам теперь делать? Сдается мне, мы не обязаны хранить верность новому императору. Он бросил нас ради этих безбородых печенегов. Пусть они и смотрят за ним.

– Хватит! – рявкнул Хафдан. – Гвардия всегда верна императору. Покуда Михаил остается басилевсом, мы служим ему. Мы присягали в этом.

– А что будет, коли толпа изберет кого-то другого в императоры? За кем мы пойдем тогда?

– Исполняй приказы, – сказал Хафдан.

Но я видел, что многие мои товарищи смущены.

В ту ночь мы удвоили караулы на стенах и у ворот дворца. Защищать дворец было неудобно – здание было растянуто и перестраивалось на протяжении веков, а посему не представляло собой крепости. Лучшей защитой, по словам поспешно собравшихся советников басилевса, было бы как-то утишить гнев горожан и удержать толпу от нападения. Так что когда на следующее утро Зоэ вернулась во дворец, Михаил извинился перед нею за свое недавнее поведение, а потом повел ее показать толпе.

Пройдя по мосту, соединяющему дворец с ипподромом, Михаил появился в императорской ложе рядом с Зоэ. Однако, коль скоро он полагал, что это зрелище успокоит толпу, он ошибся.

Ипподром вмещал сорок тысяч человек – зрителей парадов и представлений. В этот день ни единое место не пустовало, даже песчаная арена конного ристалища была заполнена народом. Толпа ждала с рассвета, когда покажется Михаил, и долгое ожидание усилило ее недовольство. Когда же он наконец появился на балконе, многие в толпе были слишком далеко, чтобы признать в женщине, стоящей рядом с ним, Зоэ. Другие, подозревая дворец в двуличности, посчитали, что старая женщина рядом с басилевсом – вовсе не императрица, но самозванка в облачении императрицы. Слушая с парапета над Бронзовыми воротами, где разместили отряд Харальда – печенеги охраняли императора, и колокола наконец стихли, – я услышал нечто такое, что прежде мне доводилось слышать только в цирке во время неудачного выступления: смех, перемежаемый оскорблениями и возмущенными выкриками.

Брань продолжалась, и глаз мой уловил какое-то движение на дворе внизу. Небольшая группа привратников-манглавитов направлялась ко входу во дворец. Какая-то вороватость в их движениях подсказала мне, что они собираются бросить свои посты. Хафдан тоже это заметил.

В отдалении послышались смятенные крики. Басилевс, должно быть, покинул ипподром и вернулся по переходу во дворец.

– Вот они идут, – предупредил Хафдан. – Ларс, возьми десять человек и спустись к воротам, проверь, задвинуты ли засовы. Ты, Торгильс, держись рядом со мной. Мне может понадобиться говорящий по-гречески.

Когда в следующий раз я глянул через парапет, первые ряды толпы уже толклись на открытом месте перед Бронзовыми воротами. Большая часть была вооружена камнями и булыжниками, ломами и факелами. Но имелись там и мечи, и пики – у воинов, не у горожан. Перед дворцом бунтовали служилые вместе с восставшими горожанами.

– Здесь нужны лучники, пращники и метатели копий, а не отряд секироносцев, – пробормотал Хафдан. Похоже, старый гвардеец снова взял на себя руководство. – Торгильс, ступай найди кого-нибудь из имеющих власть, кто мог бы объяснить нам общий план защиты. Не писаку на табличках, а умелого воина.

Я поспешил по дворцовым коридорам и переходам. Вокруг царила паника. Повсюду сновали чиновники, все еще в парадных платьях, некоторые тащили какие-то вещи, и все они лихорадочно искали способа выбраться из дворца. Раза два мне встречались подразделения экскувитов, греческого домашнего полка, и я порадовался, что хотя бы часть местного воинства все еще верна трону. В конце концов я столкнулся с одним из их военачальников-греков. Отдав ему честь, я спросил, не может ли он прислать лучников на парапет над Бронзовыми воротами, поскольку толпа опасно близка к тому, чтобы вломиться в них.

– Разумеется, – бросил он. – Я пришлю лучников. Вам еще что-нибудь нужно?

– Две-три катапульты пригодились бы. Поставить бы их наверху, и вся площадь простреливалась бы, а это не даст толпе ворваться в ворота.

– Здесь помочь не могу, – ответил начальник. – В дворцовой гвардии нет баллистиариев. Никому и в голову не приходило, что они могут понадобиться. Спроси в Оружейной. Может, там кто-то сможет помочь. Я знаю, у них там хранятся катапульты.

Я и забыл об Оружейной палате. Разбросанный Большой Дворец походил на город в миниатюре. Там были царские покои, государственные приказы, канцелярия, казначейство, палата налогов, кухни, шелкоткацкие мастерские и, конечно, немалые склады оружия. Я бросился обратно к Бронзовым воротам, где Хафдан сторожко поглядывал из-за парапета вниз, на толпу, уже удвоившуюся в числе и ставшую гораздо воинственнее.

– Не высовывайся, Торгильс, – предупредил он. – У них там внизу лучники и пращники.

Стрела ударилась о камень.

– Ты можешь дать мне полдюжины человек? – спросил я. – Я попробую добраться до Оружейной, не найдется ли там пары катапульт.

Хафдан посмотрел на меня насмешливо.

– С каких это пор ты стал стрелять из катапульт?

– Научился кое-чему в Сицилии.

– Ладно, бери столько людей, сколько тебе нужно. Толпа еще не настолько пришла в раж, чтобы пойти на приступ.

С отрядом в дюжину варягов, последовавших за мной, я направился к Оружейной и принялся стучать в тяжелую двойную дверь до тех, пока кладовщик не приоткрыл одну створку. Вид у него был решительно-брюзгливый. Он, без сомнения, надеялся, что находится в тихом убежище, далеко от всех треволнений.

– Мне нужно оружие! – выпалил я, задыхаясь.

– А где письменный приказ? У тебя должна быть грамота с подписью, подтверждающая полномочия, от архонта-стратега, прежде чем я выдам какое-либо оружие.

– Где мне его найти?

– Не могу сказать. Не видел его целый день, – сказал кладовщик, давая понять с довольным видом, что разговор окончен.

– Дело срочное, – настаивал я.

– Нет грамоты – не будет оружия. Такой у меня приказ, – получил я короткий ответ.

Я ухватил его за грудки и оттолкнул.

– Послушай, так нельзя, – запротестовал он, но я уже был внутри и осматривался.

Оружейная была богатой. Здесь имелось все, начиная с парадного вооружения с золочеными рукоятями и кисточками из крашеного шелка и кончая повседневными мечами и пиками. Против одной из стен лежала груда маленьких круглых щитов, используемых легкой пехотой.

– Берите столько, сколько подымете, – сказал я своим людям, – и тащите на стену, и еще вон луки с той полки, и столько стрел, сколько сможете. Скажите Хафдану, что здесь еще много луков и стрел, коль понадобится.

Тем временем я обнаружил в дальнем углу склада оружие более тяжелое. Я узнал деревянные опоры, железные рукояти и толстые короткие плечи луков по меньшей мере дюжины аккуратно расставленных катапульт. На деревянных рамах петлей крепились особые тетивы, крученые из жил животных. Пытаясь точнее припомнить, что я видел в Сиракузах, когда Никифор показывал мне свою осадную башню, да еще раз во время битвы, я выбрал составные части для трех катапульт. Самому сильному в моем отряде – похожему на быка шведу – я поручил нести все три треножника. Остальным же – все прочее, а также два больших мешка железных стрел-болтов. На себя я взял заботу о спусковых механизмах – они казались хрупкими, их легко могли повредить.

– Привет новоявленным механикам, – пошутил Ларс, когда мои люди разложили составные части на дорожке позади парапета, и я приступил к попыткам соединить их в одно целое.

И оказалось, собрать катапульту нетрудно. Всякий плотник, знающий, как сплачиваются части корабельного остова, мог это сделать, а среди варягов таких было немало. Только спусковые механизмы немного озадачили их, но после нескольких неудачных попыток я наконец собрал их правильно, и катапульты были готовы к бою.

– Слушай, Торгильс, ты должен выпустить первый болт, – предложил Хафдан, подняв собранное орудие на треногу.

– Нет, спасибо, – сказал я. – Ты закрути и потяни спусковой крючок, а я посмотрю, проверю, правильно ли я напряг тетиву.

Хафдан провернул ручку, оттянул назад плечи лука, поместил металлический болт в паз и нажал на крючок. К моему удовлетворению, болт полетел прямо, хотя Хафдан слишком задрал прицел – болт со свистом пронесся над головами и ударился о фасад дома на другой стороне улицы.

– Сильная вещь, а? – с довольным видом заметил Хафдан. – Но все же, по мне, коль убивать, так в рукопашной, чтобы точно знать, кого укладываешь.

Мое удовлетворение тем, что я собрал баллисту, сменилось смятением. Глядя сверху на толпу, я увидел Харальда. Он возвышался на целую голову над окружающими, и его длинные волосы и усы нельзя было не узнать. Тут же я заметил Халльдора и кое-кого еще из дружины Харальда – вслед за своим предводителем они проталкивались через толпу к первым рядам. Все были в шлемах и с секирами. Очевидно, толпа ворвалась в тюрьмы и освободила заключенных. Восставшие также нашли и козла отпущения. Толпа скандировала:

– Выдайте нам Конопатчика! Выдайте нам Конопатчика!

– Не стреляй в толпу, – попросил я Хафдана.

– Ты что, спятил? – спросил он. – Стоило ли трудиться, добывать это оружие и не воспользоваться им? – Он перезарядил катапульту, повернул на треноге и прицелился. Вряд ли он попадет в Харальда, но я отвел его руку от крючка.

– Вон там, слева, – сказал я. – Это Харальд, а позади него – варяги.

– Стало быть, они нарушили присягу и присоединились к мятежникам, – проворчал Хафдан.

– Ты не можешь стрелять в своих.

– Не могу, – согласился Хафдан. – Это было бы трусостью. Рукопашная – вот единственный способ. Они предатели.

Он бросил катапульту и снял с плеча секиру.

– Пора на вылазку, ребята. Покажите им, что мы не шутим, – заявил он.

Я взглянул на своих товарищей. Казалось, будто они никак не решат – идти ли за Хафданом или не обращать на него внимания. Последовало неловкое молчание, прерванное звуком шагов по каменным ступеням, ведущим к парапету. Появился один из начальников, грек, я смутно помнил его по осаде Сиракуз. Всем видом своим он показывал, что знает, что нужно делать, и готов это исполнить. Жестом он приказал нам оставить парапет.

– Теперь мы займемся этим, – сказал он по-гречески, и я перевел его слова Хафдану.

– Спроси у него, а чем должны заняться мы, – потребовал Хафдан.

Грек пробормотал что-то насчет варягов, которым следует оставаться в резерве и ждать на открытом дворе у Бронзовых ворот на тот случай, если начнется приступ. Хафдан выглядел разочарованным, но покорно вывел свой отряд вниз, во двор.

– Вот оно как, – сказал кто-то из наших, глядя на отряд греческой тяжелой пехоты, поднимающийся по лестнице на то место, с коего мы только что ушли. – Врут они насчет какого-то резерва. Они нам не доверяют. Боятся, что мы стакнемся с нашими, теми, что перед дворцом, и присоединимся к мятежникам. – И он сердито перешагнул через скамью, бросил секиру на плиты мощения и сел. – Не знаю, как вы, но я собираюсь ждать здесь, пока греки разберутся друг с другом, кто на самом деле хозяин.

Я видел, что отряд согласен с ним, и скоро Хафдан совершенно утратит свое первенство. Я всегда считал Хафдана достойным человеком, хотя и несколько туповатым; чтобы спасти его достоинство, я сказал:

– Не поискать ли мне какого-нибудь начальника – пусть он решает, где мы можем понадобиться. Да и проще будет, коль Хафдан пойдет со мной, чтобы объяснить положение.

И не дожидаясь ответа, я направился к Пселлу в его канцелярию. Я был уверен, что во всем дворце только он ответит мне честно, что же все-таки происходит. Толпа под стенами колеблется, словно ждет чего-то, а я не понимаю, чего она ждет. Греческая пехота, сменившая нас на стене, оказалась необычайно кроткой, не столь воинственной, как я ожидал, а я не знаю, по какой причине. Может быть, Пселл объяснит мне это.

Мы с Хафданом встретили Пселла в коридоре на полпути до его присутствия, и к моему удивлению, он обрадовался нам, как будто мы явились спасителями.

– Наверное, вас послал сам блаженный Димитрий! – воскликнул он. – Печенеги бросили свои посты и бежали, все до одного, именно когда басилевс больше всего в них нуждается. Где ваши варяги?

– Остальные там, – ответил я, – ждут приказа у Бронзовых ворот, но честно говоря, я не думаю, что они подчинятся. Скажи мне, пожалуйста, что происходит? Почему Дворцовое войско не защищает дворец, а толпа не идет на приступ?

– Император отрекся, – любезно пояснил Пселл. – Он желает вести жизнь мирного созерцателя. Он собирается стать монахом.

Должно быть, вид у меня был ошеломленный, потому что Пселл продолжал:

– Он отрекся от престола в пользу своей «матушки», императрицы Зоэ, и ее сестры, императрицы Феодоры.

– Но я думал, что Феодора в монастыре.

– Была до вчерашнего вечера, – ответил Пселл. – Патриарх Алексей предложил ей отказаться от своего обета и вернуться к государственным делам. В конце концов, она рождена в пурпуре. К чести Феодоры, она поначалу противилась этому замыслу, но ее уговорили. Патриарх короновал ее императрицей вскоре после полуночи. Я полагаю, что она и ее сестра Зоэ станут соправительницами империи, как только придут к приемлемому соглашению.

– А как же Михаил? Где он теперь? – В голове у меня бушевал вихрь, я пытался осознать внезапные перемены в верхах империи.

– Здесь, рядом, и вот почему я так рад видеть тебя и твоих товарищей. Михаил и его дядя, нобелиссимус, хотят немедленно отбыть в Студийский монастырь.

Вот тут-то в голове у меня все окончательно запуталось.

– Но разве Студийский монастырь не является местом пребывания патриарха Алексея? И разве не он поднял восстание против басилевса?

– Торгильс, для варвара ты необычайно хорошо осведомлен. Однако Студийский монастырь – единственный, до которого бывший басилевс может добраться, не подвергшись нападению толпы, которая, как ты заметил, жаждет его крови. Из гавани Букефалон он может добраться до монастыря на лодке прежде, чем толпа узнает, что он уехал. Полагаю, ты управишься с маленькой лодочкой.

– Разумеется.

– На борту будет всего трое: Михаил, его дядя Константин и управитель. Остальная прислуга доберется до монастыря тайком и врозь, дабы встретить Михаила там. В последние недели я удостоился чести быть личным секретарем басилевса, так что я полагаю своим долгом вступиться за него перед новыми императрицами и способствовать спокойной передаче власти в империи. Я должен дождаться решения их величеств, и тогда немедленно явлюсь в монастырь с вестью. Пока же я знаю, что могу доверять тебе и твоим товарищам безопасно перевезти басилевса в Студийский монастырь.

Вот как получилось, что я, Торгильс, сын Лейва, и начальник моего отряда Хафдан стали перевозчиками бывшего басилевса Михаила, когда он спасался от константинопольской толпы. Странно было везти в лодке на веслах того, кто еще совсем недавно считался полубожеством, так что даже его ближайшая свита обязана была надевать белые перчатки, приближаясь к нему, – на тот случай, если они коснутся его священного тела. Теперь он и его дядя, одетые простыми монахами, сидели лицом к нам на расстоянии вытянутой руки на корме челнока, каковой мы присвоили ради этой короткой поездки. Их управитель сидел на носу, подсказывал нам курс, а мы пробирались среди множества рыбачьих лодок и грузовых кораблей, стоящих на якоре за пределами города. Казалось, все корабельщики сошли на берег, присоединились к бунтующим.

На протяжении всей нашей недолгой поездки Михаил сидел, понурив голову, молча глядел на днище лодки, и пурпурные сапожки, каковые он так и не снял, напитались водой. Его дядя, напротив, весьма живо интересовался тем, что нас окружало. Я, налегая на весла, исподтишка наблюдал за ним. Он имел несомненное сходство со своим братом орфанотропом. Обоих отличали одинаково глубоко сидящие глаза и проницательный взгляд, и оба производили впечатление людей, точно знающих, как добиться того, чего они хотят.

Какая замечательно одаренная семья, подумал я. Она произвела императора, нобелиссимуса и – в лице орфанотропа – великого государственного деятеля. Толпа совершила ошибку, отбросив их как ничтожества. Конечно, семейка была склонна к рискованным решениям, но ведь не больше, чем великан Маниакес, которого горожане обожают. А вот Михаил-племянник, теперь спеленатый жалостью к самому себе, привел их к падению. Он отринул родство по неопытности, не зная искусства власти, и в своей безудержной гордыне.

Управитель крикнул, что пора поворачивать к берегу. Оглянувшись, я увидел, что мы поравнялись с монастырем. Его массивные стены из красного и серого кирпича возвышались над берегом, а над стенами виднелось множество черепичных крыш и куполов, и на каждом – крест. У монастыря имелась собственная пристань, и мы с Хафданом удерживали лодку, ухватившись за причальные цепи, пока наши пассажиры сходили на берег. В силу привычки я даже не попытался прикоснуться к уже бывшему басилевсу, когда тот, оскользнувшись на покрытых водорослями ступенях, чуть не упал.

Кучка монахов и придворных поджидала нас и увела обоих мужей с собой.

– Привяжите лодку, – приказал управитель, – и ступайте за ними. Вы можете понадобиться.

Мы с Хафданом отправились следом за всеми в монастырь и дальше, к большому храму, и внутрь через боковую дверь, наполовину скрытую за углом стены.

Я с интересом огляделся. Главный зал для богослужений, вне сомнений, произвел на меня впечатление. Над головой возвышался огромный купол, выложенный мозаикой. Сверху, со свода, на меня смотрело огромное изображение Белого Христа, изможденного и сурового, с огромными темными глазами. Вид у него был строгий и печальный. В одной руке он держал свою священную книгу; другая рука была поднята в жесте, как я предположил, благословения или наставления. Свет сотен свечей в железных держателях, висящих на цепях, мерцал на его суровом лице. Купол покоился на больших колоннах, а на них висели деревянные доски, расписанные изображениями самых известных последователей Белого Христа. Окна были маленькие и расположены высоко, так что дневной свет озарял только верхнюю часть просторного помещения. Внизу же было светло от еще большего количеством свеч, воткнутых в огромные подсвечники – иные были высотой в рост человека, иные стояли в ряд почти по сто штук. Казалось, что озера лучащегося света окружены тьмой и сумраком. Сильно пахло ладаном. В дальнем конце церкви стоял алтарь, по обеим его сторонам горело еще больше свечей, и еще там были два резных позолоченных возвышения, на которых, как я решил, стоят священники Белого Христа во время богослужения. Теперь на них толклось несколько дюжин придворных, монахов и чиновников, подобно зевакам на рыночной площади, взобравшимся на повозки, дабы лучше видеть представление фокусников или глашатая. Все они смотрели на Михаила и его дядю Константина, пока те проходили по церкви к самому алтарю.

– Я требую прибежища в монастыре! – пронзительным голосом крикнул Михаил. Он подошел к алтарю и повернулся к монаху, стоящему немного впереди своих товарищей. Очевидно, то был главный священник.

– Я требую прибежища, – повторил Михаил, – я хочу смиренно предложить себя на службу нашему Господу.

Последовало долгое-долгое молчание, а потом от стен церкви отделились тени. Оказалось, там было полно людей. Они стояли и ждали молча – то ли из уважения, то ли то была засада, я не понял. Они стояли в три-четыре ряда, и все разом глухо и недобро возроптали. Вглядевшись, я обнаружил, что народу в храме собралась не одна сотня. Видимо, им сообщили – или они сами догадались – куда, покинув дворец, направились бывший басилевс и его дядя, и они опередили нас.

Услышав этот ропот, Михаил испуганно огляделся и подступил еще ближе к алтарю.

– Прибежища! – крикнул он снова, прочти пронзительно. – Я имею право на прибежище.

Снова послышалось сердитое бормотание, и Михаил в мольбе опустился на колени и схватился за ткань, покрывающую алтарь. Его дядя подошел к нему, но продолжал стоять.

– Уважайте храм! – крикнул Михаил.

Тогда некий человек вышел из толпы. Судя по виду, это был чиновник низшего ранга, возможно, городской служащий. Очевидно, это был представитель собравшихся.

– Ты должен предстать пред судом за свои преступления… – начал он, но Михаил прервал его неистово:

– Как ты смеешь обращаться ко мне таким образом?

Он явно забыл, что собирается стать смиренным монахом. Он огляделся и увидел нас с Хафданом.

– Гвардейцы! – приказал он, и голос его прерывался от страха. – Защитите меня от этого безумца!

Хафдан сделал несколько шагов вперед и встал между сжавшимся от страха Михаилом и предводителем толпы. Я последовал за Хафданом, думая о том, что два человека против толпы – это смешно. Но на мгновение наше присутствие подействовало. Толпа подалась назад, и я с облегчением увидел, что в дверях храма появился Пселл и направился к нам. С ним было еще сколько-то чиновников.

– Повелением императрицы Зоэ, – объявил он во всеуслышание, – я принес указ о задержании бывшего басилевса Михаила и нобелиссимуса. Их следует препроводить во дворец для справедливого суда. Им не должно причинять вреда.

– Он вывернется, у него язык хорошо подвешен. Давайте разберемся с ним теперь же, своим собственным судом, – раздался недовольный голос из заднего ряда толпы.

Зрители зашевелились, сдвинулись плотнее. Михаил завопил от страха, а зрители, что стояли по обе стороны алтаря, застыли, завороженные этим зрелищем.

Пселл попытался успокоить Михаила:

– Уверяю вас, господин, вам не причинят никакого вреда, если вы последуете за нами. – Потом он обратился к предводителю толпы: – Обещаю тебе, что народ получит право суда. Императрица Зоэ со своей сестрой Феодорой обдумывают, как лучше восстановить спокойствие в городе. Прежде принятия какого-либо решения будут держать совет с народом через его представителей. А до того бывший басилевс Михаил и нобелиссимус должны содержаться во дворце.

После некоторых колебаний толпа начала расступаться, открывая чиновникам во главе с Пселлом путь к алтарю. Михаил так и стоял на коленях в полном оцепенении.

– Меня убьют, если я выйду из церкви, – всхлипнул он. – Я отказываюсь идти с вами. Я не получу справедливого суда.

Глядя на его малодушие, я вспомнил, как мало милосердия высказал он своему дяде орфанотропу, и подумал, что Иоанн Евнух бывал безжалостным и грозным, но ему, по крайней мере, нельзя отказать в храбрости. Племянник же выказал себя трусом.

– Эти два гвардейца пойдут с нами, -сказал ему Пселл. – Они проследят, чтобы вас доставили во дворец благополучно. Так же, как они доставили вас сюда. – Он посмотрел на меня. – Торгильс, может быть, ты и твой товарищ будете так добры и проводите нас до дворца.

Неохотно Михаил выпустил из рук алтарный покров и поднялся на ноги. Потом он и его дядя прошли по всей церкви в окружении спутников Пселла. Некоторые из придворных-зрителей, спустившись с помостов, присоединились к нашей маленькой процессии. Я подумал, что это преданные сторонники Михаила.

Мы вышли из полумрака церкви на дневной свет, и стало ясно, что полдень уже миновал. Низвержение басилевса заняло менее трех дней, начиная с того часа, когда он неразумно послал своих евнухов схватить Зоэ, и кончая его отчаянными мольбами об убежище в монастыре.

Мы шли по широкой Триумфальной улице, ведущей в сердце города. Я вспомнил, как шагал по этой дороге с Этерией, сопровождая тело Романа, а потом при проводах армии Маниакеса, когда та отправлялась на Сицилию. В первом случае толпа была молчалива, во втором – кричала, одобряя и приветствуя. Теперь же толпа ярилась. Со всех сторон на нас напирали, бранились и плевали. Приходилось пробиваться силой.

Мы добрались до открытого места, именуемого Сигма, названного так потому, что оно имело очертания этой греческой буквы, когда я заметил, что нам навстречу проталкивается еще один возбужденный отряд. Еще несколько шагов, и я узнал его вожака: то был Харальд, а с ним по меньшей мере дюжина людей, в том числе и Халльдор. Они сопровождали высокопоставленного чиновника двора, одетого в парадное шелковое платье синего и желтого цвета и несущего в руке знак своего ведомства – жезл из слоновой кости. Он выглядел полной противоположностью потрепанным фигурам Михаила и его дяди в мятых монашеских рясах.