Текст книги "Шесть дверей страха"

Автор книги: Тим Доннел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Ты что, боишься соперника? Но во дворце больше нет мужчин, кроме тех двоих, которые пришли из города вместе с тобой… А им сейчас не до нас, они уже счастливы. Ну, теперь скажи мне еще раз, как я прекрасна! – И она выскользнула из туники, как змея из старой кожи. Ее тело светилось в полумраке перламутровой белизной, она была подобна жемчужине на темном атласе ложа.

– Такие сны снятся раз в жизни!– воскликнул Конан, не двигаясь с места, – ты прекрасна, и слова бессильны описать мое восхищение! Лучше я докажу его делом.– И он положил руку на пряжку пояса, как бы собираясь его снять.

Фриния, не отводя от глаз киммерийца своего завораживающего взора, не заметила, как он вытащил из потайного кармашка в поясе крошечную коробочку и откинул крышку. Пальцы тут же ощутили прохладное прикосновение шелка. Конан потянул материю из шкатулки и услышал пронзительный вопль царицы:

– Нет! Нет, только не это! Убери, не подходи ко мне!– Она метнулась к окну, но оно было закрыто.

Дрожащие пальцы не слушались ее, соскальзывая с тугих задвижек.

В руках у Конана было уже огромное красное полотнище, а ткань все вылезала и вылезала из коробочки. Казалось, она заполнит всю комнату шуршащими огненными волнами. Киммериец шагнул к Фринии, оцепеневшей от ужаса, и схватил ее за руку. Придя в себя, она бешено забилась, и Конан вдруг ощутил, что держит не руку, а что-то скользкое и холодное. Не глядя, он швырнул ее на ложе, придавил коленом и набросил на извивающееся тело легкое красное покрывало. На мгновение крики смолкли, она замерла под тканью, и Конан успел выхватить меч. Но вот под покрывалом как будто заходили волны, не осталось ничего похожего на очертания человеческого тела, визг и вопли сменились угрожающим шипением. Неожиданно из красных складок, судорожно вздрагивая и звеня браслетами, высунулась прекрасная женская нога.

Конан увидел мелькнувший узор талисмана, схватил тонкую лодыжку и изо всей силы ударил мечом. Ему показалось, что весь дворец сотрясся от его удара, пламя в светильниках взметнулось до самого потолка, шипение перешло в оглушительный свист, и тело огромной змеи стало, бешено извиваясь, выкатываться из-под волшебного покрывала. Меч с размаху опустился на чешуйчатые кольца. Конан рубил и рубил, клочья покрывала летели во все стороны, на полу корчились обрубки змеиного тела, а тварь все еще была жива.

Наконец, из-под легкой ткани показалась огромная змеиная голова с женским лицом, увенчанная золотой короной. Ни следа колдовской красоты уже не было в нем, выпученные зеленые глаза горели огнем ненависти, с оскаленных красных губ капала ядовитая слюна, яростно дрожал длинный раздвоенный язык.

– Ты умреш-ш-шь! Ты все равно умреш-ш-шь. Уж-ж-жалю!– И она в последнем отчаянном броске метнулась к Конану.

Но меч, уже позеленевший от скользкой змеиной крови, мощным ударом разрубил ее надвое. Ложе превратилось в сплошное месиво из распоротых подушек, обрывков красного шелка и все еще шевелящихся чешуйчатых кусков, поверх которых лежала разрубленная голова.

Конан, тяжело дыша, перевел взгляд с мертвой гадины на то, что так крепко сжимала левая рука. Его передернуло от отвращения – он держал чешуйчатый змеиный хвост с впившимся в него колдовским браслетом. Нечего было и думать, чтобы снять его. Приходилось нести прямо так, с хвостом.

Конан отодвинул засов, еще раз с омерзением взглянул на ложе и вышел в соседнюю комнату. На одном из кресел лежал его плащ. Он завернул в него змеиный хвост, крепко завязал и перекинул сверток через плечо. Потом, не оглядываясь, быстро вышел на галерею, вспоминая, какой дорогой его сюда привели.

Вытерев меч о первую попавшуюся завесу, он неслышными шагами двинулся вперед. Вокруг слышались какие-то шорохи, шуршание, в лунном свете мелькали быстрые змеиные тела. Прислужницы царицы спешили покинуть дворец.

Вдруг Конан увидел луч света, пробивавшийся в щель под одной из дверей. Распахнув ее мощным пинком, он увидел то, что искал,– двоих юношей, лежащих на полу среди подушек и с ужасом смотревших остановившимися глазами на целый клубок шипящих, раскачивающихся змей.

– Получайте, гнусные отродья! Получайте!– Меч снова засвистел в воздухе, и змеиные тела с отрубленными головами забились на полу у его ног.

Те, кто не успел уползти в щели, остались лежать, разрубленные на куски. Вскоре в комнате не осталось никого, кроме Конана и перепуганных юношей, которые, обнявшись и дрожа, сидели, не в силах вымолвить ни слова.

– Быстрее одевайтесь – и прочь отсюда!– резко сказал Конан, бросая им одежду.

Все еще вздрагивая, они кое-как натянули ее на себя и, едва поспевая за своим спасителем, быстро пошли по темным переходам, разыскивая выход.

Еще пару раз Конану пришлось поработать мечом, когда разъяренные змеи попытались преградить им дорогу. Наверное, это были те стражницы, которые охраняли покой своей царицы. Мелкие змейки в страхе расползались в разные стороны и забивались в темные углы, прячась от его сверкающего клинка.

Во дворе, куда они, наконец, вышли, никого не было. Юноши бросились открывать ворота, а Конан с обнаженным мечом в руках настороженно смотрел по сторонам, ожидая появления какой-нибудь гадины. Но путь был свободен.

Ворота распахнулись, и они почти бегом кинулись к городу по широкой, ярко белевшей в лунном свете дороге. Деревья негромко шелестели под порывами прохладного ночного ветра. Конан шагал, с удовольствием подставляя свежим порывам разгоряченное лицо.

Спутники шли, почти не разговаривая, и вскоре добрались до первых домов. У юношей словно прибавилось сил, и они ускорили шаг. Вот уже показались первые ряды лавок с плотно закрытыми на ночь окнами. Замерший в лунном свете город казался мертвым.

Ни одного прохожего, ни одной кошки, собаки или хотя бы крысы, с писком перебегающей дорогу, не было видно его тихих улицах. Дойдя до дверей своей лавки, юноши переглянулись и громко забарабанили в дверь, словно собирались перебудить весь квартал. На их стук долго никто не отвечал, но, когда они уже начали кричать во весь голос, дверь немного приоткрылась, потом распахнулась настежь. Седая женщина с распущенными волосами и лицом, мокрым от слез, с криком радости бросилась обнимать сыновей. Двери лавок стали осторожно открываться, и вот уже несколько соседей, не веря своим ушам, внимали сбивчивому рассказу юношей.

Конан потихоньку отошел в сторону и остановился у закрытых дверей лавки, откуда вчера вышел седой купец. Негромко постучал, подождал и постучал еще раз, погромче. За дверью раздались тихие шаги и скрип отодвигаемого засова. Дверь приоткрылась, и Конан проскользнул внутрь.

* * *

Пройдя несколько шагов в полной темноте, он нащупал рукой шелковый полог, откинул его и, шагнув в комнату, неожиданно оказался перед лицом Рагон Сатха. Вокруг него, матово поблескивая, сходились высоко вверху стены башни. Конан оглянулся – за его спиной тоже была гладкая стена. Всего, одно полотнище висело напротив, напоминая, что опасный путь еще не пройден до конца.

Рагон Сатх разглядывал его, как невиданного зверя,– с удивлением и восхищением, но Конан этого не видел – он развязывал тяжелый сверток, который снял с плеча. Развязав последний узел, он вытряхнул на пол змеиный хвост с впившимся в него браслетом. На его глазах хвост стал уменьшаться, делаться тоньше, и, превратившись в золотистую змею, выполз из браслета.

Угрожающе зашипев, змея быстро поползла в сторону Рагон Сатха. Колдун вздрогнул и протянул в ее сторону дрожащую руку. Из его ладони вырвался маленький белый сгусток огня и, разбрасывая искры, упал вниз. Когда Конан снова взглянул на то место, где только что была змея, там уже не было ничего, кроме темного пятна на ковре.

– Впервые вижу такого героя, как ты!– Голос колдуна звучал вкрадчиво, но в нем чувствовалась затаенная зависть и ненависть.– Из этой двери еще никто живым не возвращался. А ты и сам вернулся, да еще и эту дрянь сюда принес. Не выношу змей, в этом моя слабость! Ну, дай же мне скорее этот браслет, и тебе останется единственная дверь! Всего одна ночь – и мы оба свободны!– Он принял браслет из протянутой руки Конана и с радостной гримасой смотрел, как часть талисмана превращается в золотой треугольник.

Теперь талисману, чтобы стать цельным диском, не хватало одного кусочка, и колдун все никак не мог отвести глаз от него. Наконец Конан не вытерпел:

– Ты на него еще наглядишься, а мне тут делать больше нечего! У меня от этой работы в горле пересохло, а в спальне ждет кувшин вина!

– Ах, да, кувшин вина! Заботливая маленькая Имма! Ну, отправляйся, король, пей свое вино, отдыхай, веселись…– Последние слова мага потонули в реве вихря, рванувшего на Конане одежду, вздыбившего волосы и повалившего киммерийца на пол.

Покружив над ним еще немного, шальной ветер успокоился, и все стихло.

Глава десятая

Конан лежал в полной тишине, закрыв глаза, и не торопился их открывать. Он знал, что сейчас увидит – подушку, полог и резную стену…

Глаза чуть-чуть приоткрылись, и он засмеялся – перед ним из-под щеки торчал кусок подушки, мирно висел парчовый полог, первые лучи солнца освещали резную панель стены… И совсем рядом на столике стоял большой кувшин вина…

Конан веселился, а маленькая Имма весь день не находила себе места. То она убегала в глубину сада, чтобы не слышать музыки и смеха, то, прячась за деревьями, старалась разглядеть короля в пестрой толпе придворных. Ближе к вечеру ее беспокойство перешло в твердую уверенность. Наконец девушка поняла, что нужно делать. Теперь уже не было места колебаниям – ее повелителю грозила смертельная опасность, и только от нее зависела этой ночью его жизнь.

Она незаметно проскользнула в спальню Конана и замерла, прислушиваясь. Никого. Господа развлекались, а слуги, как всегда, потихоньку глазели, позабыв про свои дела. Около ложа девушка задержалась на мгновение, ласково провела рукой по шелковому покрывалу и поспешила в дальний угол, где стоял огромный сундук. С трудом откинув тяжелую крышку, Имма вытащила целую охапку кожаных тисненых поясов, ремешков для королевских сандалий, украшенных золотыми и серебряными бляшками, и еще множество богато отделанных предметов, о назначении которых она даже не догадывалась. Быстро, опасаясь быть застигнутой в королевской спальне, девушка спрятала все это в маленькой смежной комнатке, где хранились любимое оружие короля и его старые доспехи. Сюда заходили редко, и ворох всякой всячины в углу, старательно прикрытый небольшим ковром, выглядел совершенно естественно. Она вернулась к сундуку, помедлила немного, оглядываясь вокруг и как бы прощаясь с каждым предметом.

День за окном угасал, окрасив небеса торжественным пурпуром. Алые тучи начали покрываться по краям серыми тенями, и ночь, ненавистная, страшная ночь, торопливо приближалась, намереваясь отнять жизнь у Конана, ее короля. За дверью раздались шаги и громкие голоса. Девушка вздрогнула, очнувшись от размышлений, и поспешно спряталась в сундук, неслышно опустив тяжелую крышку. Она подложила под край один из оставшихся ремешков и в маленькую щель могла видеть центр спальни и королевское ложе. Стремительно вошел Конан, на ходу разговаривая с Дамунком:

– Ну, и куда же она делась, как ты думаешь?

– Не знаю, о, мой король! Имма вообще очень странная девушка, непохожая на других. Она может исчезнуть на несколько дней, а потом появляется с целой корзиной редких трав и кореньев и говорит, что именно в эти дни их надо было собирать. У нее врожденное знание, она никогда ничего не читала, хотя я и обучил ее грамоте – все это ей не нужно. Я говорю – и она тут же все запоминает. У меня были ученики-мальчики, но ни одному из них, я так и не смог передать свое знание. А эта девочка – она со временем превзойдет меня…

– А где ты достал это сокровище? Она, что, сама к тебе пришла или ее тебе привели?

– Нет, мой король, все получилось совершенно случайно – и все же очень необычно. Я сам до сих пор не знаю, верить или не верить тому, что мне рассказали.

– День еще не угас, ты успеешь мне рассказать историю про маленькую Имму. У тебя славная ученица, только что же в ней необычного? Рассказывай, не медли, смотри, облака уже темнеют, а я хочу услышать все сейчас!

– Это было довольно давно, зим десять назад. Звезды и Луна говорили, что настает лучшее время для сбора редких целебных трав, и я, как и каждый год в это время, направился в места, где они растут, прячась от посторонних глаз. Я странствовал несколько дней и собрал все, что мне было нужно, только корень нилги мне в тот раз никак не удавалось найти. Обошел все места, где любит расти нилга, но так и не увидел ни одного цветочка, ни одной белой звездочки на высоком стебле. Я напрасно читал заклинания, призывающие чудодейственную нилгу не прятаться, а отдать свой драгоценный корень в мои руки,– ничего не помогало. Измученный и разочарованный, я вернулся в деревню, где останавливался на ночлег. В моей комнате лежали пучки трав и корзинки с кореньями, но самого главного, того, что придает особую силу снадобьям, что возвращает даже старцу частицу ушедшей молодости,– корней волшебной нилги у меня не было. Утром я собирался в обратный путь, потому что сорванные целебные растения теряли силу, и тратить время на поиски не имело смысла.

Грустно задумавшись, сидел я на низкой скамье у порога дома, как вдруг передо мной, как из-под земли, выросла хрупкая смуглая девочка с огромными желтыми, как мед, глазами и непослушными кудряшками волос. Она с робкой улыбкой протянула мне корзинку, доверху наполненную какими-то кореньями.

«Возьми!– сказала она.– Ведь ты это ищешь уже три дня? Возьми, здесь много растет этих цветов с целебным корнем, они тебя зовут, но ты их почему-то не слышишь!»

Ее голосок звенел в тишине, как колокольчик. Она подошла ближе и поставила корзинку мне на колени. Я погладил ее по кудрявой головке, с горечью подумав, что вот уже и маленький ребенок меня пожалел, и взглянул в корзинку, боясь ее обидеть. Я чуть не рассыпал все коренья, когда понял, что это действительно то, что я искал! Корзина была доверху полна чудесными кореньями нилги! Ни разу, даже в самые удачные годы, мне не доводилось найти их так много, а тут крошечная девочка дарит мне целую корзину! Дрожащими руками поставил я драгоценный подарок на землю, усадил девочку рядом с собой и спросил:

«Кто ты, малышка? И откуда ты знаешь целебные травы? И как ты поняла, что я ищу?»

«Я – Имма, живу вон в том маленьком домике на краю деревни, – она вытянула свою тоненькую ручонку, очень довольная, что я принял ее дар, – у моих родителей еще трое детей, и, когда они болеют, я сама лечу малышей. Ведь все травы и деревья и даже камни умеют разговаривать, только их почему-то никто не слышит. Они мне всегда говорят, что они умеют делать и когда их надо собирать. А ты очень громко звал этот цветок, а сам почему-то шел от него в другую сторону. Разве ты не слышал, как он отзывался?»

«Нет, девочка, не слышал. Спасибо тебе, я этими кореньями вылечу много людей, а через год снова приду сюда. Ты мне поможешь, когда я вернусь?»

Но она нахмурила бровки и опустила головку, пытаясь что-то прошептать и, никак не решаясь. Я снова погладил ее по головке, наклонился к самым губам и расслышал:

«Возьми меня с собой… Я буду помогать тебе готовить лекарства и лечить людей. Буду подметать, и мыть твою комнату, стирать твою одежду! Я все умею, возьми меня собой!»

И она горько расплакалась, уткнувшись в колени. Я не умею утешать детей, но тогда был готов пообещать ей все, что угодно, лишь бы она успокоилась. Как только у меня вырвались слова, что да, я возьму ее с собой, она сразу повеселела, вскочила и побежала к маленькому домику, крикнув на ходу:

«Утром буду ждать тебя здесь, у порога!»

Она исчезла, а я сидел, посматривал то на корзину с кореньями, то на видневшийся вдалеке маленький покосившийся домик и думал: что я буду делать в городе с маленькой девочкой?

Я и не сразу заметил, как из дома во двор вышел хозяин и тихонько сел на скамью рядом со мной. Он несмело покашлял, явно желая что-то сказать, и наконец решился:

«Это Имма… Она немножко чудная, господин! Да и то сказать, как она у нас появилась – это тоже вроде, как чудо. Сначала старухи шипели на Кларса и его жену – зачем, мол, взяли найденыша, девчонка нам всем беду принесет, а потом ничего, замолчали. Она добрая, ласковая, только дикая какая-то, целыми днями в лесу бегает, только ночью домой приходит, как звереныш какой».

«А как она у вас появилась?»

Мое любопытство разгорелось, как костер из сухих веток, а хозяин охотно рассказывал, хотя и медленно, и бестолково.

«Да была тут у нас зим шесть назад страшная гроза, всю ночь полыхали молнии, гремело так, что несколько коров с перепугу отелились, куры нестись перестали, а младенцы к утру посинели от крика. Когда гроза прошла, и мы стали потихоньку выходить на улицу, от них вот, вон оттуда,– он показал в сторону домика, к которому побежала Имма,– раздался визг. Мы подумали, что кто-то помер, и побежали туда. Это визжала толстуха Рикла, жена Кларса. Она тоже вышла из дома, чтобы посмотреть, что наделала гроза, и наткнулась на огромный зеленый шар или яйцо – кто его знает, что это такое было? И оттуда, из этого шара, слышался плач младенца».

Рассказ хозяина меня очень заинтересовал, а он, видя, как я внимательно слушаю, продолжал таинственным шепотом:

«Да, господин, плач младенца! Вся деревня собралась около их дома, мы стояли и не знали, что делать, пока сам Кларс не решился. Он поднял с земли тяжелый острый камень и изо всех сил ударил по шару. Рикла завизжала так, что мы все попятились, а Кларс все стучал и стучал своим камнем. Наконец шар треснул и раскололся. И, правда, там был младенец – посреди блестящих зеленых осколков лежало дитя, завернутое в желтую ткань. Когда Рикла увидела ребенка, она как будто сошла с ума. У них-то с Кларсом детей не было, вот она и решила, что это ей дар богов. Она схватила девочку и унесла в дом со словами, что это ее сокровище и больше ничье. Ну, а мы потихоньку разошлись – дел-то хватало. Кларс, не будь дураком, сгреб осколки того шара, а потом показал их купцам в городе. Оказалось – драгоценный камень. Ну, они и стали жить без забот».

«Говоришь, у них не было детей, а девочка сказала, что у нее трое братьев и сестер. Они что, тоже с неба свалились?» – спросил я.

«Да нет, после того, как они взяли Имму, Рикла вдруг стала рожать, да таких крепышей… Теперь, когда у нее свои появились, она на девчонку и смотреть не хочет, говорит, хоть бы в лесу и осталась. И детишки в деревне тоже ее не любят, она ведь не играет с ними, а все шепчет, шепчет что-то. В общем, чудная, и все тут».

Он встал и позвал меня ужинать, а я все вспоминал доверчивую мордашку Иммы и уже твердо знал, что возьму ее с собой. Так она и стала моей ученицей, вернее, помощницей. Все, что я ей говорил, она запоминала с первого раза, не то, что эти лоботрясы-мальчишки! Я их просто разогнал, не было ни в одном из них ни любви, ни прилежания».

Дамунк хотел еще что-то добавить, но, заметив, что король отчаянно борется со сном, и уже не может сказать ни слова, оставил его одного и на цыпочках вышел из спальни.

Конан проводил его затуманившимся взглядом, с трудом поднялся с массивного резного кресла и, пошатываясь, подошел к двери, нащупывая засов. Он не желал, чтобы его видели беззащитным, во власти колдовского сна, будь то даже преданнейший из слуг или сама королева Зенобия. А если сюда проникнет кто-то из врагов, разнюхавший про роковую тайну, и решит покончить с могучим королем одним ударом меча? Нет, дверь, мощная дубовая дверь, окованная фигурными бронзовыми полосами, должна быть заперта на тяжелый засов и охранять главную крепость королевства – опочивальню короля.

Сон манил, ласкал, убаюкивал, но Конан налег всем телом на засов, со стоном задвигая его,– движение, которое он делал всегда легко, не задумываясь, сейчас давалось с неимоверным трудом. Он так и не смог, отойдя от двери, преодолеть расстояние в несколько шагов, отделявшее его от ложа, и, как подкошенный, упал на ковер, уносясь плененной душой в мрачную башню Рагон Сатха.

* * *

Он мчался в кружащемся вихре стонущих и визжащих полос, скручивающихся и расплетающихся вокруг, и не чувствовал, что там, где-то неимоверно далеко, в опочивальне королевского дворца, к нему прильнуло трепещущее девичье тело, кудрявая головка опустилась на широкую грудь варвара, а руки прижались к ледяному обручу на шее.

Но именно в этот момент мучительное кружение вихрей сменилось мягким покачиванием, как будто он плыл по невидимым волнам неявленного моря. Тихие шорохи звучали нежно и сладострастно, как слова любви, и он отдался этому блаженному ощущению, совершенно забыв и про башню, и про Рагон Сатха, и про последнюю, самую опасную дверь.

Вдруг задремавшие волны закачались сильнее, одна из них подхватила Конана, подбросила вверх и резко опустила на темно-красный ковер. Он снова был здесь, в этой ненавистной клетке, и снова рука в бесполезной ярости сжимала меч, который не может ни пронзить, ни ранить проклятого мага. А тот сидел на своем сверкающем троне, вцепившись хищными пальцами в золотой диск, и всматривался в лицо варвара, как будто видел его впервые. Его облик снова и снова неуловимо менялся, пока, наконец, не принял окончательной формы. На этот раз на Конана смотрело кроваво-красными глазами существо с вытянутым вперед изогнутым клювом, его горло вздрагивало от рвущихся наружу гневных слов, глаза метали красные молнии. Конан спокойно встретил пронзающий, злобный взгляд. Казалось, две яростные силы с ненавистью глядят друг на друга, и ни одна из них не может уничтожить другую.

Наконец колдун разразился издевательским хохотом и, с трудом выталкивая из горла клокочущие гневом слова, заговорил:

– А ее ты зачем сюда притащил? Думаешь весело провести время? Или до сих пор тебе было слишком легко? Мне нужен ты, а не твои девчонки! А ты, маленькая дрянь, как ты сюда попала?! Я, Рагон Сатх, силой и властью своей вызывал его, и только его, но как ты здесь оказалась? Отвечай, или я сожгу тебя, как сухой тростник!

Конан слушал яростные слова взбешенного мага, ничего не понимая. Девчонки?! Какие еще девчонки?

Вдруг он почувствовал сзади, под плащом, какое-то прикосновение. Кто-то стоял там и держался руками за широкий кожаный пояс, стараясь укрыться от огненных глаз обозленного чудовища. Отпустив рукоять меча, он нащупал тоненькую руку и вытащил из-за своей спины упиравшуюся девушку.

– Имма! Ты! Зачем ты здесь?! Что я с тобой буду делать?! Колдун, это все твои штучки! Верни девчонку обратно! Или я умру здесь, в этой проклятой башне, а к твоей последней двери и шагу не сделаю! Мне плевать на все твое могущество, ты, кажется, меня уже немного знаешь! Или делай, как я сказал, или тебе не видать свободы! Жди, пока родится другой, похожий на меня, или поищи кого-нибудь в Кхитае или Вендии, там народ мелкий, но много чего может! Ну, я сказал, а ты слышал – отправь ее обратно, и чтобы я в этом убедился!– Он встал впереди Иммы, закрывая ее от сверкающих рубиново-красных глаз, ожидая ответа.

Похоже, его слова озадачили мага, он молчал и явно был в замешательстве. Гнетущую тишину внезапно разорвал звонкий голосок, слегка дрожащий от испуга:

– О, мой повелитель, я сама осмелилась последовать за тобой! Его чары тут ни при чем, это лишь мое желание – и больше ничего! Я и сама не знаю, как мне это удалось, но я буду с тобой на этом пути, и отправить меня назад не в его власти!– Имма уже справилась с первым испугом, и голос ее звучал почти торжествующе.

Рагон Сатх нахмурил лохматые брови, почти скрыв тлеющие уголья глаз, и прохрипел:

– Или умирайте тут оба – а смерть я обещаю вам самую долгую, самую мучительную, неплохое развлечение взамен несбывшихся надежд,– или идите и достаньте последний талисман, тогда, счастливая парочка, я верну вас в Тарантию – живите и радуйтесь! – Он зловеще захохотал и поднялся с трона, указывая трясущейся рукой в сторону последней двери.

Имма выскользнула из-за спины Конана и подбежала к неподвижному пологу. Он висел, не колыхаясь, и, блестя узорами в ослепительном свете белого шара, напоминал раскрашенный стальной лист.

Девушка отогнула край полотнища, с улыбкой обернулась к Конану и призывно протянула к нему руку. Конан с проклятиями устремился к ней, пытаясь оттолкнуть ее от смертельной двери, но неведомая сила уже влекла их вперед, не давая даже оглянуться. Вслед неслись обрывки слов и яростных воплей Рагон Сатха, давшего волю своему гневу, но они уже парили, взявшись за руки, в густом молочно-белом тумане, с трудом различая друг друга. Глаза Иммы сияли, губы приоткрылись в ликующей улыбке – можно было подумать, что это счастливейший миг в ее жизни.

– Что ты натворила, девчонка! Ты и представления не имеешь, куда попала! Ох, эти женщины! – Еще не остыв от гнева, Конан принялся громко отчитывать Имму, но гулкое эхо, со всех сторон подхватившее слова, заставило его перейти на шепот.– Ваша любовь иногда связывает воина по рукам и ногам! Ты думаешь, если ты здесь, то мне уже ничего не грозит? Нет, девочка, здесь мужское дело, и ты мне будешь только обузой!

Имма с улыбкой слушала его слова, словно давно уже знала, что может сказать разгневанный король. Она покрепче уцепилась тонкими пальчиками за руки Конана, как ни в чем, ни бывало, тряхнула кудряшками и прошептала, боясь потревожить эхо:

– Ты ничего не знаешь обо мне, о, мой повелитель! Дамунк ведь рассказал тебе мою историю, но ты, конечно, уже все забыл. Я должна быть сейчас с тобой, только я могу тебе помочь, иначе ты погибнешь! Я люблю тебя, мой повелитель, но моя любовь тут ни при чем. Я знаю, что должна быть здесь, и это для меня самое главное. Мое знание никогда не обманывает!

Ее глаза по-прежнему улыбались, но в их золотом блеске Конану почудилось что-то не по-детски мудрое, такое же древнее и колдовское, как в огненных глазах Рагон Сатха. Только эти глаза смотрели на него нежно и снисходительно, как будто ребенком был он сам, могучий король Конан.

Он действительно едва мог вспомнить, что говорил ему Дамунк – все казалось таким далеким, как будто происходило год назад. Что-то насчет каменного яйца. Или шара…

Имма, внимательно вглядываясь в хмурое лицо короля, вдруг засмеялась, и ее смех раздался сверху и снизу, с боков, спереди и сзади. Казалось, они не одни в этом тумане, а со всех сторон их окружают смеющиеся девушки. Хмурая складка между черных бровей разгладилась, и Конан невольно усмехнулся.

– Ну, вот ты и вспомнил, о, мой господин! Не знаю, кто я и зачем пришла в этот мир. Единственное, что я умею,– лечить людей и поступать так, как велит мне сердце. Оно никогда не обманывает, поверь мне! Не гневайся на меня, делай свое дело и ни о чем не заботься! Забудь, что я женщина! – Она хотела еще что-то сказать, но тут оба почувствовали, что стремительно летят куда-то вниз, и еще крепче ухватились друг за друга.

Ноги коснулись чего-то твердого, и Конан, схватившись за меч, попытался сделать шаг вперед. Туман то редел, то становился плотнее, и не было надежды, что эта пелена когда-нибудь рассеется. Но Имма уцепилась сзади за его плащ, так, что золотая пряжка острым краем впилась ему в горло, и пронзительно закричала:

– Нет! Не ходи! Остановись!

Конан резко оглянулся, чтобы отругать дерзкую девчонку, но слова застряли у него в горле. Хлопья молочного тумана стали таять, и перед его глазами постепенно стали появляться контуры далеких гор, острыми зубцами устремившихся в зеленоватое небо.

Перед ним была отвесная скала, уходящая далеко вниз. Еще шаг – и он, кувыркаясь и ударяясь об острые, как ножи, грани торчащих камней, полетел бы туда, в страшную глубину, где, подобно облакам, ходили клочья тумана, то скрывая от глаз, то открывая взору скалы и пропасти, узкие ущелья и громадные валуны. Сзади раздался тихий стон, и застежка плаща снова впилась ему в горло. Отступив от края, он обернулся. Имма стояла на коленях, крепко уцепившись за край плаща, и крупные слезы градом катились по ее щекам.

Конан встал на колени рядом с ней, погладил по плечу и прижал голову к своей груди:

– Прости меня, девочка! Ты и, правда, знаешь, что делать! Но куда это нас занесло?!

Он поднялся и стал внимательно осматриваться.

Туман уже совершенно рассеялся, и дикая горная страна раскинулась перед ними. Она не была похожа ни на один из горных кряжей, где доводилось бывать Конану. На такие скалы не смог бы забраться ни один смертный. Даже киммериец. Больше всего они напоминали громадные, окаменевшие наконечники копий, сросшиеся чудовищными гроздьями. Одни, самые огромные, остриями устремлялись в небо, а подножия их щерились зубьями скал поменьше, делая склоны совершенно неприступными. Гладкие грани скал сверкали в лучах белесого солнца разными цветами, густо-синими, серо-лиловыми, багровыми и черными, создавая картину устрашающей, демонической красоты.

Та скала, на уступе которой они очутились, подобно остальным, ощетинилась внизу множеством каменных лезвий, а сам уступ, шириной шага в два, начинался как раз на том месте, где они стояли, и уходил наклонно вверх, огибая скалистый край. Надо было идти вперед, туда, куда вела эта неверная тропа, другого пути не было…

Конан решительно двинулся вперед, прошел несколько шагов и оглянулся на Имму. Она шла следом, все еще всхлипывая. Но вдруг его взгляд упал на уступ позади девушки, на то место, где они только что находились. Каменная тропа с тихим шуршанием оседала вниз и ссыпалась в пропасть, подбираясь к ногам Иммы. Конан схватил ее за руку и с криком:

«Вперед! Пошевеливайся!» – устремился вверх.

Он почти бежал по уступу, таща за собой еле поспевающую девушку. А когда почувствовал, что Имма совсем задыхается, прислонился спиной к скале и оглянулся назад. Та часть уступа, которая была видна, еще не обрушилась, но звук мелких сыплющихся камней раздавался совсем недалеко. Конан не стал ждать, когда тропа начнет уходить из-под ног: подхватил Имму и, перекинув через плечо, устремился вперед, задевая рукой острые выступы уходящей ввысь скалы. Девушка, тоненькая и легкая, была для него пустячной ношей, но на такой узкой тропе, змеей огибающей неровности огромной скалы, приходилось быть очень осторожным.

Он старался идти как можно быстрее, чтобы не дать предательскому оползню наступить себе на пятки, и вскоре остановился передохнуть, больше не слыша ж, спиной шороха обрушивающихся камней.

Король отвоевал себе совсем небольшую передышку – тропа позади покрылась мелкими трещинками и стала рассыпаться на глазах, как будто была сделана из затвердевшего песка. Небольшие камешки с края начали отваливаться, запрыгали вниз, потом стали обрушиваться целые пласты, и вот уже крупный кусок тропы обвалился, обнажив гладкую поверхность скалы. Она блестела серыми гранями, и невозможно было представить, что еще несколько мгновений назад здесь проходила тропа, на вид такая надежная, несокрушимая.