Текст книги "Милый дом (ЛП)"
Автор книги: Тилли Коул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 4
– Говори ясно и лаконично, используй диафрагму, а не гортань, ох, и дыши глубоко. Ты хорошо знаешь тему, так что все будет в порядке.
Я кивнула. Профессор Росс инструктировала меня по семинару, который мне предстояло вести. Она была занята исследованием вопроса мироздания5 для студенческого журнала, поэтому попросила меня провести сегодняшнюю дискуссию.
– Сейчас, если не ошибаюсь, футбольная команда в отъезде, поэтому у тебя на занятии будет всего лишь тринадцать-четырнадцать студентов.
– Хорошо. Думаю, я готова, – с хрустом размяв спину, ответила я. Сложила материалы в папку и стала украдкой поглядывать из профессорского кабинета на то, как студенты начали заполнять аудиторию.
Сьюзи стояла рядом и с улыбкой наблюдала за мной.
– Слышала, ты переехала?
– Ага, мы вступили в сестринство. И нам с Кэсс и Лекси выделили там комнаты.
Она положила руку мне на плечо.
– Очень хорошо, Молли. Как тебе комната? Красивая?
Я хихикнула.
– Скорее потрясающая. Она огромная. Массивная кровать, яркие белые стены и балкон… личный балкон!
– Ха, правда? Заметно отличается от Оксфордского общежития!
– Э-э… есть немного. – Я повернулась к ней лицом. – Помните, несколько лет назад вы возили группу в Италию?
Сьюзи энергично кивнула.
– Угу.
– Так вот, балкон один в один с теми, что мы видели в Вероне. Странно, но он похож на балкон в доме Джульетты. Мне даже не верится, что люди на самом деле так живут в университете! Это просто безумие! Но теперь мне придется жестко экономить.
Сьюзи рассмеялась и положила свои морщинистые руки мне на плечи.
– Наслаждайся, девочка моя. Ты это заслужила.
Я подошла к кондиционеру и включила его, пока совсем не расплавилась. В маленьком кабинете парило, как в духовке. Погода по-прежнему была нестерпимо жаркой, поэтому я надела короткие джинсовые шорты и белую льняную рубашку с короткими рукавами. Я даже сменила любимые оранжевые кроксы на белые, чтобы подходили к общему виду, и может, еще для того, чтобы немного побесить Шелли своим необычным модным решением. Волосы, как обычно, были собраны в высокий свободный пучок, а очки надежно сидели на носу.
Я еще раз проверила аудиторию: оказалось она почти полностью заполнена. Шелли зашла в окружении свиты красоток, и, к моему удивлению, следом за ними, болтая с Элли, вошел Роум. Я мысленно чертыхнулась – должно быть, команда уже вернулась. Как будто проведение семинара не было достаточно пугающим, так еще и мои проблемы с Роумом будут действовать на нервы.
Через приоткрытую дверь кабинета я наблюдала, как он вошел в аудиторию и тут же отыскал глазами мой стол. Заметив, что тот пустует, Роум ссутулил плечи и опустил голову. Одно это меня взбесило. Зачем грустить из-за моего отсутствия, если девка, ради которой он меня унизил, сидит на заднем ряду, страстно желая его внимания? Я приказала себе сконцентрироваться на семинаре и игнорировать его присутствие.
Взяв свои заметки, я вышла из кабинета профессора в аудиторию, и Роум сразу же повернул голову в мою сторону. На нем были обычные джинсы и черная футболка без рукавов, а волосы, как всегда, пребывали в сексуальном беспорядке. Когда он понял, что это вошла я, на его лице появилась легкая улыбка.
Он прошел мимо и, кивнув, коротко поздоровался:
– Шекспир. – После чего занял свое обычное место. Шелли попыталась взять его за руку, но он освободился из хватки и наградил ее жестким взглядом. Она сложила руки на груди и надулась. От этого я слегка ухмыльнулась, но быстро взяла себя в руки, когда профессор Росс вошла в аудиторию и взмахом руки пригласила меня начать.
Я встала за кафедру и глубоко вдохнула.
– Всем привет. Профессор Росс попросила меня провести сегодняшний вводный семинар по утилитаризму, а на последующих занятиях я буду делать короткие заметки о главных его принципах перед тем, как мы подберем примеры для обсуждения.
Шагнув к краю стола, я разложила свои записи. Эту тему я знала как свои пять пальцев.
– Говоря простым языком, идея утилитаризма заключается в теории, что действия индивида основываются на том, что мы, люди, принимаем решения, стремясь получить удовольствие. Поэтому тема рассматривается как гедонистический подход в этике: мы совершаем действия, чтобы почувствовать себя хорошо, нами управляет желание получить удовольствие. Джереми Бентам предположил, что люди действуют по принципу «удовольствие – боль», что значит: мы ищем удовольствия и любыми способами избегаем боли.
Я посмотрела на студентов, дабы убедиться, что они слушают. Пока все шло хорошо.
– Бентам считал, что этот принцип применим и к обществу в целом. И оно станет функционировать лучше, если будет работать на основе положения «большее благо для большего количества людей». Это заметно во многих аспектах общественной жизни, но хорошим примером являются демократические выборы. Побеждают те, за кого проголосовало большинство. Поэтому большинство людей в этом обществе счастливо, то есть в результате чувствуют удовлетворенность, создавая более утилитарное общество.
Я услышала кашель и как кто-то громко заерзал на своем месте. Подняв глаза на прервавшего меня, я увидела Роума, подпершего подбородок руками и наклонившегося вперед, его внимание было целиком сосредоточено на мне.
Раздражение внутри меня возросло, но я собралась с мыслями и продолжила, стараясь его игнорировать:
– Так, на чем я остановилась? Ах да. Сегодня мы будем обсуждать концепцию принципа «удовольствие – боль» и при каких условиях люди реально действуют таким образом. Лично я по большей части склонна согласиться с этой теорией...
– Правда?
Я подняла голову и увидела, что все глазеют на Роума. По их реакции стало понятно: он не часто выступает на занятиях.
– Прости?
Он покрутил карандаш между пальцами и дерзко глянул на меня.
– Это я так выражал свое удивление тем, что ты согласна с Бентамом, по большей части.
Мои щеки загорелись от волнения.
– Да, ты все правильно понял.
– Ха! – пренебрежительно фыркнул он и, зажав карандаш между зубами, зыркнул на Элли, которая двинула ему локтем по ребрам, призывая прекратить.
Я разозлилась еще больше. Грубость всегда меня раздражала. Я пыталась вести себя профессионально, я всегда старалась быть профессионалом, но что-то во мне сорвалось. Ромео Принс действительно меня достал.
– Что «ха»? Ромео? – спросила я, зная, что он не любит, когда его называют полным именем.
Его взгляд стал суровым, и он снова взял карандаш в руку.
– Я просто думаю, что очень глупо быть такой идеалисткой, Шекспир, и для кого-то с предполагаемо высоким интеллектом вообще удивительно такое говорить.
Невольно стиснув зубы, я вернулась к дальнейшему объяснению своих доводов, и тут он опять вклинился:
– Возьмем, например, твою аналогию с выборами: «большее благо для большего количества людей». Ты заметила, что это хорошо для общества, так как большинство людей будут довольны результатом, но я здесь вижу только недостатки. Что если «большинство» голосовавших плохие люди или у них дурные намерения, тогда меньшинство – невинные и хорошие люди – будут поставлены под угрозу из-за того, что они уступают количеством? Что, если у кандидата, за которого голосовали, есть скрытые мотивы, и он будет делать не то, что обещал? Возьмем, к примеру, Гитлера. Его избрали демократически, и какое-то время он был правильным выбором для большинства людей, живших в бедности и безнадеге. Но посмотри, чем все это закончилось... Я просто хочу сказать, что, хотя все это хорошо в теории, на практике не очень-то работает, не так ли?
В аудитории повисла такая тишина, что я даже не удивилась, если бы в любой момент пронеслось перекати-поле. Похоже, Роум был весьма доволен своей небольшой выходкой, а у меня буквально волосы встали дыбом. Я инстинктивно подошла к ступенькам, чтобы он меня лучше видел. Мне хотелось в клочья разнести его аргументы.
– Для начала окажи любезность и не перебивай, пока я не закончу, – сказала я, подняв указательный палец. – Я согласилась с теорией, что индивиды в большинстве случаев предпочитают удовольствие боли, лишь по большей части. И ты бы тоже согласился, мистер Крутой Квотербек. Разве ты не принимаешь большинство решений, руководствуясь своей славной футбольной карьерой и тем, что приносит тебе удовольствие?
Студенты крутили головами туда-сюда, словно наблюдая за каким-то странным теннисным матчем.
– Ты права. Но я это делаю еще и для зрителей, для товарищей по команде. Им нравится футбол, в отличие от некоторых.
– И что это значит?
– Это значит, что в Алабаме, Шекспир, футбол и есть самое большое удовольствие: играть, смотреть, тренироваться. Мои тренировки и, как следствие, мой успех приносят пользу как мне, так и другим. Ты, похоже, единственная, кому это не нравится.
– В таком случае ты только подтвердил мою правоту. В Алабаме «большее благо для большего количества людей» – это футбол, так как он приносит удовольствие большинству населения, – самодовольно ответила я.
Роум провел рукой по небритому подбородку.
– С этой точки зрения, может быть, ты и права, но не всегда все так просто.
Я сложила руки на груди, желая услышать ответ.
– Продолжай.
– Ты говоришь, что индивиды делают все ради удовольствия и чтобы избежать боли, чего-то, что им не нравится?
Я кивнула.
– Да.
– Но многие делают то, что причиняет им боль и неудовольствие, чтобы угодить потребностям и желаниям других.
Я предположила, что он подразумевает их странные отношения с Шелли, которая в данный момент хмуро наблюдала за нашим спором.
– О, не думаю, что это всегда так уж мучительно – делать что-то, чего желает другой.
Роум крепко сжал карандаш в руках и процедил сквозь зубы:
– Объясни понятней, Шекспир. К чему ты клонишь?
Начав, я уже не могла остановиться. Злость на него, копившаяся во мне несколько дней, теперь рвалась наружу.
– Что ж, давай используем для примера секс. Один из двух людей, принимающих участие в акте, желает этого больше, а другой может практически не испытывать влечения, но все равно сдается и делает это, чтобы осчастливить первого. Хотя – и в этом вся ирония – тот, кто несчастлив, все равно получает сексуальную разрядку, следовательно, вообще не испытывает неудовольствия. Не правда ли? – Эти слова я адресовала прямо ему.
Карандаш сломался в его руках.
– А как насчет того, когда человек решает из-за какого-то странного, необъяснимого притяжения, что неплохо было бы поцеловать другого, но потом, задним числом, понимает, что это было гребаной ошибкой. Он впервые в жизни говорит о чем-то личном, ведь считает этого человека другим и думает: «Может, я могу довериться этому человеку, открыться ему по-настоящему?» А потом осознает, что сделанное было глупостью и вообще не должно было произойти. И окончательно убеждается, что люди – это просто большое разочарование.
Он бросил остатки карандаша на пол и провел рукой по волосам. По аудитории расползлись тихие шепотки.
Наши взгляды встретились. Мы оба тяжело дышали из-за эмоциональности нашего спора. Ни один из нас не знал, что делать дальше. Мы оба испытывали сильные, доселе незнакомые эмоции.
Профессор Росс прервала нас покашливанием. Взглянув на настенные часы, я поняла, что занятие почти подошло к концу.
– На следующем семинаре мы рассмотрим личные записи Бентама. Обязательные источники к прочтению приведены в плане курса. Все свободны.
Я поспешила обратно за стол, борясь с внезапным приступом тошноты. Я была смущена больше, чем при первом прочтении Фридриха Ницше в оригинале на немецком.
Обмахиваясь рукой, ко мне подошла профессор Росс.
– Да, Молли, это было нечто. Конечно, это не имело никакого отношения к изучаемой теме и было крайне неуместно, но наблюдать за вашим спором было интересно. Ты ничего не хочешь мне рассказать? Вы наэлектризовали атмосферу в аудитории не хуже летней бури.
– Нет, не хочу. – Я принялась собирать свои книги. – Извините, мне нужно собрать вещи и идти в библиотеку. Мне нужно заниматься. Нужно поработать с бумагами.
Она поджала губы.
– Хорошо, но ты знаешь, где меня найти, если понадоблюсь.
Я избегала ее взгляда.
– Спасибо.
Испытав облегчение от того, что аудитория пуста, я направилась к выходу.
А когда подошла к двери, Роум перегородил мне путь, склонившись прямо лицом к лицу – так близко, что мы буквально дышали одним воздухом.
– Какого хрена тут произошло? – буркнул он.
– Ты был груб, – обвинила его, убедившись, что мы одни. Так и было… совершенно одни.
– Я принимал участие в дебатах. Этим и занимаются на философии. Ты перешла на личное.
– Как и ты!
Мы не сводили друг с друга глаз – битва характеров. Мурашки со скоростью пожара покрыли все мое тело.
Роум сдался первым.
– Зачем ты упомянула тот вечер? Я говорил с тобой по секрету. Доверил то, что не рассказывал ни одному человеку, а ты обратила все это против меня при всей группе? Я тебе открылся, а ты использовала это на лекции, чтобы показать, какая охренительно умная?
Я захохотала.
– Какой на хрен секрет! Весь универ знает, что ты используешь девушек ради секса. И честно говоря, меня от этого просто тошнит. Судя по всему, ей ты тоже воспользовался, и это после того, как признался, что она тебе даже не нравится. После того, как был близок со мной. И где же здесь мораль? Не смог устоять перед раздвинутыми ножками, я так понимаю?
Он издал невеселый смешок и склонился ниже. Я не отступила, прикрываясь напускной уверенностью в себе.
Он загнал меня в темный, укромный угол.
– А тебе не все ли равно, кого я трахаю? Для тебя это имеет какое-то значение?
Я выдержала паузу, твердо глядя на него, и прошипела:
– Для меня это не имеет никакого значения.
Он зло усмехнулся и стукнул ладонью по стене над моей головой.
– Врешь.
Меня захлестнул огонь враждебности, и я крепче сжала книги.
– Я не вру! Мне плевать, кого ты «трахаешь», как ты красноречиво выразился.
Роум придвинулся ко мне еще ближе.
– Брехня! Я тебе, бля, не верю!
Я толкнула его в грудь одной рукой, но он даже не шелохнулся.
– Я сказал, что не верю тебе! Скажи, какого хера тебя это волнует, и не ври, бля! – бушевал он.
Роум перекрыл мне все пути к отступлению, и я зарычала от раздражения.
– Хорошо! Мне не все равно, потому что ты меня поцеловал! Ты поцеловал меня так, будто у тебя не было другого выбора, черт тебя дери! Я не хочу быть очередной игрушкой, я доверилась тебе. Я никогда этого не делала и теперь вспомнила почему!
Его грудь тесно прижималась к моей, а из раскрытых губ вырывалось жаркое дыхание.
– К твоему сведению, я ее не трахнул. По правде говоря, я ей доступно объяснил, что между нами все кончено. Сказанное тобой имело смысл… о том, чтобы жить собственной жизнью. Ты достучалась до меня. Ты… повлияла на меня. И давай проясним… ты не игрушка, Шекспир. Я могу быть засранцем с кем угодно, но только не с тобой.
Я открыла рот, чтобы ответить, но он прижал палец к моим губам, и в его глазах вспыхнуло предупреждение.
– Ты смелая, Шекспир, раз так со мной разговариваешь. Я такого никому не… позволяю. Люди здесь знают, что нельзя меня выводить. Они знают, когда нужно остановиться.
Я отбросила его руку и сузила глаза.
– Ты мне угрожаешь?
Он мрачно усмехнулся, и передо мной встал нелегкий выбор, чего мне хочется больше: врезать ему по лицу или отдаться под его контроль и посмотреть, что из этого выйдет.
– Не угрожаю, Шекспир, рекомендую. Меня заводишь ты и твой ротик. Но мне больше хочется научить тебя держать его закрытым.
Мое сердце екнуло, и между ног разлилось тепло. Я изо всех сил боролась с предательской реакцией своего тела.
– Прибереги такие разговорчики на случай, когда снова будешь трахать Шелли.
– Бля, я тебе сказал, что не трогал ее!
– А она говорит другое.
– Да мне плевать, что она говорит. Я думал ты другая, Мол! Я тебе рассказал, что со мной происходит, а ты прицепилась к Шелли и футболу.
Он выглядел откровенно разочарованным во мне.
Вина и сомнение зародились в моей груди, и я потерла пульсирующие виски.
– Послушай, у меня просто паршивое настроение. Я не должна была так на тебя нападать и прошу прощения за то, что предала твое доверие. Это было свинством с моей стороны. Я была зла на тебя. Злилась все эти дни. Я не знаю, как вести себя с тобой. Ты… сбиваешь меня с толку.
Мы погрузились в молчание. Ромео все еще смотрел на меня так, словно собирался разорвать на части, и зажимал в углу своим массивным телом. Я попыталась обойти его, но он схватил меня за руку.
– И куда это ты собралась?
Я медленно выдохнула.
– Я ухожу. С меня хватит… Хватит нас и всего того, что сейчас произошло.
Когда я снова попыталась протиснуться мимо него, он прорычал:
– Бля, ты сводишь меня с ума, Шекспир! – Свободной рукой он взял меня за затылок, притянул к себе, и его губы нашли мои.
Он не был нежным, осторожным и деликатным. Он брал, что хотел, не думая обо мне, и мне это нравилось. Нравилось, что он контролировал и управлял моим телом.
Я уронила книги на пол, а с ними и все свои давние запреты. Мне оставалось лишь ухватиться за его футболку и подчиниться.
Со стоном он стиснул меня в руках и с силой прижал к стене, позволив ощутить животом его возбуждение. Его язык боролся с моим, и с каждым движением он вызывал на поверхность все мои потаенные желания.
Роум раздраженно вздохнул и отстранился, от прикосновения его загорелой кожи поднималась температура.
– Черт, Мол, почему я не могу выбросить тебя из головы? Ты занимаешь все мои гребаные мысли, и я не знаю, что с этим делать.
– Правда? – прохрипела я.
Его дикие глаза нашли мои.
– Каждую минуту. Каждого. Дня.
Роум отступил, давая мне столь желанное расстояние от его удушающего присутствия. Мне срочно нужно было уходить, я не могла ясно мыслить. Я нагнулась поднять книги, а когда выпрямилась, Роум уже стоял с заведенными за голову руками, в его темных глазах сверкал неприкрытый голод.
Он очень медленно облизнул свою нижнюю губу, и я вмиг больше всего на свете возжелала стать этим пухлым кусочком плоти.
– Я не знаю, что с тобой делать. Это сводит меня с ума, и мне это не нравится. Со мной никогда такого не происходило из-за какой-то девчонки. – Он слегка наклонил голову набок, оценивая меня. – Но ты не просто какая-то девчонка. Я это понял в ту минуту, когда увидел тебя, всю такую взволнованную, в коридоре в первый день занятий. Боже, да я мог ощущать только твой вкус после того, как мы поцеловались на этом чертовом посвящении.
В его уже и без того затуманенных страстью глазах вспыхнуло темное пламя, и я чуть не заскулила от желания.
И тогда я сделала то, что умела делать лучшее всего, когда не могла справиться с ситуацией.
Я сбежала.
– М-мне н-нужно в библиотеку, – выдала я, нервно заикаясь, и бросилась к выходу. Меня трясло, я была смущена, зла, но при этом невероятно возбуждена. Меня взволновало то, что мне понравилась его напористость. Из всего произошедшего между нами, это будоражило меня больше всего.
Открыв дверь на свежий воздух, я рискнула обернуться.
Большая ошибка.
Ромео стоял в центре коридора и, скрестив на груди руки, наблюдал за мной.
Я взялась за дверную ручку, но его суровый голос заставил меня остановиться:
– Это далеко не конец, Шекспир… далеко не чертов конец!
Я снова запаниковала от мгновенного порыва желания, вспыхнувшего во мне, и ускорила шаг, решив пропустить сегодняшний поход в библиотеку и отправиться прямо домой. Я была на грани обморока и нуждалась в уединении своей комнаты.
Я могла думать только о том, что он не спал с Шелли, и впервые за долгие годы мое сердце клокотало от счастья.
Глава 5
Я лежала без сна вот уже четыре часа и наблюдала за танцем теней от сосен на потолке. Так проходила пятая ночь подряд. Я была лишена сна, подавлена и, честно говоря, настолько сбита с толку, что не могла ни ясно мыслить, ни спать, ни вообще функционировать. А причина всему этому – Ромео Пуля Принс.
Он с «Тайд» всю неделю был в Арканзасе. Уехал сразу после нашего небольшого столкновения в коридоре, оставив меня гадать, кем мы были друг для друга. Совершенно не помогало и то, что я видела фото остальных членов команды, зажимающихся с девушками в злачных ночных клубах и на послематчевых вечеринках братства, выложенные на всеобщее обозрение в Фейсбук, и когда представляла, что Роум делает то же самое, меня начинало мутить.
Отбросив попытки уснуть, я скинула с себя одеяло и пошла в ванную в надежде, что теплый душ поможет расслабиться.
Не помог.
Я вздохнула и прижалась головой к холодному кафелю, совсем не представляя, что буду делать, когда снова его увижу. Элли сказала, что команда должна вернуться сегодня, и я решила спрятаться в единственном месте, куда точно не сунется звездный игрок – в библиотеке.
Спустя тридцать минут – одевшись и собрав книги – я шла по газону, наслаждаясь мягким утренним солнцем. Семь утра – лучшее время для прогулки по главной аллее. Людей не было и можно было подумать, расслабиться и набраться сил.
На полпути меня привлекли звуки жаркого спора. Первым делом я заметила припаркованный серебристый «бентли» и высокого мужчину в возрасте рядом с ним.
И этот мужчина яростно кричал на Ромео.
Я зашла за большое дерево и из укрытия наблюдала за спором. Было видно, что Ромео в бешенстве: руки сжаты в кулаки, вся поза выражает ярость. Мужчина в темном костюме гневно размахивал руками прямо перед лицом Ромео, крича ужасные и оскорбительные вещи. Он подался вперед, занес кулак, и я стала свидетелем того, как Ромео получил сильный удар по лицу, от которого его голова откинулась назад. Он не ответил, просто мужественно выстоял, принимая мощный удар.
– Божечки, – прошептала я себе под нос.
Я лихорадочно огляделась вокруг в поисках помощи, но тут была только я… и они. Я уже было побежала за охраной, как человек в костюме запрыгнул в свой «бентли» и резко рванул с места, а взбешенный Ромео подошел к огромному дереву и с громким рычанием принялся снова и снова молотить его ствол, пока не рухнул на землю и не опустил голову на руки. Я оперлась о грубую кору, пытаясь понять, свидетелем чего только что стала.
Я мучилась, не зная, что делать. На Ромео только что напали и ударили. Подглядывая из-за своего укрытия за большим дубом, я несколько минут наблюдала за его одинокой фигурой. Мое сердце екнуло, и прежде чем мозг успел среагировать, ноги сами понесли меня в сторону парня.
Он не услышал, как я подошла и опустилась на землю рядом с ним, запачкав засохшей грязью свой черный летний комбинезон без рукавов. Я тихонько достала из своей коричневой сумки бутылку воды и старый розовый носовой платок. Услышав, как я копошусь, Роум поднял голову. У него изо рта текла кровь, полностью замазав идеальные белые зубы.
– Ромео, боже… – прошептала я, борясь со слезами.
Он ничего не сказал, просто в недоумении смотрел на меня.
Я открутила крышку с бутылки «Эвиана» и притянула к себе его испачканную руку. Его пальцы были огрубевшими, но расслабленными. Я полила водой глубокие царапины, вымывая куски коры и грязи, и промокнула поврежденную кожу платком. Он даже не вздрогнул.
– Больно? – мягко спросила я.
Он покачал головой.
Когда его рука была чистой, я стала подвигаться вперед, пока не оказалась на коленях между его согнутых ног. Аккуратно притронувшись платком к его губам и вытерев кровь, я обнаружила большую открытую рану в уголке его прекрасной верхней губы. Я слегка надавила, и наши глаза встретились. Взгляд его карих глаз пронзил меня даже через преграду очков, в нем читались внутренний конфликт и отчаяние.
Когда губа перестала кровоточить, я передала ему бутылку воды.
– Прополощи рот, Роум. Кровь не так уж хороша на вкус.
Он на автомате взял воду и сделал все, как я сказала. Я села на корточки возле него и прислонилась к дереву. Я ничего не говорила. Опасалась сделать ему хуже. Мне просто не хотелось оставлять его одного.
В конце концов он расслабился и тупо уставился в никуда. Я больше не могла смотреть, как Роум грустит, и решив, что он нуждается в утешении, потянулась и взяла его за здоровую руку. Он посмотрел на наши переплетенные пальцы и слегка наклонился ко мне плечом. Я знала, что между нами есть еще нерешенные вопросы, особенно после нашего… черт, что бы там ни произошло в коридоре, но сейчас я могла думать только о том, что его нужно поддержать любыми способами.
Спустя, казалось, целую вечность Ромео наконец заговорил:
– Привет, Мол.
– И тебе привет.
– Как много ты видела?
Заметив, как у него перехватило дыхание, я положила голову ему на плечо.
– Достаточно.
Он резко откинул голову назад и зажмурил глаза.
– Кто тот мужчина на «бентли»?
– Мой папуля.
Я в шоке подняла голову.
– Твой отец?
Он снова опустил голову, пряча глаза. Я не понимала, стыдился он или был сильно расстроен.
Снова повисла тишина.
– Ты в порядке?
Он напрягся и повернул голову ко мне. В его глазах читалась боль.
– Нет.
– Хочешь об этом поговорить?
Он твердо покачал головой.
– Он часто тебя бьет?
– Теперь ему не часто перепадает такая возможность, – пожав плечами, ответил он. – Он разозлился из-за того, что я сделал. Позвонил мне, чтобы встретиться, и… ну, остальное ты видела.
Я подвинулась вперед и села лицом к нему.
– Стряслось что-то плохое, раз он так сильно тебя ударил?
– Деньги, разочарование, я – непослушный сын. Все как всегда. Хотя раньше он так далеко не заходил на публике. Я никогда не видел его таким разъяренным.
– Но ты же его сын! Как он может так с тобой обращаться? Что, черт возьми, ты мог натворить, чтобы заслужить побои?
Поджатые губы свидетельствовали о том, что Роум не станет отвечать. Я поняла, что он не намерен продолжать разговор, и снова взяла его за руку. Он сжал мою ладонь и больше не отпускал.
Он казался таким потерянным, его обычная маска сурового парня спала, раскрыв уязвимость. Нужно было сменить тему, чтобы не бередить старые раны.
– Как прошла игра в Арканзасе?
На его лице промелькнуло облегчение.
– Мы победили. Хотя и без моей помощи.
– У тебя была неудачная игра?
Он облизал губу, задев свежий порез, поднял упавшую хворостинку и сломал ее в сжатом кулаке.
– Блядский кошмар, а не игра.
– Ну, ты всего лишь человек.
– У меня в жизни не было такого плохого старта в сезоне. Мой выпускной год, в котором я должен попасть в профессиональную лигу, а все летит к черту.
– Почему все так плохо?
– Потому что я не могу завершить ни одного броска. Я подвожу команду и болельщиков. Родители никак не отцепятся от меня с Шелли – ты только что видела, как папочка настаивал на своем. Она достает меня сильнее обычного, и постоянно приходится ее отшивать. Я не могу спать, не могу сконцентрироваться, мысли об одной англичаночке не дают мне покоя каждую ночь. Каждую долбаную ночь. Она тревожит мои сны.
Он прижал наши руки к своей небритой щеке и потерся об них щетиной.
– Да, я знаю, каково это, – прошептала я, наблюдая, как кончики моих пальцев касаются его рта, и не в силах дышать от его признания.
– Я постоянно думал о нашей последней встрече, пока был в отъезде. – Голос Роума был еле слышен, будто он признавался в страшнейшем грехе. Казалось, он нервничает, раньше я за ним такого не замечала. Видимо, симпатия к девушке была для «короля ничего не значащего секса» абсолютно новым миром.
– Да. Я тоже. Это было… необычно, моя голова забита мыслями об одном красавчике из Алабамы, а не о Данте, Декарте или Канте.
Он слегка подтолкнул меня коленом, и веселье осветило его потухшие с печалью глаза.
– Ты считаешь меня красавчиком?
Я покраснела и пихнула его в ответ.
– Ты ничего так.
Глядя на меня из-под своих длинных ресниц, он усмехнулся.
– И куда же ты направлялась в такую рань, когда увидела, как избивают красавчика?
– Роум…
– Ответь на чертов вопрос, Шекспир.
Я покачала головой. Прежний суровый Ромео начал выходить из спячки.
– В библиотеку. Мне нужно сделать заметки для профессора Росс. У нее есть кабинет, где я могу работать не отвлекаясь. Я увидела… что произошло между тобой и твоим папой и подумала, что сейчас я нужна тебе больше, нежели захватывающему миру науки.
Он хлопнул меня по ноге и поднял с земли, наши руки все еще были крепко сплетены.
– Идем.
– Куда?
– В библиотеку. Я тебе помогу. Мы же не можем подвести мир науки, не так ли?
– Ромео… ты уверен, что не хочешь пойти домой или заняться чем-нибудь другим? Мы можем еще поболтать, если хочешь. Только скажи.
– Нет. Мы пойдем в библиотеку, и я помогу тебе с работой, – утратив свой беззаботный тон, напряженно сказал он.
С ним шутить не стоило. Было заметно, что он на грани срыва, подавленная агрессия так и ждала шанса вырваться наружу. Ему нужно было как-то отвлечься, и я решила, что лучше взять его с собой и этим спасти какого-нибудь бедолагу-студента от встречи с кулаком Ромео, когда он наконец выйдет из себя.
– Ты собираешься помочь мне с философией?
Роум обижено надул губы.
– Эй, если я спортсмен, это еще не значит, что я тупой. – Он обнял меня за плечи. – К твоему сведению, у меня отличные оценки по этому предмету. Я тебя еще удивлю.
Он отступил и приложил палец к щеке, изображая глубокую задумчивость.
– Например, Иммануил Кант – немецкий интриган,
Любил схватиться за стакан6.
На моем лице расплылась широкая улыбка, и я, рассмеявшись, запела:
– А Хайдеггер жалким пьяницей был,
Под столом поспать любил.
Роум расхаживал передо мной, изображая преподавателя.
– Аристотель, Аристотель, без бутылки был не очень,
Да и Гоббс махнуть не против.
Он игриво мне поклонился, предлагая продолжить.
– Рене Декарт знавал немало винных карт.
Я пью, а значит, существую.
Рассмеявшись громче, я прикрыла рот рукой – я чувствовала себя легко и кокетливо, а Роум с лучезарной улыбкой предложил дать пять. И я с удовольствием хлопнула по руке.
– Так ты фанат «Монти Пайтон»? – взволнованно спросила я.
– Ну, нельзя же изучать философию и не знать «Философскую песню Брюсов».
– Согласна, но ты совершенно не похож на поклонника британского юмора.
Он фыркнул.
– Это же «Пайтон». – Вот так просто. – Ну что, идем. Я уже раз удивил тебя своими познаниями в философии, уверен, смогу еще.
Я снисходительно махнула рукой.
– Подумаешь, тебе двадцать один, а мне только двадцать, и я уже учусь в магистратуре. Сомневаюсь, что ты можешь чем-то меня удивить, суперзвезда. В этой области я спец.
Неожиданно Роум прижал меня к груди и прикусил мочку уха.
– Может, я и не спец в философии, но, черт побери, могу тебя кое-чем удивить, Мол, в своей области познаний.
– И чем же это? – спросила я с придыханием.
Он прижался жаркими губами к бешено бьющемуся пульсу на моей шее.
– Гораздо более… приятными вещами, чем работа.
Я замерла, но он пошел дальше, увлекая меня за собой.
– Давай, мегамозг, пошли займемся исследованиями и избавим тебя от грязных мыслишек.
