Текст книги "Рождественское перемирие (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Не стоит того, – заметил Кинг. – Я могу сам купить открытки.

– Посмотри, это мы, – сказала она и протянула открытку с Мелочью пузатой. На переднем плане был светловолосый пианист Шредер, темноволосая сплетница Люси и Снупи.

– Я чертова собака? – спросил Кингсли.

– Ты перетрахал столько ног.

– Говоря о них, откуда ты знала, что он пошутит с Пинатсами? – решил узнать Кинг.

– Давным-давно я осмелилась сказать ему это, когда он шел читать рождественскую проповедь, – ответила она, продолжая перебирать открытки. – Не думала, что он сделает это, но как видишь. Раз в несколько лет он произносит ее, чтобы рассмешить людей.

– Откуда ты знала, что он произнесет ее сегодня? – спросил он.

– Я не была уверена, – ответила она. – Но это пари заставило тебя пойти со мной, верно?

– Если бы ты проспорила, я бы взял тебя вместо тысячи долларов.

– Стоило того, чтобы привести тебя сюда, – парировала она. – Я запихнула твою тысячу в коробку для пожертвований. И разрешу использовать налоговый вычет. – И подмигнула ему.

Нора вернула открытки в корзину и как только повернулась, Кингсли обхватил ее за талию, притянул к себе и страстно поцеловал. Он ощутил сахар на ее губах, теплое масло печенья. Он мог провести всю ночь, целуя и пробуя эту женщину, которая поставила на кон тысячу долларов, только чтобы он пошел с ней в церковь.

– Аминь?

Они оторвались друг от друга, как два подростка, застуканные отцом с ружьем. Сорен стоял на пороге между кухней и гостиной, скрестив руки на груди с изумленным раздражением на лице.

– Прости. Ветка омелы, – попыталась выкрутиться Нора. – Нужно быть начеку. Омела может ударить в любой момент. Кстати, ты очень тихо ходишь.

– Я увидел огни в своем доме, которые были выключены, когда уходил, и подумал, что у меня в доме очень глупый вор. Или... двое глупых воров.

Сорен посмотрел на них, а они посмотрели на него. Кингсли не был уверен, что нужно сказать или сделать, или как объяснить их присутствие. Слава Богу, есть Нора.

– С Рождеством, Сорен, – произнесла она и подошла к нему. Он сразу же раскрыл объятия, без оговорок или колебаний. Кингсли видел, как она положила голову на грудь Сорена, а он уперся своим подбородком ей в макушку.

– Ты увидела оленя на открытке? – спросил мужчина.

– Кингсли увидел. Я не заметила. Он меня осчастливил.

– Диана думала, я сошел с ума. Я продолжал рисовать крошечных оленей на черновике своей Рождественской проповеди.

– Я слышала, – тихо ответил она. – Твою проповедь. Я была на галерке.

– Тебе понравилась? – поинтересовался Сорен.

– Ты украл мою реплику.

– Одолжил.

– Я одолжила два твоих рождественских печенья.

– Тогда мы в расчете, – закончил он эту тему и поцеловал ее в макушку.

Кингсли с изумлением смотрел. Все были прощены, как по щелчку. Никто не извинялся. Никаких «Мне жаль». Никаких «Ты прощена». Они просто обнимали друг друга.

Нора медленно оторвала себя от Сорена, но не отпуская его руку.

– Надеюсь, ты не против того, что я притащила Кинга с собой, – сказала она.

– Счастливого Рождества, – поздравил Сорен.

– Joyeux Noël, – ответил Кингсли.

– Я открою вино, – вмешалась Нора. И оставила их наедине.

– Она, правда, притащила меня сюда, – сказал Кингсли. – Если хочешь побыть наедине с ней, я могу вызвать машину и уехать. Не хочу портить твое Рождество с ней.

Сорен молчал. Кингсли понял намек.

– Оставлю подарок под елью, – добавил Кинг. – Откроешь, когда захочешь. Или выбросишь в камин. – Он поднял элегантно упакованные носки с каминной полки и положил их под дерево. Когда Кингсли поднялся, Сорен был позади него.

Сорен схватил Кингсли за затылок и притянул в свои объятия. Кингсли был слишком шокирован, чтобы хоть как-то отреагировать. Хотя у него в голове промелькнула одна мысль... если это грубое объятие будет всем, что он получит на Рождество, этого будет достаточно. Этого будет более чем достаточно.

Это будет роскошью.

Кингсли уткнулся носом с плечо Сорена, и тот прошептал ему:

– Единственный способ, которым ты испортишь мое Рождество, это если уйдешь сейчас, – сказал Сорен. – Его слова были мягкими, но тон – стальным. – Сожги ель, сожги дом дотла, мне все равно. Но не уходи.

Кингсли вдохнул аромат Сорена. В эту ночь он пах, как свежевыпавший снег, как и всегда, но было что-то еще. На его одежде был запах церковных благовоний. Единственное, что помнил Кингсли со времен католической школы, – что молитвы Божьего народа поднимаются над Его алтарем в форме благовоний. А это значило, что Сорен пах, как молящийся.

– Не уйду, – пообещал Кингсли, внезапно ощутив в глазах жар и боль. – Хотя я могу съесть всё печенье.

Сорен резко отпустил его и указал на дверь. – Выметайся.

Кингсли так громко рассмеялся, что ему пришлось сесть. Он плюхнулся в кресло и снял ботинки, будто это была еще одна запойная ночь у Сорена.

– Ублюдок, – ответил Кингсли, и Нора принесла три бокала красного вина, коими она старалась балансировать. – Я могу сжечь твой дом до наступления рассвета.

– Ах... оскорбления и угрозы поджога, – произнесла Нора с улыбкой. – Теперь я ощущаю истинный дух Рождества.

Девушка раздала бокалы и села на подлокотник софы. Сорен встал у камина, снял белую колоратку и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Неосознанный жест, но Кинг не мог перестать смотреть на обнаженное горло Сорена.

– Могу ли я узнать, что вас привело в мою скромную обитель сегодня? – спросил Сорен.

– Рождество, – ответила Нора. – Мы думали заскочить, проверить, не хочешь ли ты провести с нами время? Выпить вина? Посмотреть Рудольфа?

– Потрахаться? – добавил Кингсли.

Нора уставилась на него.

– Простите моего парня-шлюшку, – обратилась Нора к Сорену. – Он тридцать шесть часов провел без секса. Цыц, Кинг, или Мамочка вернет все твои рождественские подарки в магазин. – Она посмотрела на Сорена и закатила глаза. – Сабмиссивы – с ними невыносимо, нельзя повесить их под потолок темницы и обескровить, не так ли?

– На самом деле, не такое и плохое предложение, – заметил Сорен.

– Обескровить Кинга? – уточнила Нора. – Больше уместно для Дня Святого Валентина.

– Нет, – ответил Сорен. – Потрахаться.

Кингсли совершил большую ошибку, пытаясь сделать глоток вина в тот момент, когда Сорен озвучил свое согласие с идеей насчет траха. Оно застряло у него в горле и едва не вышло через нос, прежде чем он успел его проглотить.

– Вы ожидали, что я скажу нет? – спросил Сорен. – У меня прошло значительно больше времени, чем тридцать шесть часов.

Пока Кингсли оправлялся от почти смертельного глотка насыщенного Пино Нуар, Нора подошла к Сорену, положила руки ему на грудь и поднялась на носочках, чтобы его поцеловать.

– И как только я думаю, что вы все выяснили, – сказала она после поцелуя, – ты соглашаешься на тройничок на Рождество. Или двойничок, если Кингсли умрет.

– Я не умру, – произнес Кинг. – Наверное. Можно мне воды?

Нора передала ему бокал воды, который он выпил залпом и вернул ей.

– Merci, Maîtresse.

– Пожалуйста. Не умирай, – попросила она. – Возможно, позже мне понадобится твой член.

– Мы уверены, что он серьезно? – спросил Кингсли, повернув голову в сторону Сорена, стоявшего у камина, с невыносимо загадочным выражением на лице.

– Не знаю, говорил ли он серьезно, – ответила Нора. – Но я – да. Я буду наверху, ждать в постели или сна, или секса.

Она убежала наверх так, как только Нора могла бегать в доме иезуитского священника в 1:16 утра.

Оказавшись одни, Сорен посмотрел на него и чуть изогнул бровь.

Кингсли откинулся на спинку кресла и попытался выглядеть обычно.

– Это была твоя идея, – обратился Сорен.

– Я шутил, Брат Трах.

– Если ты не заинтересован, – ответил Сорен, – мы будем спать. Элеонор превосходно взбивает подушки.

Приблизительно долей секунды позже Кингсли оказался на ногах.

– Нет, я заинтересован. Только... ты застал меня врасплох, немного, – оправдался Кингсли.

– Как будто мы не делали это раньше, – напомнил ему Сорен.

– Мы не были друг с другом долгое время. Вот и все, – объяснил Кинг. – Ты и она... постоянно. Но втроем? Ни разу после того года.

Да, тот год. Кингсли размышлял о нем, как о «том годе» или том годе. Всегда в кавычках или курсивом, если речь шла о чем-то вымышленном или чуждом. В тот год он и Нора исчезли, покинули Нью-Йорк, оставили Сорена, покинули друг друга и вернулись совершенно другими людьми, какими они были до «того года».

– Уверен, что хочешь моего присутствия? – спросил Кингсли.

– Элеонор довольно сильно увлечена тобой по причинам, которые ускользают от меня.

– Я не спрашивал, хочет ли она, чтобы я был там. Она всегда хочет меня, – ответил Кингсли, не в состоянии устоять перед возможностью потыкать в эго Сорена. – А ты?

Сорен отвернулся и посмотрел на камин, и носком черной туфли вернул горшок с пуансеттией на место возле поленницы.

– Кто, черт возьми, такой Бамби? – решил узнать Кингсли, вспомнив записку на пуансеттии.

– Я, – ответил Сорен. – Сокращенно от «бамбино», потому что я был «малышом» иезуитом, когда мы познакомились.

– Магда называла тебя Бамби? И ты позволил?

– Она не раз спасала мое здравомыслие, – пояснил Сорен. – Не уверен, пережил бы я семинарию без нее.

– Знаешь, если кто-то такой же, как ты... – начал Кингсли, – как ты из прошлого, девятнадцати-двадцати лет, придет ко мне за помощью, я бы ответил: «Я знаю, кто может помочь тебе – Госпожа Нора».

– Ты пытаешься доказать свою правоту, – сказал Сорен. – Не стоит.

Сорен отпил вина, и пристально посмотрел на бокал.

– Магдалена никогда не отправляла мне пуантсеттию, – отметил Кингсли.

– У нас с ней своя история, – произнес Сорен. – Как у меня с тобой. И она не вся плохая.

– Ничего из нашей истории не было плохим, – не согласился Кингсли. – Во всяком случае, кроме концовки.

– Элеонор не согласна.

– Ей жаль, что она вспомнила об этом, – ответил Кингсли. – Сегодня она сказала, что ей жаль.

– Правда?

Кингсли кивнул: – А тебе?

– Жаль? Насчет чего? – Он казался оскорбленным мыслью, что может о чем-то жалеть.

– Когда сказал, что я с ней, чтобы причинять тебе боль? Это несправедливо для нас обоих.

– А это не так?

– На самом деле...

– Для такого простого человека с тобой невероятно сложно, – заметил Сорен. – Чтобы лечь с нами в постель тебе никогда не требовалось выгравированное приглашение.

Кингсли несколько секунд стучал ногой по полу. – C’est vrai. Mais... Рождество. Ты хочешь меня в тройнике? Попроси вежливо. Заверни в подарочную упаковку. Укрась.

Сорен сорвал игрушку с ели и повесил ее на воротник рубашки Кингсли, прижав серебристый крючок к его коже.

– Сукин сын! – сказал Кингли, вытащив игрушку, крошечную снежинку с мерзким крючком, из рубашки. Он прикоснулся к шее и заметил каплю крови на пальцах. – Зачем ты это сделал?

– Потому что именно так я украшаю, – объяснил Сорен.

– Прекрати флиртовать, когда я стараюсь изо всех сил. – Кингсли вернул украшение на ель, окровавленный крючок и все остальное. – Я ошарашен. Видел тебя в твоем облачении. И сейчас, как предполагается, увижу, как ты трахаешься?

– А я до сих пор не могу поверить, что ты пришел на службу в Сочельник.

– Я не приходил. Я заглянул, вот и все. Ты был... другим. Будто совсем другой человек. Это странно.

– Странно? Это моя работа вот уже четырнадцать лет.

– В лесу ты трахал меня до потери сознания. Мне дозволено считать странным, когда ты, во всем белом, стоишь на кафедре и говоришь об Иисусе, и сияешь, как гребаный ангел.

Сорен опустил голову. Если бы Кингсли нужно было угадать, он бы сказал, что Сорен считал про себя, чтобы успокоиться. Вероятно, до ста.

Если быть точнее, до ста тысяч.

– Хорошо, – выдохнул Сорен. – Ты выиграл. Да.

– Да. Да, что? – спросил Кингсли.

– Да, я хочу тебя в постели с нами. Сейчас. Сегодня. И да, я хочу, чтобы все было так, как было прежде, хоть и знаю, что желание это несбыточное. На одну ночь, пожалуйста, в качестве подарка, давай притворимся, что этого года никогда не было. Так что вот она, праздничная обертка. Мы можем стоять здесь и продолжать ссориться или поднимемся наверх и притворимся на час или больше, что нет никакой войны. Выбор за тобой. Что бы ты не решил, пожалуйста, не вини меня, когда позже будешь сожалеть.

Кингсли встал перед Сореном и расстегнул пуговицу его черной клирикальной рубашки, а Сорен просто стоял и позволял это ему.

– Отец Стернс, это вы уговорили меня, – заметил Кингсли. – Я не буду обвинять вас, когда буду сожалеть. Потому что не буду сожалеть.

Кингсли поцеловал Сорена в обнаженное горло и выемку под адамовым яблоком.

– В облачениях я тот же самый человек, что и без них, – произнес Сорен. – Независимо, хочу я того или нет.

Кингсли опять поцеловал горло Сорена.

– Думаешь, нам стоить подняться наверх? – поинтересовался Кингсли. – Наша дама, скорее всего, уснула в ожидании того, когда сможет поднять наши члены.

– Наша дама, скорее всего, на верхней ступеньке подслушивает нас, – ответил Сорен.

– Вовсе нет! – прокричала Нора.

– У нее большие неприятности, – медленно сказал Сорен и улыбнулся. Температура крови Кингсли подскочила на пять градусов от одного вида его улыбки. В мире не было ничего более сексуального, чем улыбка доминанта, собирающегося уничтожить хорошее настроение сабмиссива.

Они поднялись наверх и направились прямиком в спальню, где обнаружили Нору, лежащую на спине на постели, закинув ноги на изголовье, обнаженной в одних красно-белых полосатых гетрах. Кингсли положил руку на плечо Сорена, и оба смотрели на Нору на постели.

– Как раз вовремя, джентльмены. Я собиралась начать без вас, – заявила Нора. Она была идеальна, вся сцена абсолютно parfait. Девушка выглядела утонченной в дерзких рождественских носках, лежа на спине, словно в приглашении. Сорен повесил на окно спальни праздничную гирлянду, и комната наполнялась мягким белым светом. Если бы Кингсли мог заморозить момент и запечатлеть его, тот бы висел на стене над его кроватью, чтобы он мог смотреть каждый раз, когда трахается.

– Если Миссис Клаус отдаленно похожа на нее, – обратился Кингсли к Сорену, – тогда становится понятно, почему столько песен о приходе Санты на Рождество.

Нора выбрала этот момент и раздвинула колени и приподняла бедра с томительным соблазнительным движением.

– Действительно самое чудесное время года, – заметил Сорен. Он повернул голову и посмотрел на Кингсли. – Почему ты до сих пор тут? Не видишь, она продрогла?

– Я согрею ее для тебя, – пообещал Кингсли, хлопнув в ладоши и потерев их. Подходя к кровати, он обернулся, чтобы убедиться, что Сорен смотрит, как тот снимает свою рубашку. Он сбросил ее, забрался на кровать к Норе, схватил ее за бедра и притянул к себе.

– Здравствуйте, мистер Кинг, – поприветствовала она. – Вам нравятся мои носочки?

– Они будут очень хорошо смотреться на моей спине, – ответил Кингсли, опустил голову, чтобы поцеловать ее мягкий гладкий живот. Руки Норы блуждали по его плечам. Он нашел ее рот и поцеловал.

Поцелуй был страстным и влажным, и распространился к его члену. Он раздвинул бедра Норы так широко, чтобы расположиться между ними. Он прижался к ней эрекцией, она пробормотала мягкое «пожалуйста» в его губы. Девушка опустила руку между их телами и ей удалось расстегнуть его ремень и брюки, не разрывая поцелуя, и затем его член оказался в ее мягких, гладких ласкающих руках. Она скользила по его длине, дразнила головку. Выделилась капля жидкости, и его Госпожа поймала ее пальцами и скользила по влажности... не разрывая поцелуя. Ничто не могло разорвать поцелуй кроме ее садизма. Она полностью обхватила его ладонью и потянула вверх, медленно и жестко. Он начал стонать, но Нора укусила его нижнюю губу. Удовольствие вкупе с болью было таким интенсивным, что Кингсли едва не кончил ей на живот.

– Черт... – зарычал он, затем рассмеялся над собственной реакцией. Нора дьявольски улыбнулась.

Сорен стоял у кровати и смотрел на них, из-за чего все было гораздо лучше и хуже одновременно. Он небрежно прислонился к столбику кровати, но ничего небрежного не было в голодном взгляде его глаз.

– Она не очень хорошо себя вела, – заметил Сорен. – Мы должны что-то сделать с этим.

Нора открыла рот для протеста, но Кинг накрыл его ладонью, чтобы заткнуть ее. Она зарычала в его ладонь. Он предупреждал, что сегодня хотел быть сверху. Если ей требовалось напоминание, то она его получит.

Сорен открыл большой чемодан, который хранил у изножья кровати, простой чемодан, в котором хранились все его игрушки для пыток. Он достал веревочные манжеты и ротанговую трость. Кингсли почти возразил против трости. Француз не был ангелом, но трость могла нанести ущерб всему миру, но когда Нора увидела ее, то улыбнулась. Ее язык проскользнул сквозь зубы, чтобы прикоснуться к его ладони. Он заткнул ее поцелуем. Но она переместилась с его губ к его уху.

– Все хорошо, – прошептала она. – Рождество может быть черным и синим.

– Дети, – обратился Сорен. – У вас есть чем поделиться с классом?

– Нет, – ответил Кингсли.

– Мы обсуждали ситуацию с презервативом, – соврала Нора.

– И что за ситуация с презервативом? – спросил Сорен.

– У меня есть они, – ответил Кингсли. – В этом и заключается ситуация. И еще... передай мне их. – Он указал на веревочные манжеты в руке Сорена. Сорен бросил их Кингсли, который поймал их в воздухе, и затем быстро, словно молния, запястья Норы были зафиксированы к перекладине над изголовьем.

Он посмотрел на нее под собой. Обнаженная, ее тело гладкое и бледное, и эти белые рождественские гирлянды в окне спальни переливались на ее коже и в ее глазах. Ее грудь поднималась и опадала в такт быстрому дыханию, и ее соски, красновато розовые, были уже твердыми, твердыми и неотразимыми. Кингсли обхватил ладонью ее левую грудь, грубо приподнял и глубоко всосал сосок. Он прекрасно понимал, что Сорен наблюдает за каждым его шагом. Кингсли посмотрел ему в глаза, пока посасывал ее грудь. Это был просто зрительный контакт. Напряженный, непрерывный раскаленный зрительный контакт. Он взял правую грудь Норы в ладонь и погладил сосок. Любопытно, насколько внимательно наблюдал Сорен, Кингсли сжал сосок достаточно жестко, чтобы заставить ее вздрогнуть. Сорен резко вдохнул, но тихо, на реакцию Норы. Кингсли рассмеялся бы, не будь у него во рту прекрасного соска Норы.

– Кингсли, – обратился Сорен обманчиво спокойным тоном. – Думаю, ты кое-что забыл.

– Что же? – поинтересовался Кинг и сел на пятки, все еще лаская Нору.

– Ты все еще одет.

Кингсли оставил ее лежать на кровати, а сам встал, чтобы закончить раздеваться. Он стоял перед Сореном и снимал джинсы. И носки тоже. Он был твердо убежден в том, что только на женщинах «нагота в носках» выглядела удачно. Нора была тому доказательством. Сорен только один раз моргнул во время этого процесса.

– Я видел это раньше, – напомнил ему Сорен и постучал ротанговой тростью по его бедру.

– Видел, – повторил Кингсли. – Трогал, сосал, дрочил, пока трахал меня слишком много раз, чтобы сосчитать...

– Эй, меня тоже, – напомнила о себе Нора.

– Твоя киска уже достаточно влажная, чтобы принять мой член? – спросил Кингсли.

– Она...

– Не важно, – перебил мужчина. – Он все равно окажется внутри.

Сорен одобряюще улыбнулся. Нора большую часть своих двадцати лет провела, обслуживая их члены.

Кингсли снова забрался на постель, сел между ее бедер и раскатал презерватив. Своими пальцами он раздвинул ее лепестки и осмотрел блестящую влажную красную плоть. Нора приподняла бедра в приглашении. Кингсли прижал головку члена к входу ее лона.

– С твоего позволения? – обратился Кингсли к Сорену.

– Одобряю и поддерживаю, – ответил Сорен.

И Кингсли погрузил член в Нору, которая приняла каждый его дюйм. Кингсли зарычал от удовольствия, когда ее горячее лоно обхватило его.

– Иисусе, – пробормотал он, стоило ей сжаться.

– Пыталась сказать, что я достаточно влажная для твоего члена, мистер Кинг, – произнесла она дразнящим тоном.

– Будешь и дальше болтать, я заткну твой рот своими носками, – предупредил Кингсли. – Или моим членом. Выбирай.

– У меня есть идея получше, – вмешался Сорен. Он забрался на постель и поцеловал Нору. Поцелуй был долгим, и Кингсли смотрел, как их языки соприкасаются и переплетаются. Все это время Сорен держал в руке трость. Чем дольше Сорен не использовал ее на их обоих, тем больше Кингсли боялся ее. Кинг продолжал вколачиваться в Нору, но не отводил глаз от трости. Он обхватил грудь Норы, ласкал и сжимал, пока врезался в лоно... но смотрел на трость. Он потер большими пальцами твердые соски, дразнил их, пока Нора не застонала в рот Сорена...

Но он смотрел на трость.

– Что ты планируешь делать с ней? – не вытерпел Кинг, его голос был напряжен, пока он вдалбливался в Нору.

Сорен разорвал поцелуй и повернул голову.

– Помочь тебе, – ответил Сорен.

– Помочь мне? – улыбнулся Кингсли. – Как?

Сорен выпрямился и замахнулся тростью. Он ударил так быстро, что Кинг услышал, как та рассекает воздух с шипением и инстинктивно поморщился. Но Сорен никого не ударил. Он нежно пошлепал Кингсли по пояснице.

– Вот так, – ответил Сорен. Он использовал трость, чтобы побуждать Кингсли продолжать трахать Нору. Но в этот раз медленней, в ритме Сорена, а не Кингсли. Кинг вышел и, когда Сорен поднял трость на дюйм с его тела, снова вонзился в киску Норы, только когда Сорен и трость указали, что он может. Поскольку ему пришлось замедлиться, он стал их считать. Нора приподняла бедра навстречу, и он погрузился в ее влажное лоно до самой матки и медленно вышел, зная, что Сорен смотрел как его член проникает и покидает ее, и снова проникает. Нора в экстазе запрокинула голову назад, и Кингсли едва не умер от ощущения контроля над каждым его движением легкими прикосновениями трости по спине.

Это не должно было ощущаться таким эротическим. Просто конец трости на его бедре подсказывал ему, когда и как именно трахать. Но на Кингсли каким-то магическим способом это работало. Он ощущал себя использованным, словно был всего лишь предметом, игрушкой, и он был в руках Сорена ради удовольствия Норы.

Сорен контролировал каждое его движение, каждый вдох, его член, его оргазм и его сперму – и Кингу это нравилось.

– Норе это слишком сильно нравится, – сказал Сорен, глядя на Нору. – Ей пока не разрешалось кончать.

– А ты ей об этом сказал? – спросил Кинг. Нора так тяжело и быстро дышала, что он сомневался, что она что-то слышала. Он тоже был близок к оргазму и едва мог говорить. Его бедра были напряжены, и член словно сталь, а трость все так же легонько стучала по его телу, управляя каждым его движением.

– Думаю, нам стоит остановиться, пока она не кончила, – произнес Сорен.

– А как насчет меня? Могу я кончить? – решил узнать Кингсли, и ему было наплевать на ответ Сорена. Просить у него разрешения кончить было еще больше возбуждающим, чем любой предыдущий оргазм.

– Полагаю, – ответил Сорен.

Сорен снова замахнулся тростью, замахнулся резко, жестко. Замахнулся и ударил по тыльной стороне бедра Кингсли.

Боль была внезапной, обжигающей, ослепляющей. Он подумал, что Сорен рассек бедро до самой кости. Кингсли вскрикнул. Все нервы его тела одновременно вспыхнули. Его спина изогнулась, и он потерял над собой власть. Он погрузился в Нору и кончил, оргазм уничтожил весь самоконтроль и всю выдержку. Он медленно возвращался в сознание и смутно распознал звук высокомерного смеха.

– Думаешь, это смешно, – сказал Кинг, покинув тело Норы и перекатившись на спину.

– Если бы ты был чуточку шлюховатей, – ответил Сорен, – ты был бы...

– Мной? – перебила Нора. Она широко улыбалась, как кошка, съевшая сметану. И Кингсли был сметаной.

– Именно, – подтвердил Сорен и снова поцеловал ее губы.

– Вы двое меня убьете, – сказала она.

– Вот почему, – начал Сорен, – французы называют «оргазм» маленькой смертью.

– К черту маленькую смерть, – вмешался Кингсли. – Это была почти большая смерть. В следующий раз предупреждай, прежде чем заставишь парня выплеснуть его мозги через член.

– Мое имя единственное необходимое предупреждение, – ответил Сорен.

– Тут он прав, мистер Кинг, – добавила Нора, потянулась и вздохнула.

– Элеонор? – обратился Сорен.

– Да, сэр?

Он прижал палец к своим губам, чтобы заткнуть ее.

– Цыц. Мужчины разговаривают.

У Норы от шока отвисла челюсть. Она подчинилась и замолчала, но ее глаза говорили о многом, и это многое было со словом «убийство» на обложке.

– Позже, mon ami, она убьет тебя за это, – предупредил Кинг.

– Возможно, – с улыбкой согласился Сорен. – Но сейчас она ничего не может сделать.

Кингсли отдохнул несколько секунд, прежде чем у него хватило сил, чтобы снять и выбросить презерватив.

– Что сейчас? – задал вопрос Кингсли. Рубец на его бедре горел, как греческий огонь. Он снова был наполовину твердым.

Сорен посмотрел на Нору и улыбнулся. Он произнес три любимых французских слова Кингсли:

– C’est a moi.

– Твоя очередь, – ответил Кингсли.

Сорен встал и быстро разделся, а Кингсли вытянулся рядом с Норой, прикасаясь к ее киске, лаская ее, раскрывая, пока девушка тяжело дышала. Теперь, будучи обнаженным, Сорен устроился рядом с ними, и Кингсли начал убирать свои руки с ее тела.

– Не двигайся, – приказал Сорен. Кингсли изогнул бровь на Сорена, но сделал, как приказано. Один палец оставался внутри Норы, когда Сорен навис над ней, и он оставался внутри, когда Сорен погрузился в нее одним долгим толчком. Нора всего его приняла. Она зарычала, и Кингсли не мог понять, от боли или от удовольствия. Она так широко развела ноги, что Кингсли закинул одну себе на бедро. Она тяжело дышала. Принять их обоих будет не так-то просто. Она делала это раньше, но сегодня она была узкой из-за приближающегося оргазма. Но Сатерлин не жаловалась или потому, что удовольствие перевешивало боль, или потому, что знала, что ее боль столько удовольствия приносит Сорену.

Кингсли едва дышал, пока двигал пальцем внутри нее одновременно с точками Сорена. Прикасаться к ней и Сорену было блаженством. Медленное скольжение влажного члена Сорена по его пальцу, по тыльной стороне ладони... влажный жар киски Норы... звуки трех любовников, их смешивающиеся дыхания... Кингсли был достаточно твердым, что мог кончить от одного слова. Головка его пениса прижималась к бедру Сорена, каменному от напряжения, и, когда Сорен погружался в Нору, его бедро скользило приятнее, чем рука. Глаза Норы были закрыты от сосредоточения, верный признак того, что она близка к развязке. И все же Сорен не увеличил темп. Он навис над ней, трахая так, словно у него в распоряжении была вся зима, чтобы согреться внутри нее. Кингсли тоже не торопился. Когда Сорен вышел до самой головки, Кингсли тоже вытянул палец, и как только Сорен погрузился, Кингсли погладил его. Сорен посмотрел на Кинга, посмотрел ему в глаза и ничего не сказал, пока вколачивался в тело Норы и одновременно в руку Кингсли. Когда ресницы Сорена затрепетали, а глаза закатились, Кингсли испытал триумф, что было лучшим, что ему когда-либо и кто-либо дарил на Рождество.

Мгновение прошло, и Сорен снова контролировал себя. Он глубоко пронзил Нору, которая подняла голову и бедра.

– Или убей меня, или дай кончить, – умоляла она. – Пожалуйста, сэр?

– Что же выбрать? – спросил у Кинга Сорен.

– Пусть лучше будет оргазм, – ответил Кингсли. – Рождество все-таки.

– Тогда ты должен оказать честь, – сказал Сорен.

Сорен начал двигаться быстрее, Кингсли массировать набухший клитор Норы. Маленький твердый узелок пульсировал под его пальцами. Она приподняла бедра, быстро дышала и дернула за веревочные манжеты. Кровать двигалась и раскачивалась, пока Сорен трахал ее, а Кингсли ласкал пальцами. Ее полная грудь поднималась и пускалась в такт дыханию. Кингсли обхватил ее сосок губами и сосал, а она извивалась и выгибалась, упиралась пятками в простыни, ее пальцы впились в изголовье. Сорен вколачивался в нее жестко, безжалостно вдалбливался, в то время как Кингсли доводил ее все ближе и ближе к освобождению. Когда она оказалась там, и он понял это по изгибу ее спины, он добавил второй палец внутри нее и подогнул их, прижимаясь к глубине ее точке G.

Нора не кончила. Она взорвалась. Ее киска сокращалась так сильно вокруг пальцев Кингсли, что ему было больно. Она дрожала под Сореном, содрогалась вокруг его члена и даже он, мастер самоконтроля в такие моменты, тихо ахнул и сжал пальцами мягкую плоть ее бедра.

Теперь измотанная Нора рухнула на кровать.

– Господи Иисусе, – прошептала девушка между хриплыми вдохами. – Думаю, ты трахнул меня в позвоночник. Можно изнутри намазать йодом? Моя вагина еще неделю будет сокращаться.

– Это комплименты? – уточнил Сорен, улыбаясь ей. Он ласково погладил ее по лбу, нежно смахнул влажную прядь с лица.

– Это факт, – ответил она. Кинг блаженно улыбнулся, лежа на боку рядом с ней, нежно сжимая ее груди без какой-либо причины, только потому, что ему это нравилось, и она была не в том положении, чтобы возражать.

– Думаю, я должен кончить, чтобы мы все поспали, – заметил Сорен.

– Сон переоценен. – С ними Кингсли мог заниматься этим всю ночь.

– А знаешь, что не переоценено? – спросила Нора. – Минет.

– Недооценен, на самом деле, – согласился Кингсли.

– Элеонор, ты на что-то намекаешь? – поинтересовался Сорен.

– Ты, наверное, сломал мою вагину, – объяснила она. – Если хочешь кончить в меня, думаю, мой рот будет лучшим выбором. Если это угодит вам, сэр.

Она посмотрела на Кингсли и улыбнулась, ее глаза горели эротическим озорством.

– Я позволю, – сказал Сорен. – Хотя, кажется, ты предлагаешь это, чтобы я тебя развязал. Если попробуешь убить меня за то, что приказал молчать, я заставлю тебя спать на полу без одеяла, и, если думаешь, что это шутка, спроси у Кинга, сколько раз ему приходилось так ночевать.

– Семь, – ответил Кингсли. – Не то, чтобы я считал.

Он считал.

– Клянусь, у меня нет скрытых мотивов, – пообещала Нора, верный признак лжи.

Сорен быстро ослабил веревки, и Нора освободила руки. Она медленно села и потянулась, а Сорен лег, его голова приземлилась на подушку. Нора легла на него, поцеловала губы, глубокий поцелуй, на который Сорен ответил с зубами, языком и страстью. Нора оторвалась от него, но только чтобы поцеловать в шею, а затем широкую грудь, его твердый живот, бока и бедра. Она задержалась на бедрах, и Кингсли понял, это была смесь прелюдии и пытки. Истинный свитч, она могла угождать и дразнить одновременно.

Однако Сорен был истинным доминантом, и все, что ему потребовалось это прочистить горло, чтобы сообщить ей, что дальнейшая задержка сыграет против ее интересов. Нора поняла намек. Она встала на четвереньки между его бедер и взяла в рот его член. Кингсли наблюдал, как девушка медленно сосала его и вбирала до самой глотки, затем отпускала до головки, которую щедро облизывала языком. Но Кингсли не хотел просто смотреть. Он был таким твердым от таких интимных прикосновений к Сорену, что снова нуждался в оргазме. Он встал на колени позади Норы, которая была слишком поглощена своей задачей, что даже не заметила, как он надел презерватив. Но когда он оказался позади, обхватил ее бедра и начал погружаться в нее... она заметила.