Текст книги "Звонок после полуночи"

Автор книги: Тесс Герритсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– У вашего мужа имелась страховка?

– Нет. В смысле, мне про это ничего не известно. Он никогда не упоминал об этом.

– Кому-нибудь выгодна смерть вашего мужа? Я имею в виду в финансовом плане.

– Не думаю.

Ник снова нахмурился. Он скрестил руки на груди и некоторое время задумчиво смотрел в сторону. Сара поняла, что Ник перебирает в голове детали расследования, пытаясь отыскать недостающие кусочки пазла. Она сама пребывала в таком же недоумении, как и Ник. Кусочки мозаики никак не сходились, и Сара начала задумываться о том, что, возможно, Ник О'Хара прав. Она никогда по-настоящему не знала мужа. Они делили одну кровать, жили в одной квартире, но духовно никогда не были близки.

Нет, это неправда. Думать так – значит предать память о Джеффри. Сара в него верила. Почему она должна слушать этого чужого ей человека? И почему он рассказывает ей все это? Возможно, он преследует какую-то свою цель? Сара почувствовала резкую неприязнь к Нику О'Харе. Он забрасывал ее вопросами по какой-то личной причине.

– Если это все… – произнесла Сара, поднимаясь со своего места.

Ник вздрогнул и обратил к ней взгляд. Похоже, он успел забыть о ее присутствии.

– Нет, еще не все.

– Я не очень хорошо себя чувствую и хочу домой.

– У вас есть фотография вашего мужа? – неожиданно спросил Ник.

Застигнутая врасплох этой внезапной просьбой, Сара открыла сумочку и достала из кошелька фотокарточку. Она была сделана во Флориде во время их трехдневного медового месяца. Джеффри очень хорошо вышел на этом снимке. Золотистые волосы, приятные черты лица, взгляд ярко-голубых глаз устремлен прямо в объектив камеры. Джеффри улыбался. Его лицо привлекло Сару с самого начала. И причиной тому была не его красота, а сила и ум, которые отражались в его глазах.

Ник О'Хара взял фотографию и молча принялся изучать ее.

«Он полная противоположность Джеффри, – подумала Сара, наблюдая за Ником. – У Джеффри волосы золотистые, а у него – темные, Джеффри часто улыбался, а у него всегда серьезное лицо».

Над Ником словно висело грозовое облако, облако несчастья. Саре стало интересно, о чем он думает, глядя на фотографию Джеффри. На его лице плохо отражались эмоции, и, кроме выражения усталости, Сара ничего рассмотреть не смогла. Его непроницаемо-серые глаза тоже оставались бесстрастными. Ник показал фото мистеру Гринстейну, потом вернул его Саре. Та закрыла свою сумочку и взглянула на Ника.

– Почему вы задаете все эти вопросы? – спросила она.

– Я должен. Простите, но это действительно необходимо.

– Для кого? – бросила Сара. – Для вас?

– И для вас. Возможно, даже для Джеффри.

– Я не понимаю.

– Поймете, когда услышите отчет полиции Берлина.

– Он освещает еще какие-то детали?

– Да, в нем описаны обстоятельства смерти вашего мужа.

– Вы же говорили, что это был несчастный случай.

– Я сказал, это выгляделокак несчастный случай. – Ник внимательно смотрел на Сару, словно боялся пропустить малейшую перемену в ее лице, малейшее движение. – Несколько часов назад, когда я говорил с мистером Корриганом, он сообщил мне о ходе расследования. Во время осмотра номера после пожара в остатках матраса была найдена пуля.

– Пуля? – изумленно переспросила Сара. – Так, значит…

Ник кивнул:

– Они думают, это было убийство.

Глава 2

Не в силах пошевелиться, не в силах делать вообще что-нибудь, Сара сидела в кресле будто фигура, высеченная изо льда.

– Я подумал, будет лучше, если вы об этом узнаете, – пояснил Ник. – Так или иначе, я должен был вам это рассказать. Потому что теперь нам нужна ваша помощь. Полиции Берлина нужна информация о вашем муже, его деятельности, недоброжелателях… за что его могли убить.

Сара испуганно замотала головой.

– Я не могу… Вернее, я просто не знаю… Боже мой, – прошептала она.

Мягкое прикосновение руки Ника к ее плечу заставило Сару вздрогнуть. Она подняла голову и посмотрела на Ника. В его глазах читалось беспокойство.

«Он боится, что я упаду в обморок, – подумала Сара. – Он боится, что меня стошнит на его красивый ковер и нам обоим станет неудобно друг перед другом».

Сара раздраженно убрала руку Ника со своего плеча. Она не нуждается в его наигранном сочувствии. Ей хотелось остаться одной… вдали от этих безликих бюрократов с их папками. Сара встала и покачнулась. Нет, она не станет падать в обморок в кабинете этого человека.

Но Ник взял ее за локоть и мягко усадил обратно в кресло.

– Пожалуйста, миссис Фонтейн. Еще одну минуту. Это все, что мне нужно.

– Отпустите меня.

– Миссис Фонтейн…

– Отпустите меня!

Резкость ее голоса, казалось, привела Ника в ступор. Он отпустил руку Сары, но от кресла так и не отошел. Сара почувствовала едва уловимый аромат его лосьона, скользнула взглядом по ременной бляшке, измятым рукавам рубашки.

– Извините, – произнес Ник. – Я не хотел оказывать на вас давление, просто я был немного обеспокоен тем, что… что…

– Чем? – Сара заглянула в его серые глаза. И то, что она в них увидела – твердость, сила, – вызвало у нее желание пересмотреть свое мнение об этом человеке и довериться ему. – Я не собираюсь падать в обморок, если вы об этом беспокоились, – сказала Сара. – А сейчас я хочу пойти домой. Пожалуйста.

– Да, конечно. Еще пара вопросов, и все.

– У меня нет на них ответов. Понимаете?

Ник помолчал, потом продолжил:

– Тогда я свяжусь с вами позже. Нам еще нужно обсудить перевозку тела.

– Ах да. Тело. – Сара поднялась с кресла, пытаясь сморгнуть выступившие слезы.

– Я попрошу нашего водителя довезти вас до дома, миссис Фонтейн. – Ник медленно, словно боясь спугнуть, приблизился к Саре. – Я сожалею о вашем муже. Правда. Если у вас появятся какие-нибудь вопросы ко мне, не стесняйтесь, звоните.

Сара знала, что Ник говорит неискренне, что на самом деле в его словах нет ни грамма сочувствия. Потому что Николас О'Хара – дипломат. Он говорит то, чему его научили. Какая бы трагедия ни случилась, всегда найдется парочка нужных фраз. Возможно, те же слова Ник говорил еще сотне вдов.

Ник ждал, когда Сара что-нибудь ответит. И она сделала то, что делают все вдовы. Взяла себя в руки. Сара пожала Нику руку и, поблагодарив его, вышла из кабинета.

– Думаешь, она знает? – спросил Тим Гринстейн.

Ник все еще смотрел на дверь, через которую только что вышла Сара Фонтейн.

– Знает что? – Ник повернулся к Тиму.

– Что ее муж был секретным агентом.

– Черт, этого даже мы не знаем.

– Ник, дружище, все это дельце попахивает шпионажем. Год назад Джеффри Фонтейна вообще не существовало. Потом его имя появляется в свидетельстве о браке, у него уже имеется номер социального обеспечения [1]1
  Номер социального обеспечения – уникальный девятизначный номер, присваиваемый гражданам и резидентам США. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть], паспорт и все остальное. На первый взгляд кажется, что в ФБР этого просто не заметили. Но при этом у них есть досье на этого парня с пометкой «совершенно секретно»! Или я что-то не понимаю?

– Возможно, это я что-то не понимаю, – проворчал Ник, плюхнувшись в свое кресло, и покосился на личное дело Фонтейна. Конечно, Тим прав. Дельце попахивает какой-то махинацией. Шпионаж? Международное преступление? Бывший свидетель из правительства, который боится огласки?

Кем же был Джеффри Фонтейн?

Ник опустился пониже и откинул голову на спинку кресла. Черт, как же он устал. Но у него из головы не шел этот Джеффри Фонтейн. Или Сара Фонтейн, если на то пошло.

Когда она вошла в его кабинет, Ник удивился. Он ожидал увидеть утонченную, изысканную женщину. Ее муж объездил полмира, он летал в Лондон, Берлин и Амстердам. Ник предполагал, что жена такого человека будет разряжена в пух и прах. Но в его кабинет вошло это худощавое неуклюжее создание, довольно милое, но не настолько, чтобы называться красивым. В чертах лица Сары Фонтейн было слишком много углов: высокие, острые скулы, узкий нос, квадратный лоб. И только длинные медно-красные волосы были красивыми, даже завязанными в хвост. Очки в роговой оправе позабавили Ника. За ними прятались большие глаза янтарного цвета – пожалуй, самая красивая черта Сары Фонтейн. Ей было около тридцати лет, но из-за нежной бледной кожи она выглядела намного моложе.

Нет, она вовсе не была красивой. Но во время их беседы Ник то и дело замечал, что рассматривает ее лицо, думает о ее замужестве. И о ней самой.

– Эй, от всей этой тоски мне есть захотелось. – Тим поднялся с кресла. – Пойдем в столовую.

– Только не туда. Давай выйдем из здания. Я сижу здесь все утро, как в тюрьме, и скоро свихнусь.

Ник надел пиджак, и вместе с Тимом они миновали приемную, где сидела за столом Энджи, и вышли на лестницу.

Свежий весенний ветер дул им в лицо. На вишневых деревьях только-только начали набухать почки. Через несколько недель город будет утопать в розовых и белах цветах. Для Ника это была первая за восемь лет весна в Вашингтоне. Он уже и забыл, как это здорово – гулять среди деревьев. Ник засунул руки в карманы и слегка ссутулился. Шерстяной пиджак не спасал от холодного ветра.

Ник задумался, добралась ли до дома Сара Фонтейн. Наверное, сейчас она лежит на кровати и рыдает. Он вел себя с ней довольно грубо. Нику стоило немалых трудов говорить Саре все эти вещи, но кто-то ведь должен был заставить ее поверить в происходящее. Она должна была наконец осознать, что потеряла мужа. Только так можно справиться со своим горем.

– Куда пойдем, Ник? – спросил Тим.

– Как насчет «Мэри Джо»?

– Там же только салаты. Ты что, решил сесть на диету?

– Нет. Зато там спокойно. Не хочу перекрикивать остальных посетителей.

Пройдя еще два квартала, Ник и Тим завернули в ресторан и сели за столик. Минут через пятнадцать официантка принесла салаты с эстрагоном, заправленные домашним майонезом.

– Это еда для кроликов, – вздохнул Тим, глядя на листья салата и капусты на своей вилке. – Я бы предпочел жирный гамбургер. – Тим прожевал салат и посмотрел на Ника. – Так что тебя так доконало? – спросил он. – Это из-за твоего перевода на эту должность?

– Понимаешь, для меня это плевок в душу, – ответил Ник. Он осушил чашку кофе и попросил официантку принести еще одну. – Я был вторым по важности человеком в Лондоне, а потом меня отправили в Вашингтон перебирать бумажки.

– Так почему ты не уволился?

– Надо было так и сделать. После той неудачи в Лондоне моя карьера сильно пострадала. В итоге мне теперь приходится мириться с этим ублюдком Эмброузом.

– Он еще не вернулся в город?

– Он будет в отъезде еще неделю. До тех пор я смогу спокойно работать без всей этой бюрократии. Черт, если он снова перепишет хоть один из моих отчетов, «чтобы он соответствовал министерским нормативам», я не знаю, что сделаю.

Ник отложил вилку и с хмурым видом уставился на салат. При воспоминании о начальнике у него пропал аппетит. Ник и Эмброуз невзлюбили друг друга с самого первого дня знакомства. Чарлз Эмброуз получал удовольствие от всей этой бумажной канители, в то время как Ник предпочитал поскорее переходить к делу, каким бы неприятным оно ни было. Поэтому столкновения между ними были неизбежны.

– Твоя проблема, Ник, состоит в том, что ты хоть и умник, а не умеешь витиевато излагать свои мысли, как твои коллеги. Ты приводишь их в замешательство. Им не нравится, когда кто-то изъясняется понятно. Плюс к этому ты еще и либерал с добрым сердцем.

– Ну и что? Ты тоже.

– Но я еще и дипломированный ботаник. Для ботаников они делают исключение, иначе компьютеры работать не будут.

Внезапно ощутив прилив радости от присутствия своего давнего приятеля Тима, Ник рассмеялся. За четыре года жизни в одной комнате во время учебы в колледже они сильно привязались друг к другу. Даже спустя восемь лет, когда Ник снова вернулся в Вашингтон, бородатый друг оказал ему теплый прием.

Ник взял вилку и доел салат.

– Так что ты решил делать с делом этого Фонтейна? – спросил Тим, приступая к десерту.

– Я намерен делать свою работу, то есть расследовать его.

– Ты расскажешь Эмброузу? Он захочет услышать об этом. Так же как и ребята из ЦРУ, если им еще ничего не известно.

– Пускай сами разбираются. Это мое дело.

– По-моему, дело связано со шпионажем. Вообще-то консульство такими делами не занимается.

Тим был прав. Но идея передачи Сары Фонтейн какому-то офицеру ЦРУ Нику не нравилась. Она была такой хрупкой, такой ранимой.

– Это мое дело, – повторил Ник.

– Ах, вдова Фонтейн! – усмехнулся Тим. – Кто бы мог подумать, что она в твоем вкусе. Лично я не нашел ее привлекательной. И не понимаю, как она могла окольцевать того парня, этого белокурого Адониса. Такие, как он, обычно не женятся на женщинах с очками в роговой оправе. Из чего можно сделать вывод, что он это сделал по особым причинам.

– Особым? Ты имеешь в виду любовь?

– Нет. Я имею в виду секс.

– Да что бы ты понимал!

– Хм. Обиделся? Она тебя понравилась, да?

– Без комментариев.

– Сдается мне, после развода твоя личная жизнь была довольно скучной.

Ник со стуком поставил чашку на стол.

– С чего это ты заговорил об этом?

– Просто стараюсь понять, что ты собираешься делать. Разве ты не знал? Для мужчины откровенничать с другом – это самая последняя стадия.

– Не надо мне ничего говорить, – вздохнул Ник. – Ты ходил на тренинг развития восприимчивости.

– Да. Отличное место, чтобы встретить женщину. Тебе нужно попробовать.

– Нет уж, спасибо. Последнее, что мне нужно, – это компания женщин, страдающих неврозом.

Тим посмотрел на Ника с сочувствием:

– Послушай меня, Ник. Необходимо что-то делать. Ты не можешь оставаться холостяком всю оставшуюся жизнь.

– Почему бы и нет?

– Черт побери! – рассмеялся Тим. – Мы же оба знаем, что ты далеко не праведник!

Он был прав. Все четыре года после развода с Лорен Ник избегал близких отношений с женщинами. И у этого имелись свои побочные эффекты. Ник стал раздражительным. Все свое время он посвятил спасению карьеры, но скоро понял, что работа – плохой заменитель того, чего он на самом деле хотел: теплое женское тело, которое можно обнять, смех в темноте ночи, разговоры в постели. Но Ник научился жить без этих вещей, чтобы избежать очередного разочарования. Ведь это единственный способ остаться в здравом уме. Однако не так-то просто искоренить то, что заложено самой природой. Нет, Ник вовсе не был праведником.

– Лорен давала о себе знать? – спросил Тим.

– Да. – Ник нахмурился. – Месяц назад. Сказала, что скучает по мне. А я думаю, на самом деле она скучает по всей этой посольской кутерьме.

– Так, значит, она звонила тебе. Звучит многообещающе. Похоже на примирение.

– Да? По-моему, это больше похоже на то, что ее новый роман протекает не очень гладко.

– В любом случае очевидно, что она жалеет о разводе. Ты рад, что она позвонила?

Ник отодвинул от себя тарелку с остатками шоколадного мусса.

– Нет.

– Почему?

– Просто не рад.

– Он просто не рад! – Тим рассмеялся. – Четыре года страданий и нытья по Лорен, а теперь он не рад!

– Слушай, каждый раз, когда у нее что-то не так, она звонит глупому доброму Нику. Я больше не намерен это терпеть. Я попросил Лорен больше мне не звонить. Я хочу, чтобы она оставила меня в покое. Она и все остальные.

Тим покачал головой:

– Ты отказываешься от женщин. Это очень плохой знак.

– Никто еще от этого не умирал, – проворчал Ник.

Он положил на стол несколько купюр и поднялся. Ник не хотел думать о женщинах. В конце концов, у него есть куча других вещей, над которыми нужно поразмыслить. А еще Ник не хотел ввязываться в очередной роман, который обязательно закончится катастрофой.

Однако, когда они с Тимом возвращались по той же дороге среди вишневых деревьев, Ник поймал себя на том, что думает о Саре Фонтейн. И не как о безутешной вдове, а как о женщине. Ее имя очень подходило ей. Сара с глазами цвета янтаря.

Ник тут же отогнал эти мысли. Из всех женщин Вашингтона она последняя, о ком он должен думать. Главным правилом хорошей работы Ник считал объективность. Чего бы ни касалось задание – выдачи виз или оспаривания заключения под стражу гражданина США, – иметь личный интерес – значит совершить ошибку. Нет, для него Сара Фонтейн – это всего лишь еще одно имя в документе.

И должно им остаться.

Амстердам

Старик любил розы. Ему нравился тяжеловатый запах розовых лепестков, которые он срывал и растирал между пальцами. Такие прохладные, такие ароматные, не то что те тюльпаны, которые вырастил его садовник на берегу пруда для уток. Тюльпаны обладают ярким цветом, но не характером. Они вырастают, цветут, а потом умирают. Другое дело розы! Даже зимой, подобно сжавшейся от холода пожилой даме, колючие, без листьев, они упрямо продолжают жить.

Старик остановился среди розовых кустов и глубоко вдохнул воздух, наслаждаясь запахом влажной земли. Через несколько недель розы зацветут. Как этот сад понравился бы его жене! Старик представил ее рядом с собой, как она смотрит на розы и улыбается. Она надела бы свою соломенную шляпу и домашнее платье с четырьмя карманами, а в руке держала бы ведро.

– Это моя униформа, – как-то сказала она. – А я – солдат, который сражается с улитками и жуками.

Старик вспомнил, как гремели садовые ножницы в ведре, когда его жена спускалась по лестнице их бывшего дома. Дома, который он оставил в прошлом.

«Нинке, моя дорогая Нинке, – подумал старик, – как же я по тебе скучаю».

– Сегодня холодно, – сказал кто-то на голландском.

Старик повернулся и увидел молодого человека со светлыми волосами, который шел к нему через розовые кусты.

– Кронен, – обрадовался старик, – наконец-то.

– Прошу прощения, менеер [2]2
  Менеер – голландское уважительное обращение к мужчине, аналог слова «господин».


[Закрыть]. – Кронен снял солнцезащитные очки и посмотрел на небо. – Я пришел на день позже, но от меня ничего не зависело.

Как обычно, Кронен избегал смотреть старику в лицо. После той аварии на его лицо все старались не смотреть, и это очень раздражало старика. Уже пять лет никто не смотрел ему прямо в глаза, уже пять лет люди не могли взглянуть на его лицо без содрогания. Даже Кронен, которого старик считал чуть ли не сыном, обычно отводил глаза в сторону. Молодые люди поколения Кронена слишком носятся с соблюдением приличий.

– Значит, в Басре все прошло хорошо? – спросил старик.

– Да. Я уже поговорил с поставщиком.

Они прошли по тропинке от розовых кустов до пруда. Из-за холодного воздуха у старика разболелось горло и вырвался сиплый сухой кашель. Он поплотнее закутался в свой шарф.

– У меня для тебя новое задание, – сказал он. – Касательно одной женщины.

Кронен остановился, в его глазах появился интерес. На солнце его волосы казались почти белыми.

– Кто она?

– Ее имя Сара Фонтейн. Это жена Джеффри Фонтейна. Посмотрим, куда она тебя приведет.

– Я не понимаю, сэр, – нахмурился Кронен. – Мне сказали, Фонтейн мертв.

– Как бы то ни было, проследи за ней. Согласно американскому источнику, у нее скромная квартирка в Джорджтауне. Ей тридцать два года, работает микробиологом. Скорее всего, она никак не связана с разведкой, но точно сказать нельзя.

– Могу я связаться с нашим источником?

– Нет. Его положение слишком… деликатное.

Кронен кивнул, тут же отказавшись от своей идеи. Он достаточно долго работал со стариком и знал, как проворачиваются подобные дела. У каждого своя территория, свое место. Никогда не пытайся нарушить границы. Даже Кронен, хотя старик ему и доверял, знал не обо всем. Все знал только старик.

Они шли по берегу пруда. Старик достал из кармана пальто хлеб, который принес из дома. Он бросил пригоршню крошек в воду и стал наблюдать, как они набухают. В камышах заплескались утки. Когда Нинке была жива, она каждое утро отправлялась в парк, чтобы скормить уткам свой тост, оставшийся от завтрака. Ее беспокоило, что тем птицам, что слабее, трудно добывать себе пищу.

– Гляди, Франс! – говорила она. – Они стали такими толстыми! Не зря я кормила их тостами!

И вот теперь он здесь, кормит уток, до которых ему нет никакого дела. У него есть только воспоминание о том, что Нинке их любила. Старик бережно сложил обертку от хлеба и сунул в карман. У него возникла мысль о том, как это грустно и жалко – хранить старую обертку. Для чего?

Поверхность пруда стала мрачно-серой.

«Куда делось солнце?» – подумал старик и, не глядя на Кронена, произнес:

– Мне нужна информация об этой женщине. Отправляйся скорее.

– Конечно.

– Будь осторожен в Вашингтоне. Я так понимаю, там сильно возросла преступность.

Кронен рассмеялся и, уходя, сказал:

– До свидания, менеер.

– До скорого, – кивнул старик.

В лаборатории, где работала Сара, было безупречно чисто. Микроскопы блестели, рабочие столы и раковины постоянно дезинфицировали, инкубационные камеры протирали два раза в день. Работа Сары включала строгий контроль дезинфекции. Она любила чистоту. Но когда Сара села за стол и принялась перебирать стопку предметных стекол для микроскопа, ей в голову пришла мысль, что стерильность этого помещения каким-то образом распространилась и на всю ее жизнь.

Сара сняла очки и закрыла уставшие глаза. Куда ни посмотри, везде сияющая чистота. Лампы светили слишком ярко. В лаборатории не было окон, поэтому солнечный свет сюда не проникал. Сара не могла бы определить, что там снаружи, полдень или полночь. И еще тишину лаборатории не нарушало ничего, кроме шума холодильных камер.

Сара снова надела очки и положила предметные стекла в коробку. Из вестибюля послышался стук каблуков. Открылась дверь.

– Сара? Что ты здесь делаешь?

Сара повернулась к своей подруге, Эбби Хикс.

В своем лабораторном халате пятьдесят четвертого размера Эбби почти полностью закрыла собой дверной проем.

– Я всего лишь наверстываю упущенное, – ответила Сара. – Столько работы накопилось, пока меня не было…

– О, Сара, ради бога! За пару недель в лаборатории справятся и без тебя. Уже восемь часов. Я проверю культуры клеток. Иди домой.

Сара закрыла коробку с предметными стеклами.

– Не уверена, что хочу возвращаться домой, – прошептала она. – Там слишком тихо. Пожалуй, я бы лучше осталась здесь.

– Да разве тут лучше? Тихо, как в моги… – Эбби закусила губу и покраснела. Даже в свои пятьдесят пять Эбби порой краснела, как школьница. – Неудачное сравнение, – пробормотала она.

– Все нормально, – улыбнулась Сара.

Какое-то время женщины молчали. Сара поставила в инкубационную камеру емкость с образцами, над которыми она работала, и почувствовала отвратительный запах агар-агара из чашек Петри.

– Как ты, Сара? – мягко спросила Эбби.

Сара закрыла инкубационную камеру и со вздохом повернулась к подруге:

– Вроде начинаю приходить в себя.

– Мы все по тебе скучали. Даже старик Граб сказал, что ему не хватает тебя и твоих чертовых бутылок с дезинфицирующим средством. Я думаю, все просто побоялись звонить тебе. Никто не знает, каково это. Но мы все беспокоились о тебе, Сара.

Сара посмотрела на Эбби с благодарностью и кивнула:

– Эбби, я знаю, что ты волнуешься. И я очень ценю все, что ты для меня сделала. Все эти открытки с соболезнованиями и цветы. Теперь мне снова нужно вернуться к обычной жизни. – Сара окинула комнату грустным взглядом. – Я подумала, что возвращение на работу мне в этом поможет.

– Кому-то нужно вернуться в русло своей жизни, а кому-то, наоборот, побыть подальше от всего.

– Может, и мне попробовать? Скажем, уехать из Вашингтона на время. От всего того, что напоминает мне о нем… – Сара проглотила ставшую уже привычной боль в горле и попыталась улыбнуться. – Моя сестра из Орегона пригласила меня в гости. А я уже несколько лет не видела племянника и племянницу. Наверное, они уже такие большие.

– Так поезжай! Сара, еще даже двух недель не прошло! Тебе необходимо какое-то время. Повидайся с сестрой. Поплачь немного.

– Я плакала столько дней, сидя дома и пытаясь понять, как мне с этим справиться. Я до сих пор не могу смотреть на его вещи, которые висят в шкафу. И мне так больно не только от его потери. Все остальное…

– Ты про эти вещи, связанные с Берлином?

Сара кивнула:

– Я сойду с ума, если буду и дальше обо всем этом думать. Поэтому я сегодня и пришла сюда, чтобы немного отвлечься. Я подумала, что самое время вернуться на работу. – Сара перевела взгляд на стопку книг рядом с ее микроскопом. – Но вот что странно, Эбби. Раньше мне нравилось в нашей лаборатории. А теперь я удивляюсь, как я могла работать здесь целых шесть лет. Эти холодные камеры, стальные раковины… Все такое закрытое. Кажется, даже дышать здесь трудно.

– Здесь дело не только в лаборатории, Сара. Тебе ведь всегда нравилась твоя работа. Ты даже напеваешь, когда что-то делаешь.

– Я не могу представить, что буду работать здесь всю жизнь. Мы с Джеффри так мало времени проводили вместе! Три дня медового месяца! И все! А потом мне пришлось срочно заканчивать выполнение этого чертова гранта. Мы всегда были так заняты, работали без выходных. И теперь у нас уже не будет другого шанса.

Вздохнув, Сара подошла к своему столу и выключила лампу.

– И я никогда не узнаю, почему он… – добавила Сара и, так и не закончив фразу, села на стул.

– Из департамента еще звонили?

– Да, вчера. Полиция Берлина наконец дала разрешение на вывоз… тела. Его привезут завтра. – Глаза Сары тут же подернулись слезами. – В пятницу состоится поминальная служба. Ты ведь придешь?

– Конечно приду. Мы все придем. Я тебя подвезу, хорошо? – Эбби подошла к Саре и положила руку ей на плечо. – Сара, прошло еще совсем мало времени. У тебя есть полное право плакать.

– Эбби, в его смерти столько всего непонятного мне. Тот человек из департамента… он задал мне столько вопросов, и ни на один из них у меня не было ответа! Я понимаю, это всего лишь его работа, но он подкинул мне столько… возможных вариантов, и теперь меня это беспокоит. Я начала сомневаться в Джеффри. Все больше и больше.

– Сара, вы ведь были женаты совсем недолго. Знаешь, мы с моим мужем были вместе тридцать лет, а потом развелись. И все это время мне и в голову не приходило подозревать этого болвана. Ничего удивительного в том, что ты не все знала о Джеффри.

– Но он же был моим мужем!

Эбби немного помолчала, а потом с некоторым колебанием сказала:

– Вообще-то, Сара, в нем было что-то такое… Ну, мне казалось, его невозможно узнать до конца.

– Он был очень застенчивым, Эбби.

– Нет, дело не в застенчивости. Это было так, словно… словно он не хотел, чтобы его узнали. Как будто… – Эбби взглянула на Сару. – Нет, не важно.

Но Сара уже обдумывала сказанное Эбби. В ее наблюдениях была доля истины. Джеффри был замкнутым, не расположенным к длинным и откровенным разговорам. Он никогда не рассказывал о себе много. Казалось, Джеффри всегда был больше заинтересован в ней, в ее работе, ее друзьях. Когда они только познакомились, Саре льстило такое внимание с его стороны. Из всех мужчин, которых она знала, Джеффри был единственным, кто действительно умел выслушать.

Потом, неизвестно по какой причине, перед глазами Сары возникло другое лицо. Ник О'Хара. Да, так его зовут. Она вдруг ярко вспомнила, как он изучал ее лицо, как его серые глаза следили за ее эмоциями. Да, он тоже слушал. Но ведь это его работа. Интересно, а его работа включает в себя обязанность изводить овдовевших женщин? Сара больше не хотела думать о нем. Она бы предпочла больше никогда его не видеть.

Сара надела на микроскоп пластиковый чехол. Может, взять тетрадь с данными своих исследований домой? Когда Сара посмотрела на открытую страницу, ей в голову пришла мысль, что столбик записей символизирует ее образ жизни. Все аккуратно, четко и точно посередине печатной ячейки.

Сара закрыла тетрадь и поставила ее обратно на полку.

– Я, наверное, пойду домой, – сказала она.

– Хорошо, – кивнула Эбби. – Нет смысла запирать себя здесь. Забудь на некоторое время о работе.

– У тебя будет больше работы. Справишься?

– Конечно.

Сара сняла белый халат и повесила его возле двери. Как и все в лаборатории, он казался слишком опрятным, слишком чистым.

– Возможно, после похорон я возьму отпуск. На неделю. Может, на месяц.

– Но не пропадай надолго. Мы все ждем тебя.

Сара еще раз окинула взглядом лабораторию, чтобы удостовериться, все ли она поставила на место. Да, все.

– Я вернусь, – пообещала Сара. – Только не знаю когда.

Гроб соскользнул с трапа и с глухим стуком упал на платформу. Ник вздрогнул. Он несколько лет имел дело с высылкой тел из страны, но так и не привык к трупам. Но как и многие работники консульства, он нашел свой способ справляться с этим кошмаром. Сегодня вечером он сначала будет долго гулять, потом пойдет домой и пропустит стаканчик-другой, сядет в свое старое кожаное кресло, включит радио и станет читать газету. Выяснится, что произошло множество землетрясений, авиа– и автокатастроф, крушений поездов и террористических актов. На фоне этого смерть всего лишь одного человека покажется совсем незначительной. Почти.

– Мистер О'Хара? Поставьте вот здесь свою подпись, пожалуйста.

Мужчина в униформе авиакомпании протянул Нику планшет с документами. Ник быстро просмотрел бумаги и сразу же заметил имя покойного: «Джеффри Фонтейн». Поставив свою подпись, Ник возвратил документ. Он повернулся и стал наблюдать, как гроб загружают в катафалк. Ник не хотел думать о его содержимом, но вдруг перед его глазами всплыла фотография, которую он видел в одном журнале: деревенские жители Вьетнама после бомбежки. Они все сгорели заживо. В гробу лежало нечто подобное? Тело, обгоревшее до неузнаваемости?

Ник отогнал от себя этот образ. Черт, ему срочно нужно выпить. Пора домой. Катафалк с гробом уехал в морг. Оттуда тело заберет Сара Фонтейн. Может, позвонить ей еще раз? Хотя зачем? Опять выразить соболезнования? Он уже выполнил свою работу. А она оплатила счет. Больше им разговаривать не о чем.

К тому времени, как Ник добрался до своей квартиры, все мрачные мысли уже покинули его голову. Ник бросил портфель на диван и отправился прямиком на кухню. Там он налил себе приличную порцию виски и поставил еду разогреваться в микроволновке. Опершись о кухонный стол, Ник отпил виски. Зашумел холодильник, микроволновка дала сигнал окончания подогрева пищи. Ник хотел включить радио, но ему было лень сдвинуться с места. Итак, еще один день в роли государственного служащего окончен. А ведь сегодня только вторник.

Сколько прошло с тех пор, когда он последний раз был счастлив? Несколько месяцев? Лет? Ник тщетно пытался вспомнить то время, когда он был другим. Он помнил картинки, звуки… синеву неба, улыбку. Последнее четкое воспоминание о счастливом времени – его поездка на лондонском автобусе, автобусе с разодранными сиденьями и грязными стеклами. Он возвращался из посольства домой к Лорен…

Звонок в домофон заставил Ника вздрогнуть. Ему вдруг ужасно захотелось, чтобы рядом был кто-то, кто угодно, хоть разносчик газет. Ник снял трубку:

– Алло?

– Эй, Ник? Это Тим. Открой мне дверь.

– Хорошо. Заходи.

Ник открыл дверь. Интересно, Тим будет ужинать? Глупый вопрос. Он никогда не отказывался от ужина. Ник заглянул в холодильник и, к своему облегчению, обнаружил две упаковки полуфабрикатов. Он положил их в микроволновку.