Текст книги "Лихорадка"

Автор книги: Тесс Герритсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

7

Было очень заметно, что четырнадцатилетний Барри Ноултон – копия своей матери. Их внешнее сходство казалось просто поразительным и сразу бросалось в глаза. Барри и Луиза, два жизнерадостных пухлячка, были рыжеволосыми, с ямочками на щеках и трогательными розовыми губками. Улыбки, с которыми они приветствовали Клэр, грозили рассеять ее уныние.

Уже неделю после школьной трагедии Клэр каждое утро просыпалась с тягостной мыслью о том, что ее переезд в Транквиль был ошибкой. Всего восемь месяцев назад она приехала сюда, полная надежд и уверенная в своих силах, потратила почти все свои сбережения на то, чтобы купить медицинскую практику, в успехе которой не сомневалась. Да и с чего было сомневаться? В Балтиморе она добилась успеха. Но всего один громкий иск мог разрушить все, чего она достигла.

Каждый день на работе, завидев идущего по улице почтальона, она внутренне сжималась, с ужасом готовясь к вручению повестки в суд. Пол Дарнелл предупредил, что с ней свяжется его адвокат, и у Клэр не было никаких сомнений в том, что он исполнит свою угрозу.

«Может быть, еще не поздно уехать?» Теперь она задавала себе этот вопрос постоянно. «Может быть, все-таки вернуться в Балтимор?»

Она заставила себя улыбнуться, когда вошла в кабинет для осмотра, где ее уже ждали Барри и его мать. Что ж, хоть одно светлое пятно за сегодняшний день.

Они оба были искренне рады видеть доктора. Барри уже снял ботинки и стоял на весах, терпеливо ожидая, пока стрелка остановится.

– Эй, кажется, я потерял еще полкило! – радостно объявил он.

Клэр заглянула в его медицинскую карту, потом проверила показания весов.

– Вес снизился до ста двадцати трех пятисот. Ты похудел на килограмм. Молодец!

Барри сошел с весов, заставив противовес опрокинуться с громким стуком.

– Мне кажется, что сегодня даже ремень болтается!

– Давай-ка я тебя послушаю, – сказала Клэр.

Барри подошел к столу для осмотра, осторожно встал на подножку и улегся. Он снял рубашку, оголив складки бледной дряблой кожи. Пока Клэр прослушивала его сердце и легкие, измеряла кровяное давление, она чувствовала на себе его взгляд, пытливый и внимательный – мальчик следил за каждым ее движением. Еще на самом первом осмотре Барри признался ей в том, что хочет стать врачом, и с тех пор визиты к ней с периодичностью дважды в месяц он, казалось, рассматривал как экскурсию в свою будущую профессию. Анализ крови – пытка для большинства пациентов – для Барри был увлекательнейшей процедурой, возможностью подробно расспросить и о размерах иголок, и об объемах шприцев, и о назначении каждой из разноцветных пробирок.

Если бы Барри обращал столько же внимания на то, что кладет в рот!

Клэр закончила осмотр и, отступив на шаг, пристально оглядела мальчика.

– Ты делаешь успехи, Барри. Как твоя диета?

Он пожал плечами.

– Да вроде бы все нормально. Я очень стараюсь.

– Ой, он слишком любит поесть! В этом все дело, – объяснила Луиза. – Я стараюсь готовить низкокалорийные блюда. Но вечером с работы приходит его отец с пакетом пончиков и, ну… так трудно устоять. У меня просто сердце разрывается, когда я вижу, как Барри смотрит на нас своими огромными голодными глазами.

– А вы не могли бы уговорить мужа не приносить домой пончики?

– Ой, нет. Мел, у него… как бы это сказать… – Она наклонилась к Клэр и доверительно сообщила: – Проблема с перееданием.

– Правда?

– Я уже давно махнула на него рукой. Но Барри, он еще так молод. Мальчику его возраста совсем ни к чему таскать на себе такой вес. К тому же другие дети, они бывают такими жестокими.

Клэр сочувственно посмотрела на Барри.

– У тебя проблемы в школе?

Взгляд Барри, казалось, потускнел. Он опустил голову, и вся его жизнерадостность словно испарилась.

– Я больше не люблю школу.

– Ребята тебя дразнят?

– Да они уже достали со своими подколами.

Клэр взглянула на Луизу, и та печально покачала головой.

– Он очень способный, но не хочет ходить в школу. Даже не знаю, что с этим делать.

– Вот что я тебе скажу, Барри, – твердо произнесла Клэр. – Мы покажем всем, какой ты решительный и волевой. Ты слишком умный, чтобы позволить кому-то положить тебя на лопатки.

– Ну да, они все далеко не гении, – с надеждой в голосе подтвердил он.

– Но тебе и собственное тело придется победить. Это потребует усилий. И мама с папой должны тебе в этом помогать, а не вредить. – Она посмотрела на Луизу. – Госпожа Ноултон, у вас замечательный умный мальчик, но один он не справится. Это задача для всей семьи.

Луиза вздохнула, уже настроившись на предстоящие трудности.

– Я понимаю, – согласилась она. – Я поговорю с Мелом. Больше никаких пончиков.

Проводив Ноултонов, Клэр зашла к Вере.

– У нас разве нет пациента на три часа?

– Был, – проговорила Вера и, вешая телефонную трубку, озадаченно взглянула на Клэр. – Была записана госпожа Монаган. Но это уже вторая отмена за сегодняшний день.

Клэр уловила какое-то движение в приемной. Сквозь стеклянную перегородку она увидела мужчину, который сидел на диване. Полный невзрачный мужчина всем своим видом демонстрировал, как ему неуютно в офисе врача; печальное выражение лица подчеркивала короткая стрижка, которая совсем ему не шла.

– Кто это?

– Ой, это репортер из какого-то журнала, хочет поговорить с вами. Его зовут Митчелл Грум.

– Надеюсь, ты сказала ему, что я занята.

– Я выдала ему вашу стандартную фразу: «Без комментариев». Но этот тип решил дождаться вас.

– Ну, пусть ждет сколько влезет. Я больше не собираюсь общаться с журналистами. Есть кто-то еще на сегодня?

– Элвин Клайд. Осмотр раны на ноге.

Элвин. Клэр сжала виски, заранее готовясь к приступу головной боли.

– У нас есть освежитель воздуха?

Вера рассмеялась и выставила на стол аэрозоль «Глейд».

– Мы полностью готовы к визиту Элвина. После него вы свободны до конца дня. И это хорошо, потому что у вас сегодня встреча с доктором Сарники. Он только что звонил.

Доктор Сарники заведовал персоналом местной больницы. Клэр только сейчас узнала о том, что ей предстоит с ним встретиться.

– Он сказал, по какому вопросу?

– Насчет письма, которое он только что получил. Сказал, что это срочно. – Вера неожиданно взглянула в окно и тут же вскочила из-за стола. – Черт, опять они! – в сердцах произнесла она и выбежала за дверь.

Клэр посмотрела в окно и увидела, как Вера, тряся всеми своими браслетами и сережками, грозит кулаком двум мальчишкам со скейтбордами. Один из скейтеров срывающимся от злости голосом крикнул ей в ответ:

– Мы не дотрагивались до вашей идиотской машины!

– Тогда кто поцарапал мне дверь, а? Кто? – не унималась Вера.

– Почему вы все время обвиняете нас? Типа, проще все на ребенка свалить!

– Увижу вас здесь еще раз, вызову полицию!

– Это общественный тротуар! Мы имеем право здесь кататься!

Легкий стук по стеклу привлек внимание Клэр. Виновато-грустный Митчелл Грум смотрел на нее через окошко администратора.

Она опустила стекло.

– Господин Грум, я не общаюсь с репортерами.

– Я просто хотел рассказать вам кое-что.

– Если насчет Тейлора Дарнелла, обращайтесь к доктору Эдаму Делрею. Теперь он лечащий врач мальчика.

– Нет, это насчет машины вашего администратора. Ну, той, что поцарапали. Мальчишки здесь ни при чем.

– Откуда вы знаете?

– Я видел, как это произошло, вчера. Какая-то пожилая дама задела ее своей машиной. Я предположил, что она оставит записку на лобовом стекле. Очевидно, она этого не сделала. Думаю, поэтому ваш администратор пришла к другому выводу. – Выглянув на улицу, где все еще шла яростная перепалка, журналист покачал головой. – Почему мы всегда относимся к детям как к врагам?

– Может, потому что они часто ведут себя как инопланетяне?

Он сочувственно улыбнулся.

– Похоже, у вас дома тоже есть представители внеземной цивилизации?

– Да, четырнадцати лет от роду. Думаю, это можно угадать по количеству седых волос на моей голове.

Некоторое время они просто смотрели друг на друга через окошко.

– Вы уверены, что не хотите поговорить со мной? – уточнил он. – Я отниму у вас всего несколько минут.

– Я не могу обсуждать своих пациентов. Это конфиденциальный вопрос.

– А я и не собираюсь расспрашивать вас о Тейлоре Дарнелле. Меня интересует общая информация, обо всех детях этого городка. Вы единственный врач в Транквиле, и, полагаю, вам лучше других известно о том, что здесь творится.

– Но я здесь всего восемь месяцев.

– Но вы наверняка в курсе ситуации с наркоманией среди местных подростков, верно? Это могло бы объяснить поведение мальчика.

– Вряд ли один инцидент, пусть даже такой трагический, позволяет судить о том, что в городе существует проблема наркомании.

Взгляд Клэр обратился к сцене за окном. Мальчишки со скейтами ушли. К дому подъехал почтальон и сейчас о чем-то болтал с Верой у тротуара. Потом вручил ей кипу корреспонденции. Нет ли в этом ворохе почты письма от адвоката Пола Дарнелла?

Грум что-то говорил ей, и Клэр вдруг заметила, что журналист придвинулся ближе, практически просунулся в окошко администратора.

– Позвольте рассказать вам одну историю, доктор Эллиот. Это произошло в прелестном городке Фландерс, штат Айова. Население четыре тысячи. Чистенькое приличное местечко, где все друг друга знают. Горожане исправно посещают церковь, участвуют в работе родительского комитета школы. Так вот, вдруг происходят четыре убийства, и все они совершены подростками. Шокированные обитатели Фландерса в конце концов вынуждены были снять розовые очки и трезво оценить реальность.

– И в чем она заключалась?

– Метамфетамин. Эпидемия наркомании в местных школах. И некогда приличный городок превратился в позор Америки.

– Но какое отношение это имеет к Транквилю?

– А вы вообще читаете местные газеты? Посмотрите, что творится с вашими соседями. Сначала скандал на Хэллоуин. Потом мальчик забивает до смерти собаку, в школе начинаются кулачные бои. И, наконец, эта стрельба.

Клэр снова посмотрела на тротуар, где почтальон по-прежнему трепался с Верой. «Да ради всего святого неси скорее почту!»

– Я несколько месяцев следил за историей во Фландерсе, – продолжал Грум. – Наблюдал за тем, как накапливается критическая масса, которая в конце концов взорвала город. Родители во всем винили школу. Дети кидались на учителей, на собственных родителей. Когда я услышал о проблемах в вашем городе, я сразу же подумал про метамфетамин. Я знаю, что вы должны были взять у Дарнелла пробу на наркотики. Можете мне ответить только на один вопрос: в его крови был обнаружен метамфетамин?

Все еще в рассеянности, она ответила:

– Нет, не был.

– А что-нибудь другое?

Она не ответила. По правде говоря, она и не знала, поскольку еще не получила сведений из бостонской лаборатории.

– Значит, что-то обнаружили, – заключил Грум, по-своему истолковав ее молчание.

– Я не являюсь лечащим врач мальчика. Вам нужно обратиться к доктору Делрею.

Грум презрительно фыркнул.

– Делрей утверждает, что это психоз на почве отмены риталина. Это такой редкий случай, сомнительно, что такое вообще может быть, – ведь существует всего несколько случайных свидетельств.

– Вы не верите в этот диагноз?

Журналист посмотрел ей в глаза.

– Только не говорите мне, что вы в него верите.

Митчелл Грум начинал нравиться Клэр.

Открылась входная дверь, и Вера протопала к своей стойке с почтой в руках. Не церемонясь, она вывалила бумажный ворох на стол. Клэр окинула взглядом стопку конвертов, и у нее пересохло в горле.

– Извините, – сказала она, обращаясь к Груму. – Мне надо работать.

– Фландерс, Айова. Имейте это в виду, – отозвался он и, махнув рукой, вышел из здания.

Забрав почту, Клэр прошла в свой кабинет и закрыла за собой дверь.

Она села за стол и, быстро просмотрев конверты, с облегчением откинулась на спинку кресла. Отсрочка еще на день: ни на одном из конвертов не значился обратный адрес адвоката. Может, Пол Дарнелл блефовал? Может, и не будет никаких судебных исков?

Она позволила себе расслабиться и, запрокинув голову, почувствовала, как отступает напряжение. Потом потянулась к лежащему сверху конверту и вскрыла его. Уже через мгновение она снова была, как натянутая струна.

В конверте лежала записка от Рейчел Соркин – той самой, которая сообщила о ранении Элвина Клайда.

«Доктор Эллиот!

Это письмо я получила сегодня по почте. Думаю, вам следует с ним ознакомиться.

Рейчел.

P.S. Я не верю ни одному слову».

К записке Рейчел было приколото отпечатанное на машинке послание:

«Всем, кого это касается.

Я хочу сообщить вам о тревожном происшествии. Третьего ноября доктор Клэр Эллиот совершила покушение на пациента больницы. Хотя все произошло на глазах нескольких свидетелей, дело не было предано широкой огласке. Если доктор Эллиот является вашим лечащим врачом, возможно, вам стоит пересмотреть свой выбор. Пациенты имеют право знать все о своем докторе.

Обеспокоенный медицинский работник».

В служебном помещении больницы ее ожидали три человека. С доктором Сарники она была знакома и имела о нем очень приятное впечатление. По-домашнему уютный, с мягким голосом, он считался не только заботливым врачом, но и умелым дипломатом – именно ему удалось разрешить недавний трудовой конфликт с медсестрами. Рядом с ним сидел Роджер Хэйс, главный администратор больницы, о котором Клэр почти ничего не знала, кроме того, что он вежлив и улыбчив.

Зато третий человек был ей очень хорошо знаком. Это был Эдам Делрей.

Когда она села по другую сторону длинного стола, коллеги приветствовали ее вежливыми кивками. Нервы у нее были напряжены до предела. На столе перед Сарники лежала копия того же анонимного письма, которое ей переслала Рейчел.

– Вы уже видели это? – осведомился он.

Она мрачно кивнула.

– Одна из пациенток переслала мне копию. Я обзвонила остальных и узнала, что еще шестеро получили то же самое.

– Ко мне это письмо поступило сегодня утром.

– Информация сильно преувеличена, – проговорила Клэр. – Разумеется, я не нападала на пациента. Это письмо преследует одну-единственнуто цель – нанести ущерб моей репутации. – Она в упор посмотрела на Эдама Делрея. Он твердо встретил взгляд, даже не моргнув; в его глазах не промелькнуло и тени вины.

– Что именно произошло третьего ноября? – спросил Хэйс.

Клэр невозмутимо ответила:

– Я взяла пробу крови у Тейлора Дарнелла, чтобы сделать расширенный анализ на наркотики и токсины. Я уже рассказала доктору Сарники, кто еще присутствовал в палате. Кто был свидетелем. Я не нападала на пациента. Это был обычный забор крови.

– Рассказывайте и про все остальное, – вмешался Делрей. – Или вы собираетесь упустить самую важную деталь? А именно то, что вы не имели права брать кровь.

– Так почему вы это сделали? – продолжал расспросы Хэйс.

– У мальчика был наркотический психоз. Я хотела выявить наркотик.

– Никакого наркотика в крови нет, – возразил Делрей.

– Вы не можете этого знать, – парировала она. – Вы не проводили тест.

– Наркотика в крови нет. – Эдам бросил на стол бумажный листок.

Она с волнением уставилась на шапку бланка: «Лаборатории Энсон».

– Вот результаты анализа. Кстати, доктору Эллиот удалось-таки передать в лабораторию пробирку с кровью, не поставив в известность отца мальчика. И не получив от него разрешения. Сегодня утром «Энсон» по факсу передали нам результат. – И добавил с оттенком самодовольства: – Он отрицательный. Никаких наркотиков, никаких токсинов.

Почему лаборатория не выполнила ее инструкции? Почему отчет направили в больницу?

– Но наша лаборатория обнаружила пик на газовом хроматографе, – возразила она. – В крови мальчика что-то было.

Делрей рассмеялся.

– Вы видели наш газовый хроматограф? Он древний. Его за ненадобностью передали из Медицинского центра восточного Мэна. Разве можно доверять его показаниям?

– Но проверочный тест был необходим. – Клэр перевела взгляд на Сарники. – Вот почему я взяла у него кровь. Только потому, что Эдам отказался это делать.

– Она провела несанкционированный забор крови, – уточнил Делрей.

Хэйс вздохнул.

– Не стоит делать из мухи слона, Эдам. Мальчику не причинили вреда, и он, целый и невредимый, сидит сейчас в Центре заключения.

– Она проигнорировала волю отца.

– Один забор крови не повод для судебного преследования.

Клэр встрепенулась.

– Что, Пол Дарнелл намерен обратиться с судебным иском?

– Нет, вовсе нет, – успокоил ее Хэйс. – Я говорил с ним сегодня утром, и он заверил меня, что не собирается ни на кого подавать в суд.

– Я скажу вам, почему он отказывается от судебного преследования, – вмешался Делрей. – Потому что его бывшая жена пригрозила, что будет саботировать любые судебные действия. Это естественная реакция всех брошенных жен. Что бы муж ни предложил, жена все равно возражает.

«Спасибо вам, Ванда», – подумала Клэр.

– Ну, выходит, инцидент исчерпан, – с явным облегчением подвел итог Сарники. – Насколько я понимаю, никаких мер нам предпринимать не нужно.

– А как же письмо? – спросила Клэр. – Кто-то ведь пытается уничтожить мою практику.

– Не знаю, что можно сделать с анонимкой.

– Но она подписана: «Обеспокоенный медицинский работник». – Клэр с вызовом посмотрела на Делрея.

– Нет уж, увольте, – огрызнулся он. – Я к этому не имею никакого отношения.

– Значит, Пол Дарнелл, – сказала она.

– Там были еще две медсестры, помните? Честно говоря, письмо подловатое, вполне в женском духе.

– Что это значит, черт возьми? – в ярости выпалила она. – «В женском духе»!

– Я просто высказываю свое мнение. Мужчины прямолинейны в таких вопросах.

– Эдам, это к делу не относится, – одернул его Сарники.

– Как раз относится, – возразила Клэр. – Это наглядно демонстрирует его истинное отношение к женщинам. Вы хотите сказать, Эдам, что мы все лгуньи?

– Ну, это уж совсем не по делу, – оборвал их спор Сарники.

– Она приписывает мне то, чего я не говорил! Я не рассылал эти письма, и Пол тоже! Зачем нам это нужно? По городу уже и так ползут слухи.

– Все, совещание окончено, – отрезал Сарники и хлопнул рукой по столу, призывая всех замолчать.

И тут они услышали сообщение по больничному радио. Оно казалось едва слышным, потому что двери в комнату были закрыты.

– Угроза жизни, отделение интенсивной терапии. Угроза жизни, отделение интенсивной терапии.

Клэр мигом вскочила из-за стола. Ее пациент с инфарктом как раз находился в отделении интенсивной терапии.

Она выбежала из комнаты и бросилась к лестнице. Два пролета вверх – и она уже в отделении интенсивной терапии. Клэр испытала облегчение – ее пациент находился вне опасности. Тревога исходила из бокса номер шесть, в дверях которого уже толпились медики.

Они расступились, пропуская Клэр.

Первое, на что она обратила внимание, войдя в палату, – это запах. Запах дыма и опаленных волос исходил от крупного мужчины с перепачканным сажей лицом, который лежал на больничной койке. Макнелли, заведующий реанимацией, склонился над головой пациента, безуспешно пытаясь ввести эндотрахеальную трубку. Клэр посмотрела на кардиомонитор.

Прибор показывал синусовую брадикардию. Сердце пациента билось, но медленно.

– Что у него с давлением? – спросила она.

– Кажется, систолическое девяносто, – отозвалась медсестра. – Он такой грузный, я еле прослушиваю пульс.

– Я не могу его интубировать! – крикнул Макнелли. – Давай-ка, еще разок подкачайте его.

Санитар снова прижал кислородную маску к лицу пациента, запуская кислород в его легкие.

– У него шея такая короткая и толстая, что я даже не вижу голосовых связок, – сказал Макнелли.

– Анестезиолог сейчас придет, – сообщила медсестра. – Позвать еще и хирурга?

– Да, позови. Придется делать экстренную трахеотомию. – Он поднял взгляд на Клэр. – Может, у вас получится интубировать его?

Она сомневалась в том, что справится, но хотела попробовать. Сердце ее колотилось, когда Клэр подошла к изголовью кровати и, уже собираясь ввести пациенту в рот ларингоскоп, вдруг заметила, что веки мужчины дрогнули.

Она застыла в удивлении.

– Он в сознании.

– Что?

– Похоже, он в сознании!

– Тогда почему он не дышит?

– Дайте еще кислород! – велела Клэр и отступила, снова пропуская санитара к кровати.

Пока на пациента надевали маску и запускали в легкие кислород, Клэр быстро оценивала ситуацию. Веки пациента действительно подрагивали, как будто он силился открыть их. Но при этом он не дышал, а его конечности казались безвольными.

– Откуда его привезли? – осведомилась она.

– Поступил по «скорой» сегодня днем, – пояснил Макнелли. – Он пожарный-доброволец, на месте пожара с ним случился обморок. То ли удушье, то ли сердечный приступ – в общем, его пришлось вытаскивать из здания. Мы приняли его с диагнозом поверхностные ожоги и подозрение на инфаркт миокарда.

– У него все было нормально, пока он лежал здесь, – добавила медсестра. – Даже разговаривал со мной совсем недавно. Я дала ему дозу гентамицина, и у него вдруг началась брадикардия. И тогда я поняла, что он перестал дышать.

– А почему он принимает гентамицин? – поинтересовалась Клэр.

– Ожоги. Одна из ран была сильно загрязнена.

– Послушайте, мы же не можем всю ночь пичкать его кислородом, – вмешался Макнелли. – Вы позвали хирурга?

– Да, – ответила медсестра.

– Тогда давайте готовить его к трахеотомии.

– Возможно, она ему не понадобится, Гордон, – заметила Клэр.

Макнелли скептически посмотрел на нее.

– Но я не смог ввести ему трубку. Вы сможете?

– Давайте сначала попробуем кое-что другое. – Клэр повернулась к медсестре. – Введите ему ампулу хлорида кальция, внутривенно.

Медсестра вопросительно взглянула на Макнелли, который недоуменно покачал головой.

– С чего это вдруг кальций? – спросил он.

– До того как он перестал дышать, ему ведь дали антибиотик, верно? – уточнила Клэр.

– Да, из-за открытой ожоговой раны.

– И у него случилась остановка дыхания. Но он не потерял сознание. Я думаю, он до сих пор в сознании. Что это означает?

Макнелли внезапно понял ее.

– Нейромышечная блокада. От гентамицина?

Клэр кивнула.

– Мне самой никогда не приходилось наблюдать такую реакцию, но она описана. И противодействующий препарат в этом случае – кальций.

– Я ввожу хлорид кальция, – сообщила медсестра.

Все замерли, наблюдая за процессом. Тишину нарушало лишь нескончаемое шипение кислорода, поступающего в маску. Первыми среагировали веки пациента. Они медленно открылись, и мужчина посмотрел вверх, с трудом фокусируя взгляд на лице Клэр.

– Он дышит! – воскликнул санитар.

Прошло несколько секунд, и пациент закашлялся, шумно вздохнул и снова закашлял. Он поднял руку и попытался сдернуть маску с лица.

– Думаю, он хочет что-то сказать, – догадалась Клэр. – Дайте ему это сделать.

Когда с его лица убрали маску, пациент ответил ей благодарным взглядом.

– Сэр, вы что-то хотели сказать? – спросила Клэр.

Мужчина кивнул. Все подались вперед в надежде услышать его первые слова.

– Пожалуйста, – прошептал он.

– Да? – подбодрила его Клэр.

– Давайте… больше не будем… так делать.

По боксу разнесся дружный смех, а Клэр похлопала мужчину по плечу. Потом повернулась к медсестрам и сказала:

– Думаю, трахеотомию можно отменить.

– Я рад, что хотя бы у кого-то еще осталось чувство юмора, – сказал Макнелли, когда несколько минут спустя они с Клэр вышли из бокса. – В последнее время здесь что-то мрачновато. – Он остановился у поста медсестер и оглядел стройный ряд мониторов. – Не знаю, где будем размещать новых больных, если вдруг поступят.

Клэр удивилась, увидев сразу восемь кардиограмм, бегущих по экранам. Не веря глазам своим, она обернулась и оглядела отделение интенсивной терапии.

Все койки заняты.

– Что же такое творится? – поразилась она. – Ведь еще утром, когда я делала обход, здесь был только один мой пациент.

– Все началось в мою смену. Сначала привезли маленькую девочку с травмой черепа. Потом была авария на шоссе Барнстаун. Следом какой-то полоумный ребенок поджег свой дом. – Макнелли покачал головой. – И так весь день, без конца – пациенты все прибывают.

– Доктор Макнелли, в реанимацию, – заговорило больничное радио. – Доктор Макнелли, в реанимацию.

Он вздохнул и повернулся, собираясь идти.

– Должно быть, полнолуние.

Ной скинул куртку и бросил ее на валун. От гранитного камня шло тепло, накопившееся за солнечный день. Он прищурился и посмотрел на озеро. Ветра не было, и в водной глади, как в зеркале, отражались небо и голые деревья.

– Так хочется, чтобы снова было лето, – вздохнула Амелия.

Он повернулся к ней. Девочка уселась на самом высоком камне, уперев подбородок в обтянутые голубыми джинсами колени. Светлые волосы были убраны за ухо, и на виске просматривалась полоска заживающей раны. Ной внезапно подумал: а вдруг у нее останется шрам, и ему даже захотелось, чтобы остался – пусть крохотный, зато она никогда его не забудет. Каждое утро, глядя в зеркало, она будет видеть этот след от пули и вспоминать Ноя Эллиота. Амелия подставила солнцу лицо.

– Как было бы хорошо пропустить зиму. Хотя бы одну.

Он вскарабкался к ней на камень и устроился рядом. Не слишком близко, но и не далеко. Почти касаясь ее.

– Не знаю почему, но мне хочется зимы.

– Ты даже не представляешь, каково здесь зимой.

– Что ты имеешь в виду?

Она посмотрела на озеро, и в ее взгляде мелькнул ужас.

– Через несколько недель оно начнет покрываться льдом. Сначала появятся ледяные островки вдоль берега. А к декабрю вода полностью затянется льдом, таким толстым, что по нему можно будет ходить. И тогда по ночам начнут раздаваться эти звуки.

– Какие звуки?

– Как будто кто-то стонет. Будто кому-то больно.

Он засмеялся, но, перехватив ее взгляд, тут же умолк.

– Ты мне не веришь, да? – спросила она. – Иногда я просыпаюсь, и мне кажется, что это кошмарный сон. А это просто озеро. Оно издает эти жуткие звуки.

– Разве это возможно?

– Госпожа Горацио говорит… – Она запнулась, вспомнив, что госпожа Горацио умерла. Она снова устремила взгляд на озеро. – Это все из-за льда. Вода замерзает и расширяется. Она все время бьется, бьется о берега, пытаясь вырваться, но не может, потому что скована льдом. И вот тогда слышен стон. Давление воды все нарастает, нарастает, и озеро уже не может выдержать такой нагрузки. И в конце концов лед трескается. – Она пробормотала: – Неудивительно, что озеро издает такие жуткие звуки.

Ной попытался представить, как водоем будет выглядеть в январе. Берега укроются снегом, а вода превратится в сверкающее полотно льда. Но сегодня яркое солнце так слепило глаза, а от камней исходило такое тепло, что думалось только о лете.

– А куда деваются лягушки? – поинтересовался он.

Амелия повернулась к нему.

– Что?

– Лягушки. И рыба, и все остальное. Ну, утки, понятное дело, мигрируют, улетают в теплые края. Но что делать лягушкам? Как ты думаешь, может, они просто замерзают и превращаются в зеленое мороженое?

Он хотел рассмешить ее и обрадовался, увидев, что на лице девочки появилась улыбка.

– Дурачок! Они не превращаются в мороженое. Они зарываются в ил на самом дне. – Взяв камешек, Амелия бросила его в воду. – Раньше здесь было полно лягушек. Помню, когда я была маленькой, мы собирали их ведрами.

– Раньше?

– Сейчас их не так много осталось. Госпожа Горацио говорит… – И снова пауза – воспоминания об утрате. Она опять вздохнула, а потом продолжила: – Она говорила, что это из-за кислотных дождей.

– Но летом они постоянно квакали. Я часто сидел здесь и слушал.

– Жалко, что тогда я о тебе не знала, – печально произнесла она.

– А я о тебе знал.

Она удивленно посмотрела на него. Чувствуя, что краснеет, Ной опустил взгляд.

– Я все время наблюдал за тобой в школе, – признался он. – Постоянно смотрел на тебя в столовой. Просто ты не замечала. – Его лицо запылало еще сильнее, и он поднялся, стараясь смотреть на воду, а не на девочку. – А ты купаешься? Я приходил сюда каждый день.

– Да сюда все ребята приходят.

– А где же ты была этим летом?

Она пожала плечами.

– У меня болели уши. Доктор запретил мне купаться.

– Облом.

Некоторое время они молчали.

– Ной! – окликнула она его.

– Да?

– Тебе когда-нибудь хотелось… не идти домой?

– Ты имеешь в виду, сбежать из дома?

– Нет, скорее, быть подальше.

– Подальше от чего?

Амелия не ответила. Когда Ной повернулся к ней, она уже поднялась на ноги и стояла, прижав руки к груди.

– Что-то холодает.

Он вдруг тоже почувствовал озноб. Камень еще хранил тепло, но и оно быстро уходило вместе с солнцем, которое закатывалось за деревья.

Озеро покрылось рябью, а потом и вовсе превратилось в черное стекло. Казалось, в этот момент оно жило своей жизнью, как самостоятельное водянистое существо. Он размышлял: верно ли, что Амелия рассказывала про озеро, действительно ли оно стонет по ночам зимой? Вполне возможно, решил он. Вода расширяется при замерзании – это научный факт. Сначала лед покрывает поверхность коркой, а потом, день за днем, корка становится все толще, захватывая все новые слои воды. А в глубине, на самом дне, в ил зарылись лягушки, которым больше некуда деться. Пленницы льда. Погребенные.

Клэр так усердно налегала на весла, что ее лоб стал влажным от пота. Она чувствовала, как ровно весла погружаются в воду, а лодка послушно и плавно скользит по глади озера. За несколько месяцев ее мастерство заметно выросло. В мае она впервые села на весла, и эта попытка была весьма неуверенной. Резко взмахивая одним или обоими веслами, она взметала фонтан брызг; или же гребла одним веслом, и тогда лодка просто ходила кругами. Главное – контроль. Равномерное распределение силы. Плавные, скользящие движения, а не удары по воде.

Теперь она победила греблю.

Клэр оказалась на середине озера. Там она подняла весла, сложила их в лодку и решила отдохнуть. Солнце только что зашло за деревья, и она знала, что очень скоро пот начнет холодить кожу, но сейчас Клэр по-прежнему было жарко, и она наслаждалась сгущающимися сумерками, не чувствуя их прохлады. Вода, покрытая рябью, была густой и черной, как нефть. На берегу горели огоньки в домах – там готовили ужин, там за столом, в уютной домашней обстановке собирались семьи. «Так же, как мы втроем, когда ты был жив, Питер. Не разрушенная семья, а единое целое».

Она смотрела на свет в окошках, и ее захлестнула такая тоска по Питеру, что стало трудно дышать. Летом, когда они ездили кататься на лодке на соседний пруд, Питер всегда садился на весла. Клэр устраивалась на носу и с восхищением смотрела, как он гребет, как ритмично работают его мышцы, а улыбающееся лицо блестит от пота. Она была избалованной возлюбленной, которую заботливо везли по воде.

Она слушала, как плещется вода, наталкиваясь на борт лодки, и почти видела Питера, сидящего напротив и с грустью смотрящего на нее. «Ты должна научиться грести сама, Клэр. Теперь только ты управляешь лодкой».

«Но разве я смогу, Питер? Я уже иду ко дну. Кто-то пытается выжить меня отсюда. И Ной, наш дорогой Ной становится таким чужим и далеким».