Текст книги "Протокол Уолс. Новейшее исследование аутоиммунных заболеваний. Программа лечения рассеянного склероза на основе принципов структурного питания"

Автор книги: Терри Уолс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Введение

Раньше я бегала марафоны и ходила в горы в Непале. Я много раз принимала участие в американском лыжном марафоне American Birkebeiner на дистанцию 54 километра (один раз – во время беременности), заработала черный пояс по тхэквондо, завоевала бронзовую медаль в полноконтактном спарринге среди женщин на Панамериканских играх 1978 года в Вашингтоне, округ Колумбия. Я чувствовала себя непобедимой.

Затем у меня развился рассеянный склероз. Спустя десятки лет тревожных симптомов, которые я пыталась игнорировать, в 2000 году мне наконец-то поставили диагноз. К тому времени эта болезнь хорошо обустроилась в моей центральной нервной системе. Ухудшение состояния здоровья быстро прогрессировало. Спустя два года после постановки диагноза я уже не могла играть в футбол на заднем дворе со своими детьми. К осени 2002 года я изматывалась на обычных обходах в больнице, а летом 2003 года мышцы спины и живота настолько ослабли, что мне понадобилось наклонное кресло-коляска с откидной спинкой. В течение трех лет после первоначальной диагностики моя болезнь перешла из рецидивирующе-ремиттирующего рассеянного склероза во вторично-прогрессирующий. На этом этапе инвалидность медленно прогрессирует, несмотря на усиленную терапию. К 2007 году я начала проводить большую часть времени, лежа в кресле с нулевой гравитацией. Мне было 52 года.

У каждого человека с рассеянным склерозом есть своя история – годы намеков и странных симптомов, которые в ретроспективе обретают смысл. Больные другими аутоиммунными заболеваниями, а также люди с хроническими неврологическими, соматическими и психическими проблемами тоже могут поведать о своем упадке. В природе большинства хронических заболеваний и патологий заложено определенное свойство, в условиях которого симптомы накапливаются медленно, постепенно, в течение десятилетий. Заболевание начинает прогрессировать задолго до того, как может быть поставлен диагноз, основанный на заметном повреждении органов и систем. Это как раз то, что случилось со мной. Как врач я была вынуждена найти ответы: диагноз и лекарство. Будучи пациентом, я была полна решимости спасти свою жизнь.

Как и большинство врачей, я всегда сосредоточивалась на том, чтобы быстро диагностировать своих пациентов, а затем использовать лекарства и хирургические процедуры для их лечения. Но так продолжалось, пока я сама не стала пациентом.

Это перевернуло все мое понимание здравоохранения с ног на голову. Обычная медицина подвела меня. Я видела это своими глазами. Меня ждала жизнь человека, прикованного к постели.

Но я не хотела ни уступать, ни сдаваться. С тех пор как первый в мире врач лечил первого пациента, доктора пускались в эксперименты над собой, чтобы доказать научную гипотезу или вылечить самих себя, если обычного современного лечения было недостаточно. В рамках этой традиции и перед лицом моей хронической, прогрессирующей болезни, от которой не было никакого лечения, я начала экспериментировать над собой. Чего я не ожидала, так это ошеломительных результатов, полученных от эксперимента: мне удалось гораздо больше, чем остановить болезнь. Я добилась значительного восстановления здоровья и функций организма. То, что я узнала, навсегда изменило мое видение извечного противостояния здоровья и болезней. Новое знание обновило меня как врача и спасло меня как пациента.

Более ста лет назад Томас Эдисон[7]7
  Томас Эдисон – американский изобретатель и предприниматель, сооснователь корпорации General Electric. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] сказал: «Врач будущего не будет предлагать лекарств, но увлечет своих пациентов заботой о человеческом теле, правильной диетой, а также поиском причин болезни и методами профилактики». Его слова стали моим новым курсом, моей страстью и моей миссией. Я восприняла концепции «здоровье» и «болезнь» совершенно по-новому. Я стала новым человеком – как физически, так и эмоционально, как личность и как профессионал. И я страстно устремилась помогать другим тоже становиться лучшими версиями себя.

Мой диагноз

Стресс и нагрузки в медицинском институте, возможно, и стали причиной моих первых симптомов. Они появились в 1980 году, задолго до того, как я поняла, что они такое на самом деле. Я называла их живчиками – сильные колющие боли в области лица. Приступ длился всего мгновение и происходил в самое разное время, иногда повторялся волнами. Эпизоды нарастали в течение недели или двух, а затем постепенно исчезали в течение следующих нескольких недель. Скорее всего, приступы можно было ожидать во время моих самых загруженных дней в больнице, когда смены продолжались по тридцать шесть часов, и у меня было мало времени на сон. С годами болевые приступы становились все хуже, напоминая боль от поражения электрическим током, как будто мне тыкали в лицо электропогонялкой для скота на 10 000 вольт.

В то время я думала, что приступы боли в лице были обострением, и не более. Я полагала, что это была изолированная, необъяснимая проблема – одна из тех медицинских загадок, которые на самом деле не требуют решения. Даже будучи врачом, я не особо задумывалась над этими приступами. Я была слишком занята своими пациентами, чтобы уделить себе внимание и поставить диагноз. Разумеется, я никогда не подозревала у себя аутоиммунную проблему.

Импульсы лицевой боли были первыми симптомами, но не их появлением ознаменовался торжественный марш рассеянного склероза по моей нервной системе. В течение как минимум десяти лет до момента появления лицевой боли – а может, и двух десятков лет, как я сейчас понимаю, – мой головной и спинной мозг находились в осаде под «дружественным огнем»: моя собственная иммунная система атаковала изолирующий нервы миелин. Сначала я этого не чувствовала. Во многих случаях аутоиммунные приступы протекают бессимптомно в течение многих лет. Тем не менее теперь я знаю, что болезнь уже развивалась.

Шли годы, я стала матерью, сначала появился сын Зак, а затем дочь Зебби. Забота об их воспитании и полная занятость на работе отвлекали меня, а мои часы с рассеянным склерозом все тикали, но пока я о них не подозревала. Я не слышала этих часов, хотя у меня появились и другие тревожные признаки, такие как затемнение зрения и еще больше мучительных живчиков на лице. Я понятия не имела, что меня ждет. Я всегда рассчитывала, что буду активной, предприимчивой, энергичной женщиной еще как минимум сорок лет. Я представляла себе, что буду заниматься альпинизмом с детьми, даже когда превращусь в седовласую старую бабушку. И никогда не думала, что мои необъяснимые симптомы будут иметь какое-либо отношение к чему-то настолько основополагающему, как подвижность тела, или настолько важному, как способность ясно мыслить.

Однажды вечером на встрече за ужином я разговаривала с неврологом и случайно упомянула, что синий цвет у меня по-разному ощущается в правом и левом глазах. Голубые тона немного ярче, если я смотрела правым глазом, и тусклее – если левым. Ей показалось это интересным.

«Скорее всего, у вас однажды разовьется рассеянный склероз», – предрекла она. Тогда я впервые в жизни услышала подобные слова от собеседника. На следующее утро умер мой отец, и поэтому фраза была забыта в хаосе горя. И лишь много лет спустя я вспомнила о том пророчестве.

В тот день, когда моя близкая подруга Джеки заметила, что я странно хожу, я ей не поверила. Я ничего не замечала, пока она не настояла на том, чтобы мы прошлись три километра в молочный магазин за мороженым. Она хотела доказать свою точку зрения, и ей это удалось. К тому времени когда мы вернулись, я тащила левую ногу, как куль с песком. Я не могла поднять пальцы ног. Я выбилась из сил, меня тошнило, и было очень страшно. Я тут же записалась к врачу.

Следующие несколько недель я провела, проходя тест за тестом, боясь каждого результата. Некоторые тесты проходили под действием мигающих огней и зуммеров. В других было больше электричества и больше боли. Были еще анализы крови. Я мало говорила и очень боялась. Все результаты оказались отрицательными, что было большим облегчением, но в глубине души я знала правду: со мной было что-то не так.

Наконец, мы подошли к последнему анализу: спинномозговой пункции. Если бы в спинномозговой жидкости присутствовали олигоклональные белки (показатель избыточного количества антител), тогда можно было бы ставить диагноз «рассеянный склероз». Но если и этот анализ был бы отрицательным, то у меня, вероятно, было нечто под названием «идиопатическая дегенерация спинного мозга» (иными словами, причина состояния неизвестна). Учитывая длинный список потенциальных болезней, с которыми я столкнулась, это казалось наилучшим вариантом развития событий. Я была полна надежд.

Когда я встала на следующее утро, я знала, что результаты появились в моей электронной карте. Можно было подключиться к учетно-медицинской документации клиники с домашнего компьютера через удаленный доступ. Я вывела свою медицинскую карту на экран и зашла в раздел лаборатории. Положительно. Я встала. И начала ходить. Два часа спустя я вошла в систему и проверила снова. Пять раз я просматривала свои результаты, надеясь, что они как-то изменятся. Но они упорно оставались одинаковыми.

Все было предельно ясно: у меня обнаружили рассеянный склероз.

Мой закат

Летом 2000 года я переехала с Джеки и детьми из Маршфилда, штат Висконсин, в Айова-Сити, штат Айова, чтобы принять назначение в качестве доцента в Университете Айовы, а также начальника службы первичной медицинской помощи в больнице для ветеранов. Поскольку у меня недавно был диагностирован рассеянный склероз, я принимала «Копаксон»[8]8
  «Копаксон» – глатирамера ацетат, иммуномодулирующее лекарственное средство. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], который назначил мне врач. Как и большинство пациентов, по вопросам принятия решений относительно лечения я полностью положилась на докторов. Хотя я сама была врачом, я была уверена, что специализированные медицинские профессионалы знают лучше. Теперь мне пришлось поменять роль и стать пациентом, по крайней мере на время собственного лечения. Кроме того, что я знала о рассеянном склерозе? Это была не моя область. Я встречалась с самыми лучшими врачами и получала самые лучшие методы лечения из возможных, поэтому я считала, что делаю все, что в моих силах.

Я также решительно не позволяла диагнозу влиять на мою новую работу. Я поклялась никому не сообщать о нем, чтобы не показывать слабости. Я была на руководящей должности и решала множество задач, мне это нравилось. Мне нравилось учить студентов-медиков, а дети были без ума от нового дома. Я думала, что у меня все хорошо, и мои доктора тоже разделяли мою уверенность. Я даже начала думать, что мне никогда не станет хуже. Я мечтала, что мне даже не придется признаваться детям в том, что я больна рассеянным склерозом. Никто не должен был о нем знать!

Но, как это характерно для РС, моя болезнь прогрессировала. Когда правая рука стала слабой, врачи дали мне стероиды[9]9
  Стероидные противовоспалительные препараты (кортикостероиды). – Прим. науч. ред.


[Закрыть] для подавления иммунных клеток, и моя сила постепенно вернулась. Но это было начало медленного и неотвратимого ухудшения. Я это видела. Джеки это видела, и дети тоже. Они признались, что им временами неловко проводить со мной время, потому что я становилась все менее и менее подвижной. Иногда они просили, чтобы я не посещала их мероприятия, и я чувствовала себя виноватой за то, что хочу побыть с ними. Напряжение появилось у всех членов семьи, и я чувствовала за это ответственность. Это была моя вина. Я должна быть кормильцем в семье, но постепенно теряла способность управлять даже собственным телом. Прошло всего два года с момента первоначального диагноза, но изменения во мне были ужасающими.

Потом произошло событие, которое изменило весь ход моей жизни. В 2002 году мой врач-невролог в клинике Кливленда заметил, что мне становится все хуже, и предложил мне зайти на сайт Эштона Эмбри Direct-РС на direct-РС. org. Доктор Эмбри является геологом с докторской степенью, и его сын живет с РС. Состояние сына доктора Эмбри резко улучшилось, когда он изменил диету, поэтому доктор Эмбри стал активно доказывать наличие связи между питанием и рассеянным склерозом. Тогда я впервые услышала об этой идее – или по крайней мере первый раз обратила на нее внимание. Хотя для меня его открытие звучало подозрительно, как «альтернативное лечение», – будучи врачом с классической подготовкой, я не особо оценивала то, что, по моему мнению, было пограничной медицинской практикой, – это предложение все же сделал мой невролог, поэтому я отнеслась к нему серьезно. Я решила проверить, как оно работает.

Сайт доктора Эмбри предлагал большой объем ссылок на научные работы, которые я начала читать одну за другой. Статьи были из рецензируемых журналов, написанных учеными из авторитетных медицинских школ. Я напала не на околонаучное знание. И не на лженауку. Это было научно обоснованное исследование. И оно было довольно сложным. Во многом информация находилась за пределами моей компетенции или доказательства опирались на фундаментальные научные концепции, которые не были частью моей медицинской подготовки. У меня были проблемы с усвоением материала, и вызванная РС затуманенность сознания была совсем некстати. Присутствовало так много новой информации – как я могла не знать об этом? После долгого интенсивного чтения я решила, что доктор Эмбри не шарлатан, и, возможно, он открыл что-то стоящее. Что, если диета может оказать серьезное влияние на РС? Я годами передавала заботу о своем здоровье в руки врачей и продолжала разваливаться, поэтому идея Эмбри меня заинтересовала. Я могу контролировать то, что я ем. Казалось, что все слишком хорошо и просто, чтобы быть правдой. И я хотела знать больше.

Сайт доктора Эмбри был первым местом, где я встретила упоминание о докторе Лорен Кордейн. Доктор Кордейн связал изменения в рационе человека в западном обществе с развитием хронических заболеваний. Он опубликовал ряд статей, а также недавно выпустил книгу под названием «Палеодиета. Ешьте то, что предназначено природой» («Манн, Иванов и Фербер», 2014 г.). Литературу такого уровня, предназначенную для широкой публики, было намного легче читать, чем технические научные статьи, через которые я с трудом продиралась. Я начала усваивать информацию быстрее: молекулярная мимикрия, протекающий кишечник, лектины, иммунная модуляция (я буду обо всем этом говорить ниже). Я увидела направление, в котором идут доктор Эмбри и доктор Кордейн со своими теориями. И начала думать, что пища может оказывать главное, а не второстепенное влияние на работу нашего организма.

Меня особенно интересовала мысль о том, что чрезмерное количество углеводов и сахаров в современной диете приводит к избытку инсулина и воспалению. Доказательства в пользу того, что диета древнего человека могла улучшить течение моего РС, были убедительными, но переход на этот вид питания был бы для меня серьезным испытанием. Я была вегетарианкой со времен учебы в колледже, и мне нравились бобовые и рис. Я любила печь хлеб. Могу ли я действительно отказаться от зерновых, молочных продуктов и бобовых, лежащих в основе моей диеты?

Но больше всего на свете я хотела остановить болезнь. Я хотела продолжать ходить, работать и играть с детьми. Я решила попробовать. Мясо вернулось в мое меню, и я отказалась от запрещенных блюд, которые так любила.

Сперва запах мяса вызывал у меня тошноту. Шаг за шагом я приучала себя к мясу, по чуть-чуть добавляя его в суп. Вскоре дело пошло веселее.

Я возлагала надежды на успех изменений в питании, но, несмотря на этот переход к диете, которую доктор Кордейн назвал палеодиетой, мое ухудшение продолжалось. Я была разочарована. Диета не сработала! Я не могла играть в футбол на заднем дворе с детьми, потому что постоянно падала. Я не могла ходить в длинные (или даже короткие) походы с бойскаутами или девочками-скаутами. Потом мне стало сложно совершать даже короткие прогулки с Джеки. Усталость становилась все более и более серьезной проблемой. Я была огорчена, временами подавлена, и слезы лились в самое неподходящее время. Но я не теряла уверенности. Я не хотела отказываться от мысли, что есть вещи, которые я могла бы сделать ради своего здоровья. В некоторых записях на сайте Эмбри говорится, что восстановление пациентов занимало пять лет. Я поняла, что не могу ожидать чуда в одночасье, поэтому продолжила жить по новым правилам. Даже если прогресс будет медленным, моя новая диета все равно давала мне поддержку.

Тем временем я переписала свое расписание так, чтобы не пользоваться ногами. Доктор сказал мне, что пришло время получить скутер, а затем передумал и предложил наклонное кресло-коляску с откидной спинкой из-за постоянной усталости. Он также предложил мне попробовать «Митоксантрон», химиотерапевтический препарат. Когда он не помог, я переключилась на новое сильнодействующее средство для подавления иммунитета под названием «Тизабри»; но прежде чем я сделала третью инъекцию, «Тизабри» изъяли с рынка, потому что люди после его применения умирали от активации в мозге скрытого вируса. После этого мой врач предложил мне принимать «Селлсепт», мощный иммуносупрессивный препарат, применяемый после пересадки органов. После него у меня начали часто появляться язвы во рту. Кожа стала сероватой. Я начинала каждый день уже уставшей, и отчаяние грызло меня каждую ночь, когда я лежала в кровати. Джеки, Зак и Зебби были моими спасителями. Джеки держала меня за руку и говорила, что мы всё переживем вместе. Мы часто обсуждали наших детей и их восприятие того, как мы справляемся с происходящим. Ради них я не хотела показывать уныние и усталость.

Хотя я сопротивлялась получению кресла-коляски, но почувствовала большое облегчение, когда оно появилось. Я снова была в состоянии выйти на улицу и прогуляться (или, вернее, покататься) с семьей по парку или по району. Кресло сделало мою жизнь проще. Однако передвижение в коляске ослабило мышцы спины, и чем больше атрофировались эти мышцы, тем больше времени я проводила в постели. Я не любила об этом говорить, но думала, что, скорее всего, в конце концов я останусь прикованной к кровати.

Сидеть за столом на работе было невозможно. Затем я обнаружил кресло с нулевой гравитацией, сконструированное так же, как кресла НАСА, используемые во время космических полетов. Когда в нем полностью откидываешься, колени оказываются выше, чем нос, и сила тяжести удерживает тело в кресле. У меня было одно такое кресло для офиса и другое для дома. Они помогали справляться с усталостью, но я не хотела всегда жить так. Я выживала день за днем и не могла смириться с тем, что таким мое будущее и останется.

Мой новый восход

Попадание в эту инвалидную коляску пробудило во мне что-то. Я поняла, что обычная медицина вряд ли остановит то, что происходит со мной. Я все еще надеялась, что палеодиета что-то изменит, но я до сих пор не видела значительных улучшений.

Я решила вернуться к чтению медицинской литературы. Я хотела проверить, может быть, я что-то упустила – какой-то другой путь, что-то, что ускользнуло от внимания врачей. Я пришла к выводу, что выздоровление невозможно, но я вполне могу замедлить ход событий. С меня было достаточно заботы врачей, которая не приносила результатов. Нужно было смотреть шире. Я поклялась исследовать, изучать и исчерпывать каждую возможность, которая позволит отсрочить неизбежную жизнь инвалида, прикованного к постели.

Сперва я начала читать все о последних клинических испытаниях лекарств, но потом я поняла, что все эти исследования рассказывают о лекарствах, которые я не смогу получить. Этот вид знания останется только теоретическим. Поэтому я начала мыслить нестандартно. Я знала, как работает наука – я знала, что исследования на мышах и крысах всегда являются источником завтрашнего лечения, но обычно проходят годы, а часто и десятилетия, прежде чем что-либо становится предметом клинических испытаний, не говоря уже о стандарте медицинской помощи. Эта область исследования была передним краем переднего края, поэтому я обратилась именно к ней. Я хотела знать, о чем думают самые яркие умы и как они представляют будущее таких болезней, как моя.

Каждую ночь я несколько минут проводила на pubmed.gov в поисках статей о мышах – моделях РС. Я знала, что мозг, страдающий от РС, с течением времени уменьшается, поэтому я также начала читать о животных-моделях других заболеваний, характеризующихся сокращением мозга. Я исследовала болезнь Паркинсона, деменцию Альцгеймера, болезнь Лу Герига (боковой амиотрофический склероз, или БАС) и болезнь Хантингтона.

Я обнаружила, что во всех четырех заболеваниях митохондрии – небольшие органеллы в клетках, которые управляют подачей энергии, – перестают хорошо работать и приводят к преждевременной гибели клеток мозга, вызывая сокращение его объема. Дополнительные поиски привели меня к статьям, в которых мозг мыши и митохондрии успешно защищали с помощью витаминов [2] и таких добавок, как коэнзим Q10, карнитин и креатин [3].

Терять мне было нечего, поэтому я решила действовать. Я перевела мышиные дозы в человеческие, а затем записалась на прием к основному лечащему врачу. Она просмотрела мой список и решила, что добавки, скорее всего, безопасны. Она внесла их все в мой список лекарств по одному, чтобы исключить возможные нежелательные взаимодействия. Не нашлось ни одного. С большим воодушевлением я ждала начала новой, экспериментальной терапии витаминами и пищевыми добавками. Я начала принимать их и ужасно разочаровалась, когда сразу ничего не произошло. Через пару месяцев я перестал их принимать… и несколько дней спустя я не смогла встать с кровати! Когда я возобновила добавки, я снова смогла вставать. В конце концов оказалось, что витамины помогали! Даже если они не производили революцию, то хотя бы отодвигали неизбежный момент.

Просиял луч надежды. Стало очевидно, что мое тело получало что-то от тех добавок, чего оно не получало без них – чего-то, в чем оно нуждалось. Это была важная зацепка.

Открытие электростимуляции

Свое следующее открытие я сделала в совершенно не пересекающейся с питанием сфере. Я нашла протокол исследования, в котором использовалась электростимуляция мышц для лечения парализованных людей после острой травмы позвоночника. Согласно исследованию, целью этой терапии, известной как электростимуляция, было поддержание здоровья костей и повышение качества жизни пациентов. Просмотр этого протокола исследования заставил меня задуматься о том, может ли электрическая стимуляция замедлить развитие моей инвалидности. Я поговорила с физиотерапевтом, который использовал эту технологию, и он предупредил меня, что даже спортсменам такое лечение показалось болезненным и утомительным. Он не был уверен в целесообразности этой терапии в моем случае, но в конце концов согласился на тестовый сеанс.

Во время первого сеанса терапевт положил меня на живот и прикрепил электроды на левые паравертебральные мышцы спины. Я подняла левую ногу со стола и держала ее в таком положении, пока он настраивал электрический ток. Я почувствовала, что под кожей забегали мурашки. Врач продолжал подавать напряжение. Мурашки забегали активнее. Он все продолжал увеличивать ток и наконец мне стало больно. Через минуту терапевт спросил, может ли он снова включить ток. Это типичная процедура, поскольку мозг выделяет эндорфины и факторы роста нервов, которые делают электростимуляцию более комфортной, поэтому через несколько минут боль уменьшается, и пациенты обычно могут переносить более высокие дозы электричества. Когда с этой областью было покончено, мы занялись четырехглавой мышцей на левой ноге, в которой я испытывала особую слабость. После того как все закончилось, я выполнила тридцать минут упражнений, которые были намного сложнее, чем весь мой диапазон движений за последние годы. Похоже, я добилась прогресса, поэтому я начала ходить на электростимуляцию три раза в неделю.

Открытие функциональной медицины

Каждую ночь, когда все остальные засыпали, я продолжала исследовать интернет в поисках новой информации, которая могла бы мне помочь. Я занималась этим без устали. Однажды я наткнулась на веб-страницу Института функциональной медицины и была немедленно заинтригована. Цель этой организации состояла в том, чтобы предоставить таким же клиницистам, как и я, лучший способ ухода за людьми со сложным хроническим заболеванием, наблюдая за тем, как взаимодействие между генетикой, диетой, гормональным балансом, воздействием токсинов, инфекциями и психологическими факторами способствует развитию заболевания или улучшению здоровья и возвращению жизненных сил.

Это было именно то, что я искала с тех пор, как очутилась в инвалидной коляске. В институте использовались учебники, проходили конференции и курсы повышения квалификации для врачей и других медицинских специалистов. Один курс сразу привлек мое внимание: «Нейропротекция: подход функциональной медицины для типичных и нетипичных неврологических синдромов». Я заказала этот курс и начала учиться каждый вечер. Сначала было сложно, зато курс функциональной медицины научил меня различным способам улучшения состояния митохондрий и клеток головного мозга. Новые знания подчеркивали важность наших маленьких электростанций и дали мне работающие инструменты для их восстановления. Я всецело осознала, насколько сильное влияние на работу мозга оказывает протекающий кишечник, пищевые аллергии, токсины и митохондрии, которые не обеспечивают клетки достаточным количеством энергии. Теперь я поняла проблемы нейромедиаторов и влияние недействующих ферментов на метаболизм витаминов группы В и серы. Я разобралась с тем, почему мой мозг попал под обстрел иммунных клеток, и поняла, что я могу с этим сделать. Основываясь на всей этой новой информации, я составила гораздо более длинный список витаминов, минералов, аминокислот, антиоксидантов и незаменимых жирных кислот, которые, как я поняла, были полезны для работы митохондрий и клеток мозга.

Но на мои большие проекты накладывались практические соображения. Как я могу их реализовать? У меня был длинный список питательных веществ, но действительно ли я намерена принимать огромные пригоршни таблеток каждый день? И будут ли они полезны? Палеодиета предполагала, что пища является лучшим источником нутриентов, но многие концепции функциональной медицины основывались на биологически активных добавках. Наши палеолитические предки, очевидно, не принимали добавки. Палеодиета научила меня исключать определенные продукты, но не говорила, как получить определенные питательные вещества, в которых, как оказалось, я нуждалась. Функциональная медицина помогла мне определить по списку рекомендуемых витаминов и добавок, какие питательные вещества мне нужны, но не указала, откуда их брать. Я видела два подхода, каждый из которых был неполным, и казалось, что они находят общую точку соприкосновения. Я хотела объединить обе идеи во что-то еще более мощное.

Если бы я могла получать те же питательные вещества, которые я принимала в виде таблеток, из пищи, то они были бы более эффективными, чем их синтетические версии в добавках. Кроме того, я получила бы так же много дополнительных веществ – возможно, тысячи, – встречающихся в цельных продуктах, которые еще не изучены. Я пришла к выводу, что пища, содержащая определенный витамин или добавку, которые мне необходимы, скорее всего, также имеет соединения, которые синергетически способствуют усвоению данного питательного вещества, или имеет другие свойства, которые делают нутриент более полезным для организма. Была какая-то причина, по которой эти питательные вещества оказались вместе в одной упаковке, например в одном овоще. В природе большинство витаминов являются частью семейства родственных соединений, которые биологически активны в наших клетках, так почему бы им не работать лучше вместе, чем по отдельности?

Чтобы реализовать свою новую идею и включить ее в повседневную жизнь, мне понадобился план питания, основанный на цельных продуктах и нутриентах, специально разработанный для максимизации функции митохондрий и мозга – план питания, выходящий за рамки того, с чем я уже успела познакомиться. Он должен был включать в себя принципы палео, концепции функциональной медицины и мои собственные обширные исследования. Возможно, этот подход смог бы послужить толчком к изменениям в моем теле, которые я отчаянно хотела увидеть и почувствовать.

Я посмотрела на свой новый список питательных веществ, которые, как показали мои исследования и функциональная медицина, необходимы для улучшения здоровья мозга, и подумала, какие же продукты содержат эти питательные вещества. Никаких идей. Я показал свой список друзьям – сертифицированным диетологам, но и они не знали, где раздобыть такую еду. Люди просто не думали о пище в таком разрезе. Затем я пошла в медицинскую библиотеку. Я не смогла найти там никаких ответов, поэтому вернулась в интернет и снова начала поиск. Что-то начало проясняться. Проделав большую работу, я наконец-то разработала длинный список продуктов. Вместо того чтобы полагаться только на добавки, я нашла способ обогатить свой рацион соответствующим набором питательных веществ из цельной еды. Я начала добавлять эти продукты в каждый прием пищи, когда у меня это получалось.

Именно тогда в моем теле и мозге действительно начали происходить изменения. В то время я еще не знала, что посеяла семена, из которых вырастет Протокол Уолс.

Получение доказательств

Я как раз собиралась перейти на новую должность врача первичной медицинской помощи в отделении политравмы, в котором лечат ветеранов с травмами головы. Я не была уверена, что смогу справиться с такой работой. Мы с Джеки задались вопросом, не назначило ли больничное управление мне новое место только затем, чтобы заставить меня признать тот факт, что я больше не могу оказывать квалифицированную помощь. Но мой новый режим питания сработал как раз вовремя. Вместо того чтобы потерпеть неудачу, я удивила всех, даже саму себя. После всего лишь трех месяцев питания в соответствии с новой диетой, постепенного усложнения упражнений и электростимуляции, ежедневной медитации и простого самомассажа для снятия стресса и ухода за мышцами я попрощалась со своей старой инвалидной коляской с откидной спинкой. Я могла ходить между кабинетами, опираясь только на трость!

Через шесть месяцев я могла ходить по всей больнице без трости. Мое сознание прояснилось, и мне стало легче справляться с большим количеством задач.

Но изменилось не только мое тело. Весь мой кругозор изменился. Я воспринимала и видела мир совсем не так, как раньше. Мое прошлое «я» – обычный врач-терапевт – изменилось, как изменился Павел на пути в Дамаск[10]10
  Имеется в виду один из значимых эпизодов жития апостола Павла, который сыграл колоссальную роль в его обращении в христианство. Он потерял зрение на три дня по дороге в Дамаск и после был излечен христианином. – Прим. пер.


[Закрыть]. Прошлое «я», которое полагалось на лекарства и процедуры для лечения пациентов, которое постепенно становилось все слабее из-за моей болезни, было замещено кем-то, кто понимал умом и телом, что болезнь начинается на клеточном уровне, когда клеткам не хватает строительных блоков, необходимых для правильного осуществления химических процессов. Новое «я» понимало, что достижение оптимального здоровья начинается с изъятия всего, что вредит нашим клеткам и вводит их в заблуждение, и обеспечения доступа к правильным инструментам и правильной среде, способствующих восстановлению. Я наконец поняла, что нужно было делать для обеспечения клеток всеми строительными материалами, благодаря которым они поддерживают жизнь в моем теле. Я делала все необходимое, и это сработало.