Текст книги "Знойная осень"

Автор книги: Терри Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Терри Грант
Знойная осень

1

Взгляд Элизабет задумчиво скользил над пламенем горящих свечей, рассеивавших полумрак маленького ресторанчика. Задержав его на секунду на таинственном мерцании фужеров, наполненных искрящимся вином, она залюбовалась золотистыми бликами на витиеватых ножках подсвечников и таинственными тенями, плясавшими на стенах. Она могла бы бесконечно любоваться этим зрелищем, причудливо сочетающим покой и будоражащую воображение романтику. Но тут ее внимание привлек невысокий мужчина с вьющимися темными волосами и красивыми карими глазами, появившийся на небольшой сцене, освещенной мягким бледно-сиреневым светом.

Следом за мужчиной на сцену вышли музыканты с гитарой, контрабасом и мандолиной. За столиками смолкли перешептывания, затих приглушенный женский смех, перестали позвякивать столовые приборы. Воцарилась почтительная тишина. Музыканты начали играть. Мужчина устремил взгляд куда-то поверх голов слушателей, и полилась красивая, неторопливая португальская песня. Его голос то падал до шепота, то вдруг взмывал ввысь, разбиваясь на вершине захлестывающих певца эмоций на множество разнообразных переливов.

Элизабет подумала, что если эти переливы выразить в красках, то они будут иметь самые невообразимые оттенки цветовой палитры. Оттенки, которых не существует в действительности. Да ей, собственно говоря, казалось, что и этого певца, и этой музыки, и этого столика, за которым она сидит, – ничего этого не существует в действительности. Что это всего лишь сон – красивый, редкий, несбыточный. Вот сейчас она проснется, как всегда, от настойчивой мелодии будильника, возвещающей о наступлении нового утра. Проснется в своем родном провинциальном американском городе, откроет глаза… А за окном – хмурое, неприветливое осеннее утро и капли дождя, уныло стекающие по стеклам. И все. И захочется плакать от воспоминаний об этом сне и осознания скучной действительности…

Элизабет так живо вообразила себе это пробуждение, так остро ощутила это чувство разочарования от исчезновения сказки, что по ее щекам действительно потекли слезы. Она чувствовала, как они оставляют на коже влажные дорожки и, замедляя движение на скулах, растворяют легкую вуаль пудры на ее щеках. Элизабет быстро достала из сумочки зеркальце, аккуратно сложенный белый платочек и стала осторожно, чтобы не размазать макияж, промокать соленую влагу под глазами.

Значит, это все-таки не сон, подумала она, закрыв зеркальце.

Слезы были и прошли, а ресторан и песня на незнакомом ей португальском языке остались. Да и как это может быть сном? Ведь она с таким нетерпением ждала отпуска, тщательно выбирала туристическое агентство, страну, маршрут…

Элизабет вспомнила свою растерянность, когда менеджер агентства предложила ей побывать на мысе Рока. Теперь-то она знает, что это «самая западная точка континентальной Европы», как говорит гид-португалец. А там, в турагентстве, у нее как-то неприятно заныло сердце, то ли от осознания ущербности своей эрудиции, то ли от пугающего названия, содержащего в себе некий мистический подтекст.

Чепуха, старалась тогда убедить она себя, бодро шагая по старому скверу и держа в руках красочные проспекты с изображениями Лиссабона – солнечного, яркого, манящего. Перестань изводить себя тревожными мыслями. Это же чужая страна, поэтому и названия такие странные. И вообще, ты едешь туда отдыхать, бродить по музеям и наслаждаться теплой погодой. Подальше от извечных бытовых проблем и осенней тоски. Короче, ты едешь за новыми впечатлениями, а значит, груз старых предрассудков нужно оставить здесь, прямо вот в этом сквере.

Элизабет вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она огляделась и обнаружила его источник – мужчину лет сорока, на красивом смуглом лице которого ярко лучились карие глаза, обрамленные густыми черными ресницами. Мужчина сидел за соседним столиком, и Элизабет обратила внимание на то, как элегантно он одет. На нем был белый, отлично сшитый костюм и синяя рубашка. Его темно-каштановые волосы были красиво зачесаны назад. Он разглядывал ее с нескрываемым любопытством. Но любопытство его было каким-то мягким, проникновенным. Он смотрел, не оценивая, а любуясь. Так ювелир, для которого его профессия является не просто средством к существованию, а поклонением прекрасному, смотрит на некое украшение, поразившее его своей оригинальностью. И в этот момент ему совсем не важна стоимость изделия или история его происхождения, он искренне наслаждается красотой…

– Как вам понравился наш фаду? – раздался голос позади Элизабет.

Она обернулась и увидела Маркуса – их гида, худощавого парня лет двадцати трех, с немного слащавым выражением лица.

– Фаду? – переспросила она.

– Так называется старинный жанр португальской музыки, – пояснил Маркус. – Это слово сродни латинскому «фатум», что значит судьба.

– Судьба? – Элизабет вздрогнула.

– Что с вами? – встревожился гид.

– Ничего страшного, просто я немного устала сегодня от пеших прогулок.

– Очень устали? Может быть, вас проводить до отеля?

– Маркус, я не чопорная английская леди из родового поместья, а среднестатистическая американская девушка из маленького промышленного городка… Не беспокойтесь обо мне. А ваш фаду – очень эмоциональная композиция… с налетом тоски и страдания. Для чувствительных натур – очень впечатляюще.

– А вы… – Маркус заглянул ей в глаза. – Вы – чувствительная натура?

– Я? Я разная. Знаете, если бы на родине ко мне подошел почти незнакомый мужчина и задал мне вопрос, ну вот как вы сейчас… я бы не стала с ним так свободно разговаривать. Испугалась бы, что подумает обо мне бог знает что…

– А моих мыслей о вас, значит, не боитесь?

– Как ни странно – нет. Наверное, потому что вы останетесь здесь, а я уеду. И на следующий день после моего отъезда вот на этом же самом месте будет сидеть другая девушка, и вы будете задавать ей тот же самый вопрос о фаду.

– Никогда бы не подумал, что у такой прелестной девушки такая склонность к философии.

– Только не говорите мне, что вы, как многие мужчины, выделяете в женщинах два подвида: красивые и умные.

– Красивые и некрасивые, – уточнил Маркус. – А разум присущ всем людям, независимо от пола.

– Разум или ум? – уточнила Элизабет.

Маркус весело рассмеялся.

– А с вами интересно беседовать.

– С вами тоже. И легко. Как будто с давним другом. Только знаете, я и вправду сегодня очень устала: дворец Фош, монастырь, музеи, парки – столько новой информации…

– Извините, что надоедаю, но я все же мог бы вас проводить…

– Нет, не стоит, отель недалеко. До завтра.

– Доброй ночи.

Элизабет, расплатившись, вышла на улицу. После душноватого полумрака небольшого зала прохлада звездной полночи приятно ласкала обнаженные плечи.

Да, ночь действительно добрая… – подумала она. А небо какое яркое, даже в темноте… Нереальное какое-то. И луна, как на картинке из сказки…

Элизабет медленно шла по тротуару, подняв голову. Каблучки звонко постукивали по крупным булыжникам. И вдруг она спиной почувствовала чей-то взгляд. Элизабет резко обернулась и увидела того самого мужчину из ресторана.

– Простите, что напугал вас, – заговорил он на американизированном английском. – Иду за вами и никак не могу придумать благовидного предлога для знакомства.

– И тогда решили гипнотизировать меня до тех пор, пока я не обернусь?

– Просто вы так завороженно разглядывали звезды, что я не решался нарушить ваше поэтическое настроение.

– С чего вы взяли, что оно поэтическое? – вскинула брови Элизабет.

Мужчина подошел ближе.

– Вы плакали там… в ресторане. Плакали, слушая песню, языка которой не понимаете…

– Откуда вы знаете, что я не знаю португальского? – смутилась она. – И, кстати, как вы догадались, что я американка? Вы ведь явно не из числа моих соотечественников… – Элизабет окинула незнакомца заинтересованным взглядом.

– Справедливое замечание, – с улыбкой согласился он. – Я живу в Лиссабоне с детских лет и очень люблю этот город. А «американский английский»… Я просто слышал ваш разговор с тем парнем, в ресторане… Кстати, я учился в Соединенных Штатах, в Гарварде… Правда, с тех пор ни разу там не бывал.

– Вот как? И каким же вам запомнился Нью-Йорк?

Мужчина на мгновение задумался.

– Большим, с шумными улицами и множеством небоскребов… В общем, таким, каким он запоминается всем людям, побывавшим там… Без сомнения, красивый город. И имеет с Лиссабоном кое-что общее.

– Неужели вот такую, почти тропическую жару в разгар осени? – с иронией поинтересовалась Элизабет.

– О, как мне понятна ваша ирония! – живо воскликнул незнакомец. – Вам просто не повезло с погодой. Или повезло, уж это на ваше усмотрение. Прошлая осень, например, была ужасно холодной… Но я имел в виду другую общность – высшего порядка…

– Высшего порядка? – удивленно переспросила Элизабет. – Как это понимать?

– Она почти неуловима… К примеру, первым в бухту Нью-Йорк в шестнадцатом веке вошел Джованни да Вераццано, мореход, представитель одной из самых почитаемых профессий в нашей стране, – объяснил мужчина. – А название «Лиссабон» происходит от финикий-ского «Алис Уббо», что дословно означает «Любимая бухта»…

Эти ничем не примечательные слова, этот экскурс в историю почему-то всколыхнули в душе Элизабет чувство неясной тревоги. Но она улыбнулась, не позволив этому чувству завладеть собой.

– Ну что ж, рада слышать, что между нашими народами есть что-то общее.

– Да… Например, душа. Вот мне кажется… Я даже уверен в том, что мы с вами – родственные души, – вдруг заявил он.

Он стоял так близко, что Элизабет ощущала тепло его дыхания. Почему-то она не могла заставить себя посмотреть этому мужчине прямо в глаза. Их невероятная нежность и теплота манили ее и приводили в смятение. Элизабет немного отодвинулась и повела плечами.

– Родство душ – не то, о чем говорят с незнакомым человеком, – заметила она.

– Да, – спохватился мужчина, – я ведь вам не представился. Непростительная оплошность. Меня зовут Амарто.

Элизабет помедлила, глядя на его протянутую руку.

– Элизабет, – наконец тихо проговорила она, протягивая свою.

– Звучит красиво, – с улыбкой заметил Амарто.

Он осторожно взял ее прохладную ладонь и прикоснулся к ней губами. Это прикосновение обожгло ее кожу. Элизабет медленно освободила руку из его сильных пальцев.

– Ну вот, теперь все формальности соблюдены… – нерешительно проговорил Амарто.

– Да, но это еще не повод… – начала было Элизабет.

– Принимать ухаживания немолодого, не слишком привлекательного, назойливого мужчины, – продолжил за нее Амарто.

– Нет… Я вовсе не думала о вас так плохо, – поспешно возразила Элизабет. – Просто я вижу вас первый раз в жизни, да еще в незнакомом городе… более того, в незнакомой стране. Я думаю, вы должны понять меня.

Амарто кивнул.

– Я понимаю вас даже лучше, чем вы думаете, – тихо произнес он.

Они стояли на тротуаре, освещенном разноцветными огнями фонарей, вывесок, реклам. Мимо них проходили люди: поодиночке, парами и небольшими компаниями; молодые, средних лет и преклонного возраста; шумные и молчаливые, бесшабашно веселые и задумчивые.

Вот сейчас я попрощаюсь с ним и останусь в его памяти случайной прохожей, сентиментальной американской туристкой, льющей слезы под аккомпанемент мандолины, с грустью подумала Элизабет.

– Рада была с вами познакомиться… Но мне пора, – сказала она вслух.

– Прощаться в самом начале знакомства? Ни в коем случае. Вы ведь еще пробудете в нашем городе какое-то время, не так ли? – поинтересовался Амарто.

– Да, наша группа приехала всего несколько дней назад… – нерешительно ответила Элизабет.

– Вот и отлично, – обрадовался Амарто. – В таком случае, предлагаю вам другую экскурсию – не в обществе скучного гида и не по Лиссабону. Мы поедем в Синтру – это старинный город и бывшая королевская резиденция, утопающая в зелени. Там расположено прекрасное поместье – коктейль готики, ренессанса и особого португальского стиля мануэлино…

– Мануэлино? – переспросила Элизабет. – Это стиль архитектуры?

– Да, но это больше чем архитектура, – вдохновенно продолжил Амарто. – Больше чем просто красивые здания. Это – своеобразное выражение поклонения географическим открытиям, великим мореплавателям и далеким землям. В этом городке совершенно неповторимая атмосфера старины и трогательной романтики. Вот увидите, он вам понравится! – В его голосе было и волнение, и какая-то удивительная решительность, которая, казалось, подсказывала ему нужные слова.

– Он мне уже нравится, – улыбнулась Элизабет. – Вы так красиво о нем рассказываете…

Они стояли, глядя друг другу в глаза, и не знали, как выразить те чувства, которые переполняли их. Оба вдруг почувствовали удивительную близость, и их интонации стали доверительными.

– В каком отеле ты живешь? – спросил Амарто.

– Кажется, он называется «Лагуна»…

– Я провожу тебя, – мягко, но решительно заявил он.

И Элизабет кивнула в ответ, не находя в себе сил возразить ему хотя бы ради приличия.

Амарто проводил ее до отеля, по дороге рассказывая об истории Португалии, ее традициях в кулинарии и виноделии, о провинции Рибатежу – стране португальских ковбоев, где издавна разводили быков и лошадей. О том, что в дни празднеств во многих городах устраивают корриды, но быков при этом не убивают, как в Испании, а просто демонстрируют свои ловкость, силу и находчивость в процессе битвы с рогатым противником. Амарто был уникальным рассказчиком. Его речь лилась легко и непринужденно, как будто он читал вслух раскрытую перед ним книгу.

Позже, лежа на застланной розовым атласным покрывалом широкой кровати, Элизабет снова и снова перебирала в памяти его рассказы о Синтре, Фару, Эворе и других португальских городах. Ей запомнилась поговорка: в Лиссабоне кутят, в Порту работают, в Коимбре учатся, в Браге молятся.

Забираться под одеяло не хотелось. Кондиционер наполнял номер прохладной свежестью, но и она не могла заставить Элизабет укутаться потеплее и заснуть. Сон не шел. Голос Амарто, казалось, все еще звучал рядом и не давал ни на миг забыть о нем.

К утру, решив, что бороться с этим бессмысленно, Элизабет поставила диск с испанскими мелодиями и под звуки томных гитар пошла готовить кофе.

Густая дымка его терпкого аромата заставила ее на несколько мгновений позабыть обо всем. Это был самый надежный и проверенный способ привести мысли в порядок.

Все-таки не зря я в день приезда мучилась полчаса с англо-португальским словарем, чтобы объяснить горничной, что мне непременно нужна в номере кофеварка, подумала Элизабет, мечтательно вдыхая прохладный воздух комнаты, наполненный запахом молотых кофейных зерен. Эта девушка поняла меня довольно быстро… Во всяком случае, быстрее, чем я заучила те несколько слов. Надо будет воспользоваться сегодняшней поездкой и попросить Амарто научить меня хотя бы простейшим фразам. Буду развлекать свой родной коллектив в свободное от работы время.

Особенное впечатление это произведет на неразлучную парочку наших старейшин – Энн Рейд и Сьюзан Флаэрти. Анаконды конструкторской мысли и динозавры машиностроительной индустрии, как называет их молодежь. Элизабет представила себе выражение лиц этой парочки, когда она нарочно громко будет рассказывать Джоанне, своей подруге, о случайной ночной встрече с симпатичным португальцем.

– Как же, внимания она на него в ресторане не обратила, – будет захлебываться свистящим шепотом Сьюзан, склоняясь к уху Энн. – Наверняка раскрасилась, как рождественская елка, и глазки свои притворные от него не отводила. Тихоня заблудшая. Думала, наверное, что женит на себе, да просчиталась, как и с тем Дэймоном, с которым жила целый год. Приехала вот, хвост поджав. Сказки теперь рассказывает.

Энн в ответ понимающе закивает головой и продемонстрирует кривую улыбочку, с которой, так и кажется, капает зеленый вязкий яд. Элизабет передернула плечами.

– Действительно, анаконды, – проговорила она вслух. – Нет, те, кажется, свою жертву душат. Хотя с этого гадкого дуэта станется. Вот ерунда, и что это я на них зациклилась с утра пораньше?! – раздраженно воскликнула она.

Кофе был уже почти выпит, и Элизабет бесцельно разглядывала его остатки на дне чашки.

Да нет, не зациклилась, а просто переключилась с мыслей об Амарто, поправила она себя. Кстати, о раннем утре… Который час? После бессонной ночи ощущение такое, что сейчас уже далеко за полдень.

Элизабет поискала свои наручные часы на столике, но там их не оказалось.

– Интересно, куда я их положила? – пробормотала она, оглядывая комнату. – Господи, как болит голова, можно подумать, будто я выпила две бутылки вина, хотя на самом деле сделала всего пару глотков…

Элизабет методично перебирала свои вещи, вытряхивала содержимое дорожных сумок, косметички и даже кошелька, пытаясь отыскать невесть куда запропастившиеся часы.

Я же никогда в жизни ничего не теряла. Прямо наваждение какое-то… Так, хватит, все поиски потом, мысленно приказала себе Элизабет. Сейчас – душ и таблетка от этой противной боли в голове…

Элизабет зашла в ванную комнату. И там, на полочке, рядом с гранатовым тоником обнаружила свою пропажу, которая, как ни в чем не бывало, скрупулезно отсчитывала секунды.

– Ну и ну, – усмехнулась она, покачав головой. – Хорошо, что я про душ вовремя подумала, а то еще долго терзала бы ни в чем не повинные сумки…

Мимолетный взгляд на циферблат вновь обретенных хранителей времени заставил Элизабет ужаснуться. Стрелки, будто насмехаясь над ней, показывали ровно девять часов.

Боже мой, мы же договорились, что Амарто будет ждать меня внизу в половине десятого. Неужели я так долго пила кофе?!

Но времени для ответа на этот вопрос уже не было.

Итак, десять минут на душ и сушку волос, пять минут на их укладку, еще пять на облачение в парадные одежды и десять – на макияж, быстро подсчитала Элизабет, наблюдая за бегом секундной стрелки. В конце концов, женщина имеет право немножко опоздать…

Часы Амарто показывали тридцать шесть минут десятого, когда он увидел, что Элизабет выходит из лифта. На ней было ярко-голубое платье с умеренным декольте и такого же цвета пиджак-болеро, выгодно подчеркивавший ее изящную фигурку. Длинные золотистые волосы были красиво собраны на затылке в некое подобие морской ракушки. Эта прическа придавала мягкое очарование ее округлому лицу. В голубых глазах молодой женщины светилось солнце, отражавшееся от стеклянных дверей холла.

Она шла навстречу ему, приветливо улыбаясь.

И по его восхищенному взгляду Элизабет поняла, что иногда пятнадцать минут перед домашним зеркалом стоят двух часов, проведенных в салоне красоты.

И только сидя в темно-красном кабриолете Амарто, она подумала, что выбор платья был крайне неудачным. Элизабет казалось, что сочетание столь контрастных цветов привлекает всеобщее внимание, а это злосчастное декольте выглядит чересчур вызывающе. И вообще… Для нее гораздо более привычным был спортивный стиль одежды. От ее веселого настроения не осталось и следа. Элизабет вдруг почувствовала всепоглощающую неуверенность в себе, которая сковала ее движения…

Она надела это платье впервые, хотя покупали они его с мамой года два назад. Элизабет тогда надеялась произвести впечатление этим нарядом на родителей Дэймона… Но такого случая ей так и не представилось. И платье все эти годы провисело в шкафу.

И зачем я только взяла его с собой? – с раздражением подумала она. Пускай бы и дальше висело как музейный экспонат… И что это я додумалась облачиться в этот маскарадный костюм? Тоже мне, королева Элизабет… Хотя… я ведь не предполагала, что мы будем путешествовать в кабриолете. Я рассчитывала на обычный автомобиль с крышей…

– Боюсь, мой наряд не очень подходит для подобных прогулок, – наконец-то решилась она высказать вслух свои сомнения, бросив осторожный взгляд в сторону Амарто.

– Разве тебе еще никто не говорил, что в этом платье ты похожа на королеву Вселенной? – с улыбкой проговорил он, не отрывая взгляда от дороги.

Вот так. Оказывается, королева Элизабет и рядом не стояла, мысленно усмехнулась она.

– Никто, поскольку ты первый, не считая моей мамы, видишь его на мне, – ответила она вслух. – Маме оно тоже понравилось.

– Вот как? Значит, я могу быть перспективным претендентом на звание члена вашей семьи. Ведь сходство вкусов тещи и зятя – явление довольно редкое. Разве нет?

Элизабет на мгновение представила себе реакцию мамы, если та узнает, что ее будущий зять лет на пятнадцать старше дочери, да к тому же родом из страны, о которой она не знает ровным счетом ничего, кроме названия столицы… И зажмурилась, словно у нее перед глазами возникло страшное видение. Амарто протянул ей солнечные очки, которые лежали на приборной панели.

– Хотя это и не женская модель, зато они хорошо защищают от солнца.

– Спасибо. Я свои забыла в номере, – обрадовалась Элизабет возможности сменить тему разговора.

Светло-серая дымка стекол придавала всему вокруг умиротворяющую мягкость, плавность и неторопливость. Казалось, что весь окружающий мир поплыл вдруг в медленном танце. Мимо проносились улицы в обрамлении каштанов и пальм, высотки сменились зданиями, облицованные цветной керамической плиткой – азулежу, как ее называл Амарто. На фасадах одних домов разворачивались библейские и мифологические сюжеты, а другие представляли собой мозаику геометрических рисунков или ярких фантастических узоров. Причудливая изразцовая мозаика устилала также многие тротуары и площадки вокруг фонтанов, прозрачные брызги которых, разбиваясь в воздухе на множество мелких жемчужин, падали на ее глазированную поверхность.

Вопреки смешным опасениям Элизабет, никто из прохожих не смотрел в их сторону. Люди выходили из магазинов, держа в руках красочные пакеты с покупками, беседовали за столиками открытых уличных кафе, осматривали живописные окрестности с высоты фуникулеров и просто бродили по городу.

Элизабет удобнее устроилась в мягком глубоком кресле.

Серость провинциальная, мысленно подтрунивала она над собой. Да по этому городу ежедневно проходят сотни туристов, которые приезжают сюда со всех концов света. Наверняка по этим улицам гуляли богатейшие люди мира, и наверняка их прекрасные половины демонстрировали куда более вычурные туалеты.

– Я еще не сказал тебе, где будет проходить наша сегодняшняя экскурсия, – вывел ее из задумчивости голос Амарто. – Это дворец Паласио-да-Пена – одна из главных достопримечательностей Синтры… А на завтра я запланировал прогулку по самому известному парку этой местности – Монсеррат, – немного помедлив, добавил он.

– Мы еще не завершили сегодняшнюю, – заметила Элизабет. – Я не люблю строить планы на будущее.

– Что ж… Как сказал Джон Коллинз: «Можно доказать женщине, что она не права, но нельзя убедить ее в этом», – процитировал Амарто.

– Тем более, если она не понимает, в чем именно она не права, – не задумываясь, добавила Элизабет.

Амарто рассмеялся.

– Никогда раньше не слышал продолжения этого афоризма. Кто его автор?

– Я. Это экспромт.

– Неплохо… – улыбнулся Амарто. – Решительно, мы органично дополняем друг друга.

Осмотрев дворец, своими высокими башнями и разноцветными фасадами напоминавший волшебный замок с иллюстрации к сказке, и построенный, как узнала Элизабет из рассказа Амарто, королем Фернанду Вторым, известным в Португалии как «король-художник», они потом целый день бродили по окружающему его парку. Элизабет, словно околдованная собранными здесь со всего света экзотическими деревьями, не могла оторвать взгляда от их бесчисленных крон, от их подрагивавших на ветру листьев самых разнообразных форм и оттенков зеленого. Это место, как и обещал Амарто, произвело на нее неизгладимое впечатление.

– Мне кажется, что я побывала в средневековой Португалии, а твоя машина – это машина времени, которая теперь переносит меня обратно, в наш безумный век, – призналась она Амарто, когда они возвращались в Лиссабон.

– Я знал, что тебе понравится этот дворец, – мягко улыбнулся Амарто. – Когда у меня не ладятся дела или плохое настроение, я приезжаю сюда. Брожу по залам дворца и лесистым тропинкам, потом за чашкой кофе читаю в городском кафе Шекспира или Сервантеса, и все то, что в Лиссабоне казалось ужасным, непоправимым, отчаянно безысходным, вдруг преображается, приобретает светлые тона… Неприятности кажутся смешными, переживания – бессмысленными.

– Знаешь, я всегда считала, что произведения Сервантеса нравятся людям неудачливым, непонятым и, в общем-то, наверное, несчастным, – задумчиво проговорила Элизабет. – Ведь Дон Кихот – человек, который не нашел себя в реальной жизни и потому пытался переместиться из жестокой действительности в красивый выдуманный мир.

– Ну… меня никак нельзя назвать неудачником… хотя ты права, я вспоминаю об этой книге только в худшие моменты своей жизни, – негромко добавил Амарто.

– Надеюсь, они случаются нечасто, – осторожно заметила Элизабет.

– Нечасто, но бывают долгими и изматывающими.

– У тебя есть семья? – Элизабет внимательно взглянула на него.

– К счастью, теперь могу сказать о ней в прошедшем времени – была, – немного помедлив, ответил он. – Хотя… смотря что называть семьей…

– Разве у этого слова много значений? – удивилась Элизабет.

– Как и у многих других слов – есть истинное значение, а есть формальное наименование, – с горечью в голосе проговорил Амарто.

Элизабет не решилась продолжать расспросы, почувствовав, что нечаянно затронула, что называется, больную тему. Чтобы хоть как-то сгладить неловкость, она включила магнитолу: там Джо Дассен пел о Елисейских полях.

И почему из всей Европы я выбрала именно Португалию? – с досадой подумала она. Почему не поехала во Францию? Гуляла бы сейчас по Монмартру, любовалась шедеврами Лувра или вот под эту же самую мелодию созерцала красоту Елисейских полей. Ведь что я, в сущности, раньше знала о Португалии? Всего два слова – родина Магеллана. А Париж, благодаря романам Дюма, для меня уже давно как родной… Что, боишься влюбиться и тем самым нарушить свой драгоценный душевный покой? – ехидно спросил ее внутренний голос, коалиционный, как она сама его называла. Вот еще, глупости, отвечал ему другой, центристский. С чего это вдруг я должна влюбляться в человека, о котором ничего толком не знаю? А ведь действительно, продолжала мысленно рассуждать Элизабет. Кроме своего имени и небольшого рассказа об учебе в Штатах, он не упомянул больше ни об одном факте своей биографии… Хотя… я тоже не очень-то с ним откровенничала…

– У меня была жена, – как будто отвечая ее тревожным размышлениям, вдруг сказал Амарто. – Несколько лет назад мы расстались, и она уехала к родителям в Рим.

– Она итальянка?

– Нет, Мануэла родом из местечка Азейтао, это неподалеку от Сетубала… Он расположен в нескольких десятках километров от Лиссабона. Там выращивают виноград для знаменитого во всем мире «Мускатель Сетубал». Ее отец – потомственный винодел, фортуна благоволила секретным формулам его хмельной алхимии, дела шли успешно, и его пригласили в Италию, работать в одной из фирм, занимающихся импортом алкогольной продукции. Мать Мануэлы хотела, чтобы мы переехали вместе с ними, но я как раз в это время налаживал связи нашей фирмы по продаже оливкового масла, заключил длительный и выгодный контракт и не мыслил своего существования без любимого дела. Мануэла осталась со мной, но наши взаимоотношения, которые и раньше вряд ли можно было назвать безоблачными, после отъезда ее родителей стали напоминать не на шутку разыгравшуюся бурю.

Нет, у нас не было громогласного выяснения отношений и бесконечных ссор с разбиванием тарелок. Она не терзала меня ни ревностью, ни упреками, все было гораздо страшнее… Она просто не замечала меня. Отправляясь в очередной раз в Канны, она сообщала о своей увеселительной прогулке в краткой записке, оставленной на моем рабочем столе. Мануэла, как и всякая красивая женщина, любила дорогие украшения и шикарные европейские рестораны. Она привлекала внимание мужчин и пользовалась этим, как средством от скуки.

Мир, в котором жил я, был для нее омутом бесконечной тоски, и она развлекалась, как могла. Однажды, после ее возвращения из очередного путешествия, я заметил, что Мануэла пристрастилась к виски, и это пристрастие становилось все очевиднее с каждым днем. Я пытался хоть как-то ее образумить… Но все мои старания были обречены на провал. Лабиринты ее души были темны, бездонны и неведомы даже ей самой.

Через некоторое время родители, видимо предполагавшие, что с их дочерью творится что-то неладное, пригласили ее погостить у них в Риме. Вскоре после ее отъезда мне позвонил синьор Аминадо, отец Мануэлы, и сказал, что она останется жить у них, что они смогут позаботиться о ней и что так будет лучше для всех нас. Нельзя сказать, что это известие очень сильно меня огорчило, но и большой радости оно тоже не принесло… Надежда на счастье, которая слабым, едва заметным огоньком, но все же мерцала в моей душе, в тот миг окончательно погасла, оставив пустоту и растерянность.

Я погрузился с головой в работу, ездил в командировки, занимался спортом, увлекся искусством фотографии, в результате чего стал внештатным фотокорреспондентом одного латиноамериканского журнала о природе… Короче говоря, каждую секунду каждого нового дня я старался заполнить каким-то новым делом, только бы не предаваться тяжелым и неутешительным думам.

Амарто потянулся за сигаретами, потом остановил машину и закурил.

– Я никогда никому не рассказывал, что на самом деле скрывается под моим нынешним финансовым процветанием и внешним лоском. Поскольку официально мы с Мануэлой не разведены, я всем успешно лгу, что она перенимает у отца опыт в управлении семейным бизнесом и готовится встать во главе одной из его фирм, а я время от времени езжу к ней в Италию…

Амарто закончил свое невеселое повествование, и в салоне кабриолета воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая только легкой джазовой мелодией, доносившейся из магнитолы. Элизабет молчала, просто не зная, какие слова были бы сейчас уместны…