Текст книги "Делай Деньги"
Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Но вот похороны закончились, и Роскоши приступили к тому, чем они всегда занимались после похорон, то есть к разговору о Деньгах.
Нельзя усадить Роскошей за один стол. Космо выставил много небольших столиков таким узором, который демонстрировал все его знание о текущем положении альянсов и второстепенных братоубийственных войнах, но все равно было много движения, стычек и угроз судебных действий, прежде чем люди расселись по местам. Позади них бдительная шеренга адвокатов старательно внимала всему происходящему, зарабатывая по доллару каждые четыре секунды.
Очевидно, единственным родственником Ветинари была тетушка, размышлял Космо. Ветинари везло во всем. Когда он станет Ветинари, придется устроить отбраковку.
– Дамы и господа, – сказал он, когда шепот и обзывания стихли. – Я так рад видеть столь многих из вас сегодня…
– Лжец!
– Особенно тебя, Пупси, – Космо улыбнулся сестре. У Ветинари и такой сестры, как Пупси, не было. Ни у кого не было, Космо был готов поспорить. Она была дьяволом в приблизительно человеческом обличье.
– У тебя все еще что-то с бровью не в порядке, знаешь ли, – заявила Пупси. Она сидела за столом одна, у нее был голос, напоминавший звук попавшей на гвоздь косы с легкой примесью сирены, и она считалась „светской красавицей“, что только лишний раз показывало, как богаты были Роскоши. Если разделить ее пополам, из нее бы получилось две светские красавицы, хоть к тому времени и не слишком красивые. И хотя говорили, что отверженные ею мужчины в отчаянии прыгали с мостов, единственным человеком, кто так говорил, была сама Пупси.
– Уверен, что вы все знаете… – начал Космо.
– Благодаря полной некомпетентности твоей стороны семьи ты потерял наш банк!
Это раздалось в дальнем углу комнаты и породило нарастающий хор соглашения.
– Мы тут все Роскоши, Жозефина, – грозно сказал он. – Некоторые из нас даже родились Роскошами.
Это не сработало. А у Ветинари бы получилось, Космо был уверен. Но в случае Космо замечание только раздражило людей. Рокот возмущений стал громче.
– Некоторые из нас бы справились с этим лучше! – резко выкрикнула Жозефина. На ней было ожерелье из изумрудов, и они отражали зеленоватый свет на ее лицо. Космо был впечатлен.
Всякий раз, когда появлялась возможность, Роскоши сочетались браком с дальними кузинами и кузенами, но нередко в каждом поколении кто-нибудь находил пару извне, чтобы избежать ситуации с тремя большими пальцами. Женщины находили мужей, которые делали то, что им говорят, а мужчины – жен, которые, как ни поразительно, удивительно быстро набирались капризности и чувствительности обритой мартышки, что было знаком истинного члена семейства Роскошь.
Жозефина под хор одобрения села с ядовитым и довольным видом. Потом она выскочила на бис:
– И что ты собираешься сделать в этой непростительной ситуации? Твоя ветка позволила шарлатану захватить контроль над нашим банком! Опять!
Пуччи резко повернулась на стуле.
– Да как ты смеешь такое говорить об Отце!
– И как ты смеешь говорить такое о мистере Непоседе! – добавил Космо.
Он знал, что у Ветинари бы такое сработало. Это бы заставило Жозефину выглядеть глупо, а положение Космо бы укрепило. Это бы сработало у Ветинари, который мог изгибать бровь, словно визуальный удар по литаврам.
– Что? Что? О чем ты говоришь? – спросила Жозефина. – Не глупи, мальчик! Я про эту тварь Липовига! Ради богов, он же почтальон! Почему ты не предложил ему денег?
– Я предложил, – возразил Космо и про себя довабил: Я припомню это „мальчик“, ты, бледная старая калоша. Когда стану мастером брови, посмотрим, что ты скажешь!
– И?
– Думаю, его не интересуют деньги.
– Чушь!
– А что там насчет песика? – послышался пожилой голос. – Что, если, не дай боги, он скончается?
– Банк вернется к нам, Тетушка Заботливая, – ответил Космо очень маленькой старушке в черных кружевах, которая была поглощена вышиванием.
– Неважно, от чего песик умрет? – спросила Тетушка Заботливая, не отрывая тщательного внимания от шитья. – Уверена, всегда найдется место яду.
Со слышимым вууууушш адвокат Тетушки Заботливой поднялся и произнес:
– Моя клиентка хочет пояснить, что она просто отмечала существующую возможность применения вредных веществ в общем, и это не несло в себе и ни в коем случае не должно быть понято как поощрение каких-либо незаконных намерений или действий.
Он сел, заработав гонорар.[5]5
За учитывание возможных усложнений и должное своевременное пояснение: $12.98.
[Закрыть]
– К сожалению, Стража обернет нас, как дешевая кольчуга, – сказал Космо.
– Стражники в нашем банке? Захлопни перед ними дверь!
– Времена меняются, Тетушка. Мы теперь так больше не можем делать.
– Когда твой прадедушка столкнул своего брата с балкона, Стража даже забрала тело за пять шиллингов и пинту эля!
– Да, Тетушка. Теперь Лорд Ветинари – Патриций.
– И он позволит стражникам слоняться по нашему банку?
– Без сомнения, Тетушка.
– Тогда он не джентльмен, – грустно признала тетушка.
– Он пускает в Стражу вампиров и оборотней, – заметила Мисс Тарантелла Роскошь. – Это отвратительно, то, что им сейчас позволено ходить по улицам, как настоящим людям.
… И что-то тренькнуло в памяти Космо.
– Он прямо как настоящие люди, – послышался голос его отца.
– Это твоя проблема, Космо Роскошь! – заявила Жозефина, не желая замечать, что обстоятельства сменились. – Это твой жалкий отец…
– Заткнись, – спокойно сказал Космо. – Заткнись. И эти изумруды тебе, кстати, не идут.
Это было необычно. Роскоши могут судиться, и плести заговоры, и принижать, и клеветать, но, в конце концов, существовала такая вещь, как хорошие манеры.
В голове Космо раздался еще один звоночек, и его отец сказал:
– И ему с таким трудом удавалось прятать то, кем он является. То, чем он был, может, уже и исчезло. Но никогда не знаешь, не начнет ли он вдруг вести себя забавно…
– Мой отец восстановил работу банка, – произнес Космо, пока Жозефина набирала воздух для новой тирады, а у него в голове все еще звенел голос, – а вы все позволили ему. Да, вы позволили. Вам было плевать, что он делал, пока банк был доступен для всех вас и ваших маленьких махинаций, тех, что вы тщательно скрываете и о которых молчите. Он скупил всех мелких владельцев акций, но вам было все равно, пока вы получали свои дивиденды. Прискорбно лишь, что его выбор закадычных друзей был не совсем удачен…
– Не настолько, как его выбор этой выскочки мюзик-холльной девицы!
– …Хотя его выбор своей последней жены таким не был, – продолжил Космо. – Топси была хитрой, коварной, безжалостной и беспощадной. Единственной видимой мне проблемой было то, что она в этом превзошла всех вас. И теперь я прошу вас всех уйти. Я собираюсь вернуть нам наш банк. Прошу, ступайте.
Он поднялся, прошел к двери, тщательно затворил ее за собой, а потом со всех ног кинулся в свой кабинет, где прислонился к двери и исполнился злорадства, для выражения которого лучше его лица было не сыскать.
Старый добрый Папочка! Конечно, этот разговор произошел, когда Космо было всего десять и у него еще не было своего адвоката, и он еще не совсем разбирался в традиционных для Роскошей колких и осмотрительных денежных операциях. Но отец был разумен. Он не просто давал Космо советы, он давал ему боезапас, который можно применить против других. А для чего еще нужен отец?
Мистер Бент! Был… не просто мистером Бентом. Он был чем-то из ночных кошмаров. В то время разоблачение испугало юного Космо, и он потом был готов в лучших традициях Роскошей подать на отца в суд за те бессонные ночи, но поколебался, и хорошо, что так. В суде бы все открылось, и он бы потерял прекрасный подарок.
Значит, этот парень Липовиг думает, что управляет банком, да? Ну, без Маволио Бента банком нельзя управлять, а завтра он, Космо Роскошь, будет обладать Мистером Бентом. М-м, да… пожалуй, стоит ненадолго это отложить. Еще день рядом с причудливой безрассудностью Липовига взвинтят Бента до того, что особые силы убеждения Клюквы не понадобятся. О, да.
Космо подтолкнул бровь вверх. У него начало получаться, он был уверен. Ведь он там был прямо как Ветинари, не так ли? Да, это так. Какие лица были у членов семьи, когда он сказал Жозефине заткнуться! От одного воспоминания покалывает в позвоночнике…
Подходящее ли сейчас время? Да, всего на минутку, может. Он заслужил это… Космо отпер ящик стола, потянулся внутрь и нажал на скрытую кнопку. На другой стороне стола выскользнуло потайное отделение. Оттуда Космо достал маленькую черную шапочку. Она была как новенькая. Досихпор – гений.
Космо с большой торжественностью водрузил шапочку себе на голову.
Кто-то постучался в дверь кабинета. Бессмысленно, вообще-то, поскольку ее сразу же распахнули.
– Опять запираешься в комнате, братишка? – торжествующе спросила Пупси.
По крайней мере, Космо подавил порыв сорвать с головы шапочку, как будто его застали за каким-то грязным делом.
– Как видишь, дверь вообще-то не была заперта, – заметил он. – И тебе запрещено приближаться ко мне ближе, чем на десять метров. У меня есть судебный приказ.
– А тебе запрещено приближаться ко мне ближе, чем на двадцать метров, так что ты первый нарушил запрет, – заявила Пупси, пододвигая к себе стул. Она села на него верхом и сложила руки на спинке. Дерево затрещало.
– Но ведь, полагаю, двигался не я?
– Ну, с космической точки зрения разницы нет, – отозвалась Пуччи. – Знаешь, у тебя это какая-то опасная навязчивая идея.
Теперь Космо снял шапочку.
– Я просто пытаюсь проникнуть в шкуру человека, – сказал он.
– Очень опасная навязчивая идея.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Я хочу понять, как работает его разум.
– А это? – спросила Пупси, махнув рукой в сторону большой картины, висевшей на стене напротив стола.
– „Человек с собакой“ Уильяма Надутого. Это портрет Ветинари. Обрати внимание, как глаза следуют за тобой по комнате.
– Это собачий нос следует за мной по комнате! У Ветинари есть собака?
– Была. Вуффлз. Умер некоторое время назад. В дворцовом саду есть маленькая могилка. Он ходит туда один раз в неделю и кладет на нее собачье печенье.
– Это Ветинари такое делает?
– Да.
– Ветинари – хладнокровный, бессердечный, расчетливый тиран? – уточнила Пупси.
– Именно!
– Ты врешь своей дорогой сестричке, да?
– Можешь в это верить, если желаешь, – возликовал в душе Космо. Он был рад увидеть это разгневанно-цыплячье выражение яростного любопытства на лице своей сестры.
– Такая информация стоит денег, – сказала она.
– Действительно. И я тебе говорю это только потому, что она бесполезна, если ты не знаешь, куда он ходит, во сколько и в какой день. Может так оказаться, милая дорогая Пупси, что моя, как ты считаешь, навязчивая идея на самом деле несет огромную пользу. Я наблюдаю, изучаю и учусь. И я уверен, что у Мойста фон Липовига и Ветинари должен быть какой-то опасный секрет, который даже может…
– Но ты просто всунулся и предложил Липовгу взятку! – вот что можно сказать о Пупси: ей легко можно было открыться, потому что она никогда не слушала. Она использовала это время, чтобы обдумать, что сказать дальше.
– До смешного маленькую. И еще угрожал. Так что теперь он думает, что знает обо мне все, – объяснил Космо, даже не пытаясь скрыть самодовольство. – А я о нем ничего не знаю, что куда интереснее. Как это он взялся из ниоткуда и в одночасье получил одну из самых высоких должностей в…
– А это, черт возьми, что такое? – возгласила Пупси, чью огромную пытливость стеснял объем внимания котенка. Она указывала на небольшую диораму перед окном.
– Это? О…
– Похоже на декоративный ящик для цветов. Это Игрушечный город? Зачем это все? Скажи мне сейчас же!
Космо вздохнул. Не то, чтобы ему не нравилась его сестра – ну, не больше естественного основного чувства утомления всех Росокшей друг от друга – но было очень сложно любить этот громкий, гнусавый вечно раздраженный голос, который все, чего Пупси не понимала, а это практически что угодно, принимал как личное оскорбление.
– Это попытка с помощью масштабированных моделей получить вид, сходный с тем, что виден из Продолговатого Кабинета Лордом Ветинари, – объяснил он. – Помогает мне думать.
– Это безумие. А что за собачье печенье? – спросила Пупси.
Еще информация часто проходила сквозь понимание Пупси с разной скоростью. Наверное, все из-за этих волос, подумал Космо.
– „Ням-Нямы Трэклмента“, – ответил он. – Те, которые в форме косточек и пяти разных цветов. Только он никогда не оставляет желтые, потому что Вуффлзу они не нравились.
– Знаешь, что про Ветинари говорят, будто он вампир? – Пупси кидало из одной стороны амплитуды в другую.
– Ты в это веришь? – поинтересовался Космо.
– Из-за того, что он высокий, худой и носит черное? По-моему, этого маловато!
– А еще он скрытный и расчетливый? – добавил Космо.
– Ты-то в это не веришь, нет?
– Нет, да и не было бы особой разницы, будь он им, ведь так? Но есть другие люди с более… опасными секретами. Опасными для них, я имею в виду.
– Мистер Липовиг?
– Да, он может быть одним из них.
У Пупси загорелись глаза.
– Ты что-то знаешь, да?
– Не совсем, но я знаю, где кое-что можно узнать.
– Где?
– Ты действительно хочешь знать?
– Конечно!
– Ну, у меня нет намерения тебе говорить, – улыбаясь, сказал Космо. – Позволь мне тебя не задерживать! – добавил он, когда она стремительно вырвалась из комнаты.
Позвольте мне вас не задерживать. Какую чудесную фразу изобрел Ветинари. Перекаты двойного смысла рождали подводные течения беспокойства даже в самом невинном разуме. Этот человек нашел способы бескровной тирании, которой могла постыдиться дыба.
Что за гений! И таким же, за исключением брови, становился Космо Роскошь.
Он должен исправить недостатки, допущенные жестокой природой. Таинственный Липовиг был ключом к Ветинари, а ключ к Липовигу…
Пора поговорить с Мистером Бентом.
Глава 5
Растранжиривание – Нецелесообразность големского массажа – Раздача денег – Некоторые наблюдения о природе доверия – У Мистера Бента гость – Один из членов семьи
Где испробовать пригодную к банковскому использованию идею? Ну не в банке, это уж точно. Испробовать ее надо там, где люди куда больше заботились о деньгах и фокусничали со своими финансами в мире постоянного риска, где от молниеносного решения зависела разница между триумфальным выигрышем и позорной потерей. В основном это место было известно как реальный мир, но одним из его имен собственных было Улица Десятого Яйца.
Магазин Новинок и Шуток Боффо на Улице Десятого Яйца, владелец Дж. Пруст, был приютом для тех, кто считал пукающий порошок последним словом юмора, что во многих смыслах было правдой. Тем не менее, он привлек внимание Мойста как источник материалов для маскировки и других полезных вещей.
Мойст всегда очень серьезно подходил к маскировке. Усам, которые можно сорвать, просто хорошенько дернув, не было места в его жизни. Но поскольку у него было самое забываемое лицо в мире, даже будучи в одиночестве остававшимся лицом из толпы, то иногда стоило дать людям что-то, о чем можно потом рассказать Страже. Очки – очевидный выбор, но еще Мойст добивался хороших результатов со своими собственными разработками волос в носу и ушах. Покажите человеку уши, в которых, по-видимому, гнездятся певчие птички, посмотрите на вежливый ужас в его глазах, и можете быть уверены, что уши – это все, что он запомнит.
Теперь, конечно, Мойст был честным человеком, но какая-то часть его требовала от него быть наготове, просто на всякий случай.
Сегодня он купил пузырек клея и большую банку хороших золотых блесток, потому что он мог найти им применение.
– С вас тридцать пять пенсов, мистер Липовиг, – сообщил мистер Пруст. – Придумали какие-нибудь новые марки?
– Так, одну-другую, Джек. Как там Этель? И маленький Роджер? – поинтересовался Мойст после секундного тасования данных в голове.
– Очень хорошо, спасибо, что спросили. Вам еще что-нибудь достать? – с надеждой добавил Пруст на тот случай, если Мойсту внезапно пришла в голову мысль, что жизнь значительно улучшится с приобретением дюжины фальшивых носов.
Мойст бросил взгляд на ряды масок, страшных резиновых рук и шуточных носов и посчитал свои нужды удовлетворенными.
– Только сдачу, Джек, – попросил он и осторожно положил одно из своих новых созданий на прилавок. – Полдоллара достаточно.
Пруст уставился на листок, как если бы он мог взорваться или выпустить какой-нибудь затмевающий разум газ.
– Это что, сэр?
– Долларовая банкнота. Чек в доллар. Это последняя новинка.
– Мне где-нибудь расписаться или как?
– Нет. В том-то и интерес. Это доллар. Он может быть чей угодно.
– Я бы хотел, чтобы он был моим, благодарю!
– Он твой и есть, теперь, – сказал Мойст. – Но можешь на него что-нибудь купить.
– В нем нет золота, – заметил продавец, поднимая бумажку и на всякий случай держа ее на вытянутой руке.
– Ну, если бы я заплатил пенсами и шиллингами, в них бы тоже не было золота, так? Как бы то ни было, ты получил лишних пятнадцать пенсов, хорошее дело, согласен? А эта банкнота стоит доллар. Если принести ее в мой банк, тебе за нее и дадут доллар.
– Но у меня уже есть доллар! Э, ведь так? – добавил Пруст.
– Да, отлично! Так почему не пойти на улицу и не потратить его прямо сейчас? Давайте, я хочу посмотреть, как это сработает.
– Это как марки, Мистер Липовиг? – сказал Пруст, пытаясь уцепиться за что-то понятное ему. – Люди мне иногда платят марками, у меня много заказов по почте…
– Да! Да! Именно! Думай о нем как о большой марке. Слушай, я тебе вот что скажу, сделаю предварительное предложение. Потрать этот доллар, и я дам еще один чек в доллар, так что у тебя все равно будет доллар. Так что ты теряешь?
– Ну, просто если это как бы одна из первых банкнот… ну, мой парнишка купил немного первых ваших марок, так, и теперь они стоят нехилое состояние, так что если я это придержу, оно когда-нибудь будет стоить денег…
– Оно и сейчас стоит денег? – взвыл Мойст. Вот в чем была проблема с медлительными людьми. Каждый раз ставило его в глупое положение. Медлительным людям нужно время, чтобы вас догнать, зато когда им это удается, они сразу вас переезжают.
– Да, но, видите ли, – и тут продавец состроил то, что он, вероятно, считал хитрой улыбкой, но фактически же это делало его похожим на мистера Непоседу, наполовину прожевавшего ириску, – вы хитрите с этими марками, мистер Липовиг, постоянно новые выпускаете. Моя бабушка говорит, что если правда то, что у человека в крови хватит сделать гвоздь, то у вас в шее меди хватит на дверную ручку, без обид, у моей бабули что на уме, то и на языке…[6]6
прим. пер. «медь» – «brass» означает еще и «наглость, низость».
[Закрыть]
– Я же сделал так, что почта приходит вовремя, разве нет?
– О, да, Бабуля говорит, что вы хоть и скользкий тип, но дела налаживаете хорошо, тут сомнений нет…
– Точно! Давай тогда потратим чертов доллар, хорошо?
У меня что, есть какая-то двойственная волшебная сила, изумился он, благодаря которой старушки видят меня насквозь, но им нравится то, что они видят?
Итак, мистер Пруст решил рискнуть потратить свой доллар в соседней лавке на унцию трубочного табака „Веселый Моряк“, немного мяты и копию „Что Новенького?“ И мистер „Ловкий“ Поулфорт, как только ему все объяснили, принял доллар и отнес его через дорогу мяснику мистеру Извозчику, который после долгих тщательных разъяснений осторожно принял банкноту в плату за несколько сосисок, и еще дал Мойсту косточку „для вашего песика“. Очень было похоже, что мистер Непоседа впервые увидел настоящую кость. Он настороженно ходил вокруг нее кругами и ждал, что та запищит.
Улица Десятого Яйца была улицей мелких торговцев, которые продавали маленькие вещи в маленьких количествах за маленькие суммы с маленьким доходом. На такой улице приходилось быть мелочным. Здесь не место для больших идей. Приходилось смотреть на детали. Эти люди видели куда больше фартингов, чем долларов.
Некоторые лавочники уже задвигали ставни и закрывались на день. Притянутые Анк-Морпорским инстинктом на что-то интересненькое, торговцы стекались посмотреть, что происходит. Они все друг друга знали. Они все друг с другом вели дела. И все знали Мойста фон Липовига, человека в золотом костюме. Банкноты изучались с большим вниманием и серьезными обсуждениями.
– Прямо как долговая расписка или вексель, вообще-то.
– Ну хорошо, но если, допустим, тебе нужны деньги?
– Так, поправь меня, если ошибаюсь, долговая расписка что, не деньги?
– Ну ладно, а кто их тебе одалживает?
– Э… Джек вот, потому что… Нет, стойте… Это и есть деньги, так?
Мойст ухмыльнулся, когда обсуждение стало раскачиваться из стороны в сторону. Целые новые денежные теории росли здесь как грибы – во тьме и из всякой дряни. Но эти люди считали каждые полфартинга и спали, спрятав сбережения под кроватью. Они, яростно приковав взгляд к указателю весов, с точностью до сотых и тысячных будут взвешивать муку и виноград, потому что живут на разнице между себестоимостью и продажной ценой. Если он сможет внушить идею бумажных денег им, то выйдет из воды если не сухим, то, по крайней мере, просто-напросто умытым.
– Так как думаете, пройдут такие деньги? – спросил он во временном затишье.
Согласованное мнение выражало, что да, могут, но им бы надо выглядеть „пошикарнее“, по словам Ловкого Поулфорта: „Знаете, больше причудливых букв и всего такого“.
Мойст согласился и раздал всем по банкноте в качестве сувенира. Оно того стоило.
– А если вдруг дело сорвется, как переспевший уахуни, – сказал мистер Пруст, – то у вас ведь все равно есть золото, так? В погребе заперто?
– Да, золото обязательно должно быть, – присоединился мистер Извозчик.
Последовало общее бормотание согласия, и воодушевление Мойста резко упало.
– Но я думал, мы все согласились, что золото вам не нужно? – вообще-то, они не соглашались, но попробовать стоило.
– Ах, да, но оно должно быть где-нибудь, – заметил мистер Извозчик.
– Это делает банки достойными доверия, – сказал мистер Поулфорт таким тоном сокрушительной уверенности, которая была отличительным признаком самого знающего из созданий – Человека В Пабе.
– Но я думал, вы поняли, – сказал Мойст. – Вам не нужно золото!
– Все верно, сэр, все верно, – мягко сказал Поулфорт. – Пока оно там есть.
– Э, а вы случаем не знаете, зачем ему там быть? – спросил Мойст.
– Делает банки достойными доверия, – сказал Поулфорт, основываясь на убеждении, что истина усваивается благодаря повторению. И, судя по кивкам отовсюду, таково было мнение Улицы Десятого Яйца. Пока золото где-то было, банки были достойными доверия и все было нормально. Мойст от такой веры чувствовал себя униженным. Если золото где-то есть, точно также цапли перестанут есть лягушек. На самом же деле никакая сила не могла заставить банк быть достойным доверия, если он не хотел таким быть.
Но все равно, даже так, неплохое начало для первого дня. С этим можно работать.
Начался дождь, не проливной, но один из таких добротных дождей, в которых почти можно обойтись без зонта. Никакие кебы по Улице Десятого Яйца не ездили, но один стоял у обочины на Проигрышной Улице, с лошадью, склонившейся в упряжи, кучером, ссутулившемся в пальто и фонарями, мерцающими в сумраке. Поскольку дождь переходил в капательно-промокательную стадию, то вид кеба для промокших ног был в самый раз.
Мойст поторопился к нему, забрался внутрь, и голос во мраке произнес:
– Добрый вечер, мистер Липовиг. Как приятно с вами наконец-то встретиться. Я Пупси. Уверена, мы станем друзьями…
– А знаешь, это было здорово, – произнес Сержант Стражи Колон, когда фигура Мойста фон Липовига скрылась за углом, продолжая набирать скорость. – Он вылетел прямо через окно кеба, не задев края, наскочил на того подкрадывающегося парня, я еще подумал, очень хорошо прокатился, когда приземлялся, и все это время не выпускал собаку. Не удивлюсь, что он раньше уже такое делал. Но, тем не менее, в целом я должен его упрекнуть.
– Первый же кеб, – согласился капрал Ноббс, покачав головой. – О боже, о боже, о боже. Не подумал бы, что такой человек, как он, на этом даст маху.
– Вот и я в точности того же мнения, – отозвался Колон. – Когда знаешь, что у тебя есть враги по-крупному, никогда, никогда не залезай в первый же кеб. Закон жизни. Даже то, что под камнями живет, это знает.
Они понаблюдали, как ранее подкрадывающийся человек мрачно подбирал остатки своего иконографа, пока Пуччи орала на него из кареты.
– Готов поспорить, что когда придумали первый кеб, никто не посмел в него сесть, а, сержант? – радостно заметил Нобби. – Спорим, что кучер первого кеба каждую ночь возвращался, помирая с голоду от того, что все этот закон знают, да?
– Да нет, Нобби, с людьми, у которых нет врагов по-крупному, все будет нормально. Теперь пойдем и отчитаемся.
– Что это вообще значит, „по-крупному“, – проворчал Нобби, когда они направились к зданию Стражи на Требушной Улице и к верной перспективе чашечки горячего сладкого чая.
– Это значит крупные враги, Нобби. Очевидно же, как нос на лице. Особенно твой.
– Ну, она крупная девочка, эта Пупси Щедрая.
– И скверно иметь таких врагов, как эта семейка, – высказал мнение Колон. – Каковы ставки?
– Ставки, сержант? – невинно спросил Нобби.
– Да ведь это же ты их собираешь, Нобби. Ты всегда их собираешь.
– Не могу никого привлечь, сержант. Предрешенный исход, – пожаловался Нобби.
– А, ну да. Разумно. Липовига к воскресенью найдут обведенным мелом?
– Нет, сержант. Все думают, что он победит.
Мойст проснулся в большой мягкой кровати и подавил крик.
Пупси! А-а-а-а! И в состоянии, которое склонны деликатно называть „дезабилье“. Ему всегда было интересно, как выглядит дезабилье, но он никак не ожидал увидеть его так много за раз. Даже теперь некоторые из его клеток памяти все еще пытались умереть.
Но он не был бы Мойстом фон Липовигом, если бы определенный запас беззаботности не объявился залечить раны. В конце концов, он вывернулся. О да. Это было не первое окно, в которое Мойсту приходилось выпрыгивать. И яростный крик Пупси был почти таким же громким, как треск упавшего на булыжники иконографа того типа. Старая ловушка с наживкой на сладкое. Ха. Но он уже очень давно не делал чего-то нелегального, чтобы поддерживать разум в должной форме циничной предосторожности. Год назад он бы не заскочил в первый же кеб, это уж точно. Хотя, если поразмыслить, только очень странные люди способны подумать, что его может привлечь Пупси Роскошь; он не мог представить, чтобы такому поверили в суде.
Мойст встал, оделся и с надеждой прислушался, нет ли признаков жизни на кухне. Признав их отсутствие, он сделал себе черный кофе.
Вооружившись им, Мойст прошел в кабинет, где в своем ящике дремал мистер Непоседа, и на столе лежала обвиняюще черная шляпа.
Ах да, он же собирался кое-что с ней сделать, не так ли?
Мойст достал из кармана пузырек с клеем – из числа таких удобных, с кисточкой на крышке – и после аккуратного размазывания стал наклеивать сверкающие хлопья как можно ровнее.
Он все еще был поглощен этим занятием, когда в зоне его видимости, подобно солнечному затмению, вырисовалась Глэдис, держа то, что оказалось беконно-яичным сэндвичем длиной в полметра и толщиной в пару миллиметров. Еще она принесла ему копию Таймс.
Мойст простонал. Опять он попал на переднюю страницу. Ему это очень часто удавалось. Это все из-за его атлетического языка, который сбегал от него каждый раз при виде блокнота.
Э… Он еще и на вторую страницу попал. О, и в колонку редактора. Да чтоб его, даже на политическую карикатуру, которые никогда не были смешными.
Первый Мальчишка: „Почему Анк-Морпорк не как необитаемый остров?“
Второй Мальчишка: „Потому что когда ты на необитаемом острове, тя не могут укусить акулы!“
Уморительно.
Его рассеянный взгляд вернулся к заметке редактора. Вот они-то, напротив, часто бывали забавными, потому что исходили из предположения, что мир был бы лучшим местом, управляй им журналисты. Они были… Что? Что это?
Время обдумать немыслимое… ветер перемен наконец-то подул в погребах… несомненный успех новой Почтовой Службы… марки уже де-факто являются валютой… свежие идеи необходимы… молодежь у руля…
Молодежь у руля? Это от Уильяма-то де Слова, которому было почти столько же, сколько и Мойсту, но который писал такие заметки, как будто у него зад набит твидом?
Иногда за всей громоздкостью было сложно сказать, что именно думал де Слов по поводу чего угодно, но здесь сквозь клубящийся туман многосложных слов, кажется, в Таймс думали, что Мойст фон Липвиг, в общем и целом, учитывая все, сложив одно к другому, сопоставив все факты, был, возможно, нужным человеком в нужном месте.
Мойст понял, что Глэдис стоит за его спиной, когда заметил красный свет, отразившийся от меди на столе.
– Вы Очень Напряжены, Мистер Липовиг, – сказала она.
– Да, точно, – ответил Мойст, снова прочитывая статью. Боги, этот человек и впрямь писал так, будто высекал буквы в камне.
– В „Журнале Самых Что Ни На Есть Леди“ Была Интересная Статья Про Массаж, – продолжила Глэдис. Потом Мойст думал, что, наверное, надо было распознать нотку надежды в ее голосе. Но тогда он думал: не просто высекал, но с очень большими засечками.
– Они Очень Хорошо Снимают Напряжение, Вызванное Суматохой Современной Жизни, – настаивала Глэдис.
– Ну, мы такого точно не хотим, – ответил Мойст, и внезапно все потемнело.
Странным было то, размышлял он, когда Пегги и Эймсберри привели его в себя и вправили кости туда, где они должны быть, что он действительно чувствовал себя намного лучше. Может, в этом и был смысл. Может, ужасная раскаленная боль нужна была для того, чтобы показать, что есть в мире вещи намного хуже, чем случающиеся время от времени побаливания.
– Я Прошу Прощения, – сокрушалась Глэдис. – Я Не Знала, Что Так Случится. В Журнале Говорилось, Что Адресат Испытает Восхитительный Фриссон.
– Не думаю, что это означает способность увидеть собственные глазные яблоки, – заметил, потирая шею, Мойст. Глаза Глэдис засветились так ярко, что ему пришлось добавить: – Хотя сейчас я намного лучше себя чувствую. Так приятно смотреть вниз и не видеть своих пяток.
– Не слушай его, не так все плохо было, – с сестринской солидарностью вмешалась Пегги. – Мужчины всегда поднимают большой шум из-за крошечной царапины.
– Они На Самом Деле Просто Большие Милые Младенцы, – сообщила Глэдис. Последовала задумчивая пауза.
– А это откуда? – поинтересовался Мойст.
– Информация Была Мне Передана Глендой За Стойкой Марок.
– Так, с этих пор я хочу, чтобы ты не…
Большие двери распахнулись. Сквозь них проник гул голосов с нижних этажей, и над шумом, как какой-то слуховой серфингист, скользил мистер Бент, угрюмый и слишком сияющий для такого времени утра.
– Доброе утро, Начальник, – сказал он ледяным тоном. – Снаружи вся улица полна людей. И могу ли я воспользоваться данной возможностью, чтобы поздравить вас с опровержением теории, крайне популярной сейчас в Незримом Университете?
