Текст книги "Путь из верхнего зала"

Автор книги: Терри Бэллантин Биссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Барахлом?

– Подпрограммами, фирменными макросами, графикой... Я хотела все убрать. И, может быть, устроить небольшой тарарамчик. Я взяла с собой ресет-редактор, чтобы переписывать код, не выходя из системы. Но Клайд заподозрил неладное. И убил меня.

– Маленьким молоточком.

– Соображаешь. Просто выдвинул ящик и – бэмс по переносице. Но Клайд не знал, что я могу себя сохранить. Я всегда хожу на маленьком макросе автосохранения, который написала еще в колледже, так что потеряла всего минут десять, не больше, и чуть-чуть памяти. И свою жизнь, разумеется. Я ушла в мышиные норы, но кто хочет жить, как крыса? И я стала ждать своего принца, который отведет меня в Верхний зал.

– Принца?

– Контур речи.

– Фигура речи, – поправил я.

– Без разницы. Короче, чего Сиснерос не знает – и Клайд тоже, – что Верхний зал связан интерфейсами с другими сферами "Пути вглубь" – Арктической и Амазонской. Я смогу выбраться из дворца. И с каждым добавочным модулем моя вселенная будет расти. Если я не стану лезть на рожон, то смогу прожить хоть вечность. Ты разве еще не заметил, что в "Эн-О" смерти нет?

Она встала. Сняла кепку и швырнула в стену. Кепка упала у маленькой щели под плинтусом. Отверстие было узким, но я умудрился проползти, выставив вперед плечо. Я оказался в комнате с каменными стенами, крохотным окошком-амбразурой и складным стулом. Глюкки...

– Ничего, если я буду называть тебя Глюкки?

– Слушай, ты мне надоел. Иди сюда.

Глюкки была одета в черный кружевной лифчик с глубоко вырезанными чашечками и широко расставленными бретелями, а также черные кружевные ажурные трусики в том же стиле, украшенные бантиками по бокам. И, разумеется, она была в красной кепке. И в очках. Она потеснилась, чтобы я смог встать рядом с нею на стул и выглянуть в амбразуру. Я удостоверился воочию, что Земля круглая: я увидел изгибающуюся линию горизонта. Я почти ощутил своим бедром изгиб бедра Глюкки, хоть и понимал, что последнее – лишь моя фантазия. В "Эн-О" что ни возьми – все фантазия.

– До Верхнего зала уже недалеко, – сообщила она. – Гляди, как высоко ты меня уже вывел. Но в одном Сиснерос права.

– В чем же?

– Не води меня в Верхний зал. Застрянешь. Оттуда обратной дороги нет.

– А ты?

Мне нравились маленькие бантики на ее трусиках.

– Я уже застряла. Мне некуда возвращаться – я теперь без тела. А этой оболочкой я, вероятно, обязана тебе, – она заглянула через очки за пазуху своего лифчика, под резинку трусов. – И потому, полагаю, я все еще в очках.

– Я охотно помог бы тебе попасть в Верхний зал, – сказал я. – Но почему ты не можешь сама туда добраться?

– Мне позволено лишь спускаться – но не подниматься, – пояснила Глюкки. Я ведь мертва, помнишь? Будь у меня ресет-редактор... Черт! – Зазвонил телефон. Мы даже не заметили, что он есть в комнате. – Тебя, – сказала она, передавая мне трубку. Не успев сказать: "Алло!", я уже уперся взглядом в протечки на потолке зала Ожидания. Послышался скрип ботинок. Служитель помог мне выбраться из ящика. Это был Клайд.

– Уже 16:55? – спросил я.

– Когда развлекаешься, время летит стрелой, – заметил он.

– Угадай с трех раз, кто здесь? – пропела мамуля.

Я услышал из туалета злобный рокот спускаемой воды.

– Не хочу ее видеть, – заявил я.

– Она приехала из самого Салема, – возразила мамуля. – Привезла твои вещи.

– Да? И где же они?

– Все еще в машине. Я не разрешила ей вносить их в дом, – пояснила мамуля. – Вот почему она плачет.

– Она не плачет! – раздался из туалета звучный бас.

– О Боже, – встревожился я. – Он что, там вместе с ней?

– Она их назад не повезет! – раздался тот же бас.

– Я уехал в отпуск, – объявил я. Ручка на двери туалета начала поворачиваться, и я пошел прогуляться. Когда я вернулся, они уже уехали, а мои вещи были свалены на газоне.

– Хочешь, вырой яму и закопай их, – предложила мамуля.

На следующее утро я вошел в зал Ожидания первым. Но вместо того чтобы выдвинуть для меня ящик, Скрипучие Ботинки – Клайд – попросил меня подписать какую-то бумажку.

– Я уже дал расписку, – напомнил я.

– Да все это ерунда, только для нашего собственного спокойствия, возразил Клайд. Я расписался.

– Хорошо, – улыбнулся он какой-то скользкой улыбкой. – А теперь прилягте. Сделайте глубокий вдох.

Ящик задвинулся. Вдохнув запах витазина, я точно пробудился ото сна. И оказался в чопорной гостиной. Все здесь было кремовых тонов: ковер, диван, кресло. Шемиз стояла у окна, одетая в лифчик на проволочном каркасе, сшитый из жаккардового атласа цвета слоновой кости, с очень глубоким вырезом в центре и широко расставленными бретельками, а также в трусики-бикини того же цвета с эластичной вставкой спереди. Она держала в руках чайную чашку и блюдце, подобранные по цвету к белью. За окном виднелась цепочка холмов, уходящая к самому горизонту. По комнате протрусила собака.

– Шемиз, – произнес я. Мне было очень жаль, что я не успеваю объяснить ей ситуацию, но я знал, что должен найти Глюкки.

Я начал высматривать мышиную нору. В темном углу за торшером обнаружилась низенькая арка, похожая на вход в миниатюрную пещеру. Я лишь чудом пробрался через узкий ход, протискиваясь бочком.

– Где тебя носило? – Глюкки сидела в бетонном коридоре на штабеле гладко обструганных досок, уткнувшись подбородком в колени. Она была одета в свою футболку МЕРЛИН СИСТЕМС и крохотные трусики-бикини из шнурочков. Разумеется, она была в красной кепке и в очках.

– Меня заставили дать еще одну расписку.

– И ты дал?

Я кивнул. Мне понравились шнурочки бикини: они образовывали маленькую букву "V" и затем скрывались из виду.

– Дубина! Ты что, не понял, что эта расписка дает Клайду право тебя убить?

– Я не хочу, чтобы ты называла меня такими словами, – сказал я.

– Хреновы Бонни и Клайд! Теперь мне Верхнего зала не видать!

Я испугался, что сейчас она расплачется. Вместо этого она со злостью швырнула красную кепку на пол. Нагнувшись за кепкой, я увидел трещинку, в которую можно было просунуть не более трех пальцев, но мне удалось пролезть через нее по-пластунски, выставив одно плечо вперед. Я оказался в пустой комнате с дощатым полом и новехонькими пластиковыми окнами, с которых еще не были сняты фирменные наклейки. Глюкки была одета в лифчик с экстремальным декольте, сшитый из стрейч-кружев кораллового оттенка, и в трусики-бикини во французском стиле. Сзади они были сплошные, а спереди представляли собой всего лишь крохотный треугольный лоскутик розовых кружев. И, разумеется, она была в красной кепке.

Я прошел вслед за ней к окну. Внизу расстилались морские просторы и облака. Все здесь было нестерпимо ярким: и небо, и вода.

– Верхний зал уже недалеко, это ясно! – воскликнул я. – У тебя все получится! – мне хотелось ее ободрить. Мне понравилось, как лифчик облегает ее груди.

– Не говори чепухи. Слышишь этот лай?

Я кивнул. Казалось, к нам приближается свора гончих.

– Это кот. Найти и уничтожить. Отыскать и стереть! – Ее била дрожь.

– Но ты можешь себя сохранить!

– Это непросто. Я и так – резервная копия.

Мне показалось, что она расплачется.

– Тогда поскакали! – скомандовал я. – Я отведу тебя в Верхний зал. Плевать на риск!

– Не ерунди, – возразила Глюкки. – Ты навечно окажешься в ловушке, если Клайд тебя прежде не убъет. Будь только у меня ресет-редактор, я бы сама туда добралась.

– А где же он?

– Потеряла, когда Клайд меня убил. С тех самых пор все ищу и никак не нахожу.

– Как он выглядит?

– Это такие большие ножницы.

– Я видел большие ножницы в руках у Шемиз, – сообщил я.

– Вот стерва!

– Не надо называть ее так, – начал я.

Но тут зазвонил телефон. Мы даже не заметили, что он есть в комнате.

– Не подходи! – вскрикнула Глюкки, но сама же подняла трубку и передала мне. Разве она могла что-то сделать? Я ведь дал расписку. Разумеется, спрашивали меня. Не успев опомниться, я уперся взглядом в протечки на потолке и в маленький серебряный молоточек, опускающийся на мою переносицу. И в улыбку Клайда. Скользкую улыбку.

Вначале было очень темно. Потом вновь стало светло. Я словно пробудился от сна. Я находился в круглой белой комнате. Со всех сторон – овальные окна. Голова у меня болела. За стеклом виднелось молочно-белое небо с серыми звездами. Глюкки...

– Здесь я, – произнесла она. Она стояла у окна, одетая в трусики цвета одуванчиков из переливающегося искусственного атласа, с высокими выемками на бедрах, полностью закрытые сзади. Лифчика на ней не было. Ни тебе бретелей, ни чашечек, ни отделки, ни кружев.

Голова у меня трещала. Но я не мог не обрадоваться этой новой высоте. Это... это Верхний зал? – спросил я, едва дыша от благоговения.

– Не совсем, – отозвалась она. Она по-прежнему была в красной кепке и в очках. – И полоса везения для нас кончилась. Не знаю уж, заметил ты или нет, но Клайд тебя убил. Только что.

– О нет, – я не мог вообразить такой поворот.

– О да, – возразила она. Она положила руку мне на лоб, и я почувствовал, как ее пальцы нащупали мелкую вмятинку.

– Что ты со мной сделала, скопировала?

– Выдернула из кэша. Еле успела. – За окном, далеко-далеко внизу, висел голубовато-зеленый шарик с белыми прожилками. – Слышишь лай? Это клайдов кот прочесывает дворец зал за залом.

Меня пробил озноб. Мне нравилось, как облегают ее тело трусики.

– Ладно, что нам терять? – сказал я, сам удивляясь, что больше не огорчаюсь по поводу собственной смерти. – Пошли в Верхний зал.

– Не ерунди, – рявкнула она. – Если ты тоже мертв, ты не можешь меня протащить. – Лай становился все громче. – Теперь придется искать ресет-редактор. Где ты видел эту-как-там-ее-зовут с большими ножницами? В какой комнате?

– Шемиз? – проговорил я. – Не помню.

– Что было за окном?

– Не помню?

– Какая мебель в комнате?

– Не помню.

– Во что она была одета?

– Облегающий, сильно декольтированный лифчик без лямок, с чашечками на проволочном каркасе и легкой подкладке, сшитый из стрейч-атласа и кружев. Также на ней были трусики с выемками на бедрах, широкой резинкой и ажурной кружевной вставкой спереди. И лифчик, и трусики белые, – сообщил я.

– Тогда пошли, – распорядилась Глюкки. – Я знаю это место.

– Я думал, что мы никуда не можем попасть без этого... рес...

– Вниз – можем, – пояснила Глюкки. Швырнув красную кепку, она сама устремилась за ней. Кепка упала у крохотной дырки, в которую даже Глюкки еле смогла засунуть свои тонкие пальцы. Я пролез вслед за ней. Трусики великолепно облегали бедра. Мы оказались на старомодной кухне, где Шемиз помешивала в горшке огромными ножницами. Она была одета в сильно декольтированный лифчик без лямок, с чашечками на проволочном каркасе и легкой подкладке, сшитый из стрейч-атласа и кружев. Также на ней были трусики с выемками на бедрах, широкой резинкой и ажурной кружевной вставкой спереди. И лифчик, и трусики были белые.

– А ну отдай! – вскричала Глюкки, вцепившись в ножницы. Она тоже была одета в сильно декольтированный лифчик без лямок, с чашечками на проволочном каркасе и легкой подкладке, сшитый из стрейч-атласа и кружев. Также на ней были трусики с выемками на бедрах, широкой резинкой и ажурной кружевной вставкой спереди. И лифчик, и трусики были белые. И, разумеется, она была в красной кепке. Но куда же исчезли ее очки?

– Мерзавка, – мягко произнесла Шемиз. Я был шокирован. Я не знал, что она умеет говорить.

– Дрянь, – парировала Глюкки.

И тут – в буквальном смысле слова ниоткуда – в комнате возникла собака.

– Кот! – выдохнула Глюкки. Она как раз пыталась взломать дверь в кладовую, действуя своими огромными ножницами, словно ломиком.

Собака-кот зашипел на нее.

– Сюда! – вскрикнула Глюкки. Втолкнув меня в кладовую, она, сделав выпад снизу вверх, воткнула ножницы в брюхо собаки. В брюхо кота. Разница невелика. Кровь брызнула во все стороны. Я оказался в просторной пустой комнате пирамидальной формы с белым полом и белыми стенами, которые вверху сходились в одной точке. В каждой из стен имелось по одному крохотному иллюминатору. Глюкки... Глюкки нигде не было видно.

За иллюминаторами расстилалась белая пустота. Звезд – и тех не было. Дверей в комнате – тоже. Снизу доносились рычание и лай.

– Глюкки! Кот тебя стер! – взвыл я. Я понял, что ей конец. Испугался, что сейчас расплачусь. Но тут в полу комнаты распахнулся люк, и из него ногами вперед вылетела Глюкки. Со стороны это выглядело странновато. Ее рука была забрызгана кровью. Она держала ножницы. Она была... Она была нагая. Абсолютно.

– Я кота стерла! – торжествующе завопила Глюкки.

– Он все равно гонится за нами, – сказал я, так как снизу по-прежнему слышался отчаянный лай.

– Тьфу ты! Автодублируемый цикл, наверное, – пробурчала она.

Она была голая. Нагая. Раздетая. В чем мать родила. Совершенно обнаженная.

– Хватит на меня пялиться, – рявкнула Глюкки.

– Я над собой не властен, – ответил я.

Даже красная кепка – и та исчезла.

Она была нагая. Голая. На ней ровно ничего не было, ровно ничего. Подбежав к одному из четырех иллюминаторов, она начала поддевать раму кончиком ножниц.

– Там снаружи ничего нет, – сказал я.

Лай раздавался все громче. Люк был закрыт, но меня не оставляло предчувствие, что он распахнется, и из него полезут собаки. Или коты. И случится это очень скоро. – Здесь оставаться нельзя! – отозвалась Глюкки и вновь положила руку мне на лоб. Ее прикосновение освежало. Мне оно понравилось. – Вмятина глубокая, но не слишком. Вполне возможно, что ты не убит. Просто оглушен.

– Он меня сильно стукнул! И вообще, я здесь заперт!

– Если ты еще жив, то надежда есть. Как только я уйду, они перезагрузят систему. И, скорее всего, ты просто проснешься с больной головой. И сможешь вернуться домой. Лай слышался все ближе.

– Не хочу я домой.

– А как же твоя мать?

– Я оставил ей записку, – солгал я.

– А твои вещи?

– Закопал на газоне.

Она была нагая. Голая, если не считать прелестных очков. Ничем не прикрытые ягодицы, ничем не прикрытые груди. Даже красная кепка исчезла. В дырку едва влезала моя рука, но я протиснулся вслед за Глюкки, выставив вперед плечо. Лай больше не слышался, зато раздавались звуки, похожие на свист ветра. Я взял Глюкки за руку, и мы покатились. Мы катились. Я держал ее за руку, и мы катились по теплому, совершенно чистому снегу.

Я точно пробудился от сна. Я был закутан в вонючие шкуры. Мой взгляд уперся в прозрачный потолок крохотной хижины, выстроенной из веток и льда. Рядом со мной, закутанная в такую же вонючую шкуру, лежала Глюкки.

– Где мы? – спросил я. – Я слышу лай котов.

– Это наши собаки, – ответила она.

– Собаки? – я встал, подошел к двери. Она была завешена колючим шерстяным одеялом. Отодвинув завесу, я увидел простирающуюся на много миль, засыпанную свежим снегом равнину, на дальнем краю которой виднелся ряд оплетенных лианами деревьев. Несколько собак серебристой масти справляли нужду у угла нашей хижины. Еще одна пыталась загрызть змею. Змея была длиннющая.

– Здесь все сходится в одной точке, – пояснила Глюкки. – Верхний зал, Северный Полюс, верхушки Амазонки.

– Верховья, – поправил я. – Куда делись твои очки?

– Они мне больше не нужны.

– А мне нравились...

– Тогда надену.

Я вновь забрался к ней под шкуры, торопясь выяснить, во что же она на сей раз одета. Я не в силах объяснить в доступных вам терминах, что именно на ней было. Но разве это важно?..