Текст книги "Озорница"
Автор книги: Тереза Медейрос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Тереза Медейрос
Озорница
Я помню, как мама держала меня за руку и мы смотрели тебе вслед, когда ты уходил сражаться во Вьетнаме. В военной форме ты казался мне самым красивым мужчиной в мире, но еще более хорош ты был, когда вернулся домой. Ты всегда будешь моим кумиром, отец, и эту книгу я посвящаю тебе.
Она посвящена также Барбаре Колдуэлл и Энн Холл Айземан, которых я по праву могла бы назвать сестрами.
Книга посвящается и Майклу, благодаря которому я поверила, что в нашей жизни встречаются ангелы.
ПРОЛОГ
Новая. Зеландия, 1865 год
Напуганные звуком выстрела туземцы бросились врассыпную, оставив позади темную фигуру, распластавшуюся на песке, как сломанная кукла. В наступившей тишине стал слышен мерный рокот морского прибоя.
Джастин Коннор разжал онемевшие пальцы и выронил пистолет, сделал шаг в сторону неподвижной фигуры и остановился. Хотелось облегчить душу и крепко выругаться, но горло сдавило предчувствие непоправимой беды.
В мягком свете луны простодушное лицо Дэвида казалось на редкость красивым, хотя в нем не было ничего примечательного. При встрече на лондонской улице мимо такого человека пройдешь, не заметив. Из уголка его рта тонкой струйкой стекала на песок кровь.
Неожиданно он открыл глаза.
– Послушай, приятель, – самым обыденным тоном сказал Дэвид. – Подайся-ка чуть в сторону. Заслонил спиной бриз, так что дышать нечем.
Голос звучал бодро, и у Джастина немного отлегло от сердца. Он опустился на колени, приподнял голову Дэвида, сглотнул подступивший к горлу комок и, едва сдерживая слезы, взмолился:
– Держись, брат. Не вздумай умирать, черт возьми.
Рубашка на груди Дэвида пропиталась кровью, и стало ясно, что он долго не протянет. За годы скитаний по Новой Зеландии им не раз приходилось вступать в жестокие схватки, и Джастин повидал немало смертельно раненных. Он попытался все же остановить кровотечение – зажал ладонью рану друга, хотя сомнений не было: этот человек, ставший для него отцом и братом, – обречен. Джастин убрал прядь волос, упавшую на лоб раненого, а тот поднял руку, и луна высветила золотую цепочку.
– Клэр, – хрипло прошептал Дэвид, протягивая руку.
Джастин крепко сжал цепочку в ладони, перепачканной кровью друга. Теперь он понял, почему Дэвид побежал к палатке, а не к поджидавшей у берега лодке. Он даже не пытался добраться до оружия, ему важнее было спасти самое дорогое – миниатюрный портрет дочери, хранившийся под крышкой карманных часов.
– Найди ее, – с трудом выговорил Дэвид слабеющим голосом. – Передай, что сожалею… так уж сложилось. Скажи, я всегда любил ее. Позаботься о моем ангелочке, Джастин. Поклянись выполнить мою просьбу.
Джастин не мог вымолвить ни слова, тупо глядя на часы. Он боялся открыть крышку и увидеть знакомую улыбку на милом лице, боялся взглянуть в теплые карие глаза. Ведь придет пора рассказать Клэр, как погиб ее отец на пустынном берегу. Нет, это выше его сил. Может, если сейчас промолчать, Дэвид не умрет?
Из последних сил Дэвид впился пальцами в руку друга, как когтями, и, сцепив зубы, выдавил из себя:
– Во имя всего святого, Джастин! Дай мне клятву!
Джастин отвел глаза, избегая встретиться с горячечным взором умирающего. Слезы текли по его щекам и падали на лицо Дэвида.
– Все сделаю. Клянусь! – едва слышно прошелестел Джастин.
Дэвид бессильно откинул голову.
– Спасибо, мой мальчик, – удовлетворенно сказал он, и на губах его мелькнула тень улыбки. – Золотой прииск мне теперь ни к чему. Там, где меня ждут, золотом дороги мостят.
Джастин невольно улыбнулся сквозь слезы.
– Неисправимый оптимист. Ты был и остался оптимистом.
Ответа не последовало. Прижав к груди безжизненное тело друга, Джастин принялся раскачиваться из стороны в сторону. Его не покидало чувство вины, и подступало одиночество, безжалостное и неизбежное, как удары волн о берег.
Когда он встал, ноги его дрожали, но Джастин превозмог себя и взял Дэвида на руки. Голова его свесилась, и свет луны позолотил каштановые волосы. Джастин уложил тело на дно лодки, бережно выпрямил конечности, оттолкнулся от берега длинным шестом и бессильно упал рядом.
Тут до него дошло, что он держит в руке посторонний предмет, разжал пальцы и увидел часы. Он сжимал их с такой силой, что они врезались в ладонь. Джастин медленно откинул крышку.
На него весело смотрели доверчивые глаза девочки с овальным лицом в обрамлении непокорных кудрей – искрящиеся жизнелюбием глаза Дэвида. Джастин захлопнул крышку. Нечего пялиться. С былыми мечтами можно распрощаться. Все кануло в вечность: золотой прииск, Николас, наследство, причитавшееся Клэр. Джастин прислонился затылком к борту лодки и отдался на волю волн. Его несло неведомо куда, и глаза застилали слезы.
Лондон, 1865 год
Мисс Амелия Винтерс взглянула поверх очков на девочку, бесшумно скользнувшую в библиотеку. Всего несколько месяцев назад Клэр наверняка бы с шумом влетела в комнату, не умолкая ни на секунду, и нарвалась бы на замечание за расстегнутые пуговицы на ботинках и развязанные ленточки. Сейчас иная картина: после исчезновения отца девочка утратила былую жизнерадостность; жаль однако, что только трагедия вынудила ее вести себя как подобает настоящей леди.
Но кое-что все же осталось от прежней непоседы – прическа. Директриса презрительно хмыкнула. Как ни причесывай Клэр, невозможно смирить ее непослушные кудри. Даже в строгом темном наряде девочка больше походила на взлохмаченного ангела, чем на воспитанницу пансиона Фоксуорт. Одно радовало глаз: хотя бы передник ее выглядел безупречно, что случалось не часто; не видно ни угольной пыли – последствий общения со служанками, ни кошачьих шерстинок, свидетельствующих о том, что Клэр возилась на конюшне с котятами. Их обычно укрывали там сердобольные слуги, несмотря на строгий наказ мисс Винтерс не давать убежища бездомным беременным кошкам.
Девочка сделала небрежный реверанс и шумно выдохнула. Дыхание повисло в воздухе светлым облачком. «Уже февраль на пороге, незачем попусту тратить уголь на отопление», – подумала Амелия, почти не чувствовавшая холода в костюме из толстого твида.
Клэр присела на краешек глубокого кресла из розового дерева, словно боясь утонуть в подушках. Присмотревшись к ней, Амелия не на шутку встревожилась. В черном форменном платье девочка выглядела изможденной: длинные худые ноги, на бледном лице огромные темные глаза. Суровые, немигающие, не по возрасту умные, они вопрошающе уставились на Амелию. Беспокойство Клэр выдавали только руки, беспрестанно теребившие пожелтевший листок бумаги, видимо, последнее письмо от отца.
В душе Амелии шевельнулась жалость. Лучше сразу со всем покончить, развеять все надежды этой девочки. Директриса с хрустом расправила плотный лист бумаги на столе и звучно прокашлялась.
– К моему глубокому сожалению, вынуждена сообщить…
– Неужели? – прервала ее Клэр.
– Не поняла, – опешила Амелия, отрывая взгляд от бумаги.
– Неужели сожалеете?
Мисс Винтерс часто заморгала. Их взгляды встретились. Девчонка смотрела без вызова, просто с любопытством, что еще больше разозлило Амелию. Она поправила на носу очки и, к своему ужасу, обнаружила, что у нее трясутся руки, но не столько от гнева, сколько от страха.
– Ты слишком много себе позволяешь, – отчитала ученицу Амелия. – Я получила письмо от сэра Джорджа Грея, губернатора Новой Зеландии. Он с прискорбием сообщает, что твой отец Дэвид Скарборо скончался.
Клэр побледнела и еще крепче сжала в кулаке письмо отца.
«Она знала. Боже мой! Откуда?» – удивилась Амелия. Директриса уже сожалела о своей резкости и попыталась исправить ошибку.
– Отец не оставил денег на твое, содержание, но, если хочешь, можешь остаться в пансионе, пока решится твоя дальнейшая судьба.
«Зачем я это сказала? – пронеслось в голове Амелии. – Зачем утешаю эту несносную девчонку, развитую не по годам? Ведь я не выношу ее. Да и как можно терпеть подобное существо, воспитанное без матери? Она слишком много лет провела с отцом, и ее самостоятельность граничит с самонадеянностью. Так уверена в себе, что ни с кем не желает считаться. Нет, ей нечего делать в стенах нашего пансиона. Нужно бы немедленно отправить ее в сиротский приют».
Однако высказаться напрямую Амелия не решилась. Девочка восприняла страшную весть спокойно, держалась уверенно, и это действовало на нервы.
– Конечно, придется лишить тебя гостиной, она положена только тем ученицам, за содержание которых вносят полную плату…
– Не извольте беспокоиться.
Амелия поморщилась. Девчонка опять перебивает. Нет, любящий отец определенно не привил ей хороших манер.
– Я не нуждаюсь в благотворительности, – спокойно продолжала Клэр. Она держалась с достоинством принцессы, лишенной наследства. – Сюда вскоре приедет старинный друг моего батюшки и его компаньон. Они совладельцы золотого прииска. Кроме того, господин Коннор – наследник герцога Уинтропского, человек богатый и влиятельный. Батюшка говорил, что, если с ним случится беда, его друг позаботится обо мне.
Амелия скривила губы в презрительной усмешке, давая понять, что она думает об экстравагантных обещаниях отца Клэр. Некогда мисс Винтерс не устояла перед чарующей улыбкой Дэвида Скарборо и поверила ему на слово, что плата за обучение дочери будет внесена полностью и в срок. Основываясь исключительно на этом обещании, она позволила себе кое-какие личные расходы и даже раскошелилась на нужды пансиона. А кто теперь покроет издержки? Дух святой?
«Небось он клялся, что обязательно приедет за тобой, милочка?» Этот вопрос чуть не сорвался с языка, но Амелия промолчала и натянуто улыбнулась.
– Мне кажется, Клэр, тебе пора расстаться с пустыми мечтами. Они приличествуют разве что малым детям.
– Не смейте меня так называть! – воскликнула девочка, вскакивая на ноги. Ее глаза зло сверкали, руки сжались в кулаки. – Только батюшка называл меня Клэр, а мое полное имя Эмили.
Амелия невольно вжалась в спинку кресла, нервно теребя кружевной воротник блузки.
Девочка бросилась вон из комнаты, едва не споткнулась о порог и вылетела в коридор. Мисс Винтерс подошла к двери, выглянула наружу, но Клэр и след простыл. Директриса прислонилась плечом к стене, отдышалась и в этот момент заметила горничную.
– Бедная девочка. Мне очень жаль ее, мэм, – промямлила та, вытирая заплаканное лицо краем белого передника, от чего на носу ее осталось пятнышко сажи. – Сегодня утром она отдала кусок сладкого пирога для моего чахоточного брата Фредди.
Директриса смерила служанку уничтожающим взглядом.
– Если бы меня, Тэнси, волновало твое мнение о благотворительной деятельности мисс Скарборо, я бы сама поинтересовалась, что ты думаешь на сей счет.
Горничная принялась энергично протирать тряпкой циферблат часов в коридоре, а директриса, одернув костюм, вернулась в библиотеку. По всему зданию разнесся грохот хлопнувшей двери.
Служанка воздела очи горе и горячо зашептала:
– Господи, помоги бедной девочке. Если ты ниспослал бы ангела на грешную землю, я знаю, он принял бы образ Эмили Клэр.
– Черт, черт, черт! Будь все трижды проклято! – повторяла Эмили, притоптывая ногой по ковру.
С кружевной подушки за ней равнодушно наблюдала кукла с фарфоровым личиком и ничего не выражающими круглыми голубыми глазами. При виде тонкой золотой цепочки на запястье игрушки Эмили вздрогнула. Только манящий блеск драгоценного металла мог вынудить батюшку бросить дочь и уехать в Новую Зеландию. Сейчас там золотой прииск. Но какой в нем смысл, если батюшка погребен под землей, спутанный по рукам и ногам блестящими цепями?
Эмили отшвырнула куклу в дальний угол спальни, упала на колени перед кроватью и, чтобы заглушить громкие рыдания, сунула в рот край шелкового покрывала; слезы потекли рекой, обжигая щеки. Чуть погодя, немного успокоившись, она открыла глаза и обвела взглядом комнату.
Кукла валялась возле окна, задрав ноги.
– Прости меня, Аннабелла, – прошептала Эмили, подползла на коленках к игрушке и крепко прижала ее к груди. На фарфоровом лобике пролегла тонкая трещинка, протянувшаяся к раненому сердцу девочки. – Я нечаянно. Прости меня, – прошептала Эмили, оправила бархатное платьице и поцеловала куклу в трещинку. – Нам с тобой хныкать нельзя. Батюшка всегда учил меня держаться молодцом. – Из горла ее вырвался короткий смешок, больше похожий на рыдание. – Теперь нам остается только ждать.
Она взобралась на подоконник, прижимая к груди куклу, и выглянула в окно. Смеркалось; на улице один за другим вспыхивали газовые фонари, разрезая темноту зеленоватым светом. В оконном стекле отражались розовые щеки и светлые пряди Аннабеллы, контрастирующие с густыми темными волосами и смуглым лицом Эмили. Девочка баюкала игрушку, прижавшись к ней подбородком. Внезапно она зябко передернула плечами.
– Мы с тобой будем паиньками, Аннабелла, и дождемся своего, – прошептала Эмили. – Батюшка теперь не сможет приехать за нами, но вместо него приедет господин Коннор. Так сказал батюшка.
Сгущались сумерки, Эмили медленно раскачивалась из стороны в сторону, слезинка капнула с ее подбородка и медленно скатилась по фарфоровой щеке куклы.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
«Дорогая доченька, надеюсь, ты здорова…»
Новая Зеландия, Северный остров, 1872 год
– Эмили Клэр Скарборо пора хорошенько проучить за непослушание.
Угроза, прозвучавшая в голосе Барни, насмешила Эмили. Она повернулась спиной к поручням. Барни не сводил с нее гневного взгляда, а изрытое оспой лицо его исказила злая гримаса. Крепко вцепившись в поручни жилистыми руками, он провозгласил:
– Сейчас я этим займусь.
Дорин ухватила брата за ухо мертвой хваткой, снискавшей ей злую славу в пансионе для благородных девиц Фоксуорт; все воспитанницы остерегались попадаться ей под руку в недобрую минуту.
– Ой, сестренка, больно, – взмолился Барни. – Отпусти! Я пока что ничего ей не сделал. Пальцем не тронул.
– Не морочь мне голову! Я видела, как ты пялился, когда мы ее обряжали.
Она разозлилась и сорвалась на просторечье, что вызвало улыбку Эмили. Девушка знала, что именно способность подражать языку аристократов обеспечила Дорин высокое положение в пансионе. Ее влияние возрастало по мере ухудшения финансового положения мисс Винтерс.
Барни отбросил руку сестры.
– В такой компании я бы предпочел быть слепым и глухим до самой Новой Зеландии. Ох, уж эти мне бабы! – выкрикнул он.
«Как есть хорьки», – подумала Эмили, глядя на своих спутников.
Эти психи затащили ее на другой конец света. Они ходят на двух ногах, она носит шляпку, он – кепку, внешне вроде бы похожи на людей, но, если даже обрядить их в шелк и увешать бриллиантами, все равно истинной сущности не скроешь – этакие хищные зверьки. Эмили взглянула на свои руки, сплошь покрытые синяками от нещадных щипков Дорин. Эта девица и покусать ее способна, да, видно, опасается, что Эмили ответит ей тем же, а может, не хочет расстраивать капитана, который счел бы такое поведение в высшей степени неприличным.
Эмили тяжело вздохнула, провожая глазами переливчатый след на бирюзовой воде, оставленный их почтовым пароходиком.
Барни рванул ворот рубашки. Душно. Шерстяной костюм, купленный перед отъездом мисс Винтерс, спас бы от пронизывающего лондонского осеннего ветра, но совершенно не годился в этом царстве теплых бризов. Да и был он размера на два меньше нужного.
– Страна, прямо скажем, не для жизни, – пожаловался Барни, вытирая пот со лба. – Словно в ад угодил до срока. – Он прищурил здоровый глаз. – А если мы в аду, эта девка – черт в юбке. Погляди на нее. Она ведет себя так, будто ей принадлежит пароход и Тасманово море в придачу.
Дорин не удостоила Эмили взглядом. Она пристально смотрела на пожилого капитана, который, казалось, задремал у штурвала.
– Вполне возможно, все это будет принадлежать ей, когда мы передадим ее из рук в руки богатому опекуну, – сказала Дорин. – Этот плут, наследник герцога, должен сполна расплатиться с нами, вернуть деньги, которые он задолжал бедняжке мисс Винтерс за то, что она годами заботилась об этой сучке. А десятая доля достанется нам.
– Вообще-то полагалось бы выплатить нам половину, – пробурчал Барни, ощупывая огромный синяк под глазом.
Эмили готова была признать его правоту.
В понедельник она изрядно сдобрила солью съестные припасы. Во вторник – опорожнила запасы виски Барни и налила в бутылку содержимое ночного горшка Дорин.
В среду выбросила за борт единственный костюм Барни, вынудив его голышом броситься в воду, и при этом слегка надрезала палец и капала кровью в море в надежде привлечь акул. После чего только объединенные усилия Дорин и здоровенного кочегара смогли удержать Барни, пожелавшего выбросить за борт Эмили.
А сегодня утром она поставила ему синяк под глазом, размахивая кулаками, когда брат и сестра силой содрали с нее простенькое платье и вынудили напялить новый наряд.
– Совсем от рук отбилась, даже шляпку не носит, – злобно проворчал Барни.
С тех пор как лондонские туманы остались позади и над их головами засияло жаркое солнце, у Барни облупился нос и стала шелушиться кожа, Дорин пожелтела, а лицо Эмили, не боявшейся подставлять его солнцу, покрылось шоколадным загаром.
– По крайней мере, нам удалось прилично одеть это существо, теперь она хотя бы не похожа на мальчишку, – заметила Дорин.
Ее брат оценивающе оглядел девичью фигурку, и Эмили невольно вздрогнула. Девушка знала, что Барни видит в ней отнюдь не мальчишку, хотя не хочет в этом признаться. У нее до сих пор побаливала грудь, так крепко прижал он ее к себе, пока Дорин натягивала новую юбку. Эмили отодвинулась от него как можно дальше, а Барни ослабил пояс на брюках, не сводя с нее взгляда. «Чтоб ты сдох», – пожелала ему Эмили.
– Держи сверху свои грязные лапы, – посоветовала Дорин брату, смазав его по уху. – Нам теперь надо быть начеку и не испортить дела, довести его до конца. Ты же знаешь, нам поручили это, потому что у мисс Амелии не осталось денег, чтобы нанять детектива.
Барни проворчал в ответ что-то невразумительное, и в этот момент с мостика послышалось:
– Земля!
Эмили встрепенулась.
На горизонте появилась зеленая полоска, и пароходик сбавил ход. Дорин крепко сжала поручни, напряженно вглядываясь в даль, а Барни начал возиться с креплениями небольшой спасательной шлюпки, на которой намеревался доплыть до берега. Он решил в одиночку разыскать неуловимого Коннора, оставив Эмили на борту парохода из опасения, что на суше она вновь предпримет попытку сбежать, как случилось однажды в Сиднее и дважды в Мельбурне. Барни каждый раз выслеживал и возвращал беглянку.
Дорин шумно втянула воздух побелевшими от волнения ноздрями.
– Может, пойти с тобой? Или ты справишься сам?
– Если этот парень такой важный, как говорила мисс Винтерс, я просто войду в его шикарный дом и приведу сюда. После чего мы избавимся от этой паршивки и заодно разбогатеем.
Эмили подождала, пока Барни спустит шлюпку на воду, склонилась над бортом и взмахнула носовым платком.
– Прошу тебя, Барни, побереги себя. Не забывай, что один из партнеров господина Коннора уже погиб, а второй пропал без вести. – Она ласково улыбнулась. – Мне бы не хотелось, чтобы тебя постигла их судьба.
Барни позеленел, зло посмотрел на нее, развернул шлюпку и начал грести к берегу.
Над пароходиком взмыла чайка и полетела прочь. Эмили проводила ее глазами до серебристого края острова.
– Не надо забывать, – прошептала она, – что Джастин Коннор очень опасный человек.
– Будь трижды проклята эта мадам Винтерс!
Гневная вспышка его господина, крайне редко повышавшего голос, застала Пенфелда врасплох, он вздрогнул, жалобно звякнули чайные чашки на подносе. Бродившая по подоконнику чайка остановилась и с укором скосила глаз внутрь дома. Джастин Коннор вскочил на ноги и зашагал из угла в угол, потирая ладонью голову.
– Какого черта она не оставляет меня в покое?
Пенфелд поставил поднос на стол, покрытый грязной скатертью, и с опаской взглянул на своего господина, метавшегося по комнате, размахивая руками: того и гляди собьет на пол драгоценные фарфоровые чашки.
– Сдается мне, сэр, что виной этому незнакомец в стоптанных башмаках. Он задавал слишком много вопросов.
Джастин резко развернулся на ходу, и Пенфелд втайне порадовался, что успел заслонить своим телом поднос с посудой.
– С чего ты взял, что вездесущая мисс Винтерс прибегла к услугам простого смертного? Ведьма способна найти кого угодно и без чужой помощи. – Джастин всплеснул руками. – Вполне могла бы, не затрудняя себя письмом, сесть верхом на метлу и прилететь сюда.
Губы Пенфелда дрогнули в улыбке, но он лишь коротко прокашлялся.
– А ты тоже следишь за мной? – Джастин погрозил чайке пальцем. – Обычно ведьмы знаются с черными котами, но от мисс Винтерс можно ожидать чего угодно.
Чайка стыдливо спрятала голову под крыло.
– Надо бы свернуть тебе голову и сварить на ужин. – Джастин направился к птице, растопырив руки.
Пенфелд многозначительно кашлянул. Джастин оставил чайку в покое, вернулся к столу и взял письмо, отправленное из Лондона пять месяцев тому назад, которое посыльный из туземной деревни доставил только сегодня.
– Нет, ты послушай, что пишет эта настырная баба! Она, видите ли, требует, чтобы я немедленно приехал и забрал девчонку. Та якобы причастна к какому-то скандалу. Подумать только! Дитя замешано в скандале! Что же она могла натворить? Пролила молоко на скатерть за ужином? Или стянула лишний кусок из сахарницы?
– Однажды меня примерно наказали за подобный проступок, – с улыбкой вспомнил Пенфелд, нежно потирая тугой живот.
– Тварь ненасытная! Ей мало того, что на образование девчонки я посылал практически все свои деньги, каждый пенс, оказавшийся в моих руках.
Об этом Пенфелду было известно, поскольку именно он носил на почту тощие конверты без обратного адреса.
Джастин устало присел на бочонок из-под рома, служивший стулом, и тяжко вздохнул.
– Надо полагать, ей снова нужны деньги, но я ничем не могу помочь. Продать больше нечего. Что будем делать?
Пенфелд принялся полировать рукавом сверкающий носик заварочного чайника с таким видом, будто нет ничего важнее этого занятия.
– Вполне возможно, сэр, ваш адрес известен не только неугомонной мисс Винтерс. Смею допустить, что и ваше семейство…
Джастин вскинул голову и уставился на слугу. В янтарных его глазах плясали золотистые искры ярости. Когда он заговорил, чеканя слова, в голосе прозвучала скрытая угроза. В таких случаях его сторонились даже самые храбрые воины-маори.
– У меня нет семьи.
Последовало тягостное молчание, нарушенное тихим перезвоном чашек. Джастин постепенно остыл, сменил гнев на милость и вопрошающе взглянул на слугу, как бы ища поддержки.
– Я холостяк, сам по себе, никем и ничем не связан. Неужели не понятно? Я не могу взвалить на свои плечи ответственность за ребенка. Это абсолютно исключено. Девочке гораздо лучше оставаться в Англии, где можно получить надлежащее образование.
– А когда она подрастет и придет пора выдать ее замуж? – тихо поинтересовался Пенфелд, сдувая с молочника несуществующую пылинку.
– Об этом думать рано, – с коротким смешком парировал Джастин. – Когда погиб Дэвид, ей было года три, значит, сейчас лет десять-одиннадцать. – Неожиданно решившись на что-то, он водрузил на нос очки для чтения в золотой оправе и принялся лихорадочно писать на обратной стороне листа. – Отправлю-ка я письмо мисс Винтерс. Напишу, что девочке следует остаться в пансионе, который выбрал ее отец. Лучше этого не придумаешь. А как только раздобуду денег, тотчас же перешлю их ей.
– Простите, сэр, а вы не задумывались над тем, что ребенку, возможно, нужен дом? Может, ей хочется быть в семье?
Джастин перестал писать и вскинул глаза на слугу. Встретившись с ним взглядом, Пенфелд пожалел, что открыл рот. Джастин повел рукой вокруг, как бы приглашая ознакомиться с жалкой обстановкой, земляным полом и грудами пыльных книг, разбросанных по углам.
– И это ты называешь домом? – язвительно спросил он. По очереди ткнув пальцем в свое заросшее щетиной лицо, голую грудь и рваную дыру на брюках из грубой хлопчатобумажной ткани, добавил: – А это можно назвать семьей?
Пенфелд хмуро уставился в пол, а Джастин аккуратно сложил бумагу, засунул в старый конверт, надписал новый адрес и отдал слуге. Пенфелд направился к двери, но у порога замешкался и оглянулся. Джастин по-прежнему сидел на бочке, держа в руке золотые часы, свисавшие на цепочке с шеи. За долгие годы, проведенные вместе, Пенфелд почти никогда не видел своего господина без часов. Джастин откинул крышку, и янтарные глаза его подернулись дымкой.
Слуга сочувственно вздохнул, пожал плечами и неспешно зашагал к деревне. Бережно сжимая в руке потертый конверт, Пенфелд думал о том, что в любви и участии нуждается, пожалуй, не бедная девочка, а его незадачливый господин.
Эмили привыкла к простой одежде без выкрутасов, турнюр мешал ей. Передвинув его поудобнее, девушка с нарастающим интересом наблюдала за тем, что происходит возле штурвала. Прошло часа три с того момента, как Барни отплыл на спасательной шлюпке к берегу. Дорин то и дело подносила к глазам ржавую подзорную трубу, с надеждой вглядываясь в горизонт, а в промежутках была вынуждена вступать в перебранку с капитаном, желавшим сняться с якоря. Переубедить его было непросто; капитан был туг на ухо и, по мнению Эмили, так же туго соображал. Его небольшой почтовый пароход лишь раз в месяц ходил от Мельбурна до Окленда, дрейфовать ему наскучило и хотелось поскорее отправиться в путь.
Дорин кудахтала, как вспугнутая наседка, капитан в ответ орал, их споры Эмили надоели, и она отвернулась. Теплый ветерок ласкал волосы, по воде золотым пером жар-птицы скользили солнечные блики, и тихий плеск волны у борта действовал умиротворяюще. Вспомнилось, как много сил и энергии она потратила, чтобы сорвать это путешествие, хотя долгие годы перед тем провела в томительном ожидании перемен. Ее смогли затащить на судно, отплывавшее из Лондона, лишь в бессознательном состоянии, приправив кофе за ужином большой дозой снотворного, едва не оказавшейся смертельной.
Подручные мисс Винтерс ничем не гнушались ради достижения своей цели – доставить Эмили к Джастину Коннору, человеку, которого она теперь люто ненавидела.
Неожиданно взревела машина, задрожала палуба, и Эмили крепче вцепилась в поручни. Бешеный бег поршней в цилиндрах перекликался с приливами ненависти к опекуну.
В Лондоне ходили противоречивые слухи после того, как наследник богатого герцога не вернулся из поездки в Новую Зеландию. Бывшие подруги передавали Эмили сплетни, которыми обменивались взрослые в гостиных их родителей, пытаясь скрыть злорадство за притворным сочувствием и бросая многозначительные взгляды на потертое платье и поношенную обувь Эмили.
В высшем свете Лондона имя Джастина Коннора связывали с опасными приключениями и любовными похождениями, а в пансионе его произносили с придыханием и таинственным шепотом. Романтический образ отважного рыцаря, разящего врагов, будоражил сны многих воспитанниц пансиона, и Эмили не была исключением.
Большинство склонялось к мысли, что Джастин Коннор – удачливый искатель приключений, что он сумел сколотить огромное состояние в безумной азартной игре, где ставками были земля, золото и человеческая жизнь. Говорили, что он отказался от семьи и игнорировал ее мольбы вернуться и занять свое законное место наследника судоходной компании «Уинтроп шиллинг».
Эмили зло сощурилась. Она могла легко представить себе, как отлично устроился Джастин Коннор на плодородной земле Новой Зеландии и живет себе припеваючи в роскошном викторианском поместье, построенном на золото ее батюшки и, можно сказать, на его крови. Возможно, у него есть дочь, этакая златокудрая куколка, разодетая в шелка и купающаяся в любви. За минувшие семь лет – ни одного личного письма от него, ни единого доброго слова. Мисс Винтерс явно наслаждалась, демонстрируя Эмили сухие его послания и вложенные в конверты жалкие мятые ассигнации достоинством в один фунт стерлингов и кучку мелочи, включая монеты по полпенса.
Спустя несколько недель, когда обнаружилось, что опекун не отличается щедростью, просторную гостиную, принадлежавшую Эмили, передали Сесилии дю Пардю, несносной девчонке и задаваке с фарфоровым личиком, которую молва называла внебрачной дочерью австрийского князя. Лишь страх, который испытывала мисс Винтерс перед таинственным опекуном Эмили, удерживал ее от того, чтобы выставить несостоятельную воспитанницу на улицу. Директриса решила, что Эмили возместит затраты на свое содержание, выступая в роли наставницы младших классов; эти девочки некогда обожали ее и считались ей ровней.
Эмили отвели крохотную конуру на чердаке, и она часто подлезала к слуховому оконцу, протирала рукавом испачканное сажей стекло и часами глядела на океан грязных крыш и печных труб, ожидая, что вот приедет Джастин Коннор и заберет ее.
Пароходик застонал и задрожал мелкой дрожью. Дорин продолжала визгливо протестовать. Эмили еще крепче вцепилась в поручни.
– Значит, сегодня, господин Коннор, нам не суждено повстречаться, – прошептала она. – Ни сегодня, ни в будущем. Никогда.
Но не успел пароходик сдвинуться с места, как Дорин перестала ломать руки и издала крик радости. Небольшая шлюпка Барни разрезала волны. Эмили затаила дыхание. Как во сне она сделала пару шагов к поручням, наблюдая за тем, как шлюпку поднимают на борт. Еще до того, как Барни выскочил на палубу, на него накинулась сестра.
– Что он сказал? Почему ты не привез его с собой? – Она вытянула тонкую шею, стараясь заглянуть под сиденье, как будто брат мог там кого-то спрятать. – Он обещал приехать? Или пришлет за нами шикарную яхту?
Барни медленно поднял голову. На мертвенно-бледном лице его зло сверкнула черная бусинка глаза.
– Нет его там. Там вообще никого нет, если не считать своры грязных дикарей да старого отшельника по имени Пука в ветхой хижине. Нет там ни шикарного дома, ни важного хозяина.
– Этого не может быть. Он должен быть там. Мисс Амелия дала нам точный адрес.
Барни с ненавистью поглядел на Эмили.
– Я же тебе сказал: нет его там.
Дорин смирилась и сникла.
– Мисс Амелия больше всего опасалась такой ситуации. В последнем своем письме она скрыла от него, что мы привезем это отродье.
– А он, видно, как-то прослышал об этом и смылся. На его месте я бы тоже так поступил.
Эмили пронзила нестерпимая боль, потрясшая все ее существо. Она ненавидела Дорин, ненавидела Барни, ненавидела весь мир, но больше всего ненавидела тот потаенный уголок в своем сердце, где все еще теплилась слабая надежда.
Глаза ее застлали слезы. Она откинула голову, громко рассмеялась и впервые за весь длинный утомительный день заговорила:
