355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Тереза Фаулер » Z — значит Зельда » Текст книги (страница 4)
Z — значит Зельда
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 18:23

Текст книги "Z — значит Зельда"


Автор книги: Тереза Фаулер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 6

Несколько дней спустя, зайдя в холл, я обнаружила маму, говорящую по телефону с Тони.

– Я отправлю тебе деньги! – Как обычно, она почти кричала, держа трубку слишком близко ко рту.

Мама не доверяла телефонам и общалась с ними так же, как с бабушкой Музидорой, когда та уже почти потеряла слух.

– Но с этим пора заканчивать, – заявила мама. – Ты знаешь, как судья относится к мужчинам, живущим не по средствам… – Она заметила меня. – Здесь твоя сестра, хочешь поговорить с ней? – Она передала мне трубку и отошла.

– Привет, Тони, – просипела я. – Когда ты уже меня навестишь?

– О, скоро, – ответил он. (Скоро, скоро…) – Я не могу бросить проклятую работу. Если не буду всячески демонстрировать, как я бесконечно благодарен за возможность возиться в этом болоте и измерять траву, чтобы соединить трассой Монтгомери и Мобиле, полсотни безработных солдат в отставке с радостью продемонстрируют это за меня.

– Что ж, мы все здесь по тебе скучаем. Может, я приеду к тебе, как только буду уверена, что уже не заразна. Времени у меня полно.

– То есть дату свадьбы вы все еще не назначили.

– Скотт пока не определился с некоторыми деталями.

Тони невесело рассмеялся.

– Я знаю таких парней – они как местные старшие инженеры. Копошатся, улучшают что-то, пока мы все не поседеем. Выходи лучше за фермера, он-то знает, что совершенства нет.

– Но ведь твои старшие инженеры просто хотят быть уверены, что дорога получится хорошей. Верно?

– Но дороги вообще не будет, если кто-нибудь не пнет их хорошенько.

– Этого-то я и боюсь.

Ночью, когда тишину в доме нарушал только стрекот сверчков на подоконнике и пение лягушек в ветвях деревьев, я села за стол и написала письмо. Я трудилась над ним несколько часов – гораздо дольше, чем ожидала. Дважды с отвращением разрывала плоды своих усилий, пытаясь заставить себя поверить, что писать это письмо вовсе не обязательно. Затем, еще раз все обдумав, снова бралась за работу. В итоге послание получилось коротким;

Дорогой Перри!

Как чудесно мы провели прошлые выходные в Атланте! Но боюсь, с моей стороны было чересчур нескромно принимать от тебя значок твоего студенческого братства. Во всем виноват джин. Мне больно ранить такое нежное сердце, но я возвращаю твой значок в этом конверте. Я не могу принять его, пока связана обещанием, данным другому. Однако все еще может измениться. И если так, я обязательно дам тебе знать.

Быть может, еще увидимся!

Зельда.

Я сложила письмо и значок, который выудила из ящика стола, в конверт и решительно написала на конверте адрес Скотта.

Я сидела с Сарой Мэйфилд, когда спустя неделю прибыл ответ от Скотта. Мама отправила ее в мою комнату, зная, что я уже несколько дней в дурном расположении духа, но не догадываясь о причинах.

Я слышала, как мама обратилась к Саре:

– Попробуй хоть ты ее взбодрить. Господи, ну и угрюмые же у меня дети…

Я не могла признаться маме, в чем дело – она бы начала посмеиваться, а мне стало бы совсем тошно.

Теперь Сара сидела рядом с моей кроватью, на которой я лежала, сглатывая слезы и сжимая в руке письмо.

Она похлопала меня по руке и спросила:

– Что он пишет?

Ком в горле мешал говорить, так что я передала ей письмо, которое было таким же коротким, как и мое:

«Больше не пытайся со мной связаться».

Сара прочитала его.

– Ух, похоже, ты всерьез его задела. Но ведь этого ты и добивалась?

– Угу.

– Думаю, в конечном счете он будет только счастлив. Если его книгу опубликуют и все такое.

Я вытерла глаза и кивнула.

– И если он действительно тебя любит, будет любить и после этого. Ты должна была это сделать, Зельда.

– Для его же блага.

– И для твоего тоже.

Она взяла меня за руки и заставила встать с кровати.

– А теперь пойдем, мне жарко и я хочу пить. Сходим в аптеку и купим ледяного лимонаду. Жизнь не сводится к одним только мужчинам, верно?

– В каком-то смысле, – согласилась я.

Собственная улыбка казалась мне слишком слабой, но нужно было с чего-то начинать.

Десять дней спустя Скотт стоял в нашем холле.

– Мне нужно было с тобой увидеться! – выдохнул он. Папочка хмуро смотрел на нас из дверей библиотеки.

– Все пошло не так, – проговорил Скотт.

В каждой черте его лица читались те же тоска и отчаяние, которые пронзили меня, когда я получила его письмо. На нем был светло-коричневый костюм, в котором он явно спал этой ночью и, похоже, бежал сюда от самого вокзала. Пот градом катился по его лицу, прокладывая блестящие дорожки от лба до подбородка.

Я взяла его за руку – ладонь тоже была влажной.

– Давай выйдем, – предложила я, бросив быстрый взгляд на отца.

Пока мы шли в мамин розарий, он говорил:

– Это все я виноват – слишком затянул. Давай вернемся в Нью-Йорк вместе. Сядем на первый же поезд и поженимся, как только приедем.

Сердце бешено колотилось в груди.

«Да! Купи мне билет! Я побегу собирать веши!»

Слова щекотали мне горло, грозясь вырваться наружу, но…

«Он такой необычайный, блистательный человек! Ужасно, если в итоге он позволит себе превратиться в ничто».

«Да, знаю», – подумала я. Но мне тоже упрямства не занимать, а он был здесь, рядом со мной, и смотрел с такой надеждой и страстью, что мне не хотелось подвести его и одновременно не хотелось позволить ему сдаться.

– Ты никогда не думал, что можно писать просто для себя? – с надеждой спросила я – эгоистично и неразумно, потому что ответ уже знала. – Найди себе стабильную работу. Ты мог бы стать банкиром, как мой зять Ньюман.

– Я не могу. – Скотт покачал головой.

– Почему? Зачем обязательно быть писателем?

– Это единственное, что я умею. У меня нет других талантов или навыков.

– Их можно развить.

– Нет, нельзя. Ты не понимаешь! Я из рук вон плохо справлялся в армии. Из меня вышел худший адъютант в истории человечества. Я не могу управлять конторой. Не умею руководить людьми. Ни черта не смыслю в цифрах. Слишком нетерпелив для административной работы – знаешь, какие идиоты возглавляют эти компании? Но неважно. Все это неважно. Если ты будешь встречать меня дома каждый вечер… Ты будешь вдохновлять меня. Уже вдохновляешь. Я стану работать намного лучше, если мне не нужно будет беспокоиться о тебе.

Какие романтичные слова! Если бы эта сцена разыгралась в грошовом романе или в фильме, героиня с трепещущим сердцем рухнула бы в объятия героя. «Пусть решает судьба!» – воскликнула бы она, теряя сознание. Видимо, я не из тех, кто теряет сознание, потому что понимала: Скотт сам себе выписал лекарство.

«Я стану работать намного лучше, если мне не нужно будет беспокоиться о тебе».

Я уже поняла: он совершенно прав – только не в том смысле, как ему казалось. Он никогда не откажется от своих целей – разве появление здесь не служило подтверждением его почти карикатурному упрямству? Но если не откажется от одной из них, то не достигнет ничего.

– Знаешь, – я тяжело сглотнула, – мне кажется, наша любовь себя исчерпала. Нам обоим пора двигаться дальше.

Его рот сам собой раскрылся.

– Да о чем ты говоришь? Просто… Просто потому, что я не стану кем-то другим, кем-то, кого одобрил бы твой отец, кем-то бездушным и бессмысленным, и все – ради хорошего заработка?

– Если тебе угодно так это понимать, – пожала плечами я.

Ох, что сделалось с его лицом! Жуткое зрелище. Мне казалось, еще немного, и из его глаз вырвется пламя, волосы вспыхнут и он взорвется на месте.

Когда Скотт снова обрел дар речи, он обрушился на меня с обвинениями: я водила его за нос, я эгоистична и не желаю поступиться комфортом ради скромной, но честной жизни, которую он мне предлагал. Скотт ткнул в меня пальцем.

– Не нужно было доверять девчонке вроде тебя. Ясно, что все это время ты мне лгала.

Я снова пожала плечами и сказала, что ему пора идти.

– Зельда… – снова попытался начать он, такой сердитый, такой растерянный.

Я не могла больше оставаться и терпеть это. Еще немного, и я бы сломалась, и что бы тогда с нами стало? Я ушла, высоко подняв голову, выставив подбородок вперед. Только оказавшись в безопасности собственной  спальни, позволила себе разжать кулаки и расцепить зубы. Я не выходила еще много часов – мерила шагами пол, рыдала и все больше убеждалась, что поступила неправильно. Я хотела, чтобы он начал ломиться ко мне в дверь, требовать, чтобы я сбежала вместе с ним. И в то же время такие мысли приводили меня в ужас.

Но он не вернулся. Когда от рыданий осталась только икота, а потом и просто вздохи, я приняла ванну, умылась и приступила к своему делу – быть одинокой, разбитой, почти девятнадцатилетней девушкой из Монтгомери.

Так продолжалось до октября, когда в один прекрасный день я пришла домой и обнаружила, что меня дожидается телеграмма:

МИСС ЗЕЛЬДЕ СЕЙР

ПЛЕЗАНТ-АВЕНЮ 6, МОНТГОМЕРИ, АЛАБАМА

ДОРОГАЯ СКРИБНЕРС ОПУБЛИКУЮТ МОЙ РОМАН

ДОЛЖЕН УВИДЕТЬ ТЕБЯ ПРИЕДУ ЧЕТВЕРГ. СКОТТ

Когда мы увиделись, он рассказал, что тем летом ушел с работы, вернулся домой в Сент-Пол и бросил все силы на переработку романа. В сентябре отправил рукопись в «Скрибнерс». Следующей весной они опубликуют «По ту сторону рая» – ту самую книгу, с которой все началось.

Глава 7

Когда в январе Скотт снова навестил наш городок, он снял комнату в гостинице в самом отдаленном от нашего дома квартале. Объяснения были ни к чему – я прекрасно понимала, что у него на уме. Понимала и, так же как и он, сгорала от нетерпения.

Сумеречным зимним вечером я переоделась из шерстяного платья в зеленое, в котором щеголяла в день своего восемнадцатилетия. Под платьем у меня было только белье – купленная накануне шелковая рубашка цвета слоновой кости.

«Наша помолвка нерушима, – сказала я сама себе. – Почему бы не сделать следующий шаг?»

Мы решили подождать со свадьбой до весны, чтобы у Скотта было время сделать последние штрихи в своем романе и закончить сборник рассказов, которые он надеялся продать. Аванса, полученного за книгу, даже близко не хватало нам на жизнь. Но Скотт нанял литературного агента. Завоевал доверие. Он написал моему отцу, уверяя, что все двери для него теперь открыты и мы не будем жить на рыбных консервах и бобах, что он сможет обеспечить нам надежную крышу над головой.

«Все будет хорошо. Он любит меня. Я ничем не рискую».

Укутанная темнотой и тяжелым бесформенным плащом, с шарфом бабушки Музидоры на голове, я отправилась к нему в гостиницу. Он встретил меня у парадных дверей.

– Тетушка Мирна! – воскликнул он специально для портье. – Как замечательно, что вы пришли! Я принес ужин, мы можем поесть у меня в номере. Пойдемте же, наверняка вы умираете от голода!

Я заковыляла рядом с ним, опустив голову, чтобы не было видно лица.

– Какой вы молодец, предугадываете все желания бедной старой тетушки Мирны, – проскрипела я.

Скотт закашлялся.

– Вот увидишь, – сказал он, когда мы подошли к лестнице, – я подготовил для тебя столько всего хорошего!

Когда Скотт провел меня внутрь, я подумала, что эта комната очень подошла бы моей бабушке. Окна закрывали оборчатые занавески. Стул и кушетка были украшены вязаными салфетками. На узкой кровати лежало красивое, но старомодное одеяло. Вся мебель была изношенной, будто ее скупили в старых поместьях, чтобы дать ей вторую жизнь здесь, в гостинице.

Скотт притянул меня к себе. Мне показалось или на его губах я ощутила вкус бурбона?

– Не нальешь выпить своей девочке? – спросила я.

– Волнуешься?

– Нет. Да. Нет, – все же решила я. – Не волнуюсь… Просто… Это такой переломный момент. Такое ощущение, будто мы с тобой… будто мы – какое-то новое существо, только что появившееся на свет… В мире нет никого, похожего на нас, и нам нужно самим узнавать заново каждую мелочь. Но это же глупости, да? Люди уже миллионы лет влюбляются и проделывают все, что следует за этим.

Скотт прижался своим лбом к моему.

– Это вовсе не глупо. Это действительно переломный момент. – Он снова поцеловал меня. – Давай я налью тебе выпить.

Бурбон прекрасно справился со своей задачей, и вскоре Скотт уже восхищался моей новой рубашкой – сперва глазами, затем руками, затем отодвинул ее, чтобы добраться до местечек, которым он хотел выразить восхищение губами. Я тоже восхищалась им.

Мы не спешили. Поначалу все было немного неловко – я хихикала, он шикал на меня и тут же сам заливался смехом. Обнаженная кожа прижалась к обнаженной коже, мы переплелись и наконец слились воедино так, как было задумано самой природой. Когда Скотт зарылся лицом мне в шею, двигаясь внутри меня, из моей головы исчезли всякие мысли. Осталось только ощущение, глубокое и первобытное, которого я не ожидала, не знала даже, что оно существует.

И хотя наш первый раз продлился лишь несколько безумных минут, он однозначно доказал, что нас со Скоттом связывает что-то исключительное, что-то, чему мы оба не могли сопротивляться. К счастью или к несчастью, но в этот момент эти чувства определили весь дальнейший ход моей жизни.

Скотт снова приехал в феврале. И снова я отправилась в его гостиницу – тайно, но охотно. Не помню, чтобы мы успели вымолвить что-то, кроме приветствий, прежде чем раздеть друг друга и рухнуть в постель.

После я сказала ему, что, возможно, беременна.

– Ты никак не можешь узнать об этом в тот же миг, – рассмеялся он.

– Я имела в виду – с прошлого раза.

Он уставился на меня.

– Что ж, думаю, нам обоим следовало этого ожидать. Хотя отцовство… – Он покачал головой. – Я и не думал, что это может произойти так легко. Но это не значит, что я не хочу детей.

– Я тоже.

– Просто кажется, все происходит ужасно быстро. – Он подвинулся, чтобы присесть, и зажег сигарету.

Я тоже села и подтянула простыню, чтобы прикрыть нас обоих.

– Да, так оно и есть.

– Слишком быстро. Есть способы… разобраться с такой ситуацией. Ты знаешь про… э-э… лекарства? Специальные таблетки и все такое.

– Конечно.

Сестра Таллу, Юджиния – Джин – рассказала об этом мне и другим девушкам, как и о многих других непристойных вещах, которые мы без конца просили повторить. Я узнала много важного. Чтобы предотвратить беременность, существовали специальные травяные отвары и растворы для наружного применения. Ни один из них не давал стопроцентной гарантии, и ни один из них я даже не собиралась пробовать. Как и Скотт, я считала, чтобы забеременеть, понадобится больше одной попытки. В конце концов, у Марджори на это ушли годы, и Тутси, похоже, шла по тому же пути.

А чтобы избавиться от беременности, рассказывала Джин, существует другой вид травяных настоев и специальных растворов, а также множество разнообразных таблеток, которые, если верить объявлениям, обещали «спасение для женщин». Никто из моих знакомых девушек не пользовался этими средствами, но все говорили о них. Мы сходились во мнении, что определенному типу женщин в определенных ситуациях они принесут большую пользу. Например, по-настоящему бедным женщинам, у которых уже есть дети. И, конечно, проституткам.

– Значит, так и поступим, – сказал Скотт.

– Постой! Во-первых, я еще даже не была у доктора…

– Лучше, если год-другой мы будем предоставлены самим себе. Мне правда нужно время, чтобы встать на ноги. Ребенок в доме… Не могу представить, как я смогу сосредоточиться.

– Конечно, но ведь рано или поздно мы все равно их заведем…

– Рано или поздно, надеюсь, я смогу позволить себе нанять няню и любую прислугу, какую ты захочешь. Но это произойдет, когда напишу больше произведений и продам их. Ты же понимаешь.

– До появления ребенка в любом случае еще семь или восемь месяцев, – пробормотала я. – И потом, новорожденные спят почти все время. Так что у нас еще по меньшей мере год.

Скотт покачал головой.

– Если не смогу писать, не смогу зарабатывать деньги, а если не буду зарабатывать деньги, мы не сможем претворить в жизнь наши планы. Все деньги, которые я уже заработал, уйдут на ребенка. Я потом и кровью заработал мое нынешнее место, Зельда. Ты должна все разрешить. Сейчас нам это не нужно.

– Я знаю, ты тяжело трудился. Но целого года должно быть…

– Зельда. – Он повернулся ко мне. В его глазах решимость смешалась со страхом. – Я подошел так близко. До всего, чего хотел в этой жизни, рукой подать. – Он протянул руку, будто все его мечты и правда покачивались перед ним, словно яблоко на ветке. – Мой отец был неудачником, – продолжал он, выбираясь из постели и натягивая белье. – Когда он потерял работу в Баффало, нам пришлось переехать в Сент-Пол, и на плаву нас поддерживало только милосердие маминых родственников. Мы жили в роскошном особняке, делали вид, что обеспечены не хуже богатых соседей, но все это было фарсом. – Скотт налил нам обоим выпить и протянул мне мой стакан. – Я не могу остановиться в шаге от успеха. Не могу подобраться так близко к жизни, за которой наблюдал в окно, как девочка со спичками, и позволить ей растаять, как мираж. Когда вернусь в Нью-Йорк, посмотрю, какие есть способы, и мы решим этот вопрос. Ты ведь понимаешь, да?

– Наверное.

Лекарство пришло неделю спустя, завернутое в бумажный пакетик и вложенное в конверт. Маленькие, бледно-желтые таблетки казались безобидными, словно аспирин. Как просто было бы проглотить их и больше не думать об этом – к тому времени, когда действие проявится, уже поздно будет о чем-то спохватываться, останется только жалеть. Секунду я подержала их на ладони, а затем ссыпала обратно в пакетик, спрятала под матрас и спустилась на первый этаж.

Во внутреннем дворике я пролистала несколько нотных тетрадей, отказалась от джазовой мелодии, над которой работала, от любимых песенок моего отца, таких, как «Дикси» и «В бой», которые часто играла, когда хотела привлечь его внимание и заставить улыбнуться. Затем мой взгляд упал на «Танец часов». Я поставила ноты на пюпитр и начала играть.

Как все было просто в тот вечер, когда я танцевала под эту музыку… Как легко… Не было ничего, кроме смеха и чар обаятельного офицера в новенькой парадной форме. Теперь все спуталось в клубок надежд, обстоятельств и переплетений двух судеб.

«Счастье Скотта – мое счастье, – подумала я. – Отныне и вовеки веков, аминь».

Но… Если я приму таблетки, если прерву беременность просто потому, что так удобнее, разве мы не признаем, что наши отношения – это грязно и неправильно? И что я ничем не лучше шлюхи?

С другой стороны, если рожу ребенка и после этого мы продолжим влачить жалкое существование, Скотт не перестанет негодовать до конца жизни. И что это за жизнь?

Но мы не будем влачить жалкое существование, в этом я была уверена. Он излишне драматизировал…

– Зельда, ради всего святого! – крикнула мама из библиотеки. – Незачем так колотить по клавишам!

– Извини, мама!

Я никогда не шла на компромисс в важных вопросах, черт возьми. Я вбежала в дом, поднялась в свою комнату, а затем вернулась в гостиную и бросила пакетик в камин.

Если нам повезет, через несколько дней вопрос решится сам собой. Я написала Скотту:

«У нас все складывается благополучно, и это – очередной знак».

И я сама в это верила. Да и кто бы не поверил, если примерно с того момента все, что Скотт написал в прошлом году, стало обращаться в золото?

– Значит, его роман скоро опубликуют, – сказал папа. Мы сидели в гостиной, обсуждая с мамой мое приданое. – Молодец парень, но это не настоящая работа. Когда еще у него получится продать следующую рукопись, и на что вы будете жить до этого?

Я объяснила, что Скотт начал продавать свои рассказы.

– «Сатедей ивнинг пост» купили рассказ «Голова и плечи» за четыреста долларов. Он им так понравился, что они заплатили девять сотен аванса еще за два.

Папу, казалось, и это не впечатлило, так что я продолжила:

– А если добавить к этому то, что Скотт получил за роман, получается сумма, которую он бы заработал за два года на прежней работе. И у него есть целая стопка готовых рассказов.

– Мне все это не нравится, – пожал плечами папа. – Это не план, а слепой случай. И когда удача окажется не на него стороне…

Его прервал стук в дверь, и через мгновение в гостиную вошла Кэти с телеграммой для меня.

Я быстро развернула листок, прочитала короткое сообщение и издала победный клич.

– А что ты на это скажешь: студия «Метро» заплатит две с половиной тысячи долларов за права на экранизацию «Головы и плеч»!

Для девушки, которая нуждалась в неопровержимом доказательстве, что отец кругом неправ, лучше и придумать было нельзя. Я танцевала по гостиной, размахивая телеграммой, и меня ничуть не заботило, что папа вышел, кипя от негодования.

В конце той же недели я сидела у себя в комнате и работала над собственным рассказом, когда в комнату вошла мама с небольшой посылкой в руках. Я была рада поводу отвлечься – рассказ, который Скотт убедил меня написать, зашел в тупик. Я могла дать подробнейшие описания вымышленных персонажей, но не могла заставить их делать хоть что-то интересное.

– Только что пришло на твое имя, – сказала мама.

Развернув простую коричневую бумагу, я обнаружила плоскую квадратную коробку, а внутри нее – еще одну коробочку, обитую бархатом, с крышкой на петлях. Я подняла крышку и ахнула.

– Господи! – воскликнула мама.

Это были часы. Таких я раньше не видела. Узкий прямоугольный циферблат обрамляла дорожка из квадратных бриллиантов. Алмазный браслет, на котором держались часы, извивался причудливым, почти растительным узором.

Я вытащила часы. Под ними обнаружилась карточка, на которой Скотт написал: «Для нашей свадьбы – новенькая мелочь, чтобы не нарушать традицию».

– Какие тяжелые!

– Думаю, они платиновые, – заметила мама.

На обратной стороне было выгравировано: «Зельде от Скотта». Я снова и снова вертела их в руках, восхищаясь формой, мерцанием, самим их существованием.

– Детка, ты хоть представляешь, что это за расточительство? Они, должно быть, стоят несколько сотен долларов. Ему не следовало так тратить деньги, это безответственно. Сейчас нужно откладывать сбережения.

Я надела часы на руку.

– Я знаю, как это выглядит со стороны. Но Скотт уже много зарабатывает, а книга еще даже не вышла в свет. Он ищет свое место под солнцем. Дальше будет только лучше.

Все, что он обещал, сбывалось.

Мама вздохнула. Она внезапно показалась мне очень дряхлой, будто за год постарела на десять лет. Ее волосы приобрели стальной серый оттенок, кожа выглядела дряблой и очень бледной – гораздо бледнее, чем просто от зимней нехватки солнца. Мама не казалась больной, просто уставшей и измотанной. Я почувствовала, что могу не обращать внимания на то, что она говорит – что может такая старая женщина знать о современной любви и жизни?

– У нас все иначе, мама. Мы не собираемся соблюдать старые правила.

Она снова вздохнула.

– Честное слово, не знаю, завидовать твоему оптимизму или пожалеть тебя.

Я сняла часы и перевернула их, чтобы взглянуть на гравировку, снова перевернула, чтобы полюбоваться на бриллианты, и краем глаза заметила папу, стоящего в дверях.

– Когда новизна выветрится, – сказал он, и у меня сложилось впечатление, что он говорит не просто о часах, – можешь продать их, чтобы заплатить первый взнос за дом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю