Текст книги "Птица по имени Мама"

Автор книги: Теона Прохазка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Теона Прохазка
Птица по имени Мама

Мама всегда появлялась внезапно. Ее приезд сохранялся в тайне и становился для меня настоящим сюрпризом. Я ждал ее с нетерпением, мечтал хоть один раз встретить первым. Иногда вечерами я забрасывал игрушки в угол, забирался на подоконник в своей комнате и смотрел в окно на детскую площадку перед домом, залитую розоватым светом заходящего солнца. Всей своей душой я надеялся, что вот-вот по дорожке пройдет мама с дорожной сумкой на плече. Подойдет к нашему дому, поднимет голову, увидит меня в окне, улыбнется нежно и радостно, помашет мне рукой и вбежит в раскрытую дверь подъезда. Я представлял, что первым услышу, как стучат мамины каблуки по бетонным ступенькам лестницы, и побегу в коридор, дотянусь до дверной ручки и распахну двери, впуская маму, окутанную свежестью аромата духов. Я повисну на ее руках и торопливо, будто боясь, что мама сейчас исчезнет, заговорю, как я ждал ее, как скучал и верил, что она сейчас приедет.

Однако надежды мои всегда были пусты. Ни разу мне не довелось первым узнать о приезде мамы. Я до самой темноты смотрел, как разбегаются по домам другие ребятишки, к своим мамам, в их теплые объятия, как легонько покачиваются качели на площадке, и невольно сравнивал себя с этими качелями – такой же оставленный и одинокий.

Мама приезжала очень редко и быстро уезжала. Я не знал, когда увижу ее в следующий раз. Тем счастливее делал меня ее приезд.

Мама волшебной сказкой возникала в дверях детсадовской группы. Хрупкая, длинноволосая, неизменно с ярким шарфиком на шее, она раскидывала в стороны изящные руки, словно легкая птица расправляла свои крылья, и кричала:

– Антошка!

От неожиданности я чуть подпрыгивал на месте, отрывался от игры, оборачивался и несколько секунд удивленно смотрел на зовущую меня девушку. Затем, опомнившись, я бросал игрушки и срывался к ней, оставив ошарашенных друзей хлопать глазами.

– Мама! Мамочка!

С разбегу я влетал в мамины объятия, едва не сбивая ее с ног, и обнимал настолько сильно, насколько хватало сил в мои пять лет. Мама весело смеялась, опускалась передо мной на колени и обнимала меня, взлохмачивая мне на макушке светлые волосы, осыпала нежными поцелуями мое лицо. Воспитатели радовались вместе со мной, когда приезжала моя мама.

– Антошка, вот и мама приехала, – говорили они, и я гордо кивал головой, подтверждая их слова.

Улыбка не сходила с маминого милого лица, когда она расспрашивала воспитателей обо мне. За несколько минут мама успевала задать им множество вопросов. Ее интересовало абсолютно все – как я ем в садике, как сплю, не слишком ли балуюсь, не обижают ли меня другие ребята или, не дай бог, не обижаю ли я кого, не нужно ли чего принести в группу или заполнить какие документы…

Мои друзья тоже любили маму. Они окружали ее и наперебой начинали рассказывать о себе, предлагая посмотреть их новые игрушки или рисунки. Мама с присущей ей живостью успевала обратить внимание на каждого.

– Артемка, у тебя новый автомат? Совсем как настоящий! Хочешь стать военным, когда вырастешь? Анечка, какая красивая у тебя сегодня прическа! Мама заплетала? Она у тебя такая молодец! Гриша, у тебя герой из нового мультфильма? Я видела рекламу!

Детвора восторженно галдела, перебивая друг друга. Я нетерпеливо тянул маму за руку, потому что это было только моя мама, и я слегка ревновал, что она улыбается другим детям. Но в то же врем, я был очень горд, что это именно моя мама, что ее так любят и ждут.

Наконец мама, убедившись, что в детском саду у меня все хорошо, махала рукой ребятишкам, прощалась с воспитателями, и мы шли к моему шкафчику переодеваться. Маме недолго приходилось ждать меня. В такие моменты я собирался очень быстро. Мне не терпелось показать маме свои новые игрушки дома, рассказать, чем я занимался в ее отсутствие. Молниеносно я скидывал шорты, запихивал их на полку, натягивал штаны, свитер, шапку. Не успев застегнуть куртку, я хватал ботинки и бежал к лестнице. Мама, смеясь, спешила за мной, и мы наперегонки сбегали с лестницы и по коридору к выходу из детского сада.

– Мама, – спрашивал я, когда мы вприпрыжку, смеясь и дурачась, шли домой по улице, не обращая внимания на взгляды прохожих. – Ты приехала ко мне насовсем? Ты больше не уедешь от меня?

Мамино лицо моментально грустнело, но она встряхивала черными волосами, прятала появившуюся печаль в зеленых глазах и как можно бодрее отвечала:

– Однажды я заберу тебя с собой, только потерпи немного, малыш!

– Ты как птица, – вздыхал я. – Все улетаешь и улетаешь от меня…

Мама нажимала тонким пальцем на кончик моего носа.

– Это ненадолго, хороший мой! Только потерпи немного…

Мама и в самом деле напоминала мне птицу – такая же легкая, стремительная, она любила движение, любила свободу и никогда не могла усидеть на месте. Мама всегда была готова закружить меня в вихре эмоций или встать на мою защиту, закрыв руками, как закрывают крыльями птицы своих птенцов, защищая их… Моя птица-мама. Птица по имени Мама…

Глава 1

Тогда мне было четыре года. Я был самым обыкновенным ребенком. В меру послушным, в меру непоседливым. Мои близкие во мне души не чаяли, и я старался соответствовать их ожиданиям, не доставляя особых хлопот своим поведением. Хоть и не всегда получалось.

Все вокруг называли меня удивительно светлым мальчиком, часто ласково гладили по голове и угощали конфетами. Я был ребенком с очень открытой и чистой душой. Иногда мама смотрела на меня и тихонько вздыхала, переживая, как такой впечатлительный и добрый человек, как я, приспособится к нашему не совсем справедливому миру.

С трех лет я начал ходить в детский сад. Скажу честно, я обожал садик, даже несмотря на ранний подъем, что для меня, маленького совенка, было весьма тяжело; несмотря на противную манную кашу бледного белого цвета, раза три в неделю подаваемую нам на завтрак. В группе, состоящей преимущественно из мальчишек, у меня было много друзей.

Каждое утро, стоило нам лишь перешагнуть порог садика, все два этажа детского сада наполнялись шумом и возгласами искренней детской радости от встречи, не успев скинуть куртки и шапки, мы обнимались и хвастались друг другу принесенными из дома игрушками. Однако не всегда мы играли дружно и мирно. Порой между друзьями возникали потасовки, вызванные тем, что кто-то из нас жадничал поделиться новой игрушкой или отказывался играть по навязанным правилам. В ход шли кулаки и попавшиеся под руку предметы, от мягких игрушек до пластмассовых стульчиков. Воспитатель немедленно разнимала драчунов, и мы с громким ревом разбредались по разным углам и там лелеяли свои обиды на бывших друзей, вынашивая в своих детских головах план мести обидчику и хлюпая сопливыми носами. Но все же чувство дружбы быстро брало верх, и уже минут через десять причина ссоры забывалась. Как ни в чем, ни бывало мы вновь объединялись в тесную группу сорванцов, придумывая новые проказы и сводя с ума воспитательницу бегом и криками, разбавляемых выстрелами из пистолетов со звуковыми и световыми эффектами.

Успокаивались мы лишь под вечер, когда приходила пора отправляться по домам. Но и в этот момент нам расставаться совершенно не хотелось. Как могли мы тянули время, заставляя пришедших родителей томиться в ожидании в коридоре. Моя мама терпеливо дожидалась, пока я наиграюсь, прислонившись плечом к дверному косяку в группе. Она о чем-то шепталась с воспитательницей, поглядывая на меня и улыбаясь. А я старательно делал вид, что не замечаю ее взглядов, чтобы подольше оставаться в садике. Мама отгибала левый рукав плаща или куртки, встряхивала наручными часами на тонком запястье и по истечении отпущенного времени, уже не терпящим возражений тоном, звала меня одеваться. Со вздохом я убирал на место игрушки, прощался с оставшимися друзьями и бежал к маме. Если бы я знал, что ждет меня в ближайшем будущем, то стремился бы проводить с мамой как можно больше времени, по первому ее зову оставляя все свои детские дела…

* * *

Мне только-только исполнилось четыре года, мама в очередной раз забирала меня из садика. От меня не укрылась мамина серьезность и задумчивость. Она рассеянно улыбалась, думая о чем-то своем. Видя, что мама находится в не самом хорошем настроении, я поторопился собраться и сам повел ее за руку к выходу. Мама молчала, погруженная глубоко в свои мысли. Я не решался мешать ей и половину дороги мы шли в тишине, лишь каблуки маминых сапожек тонко постукивали по плитке парка, через который мы шли. Октябрьское солнце, впечатанное в бледную синеву небесного полотна, ласково обнимало нас своим мягким светом и теплом. Редкие пожелтевшие листья молодых берез от легкого дуновения ветерка срывались с гибких веток и, кружась, усыпали почти увядшую траву вдоль аллеи. Осины слабо трясли огненными всполохами своих ветвей; высокие рябины покачивали красными гроздьями ягод, роняя продолговатые коричневые листья. Мне было жарко, несмотря на то, что мама разрешила мне не надевать куртку. Я старался нести еще совсем новую курточку бережно, но раз от раза она волочилась за мной по асфальту. Из рукава выглядывал край вязаной шапки. От жары мне казалось, что мои ноги в светлых кожаных ботинках весили по пуду.

– Уф, – тихонько отдувался я. Высокий ворот свитера в сине – белую широкую полоску тер шею, но приходилось терпеть эти неприятные ощущения до дома. Снять свитер мама не позволит.

Я закрывал глаза и перед моими веками весело плясали красные круги. Так создавалось впечатление, что лето еще не закончилось.

Я приоткрыл глаза и посмотрел из-под полуопущенных серых ресниц вниз, на мамины ноги, обутые в замшевые сапожки коричневого цвета. Мама чеканила шаг, твердо ступая высокими каблуками. Я перевел взгляд выше и залюбовался мамой. Простое серое трикотажное платье с рукавами три четверти и длиной чуть выше колена красиво обтягивало мамину стройную фигуру. Черные прямые волосы струились по спине до лопаток. Коричневая кожаная сумка на длинном ремешке через правое плечо мягко постукивала по маминому бедру, темно-зеленый плащ мама перекинула через согнутую правую руку. Мама смотрела прямо перед собой, чуть прищурив зеленые глаза от яркого солнечного света. На ее лице застыло выражение мучительной задумчивости. Я крепко сжал мамину руку. Мама взглянула на меня.

– Мама, ты у меня такая красивая, – прошептал я, не отрывая от нее взгляда. Мамино лицо прояснилось.

– Смотри, Антошка, – она остановилась и улыбнулась, указав на мои джинсы.

– Ой! – воскликнул я. По правой штанине ползла маленькая божья коровка. – Откуда она здесь?

– Прилетела к тебе, – мама, улыбаясь, подошла к березе, сорвала желтый листок и вернулась ко мне. Наклонившись ко мне, она аккуратно подцепила божью коровку на листок и только собралась отнести на траву, как божья коровка расправила крылышки и взлетела.

– Божья коровка, лети на небо, там твои детки кушают конфетки, – пропела мама вслед улетающему насекомому.

– Пока, маленькая! – я помахал красному пятнышку рукой. – Мама, – повернулся я к маме. – А божьих коровок можно держать дома?

Мама покачала головой.

– Не стоит. Насекомым хорошо на воле.

– Жалко, – протянул я. – Мне так нравятся божьи коровки!

– Но все же лучше любоваться ими, когда они свободно летают и иногда садятся тебе на ладошку, – улыбнулась мама.

– Хорошо, – с легким вздохом согласился я.

Мы прибавили шагу. Оставшуюся дорогу я украдкой поглядывал на маму и радовался, что тень на ее лице рассеялась.

* * *

– Антошка, ужинать! – позвали меня с кухни.

– Бегу! – откликнулся я, быстро надел домашнюю футболку и выскочил из комнаты. Подходя к кухне, я услышал обрывок маминого разговора с Руженой.

– Не знаю, что делать, Ружка, – расстроенным голосом говорила моя мама. – Предложение очень хорошее. Но как быть? Ехать или отказаться? Если соглашусь, работать придется очень много, как я оставлю Антошку?

Я прижался спиной к стене, чтобы меня не было видно, и замер. О чем говорит мама? Куда она собралась ехать?

– Подумай хорошо, Божена, – Ружена накрыла своей ладонью руку сестры. – Ты мечтала о такой работе всю жизнь. Это я настояла, чтобы ты подала резюме. И я настаиваю, чтобы ты поехала. Это твой шанс. В нашем городе нет такой работы, не упускай свою возможность. Насчет Антошки не переживай. Он останется со мной. Ты же знаешь, я люблю племянника и сумею о нем позаботиться.

Я видел, как мама улыбнулась.

– Я не сомневаюсь, Ружка, что с тобой ему будет хорошо. Дело в другом… Я никогда не уезжала от него, мы всегда были вместе… Я не представляю, как я буду без него…

– Устроишься, обживешься на новом месте. А месяца через три-четыре заберешь его к себе, определишь в детский сад. И вы заживете так, как тебе всегда хотелось, – Ружена понизила голос. – Подумай, он очень хотел бы, чтобы ты была счастлива. Вы все равно планировали переехать. Будь он жив…

Мама мотнула головой.

– Не надо, Ружка… Мне до сих пор больно, – мама приложила руку к груди. – Я все еще не могу смириться, что его больше нет…

Я чувствовал, как заколотилось мое сердце. Вот почему мама была такая задумчивая! Она давно хотела поменять работу, но никак не могла найти что-то подходящее в нашем небольшом городе. Она рассказывала об этом мне, иногда мы вместе мечтали. Мама делилась, описывала, как хочет работать редактором в издательстве. Я не особо понимал, что значит быть редактором в издательстве, но мама объяснила мне, что в издательстве печатают разные книги, а редактор отбирает интересные идеи для книг, исправляет в них ошибки. Получается, сейчас мама нашла такую работу, но для этого ей нужно уехать. Куда? В какой город? Неужели мама уедет и оставит меня? Я зажмурился и затряс головой, словно пытался вытряхнуть нехорошие мысли, мелкими противными жучками ползающие в моем мозгу. Но мысли упорно не хотели вытряхиваться. Я открыл глаза и так же из-за угла посмотрел на маму и тетю. Мама сидела лицом к дверям за столом, сложив на нем руки, и смотрела в тарелку с супом, стоящую перед ней. Черные волосы ее были убраны назад тонкой резинкой, открытое лицо было бледным и печальным. Ружена сидела напротив мамы, спиной к дверям. Я смотрел на ее спину, на белые лилии на ярко-зеленом фоне платья, смотрел на длинные вьющиеся волосы светло-каштанового оттенка, на золотые круглые серьги, покачивающиеся в мочках ушей. Я не видел тетиного лица и думал, нахмурилась ли она сейчас, обдумывая сложившуюся ситуацию, пролегли ли тонкие морщинки на лбу…

Я тихонько вздохнул, глядя на замолчавших женщин за кухонным столом.

– Надо Антошке сказать, – тихо произнесла мама, нарушив молчание.

Я вышел из-за угла и встал на пороге кухни, сердито глядя прямо на маму. Она взглянула на меня и грустно улыбнулась, будто знала, что я слышал их разговор.

– Антошка, садись, ужин остывает.

Я не двинулся с места, продолжая смотреть на маму. Ружена обернулась.

– Садись, – сказала она мне.

Я послушно сел на стул между мамой и тетей. Взял ложку, но к супу не притронулся.

– Куда ты уезжаешь, мама? – спросил я, и губы у меня затряслись.

– Антошка, помнишь, я рассказывала тебе о работе своей мечты? – я молча кивнул. – Сейчас я очень близка к исполнению своего желания… Мне предложили работу. Именно ту, к которой я стремилась. Но в другом городе. Зарплата очень хорошая, перспектив намного больше, – словно извиняясь, ответила мама и опустила глаза.

– Ты хочешь уехать от меня? – слезы выступили у меня на глазах.

Мама резко вскинула голову и впилась в меня проницательным взглядом.

– Никогда! – твердо ответила она. – Ешь.

Мама отвернулась от меня. Я насупился и стал есть суп, исподлобья глядя на маму. Ружена покачала головой.

– Хватит дуться, – она нежно потрепала меня по щеке. – Ты тоже ешь, – она придвинула тарелку ближе к маме. – После ужина все решим, нечего аппетит портить. Я подумал, что Ружена права, и принялся за суп уже веселее. Мама вздохнула, краем глаза посмотрела на меня и показала мне язык. Я захохотал. Мама не удержалась, фыркнула, сморщив носик, и взяла ложку.

– Кто быстрее? – подмигнула она мне. Я с радостью кивнул и активнее начал глотать суп.

– Дети, – весело засмеялась Ружена.

– Присоединяйся, – мама легко подтолкнула сестру локтем.

– Не обгоните! – Ружена состроила нам смешную рожицу и усердно принялась работать ложкой.

– Я все равно первый! – воскликнул я через две минуты и гордо показал пустую тарелку.

– Как обычно! – притворно огорченно вздохнули мама и Ружена.

– А теперь чай и пирожное! – торжественно объявил я!

– Сладкоежка! – засмеялась мама, вставая из-за стола, чтобы налить мне чай.

Я лукаво поглядывал на маму и тетю, поедая вкусное, сочное, бисквитное пирожное. Клубничное, мое любимое. В этот момент я ощущал себя абсолютно счастливым. Даже тот факт, что вскоре маме предстоит покинуть меня, больше не казался таким пугающим. На некоторое время я успокоился.

* * *

Мы жили втроем – я, мама и тетя Ружена. У меня было очень мало близких людей. Я видел, что у моих друзей есть мамы и папы, бабушки и дедушки, тети, дяди, сестры, братья… У меня были только мама и тетя. Но меня это ничуть не расстраивало. Мы жили в светлой и просторной квартире, места хватало всем. Нам было очень уютно и весело вместе. Почему только мы были друг у друга? Этим вопросом я задался намного позднее. Лет в девять или десять.

На стене длинного коридора нашей квартиры висели фотографии в рамочках. Я часто и подолгу рассматривал их. Вот мама и Ружена – совсем юные, еще школьницы. Они сидят на скамейке парка и едят мороженое. Кто-то отвлек их и неожиданно сфотографировал. Они смотрят в объектив чуть удивленно и смеются. Вот Ружена – в темно-сером брючном костюме. Кажется, это было на получении диплома. А вот мама – в строгом платье бежевого цвета до колена. Прижимает к груди диплом и улыбается, чуть уставшая, но счастливая. Фотографий было очень много, я уже не помню их все. Мое внимание больше всех привлекали две рамки. На одной из них мама и Ружена стояли в окружении детей и подростков на крыльце высокого здания из красного кирпича. Посередине стояли женщины разных возрастов, строгие, неулыбчивые. Но мама на мой вопрос, почему тети такие злые, всегда улыбалась и отвечала, что мне только так кажется. Она с теплотой смотрела на фотографию и нежно проводила по стеклу пальцами.

– Когда будешь чуть старше, Антошка, я тебе обязательно расскажу.

– А кто все эти дети? – не унимался я.

Мама слегка нажимала на мой нос.

– Узнаешь об этом чуть позже, – ласково произносила она.

На второй фотографии, почему-то черно-белой, были изображены мама и какой-то мужчина. На маме было простое белое платье, но такое красивое-красивое! И сама мама была очень красивая. Она прижималась к груди высокого, темноволосого мужчины и смущенно улыбалась. Он обнимал ее за талию и с нежностью смотрел на нее. Я не столько видел это, сколько чувствовал. Я был уверен, что он любит мою маму. И знал, что мама тоже его любит.

– А кто это с тобой? – спрашивал я, пытаясь дотянуться со стула до фотографии.

Мама опускала свои мягкие ладони на мои плечи, долго и молча смотрела на фотографию. В ее глазах мелькали оттенки странного чувства, которое я понял лишь спустя годы.

– Пойдем, Антошка, – как-то тихо произносила мама. – Поиграем во что-нибудь.

Я кивал, послушно слазил со стула и бежал в свою комнату. Мама шла вслед за мной, и когда мы принимались катать машинки или строить башню из кубиков, она уже становилась прежней, веселой и радостной.

Глава 2

День первого маминого отъезда отпечатался в моей памяти на всю жизнь. Даже по прошествии нескольких десятилетий я помню каждую деталь, каждую мелочь того дня, который разделил мою жизнь на две части, вырвав меня из беззаботного детства под теплым маминым крылом. С того дня мне пришлось быстро взрослеть. Я стал серьезнее, меньше шалил и очень много думал. Думал о том, когда я снова увижу свою маму, как сложится наша жизнь дальше.

* * *

Мама крепко сжимала мою влажную ладошку в своей руке. Твердым шагом, громко постукивая высокими каблуками по скользкой плитке внутри железнодорожного вокзала, она шла к выходу на перрон. От энергичной походки темно – зеленое пальто распахивалось над коленями. Другой рукой, одетой в тонкую, до локтя, перчатку коричневого цвета, мама катила за нами большой чемодан в черно-серую клетку. Я держался за мамину руку, стараясь не отставать ни на шаг. Ружена шла слева от нас, перекинув через плечо ремень бирюзовой дорожной сумки. Она что-то быстро говорила маме. Мама только кивала головой, сосредоточенно глядя перед собой. Плотный поток спешащих на перрон людей гудел и шумел, словно рой пчел в улье. Мелькали разноцветные пальто, плащи, куртки; десятки ног в разных сапогах и ботинках топали по серым квадратикам плитки; перед моим лицом проносились сумки, рюкзаки. Меня дважды толкнули чьи-то чемоданы, откуда-то сверху прилетели торопливые извинения.

* * *

– Держись поближе! – мама за руку подтянула меня к себе.

Ружена первой вышла в раскрытую дверь вокзала. Мы поспешили за ней. Перрон был заполнен ожидающими людьми. Я с волненьем рассматривал многоцветную толпу. Вдалеке раздался гудок поезда. Рельсы слегка задрожали под прибывающим многотонником.

– Идет! – воскликнул я, указывая пальцем в сторону приближающегося поезда. Мимо нас пролетел паровоз, таща за собой тяжелые пассажирские вагоны.

– Первый, второй, третий, – считал я, пока не сбился со счета. С лязгом колес поезд начал притормаживать.

– Какой он длинный! – восхитился я, провожая взглядом утекающие вагоны.

Со свистом поезд остановился, выдохнул и замер. Толпа зашумела и растеклась по направлению к своим вагонам.

– Идем, – мама подхватила чемодан, взяла меня за руку и кивнула сестре. Вливаясь в толпу, мы спешили вдоль шумного поезда, отсчитывая вагоны по номерам до нужного нам.

Девятый. Я навсегда запомнил номер вагона, который в первый раз надолго увез от меня маму.

Проводница открыла дверь. Лязгнули опущенные железные ступени. Молодая полноватая женщина с приветливой улыбкой, в строгой темной форме с эмблемой российских железных дорог спустилась из вагона на платформу. За ней потянулись пассажиры. Пожилая женщина в синем плаще и черной юбке выглядывала в толпе знакомые лица.

– Мама! – к ней подскочил молодой мужчина, принял из рук тяжелую сумку, помог сойти по ступенькам.

– Димочка, – женщина обняла встретившего ее парня.

– Бабушка приехала! – вокруг запрыгали мальчик и девочка, погодки, лет семи-восьми.

– Внучата, хорошие мои! – женщина кинулась обнимать детей. – Как же я соскучилась!

Мужчина подхватил поставленную на перрон сумку, и радостная горстка людей удалилась в сторону вокзала.

Следом за женщиной из вагона двинулись другие пассажиры, мужчины и женщины с багажом, дети, с восторгом спрыгивающие на перрон. Перрон наполнился звонкими восклицаниями встречающих и прибывших. Те, кому предстояло ехать дальше, спускались из вагона в шлепанцах, накинутых поверх футболок и шорт куртках. Затягивались сигаретами и потягивались, разминаясь после долгого пути. Среди пассажиров шмыгали торговки газетами, продавщицы мороженого в стоящих на перроне киосках зазывали купить сладости.

В ожидании нашей очереди на посадку мама опустилась передо мной, коснувшись левым коленом пыльной плитки на перроне. Она сняла перчатки и дотронулась до моей щеки, другую руку положила на мое плечо. Я смотрел на маму большими серыми глазами, хлопая темными пушистыми ресницами. Мама не отрывала пристального взгляда своих зеленых глаз от моего лица.

– Антошка, будь хорошим мальчиком, – тихо сказала мама и слегка нажала на кончик моего носа пальцем. – Динь-динь.

Я захохотал заливистым детским смехом и изо всех сил обнял маму, уткнулся лицом в ее плечо и вдыхал аромат сладковатых духов.

– Я буду хорошо себя вести, – прошептал я маме. – Только ты возвращайся скорее!

Вместо ответа мама крепко сжала меня в своих теплых объятиях. Проводница проверяла билеты у новых пассажиров.

– Пора, – Ружена легонько тронула сестру за плечо.

Мама выпустила меня из своих объятий и поднялась. На колене, на черных брюках осталось серое пятно от пыли. Мама небрежно отряхнула его и открыла сумочку, висевшую у нее на плече.

– Добрый день, – приветливо поздоровалась она с проводницей, протягивая ей документы.

– Пятнадцатое место, – проводница улыбнулась и вернула маме паспорт и билет.

Ружена пропустила меня вперед. С ее помощью я легко заскочил в тамбур и прошел в вагон. Тетя вошла следом за мной. Мама подала ей сумку, поднялась по ступенькам сама, втащив тяжелый чемодан. Мы прошли по узкому коридору купейного коридора, глядя на номера, выбитые на дверных табличках. Мама остановилась возле четвертого купе.

– Пятнадцатое место здесь, – сказала она, распахивая дверь. Купе было пустым, светлым и немного пыльным. Мама убрала чемодан под нижнюю полку, сумку поставила на сиденье возле окна. Я сел возле сумки и с грустью посмотрел на солнечные блики на стекле. Мамин отъезд меня расстраивал, но я старался держаться, понимая, что маме сейчас тоже тяжело. Я принялся усердно болтать ногами, обутыми в черные ботинки на молниях. Мама села рядом со мной, обняла за плечи и притянула к себе.

– Душно здесь, – Ружена сняла бежевый берет крупной вязки с приколотой к нему брошью в виде позолоченного цветка с крупными бусинками кофейного цвета, расстегнула светло-коричневую кожаную куртку, поправила на шее тонкий шифоновый шарфик молочного оттенка, завязанный оригинальным бантом, и села на сиденье напротив нас.

– Присматривай за ним, – попросила ее мама, снимая с меня трикотажную синюю шапочку и целуя в макушку с взъерошенными светлыми волосами.

– Конечно, присмотрю, милая, – Ружена украдкой смахнула слезы. – Даже не переживай!

Тетя пересела к нам с мамой, обняла ее и что-то зашептала на ухо. Слов я расслышать не мог. Я прильнул щекой к маминому плечу и ловил последние мгновения рядом с мамой.

Проводница прошла по вагону, заглядывая в каждое купе.

– Поезд отправляется через пять минут, – бодро объявляла она. – Просьба провожающим покинуть вагон.

Мама сильнее прижала меня к себе и гладила по голове. Я вновь вдохнул мамины духи, аромат, который даже через много лет у меня ассоциировался только с моей мамой.

– Слушайся Ружену, – шептала мама. – Сильно не скучай по мне, солнышко мое! Я постараюсь приезжать чаще.

Я обняла маму за шею.

– Приезжай скорее, мамочка! – тихо попросил я.

Мама судорожно вздохнула, в этом вздохе мне послышался приглушенный всхлип. Она слегка отстранилась, внимательно оглядела меня, затем поцеловала в лоб сухими губами.

Тетя надела берет, встала и запахнула куртку.

– Антошка, нам пора выходить, – мягко потянула она меня за руку.

Я нехотя слез с сиденья, не отпуская мамину руку. Мама поднялась вместе со мной. Ружена обняла маму, погладила ее по голове, так, как только что мама гладила по голове меня, словно мама тоже была еще маленькой девочкой.

Мама поцеловала сестру в щеку, повернулась ко мне.

– Не скучай, малыш, – мамин голос дрогнул. – Пока, Ружка, – обратилась она к тете. – Берегите себя!

Ружена на мгновение притянула ее к себе, поцеловала в лоб.

– Доброго пути, сестренка, – прошептала она.

Я напялил шапку и посмотрел на маму. Она стояла бледная и растерянная, покусывая губы.

Тетя взяла меня за руку.

– Пока, мамочка! – я помахал маме ладошкой. – Я буду ждать тебя!

Мы шагнули к дверям, не отрывая взгляда от мамы. Мама взглянула на сестру, на меня. Ее глаза заблестели, губы слегка скривились.

– Звоните мне чаще, – напомнила мама, пытаясь удержать набегающие слезы.

– Провожающие, на выход! – раздался настойчивый голос проводницы.

Мимо нашего купе шумно протопали люди. Мама закусила нижнюю губу и кивнула нам. Ружена улыбнулась, но глаза выдавали ее печаль. Мы быстрым шагом пошли к выходу из вагона. Я оглядывался на маму, стоящую на пороге купе. Она смотрела нам вслед, и по ее щеке текла прозрачная слезинка.

Ружена провела меня по перрону вдоль вагона. Мама стояла возле окна в коридоре и махала нам рукой. Поезд загудел, дернулся и медленно поплыл. Я замахал маме в ответ. Мама послала нам воздушный поцелуй. Но я увидел, как по ее лицу покатилась вторая слеза.

– Ружена, бежим за поездом! – воскликнул я.

– Антошка, не надо, – тетя придержала меня, готового рвануть вслед за набиравшим скорость вагоном, увозившим от меня мою любимую маму.

Все дальше и дальше уплывал от нас девятый вагон. Все дальше и дальше улетала от меня моя птица по имени мама.

– Ружена, – тихо спросил я, глядя вслед последнему вагону. – Почему мама плачет? – не дождавшись ответа, я повернул голову к тете. Она смотрела на исчезающий вдали поезд, на ее глазах тоже блестели слезы.

– Я уже скучаю по маме, – прошептал я и неловко вытер влажные глаза ладошкой.

Я был совсем ребенком, но от этого разлука с мамой была еще тяжелее, еще острее. Если бы я мог знать, что ждет мою бедную маму впереди, я вцепился бы в подол ее пальто, ревел на весь перрон, но никогда не позволил бы ей уехать…