Текст книги "Обновленная земля"

Автор книги: Теодор Герцль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

«Разумеется, и мы собирали сведения насчет тех лиц, с которыми мы решались войти в какие-либо соглашения. Предприниматели, обращавшиеся в нам, избегали рискованных попыток.

«Они узнавали от нас, на каких пунктах существует или предвидится сильная конкуренция. В интересах нашей Новой Общины было, чтобы все предприятия, которые затевались в нашей стране, удавались. Поэтому мы оказывали свободным предпринимателям такую поддержку, точно они радели о наших интересах. Из этих запросов и ответов создалась целая статистика, которой мы очень многим обязаны. Благодаря ей, мы достигли теперешнего экономического состояния – свободы промышленности без перепроизводства, и благоустройства без гнета и принудительных мер.

«Когда я наладил это дело и много других первой важности, я затеял одну преинтересную штуку…»

В это мгновенье больная фрау Литвак сделала знак сыну. Давид тотчас же остановил фонограф и подбежал к матери. Она устала и хотела лечь. Давид и Мириам с заботливой осторожностью выкатили ее кресло в смежную комнату. V

Давид скоро вернулся и спросил друзей: желательно ли им слушать продолжение повести. Все ответили утвердительно. Он опять завел фонограф, и невидимый Иоэ Леви опять зоговорил:

»… я затеял одну преинтересную штуку. Вначале на это смотрели, как на потеху, как на спорт, и всячески критиковали. Я снарядил «Корабль мудрых». Я хотел послать его впереди возвращающихся евреев в старую, новую нашу страну. Уже одно появление его в средиземных водах должно было ознаменовать наступление новой эпохи. Устройство такой поездки было делом не трудным. Я обратился к директору одного английского общества по устройству круговых путешествий, и через две недели он сообщил мне подробный план, приблизительную стоимость такой поездки и все подробные условия. По его же совету я нанял в одном итальянском судоходном обществе элегантный пароход, «Будущность», совершавший обыкновенно рейсы между Неаполем и Александрией. Пароход должен был прибыть в Геную к 15-му марта и на шесть недель поступал в наше распоряжение. Затем я заказал комнаты для пятисот пассажиров в лучших отелях итальянских, египетских, малоазиатоких и греческих городов. На пароход можно было сесть и в Генуе, в в Неаполе. Билеты пассажиров давали им право проезда по всем итальянским железным дорогам и пребывания в первоклассных отелях. Экспедиция эта имела как будто характер увеселительной поездки на Восток. Но значение ее было гораздо глубже. Дамы и мужчины, которых мы пригласили, принадлежали к высшей интеллектуальной аристократии культурного мира. Комитет из писателей и художников составил список этих почетных гостей. Мы пригласили самых выдающихся, самых значительных людей всего мира, разумеется, без различия национальности и вероисповедания. И все откликнулись на наше приглашение, не потому только, что их пленяла эта поездка на восток; главным образом, всем улыбалось продолжительное пребывание в обществе интересных и близких по духу людей. На «Будущности» встретились поэты и философы, изобретатели и открыватели, исследователи и художники, социологи, экономисты, политические деятели и журналисты. Они, конечно, окружены были всеми доступными в то время удобствами и комфортом. Ничего не было забыто – начиная от оркестра музыки и до ежедневной газеты, издававшейся тут же на пароходе. О том выдающемся интересе, который представляла эта газета, я распространяться не стану. За это говорит уже состав пассажиров, из которых большинство принимало участие в этой газете. Во всех гаванях на «Будущность» доставлялись телеграммы со всех концов мира. На следующее же утро все эти телеграммы уже были в газете. Но интереснее всего был литературный отдел, потому что все пережитое за день, все виденное, описывалось талантливейшими людьми. В газете же появлялись ежедневно беседы, которые велись за столом; их назвали новейшими диалогами Платона. В них разбирались величайшие проблемы. Даровитейшие, ученейшие люди высказывали свои взгляды на все вопросы, волновавшие тогда культурное человечество. Я приведу только некоторые темы этих бесед. Говорили об устройствее общины, которая отвечала бы всем требованиям современной культуры и справедливости, о воспитательном значении искусства, об организации благотворительности, об обеспечении рабочих, о роли женщины в современном обществе, о развитии научной и практической техники. Эти беседы на «Будущности» давно уже стали драгоценностью мировой литературы. Я познакомился с ними уже в печати, потому что лично присутствовать при этих беседах у меня не было возможности. Я давно уже был в Хайфе, когда «Будущность» находилась еще в Генуе. Но газету, издававшуюся на пароходе, я читал с восторгом, с увлечением. Я не философ, не поэт, и в то время отвлеченные вопросы меньше всего меня занимали.

«Но то, что можно было извлечь из бесед на «Будущности» для практического осуществления, я находил и с успеехом это применял, потому что мне представлялось, что с «Будущности» гений человеечества дает советы еврейскому народу, начинавшему новое существование. Особенно поучительны стали эти беседы, когда наши высокие гости прибыли в Палестину. Путешественники разбились на группы, ездили по стране, делали наблюдения, и затем взаимно делились впечатлениями. Разные группы посвящали свое внимание разным предметам.

«Геологи интересовались одним, электротехники – другим. Ботаники изучали флору страны, художники, пейзажисты и жанристы искали ландшафтов и типов. Экономисты изучали экономические условия страны, другие – местное население, нравы, обычаи.

«Не трудно представить себе, сколько глубины ума и блеска было в беседах, когда группы пассажиров опять сходились за общим столом на пароходе. Я их до сих пор еще почти слово в слово на память знаю. На меня большее впечатление оказали советы художников, вероятно, потому, что я сам совершенно лишен художественного чутья. Художникам «Будущности» я обязан мыслью о культивировании красоты в нашей стране. Она должна была быть, красива, прежде всего красива, потому что красота – величайшая отрада для человеческой души.

«Когда «Будущность» была уже у наших берегов, я находился в средней области Палестины. Фишер, Штейнек и Алладино приветствовали в Хайфе гостей от имени Новой Общины. Я хотел представиться нашим гостям, как только покончу с самыми неотложными делами. Это было горячее время, и работать приходилось без перерыва. Я дни и ночи был в разъездах и часто даже ночь проводил в своем автомобиле, перевозившем меня с одного места на другое. Везде шли спешные работы, и везде нужен был присмотр. Хотя все делалось по точно разработанному плану, и люди у нас были надежные, но я желал лично убедиться, все ли предписания исполняются.

«В то же время я поддерживал постояннное сообщение с моей главной квартирой в Хайфе. Оттуда я получал известия, которые заставляли меня совершать самые непредвиденные экскурсии. Бывали и недоразумения с рабочими, которые мне приходилось разбирать. При распределении земельных участков запутывались часто гордиевы узлы, которые я один мог разрубать.

«На полях, приобретенных Новой Общиной, уже шли деятельные полевые работы. Мы основали сельско-хозяйственную производительную артель по образцу Рахалинской артели, но для наших переселенцев дело было еще новое, и нужна была авторитетная импонирующая сила, для того, чтобы удержать в движении заведенную машину. Задача эта была не сложная, но требовала неустанной бдительности.

«Сеять пшеницу, ячмень, овес, маис – хоть искусство не Бог весть какое, но и тут затруднений было не мало. Приходилось, первым делом, бороться с почвой. Но у нас были новейшие технические средства и упорная человеческая воля, и мы победили ее, и она стала нашим другом.

«Рабочий день равнялся всего семи часам, но это были часы упорного интенсивного труда. Одни проводили дороги, другие рыли каналы, третьи очищали землю от камней, четвертые строили дома, пятые сажали деревья, и так дальше. И каждый знал, что он работает для всех и все работают для него. Работа кипела. Пробуждалась природа от зимнего сна, пробуждались люди от долгого рабства, и все, что они делали и созидали, вдохновлялось надеждой на свободную светлую жизнь. Успехи росли с каждым днем, и с каждым днем расширялась область работ.

«Первым делом, я начал проводить телеграфную и телефонную сеть. Для всеобщего пользования она, конечно, еще не скоро могла быть готова, но для служебных це лей мы в самом непродолжительном времени уже стали пользоваться ею. Ежедневно стали прибывать во все города от Хайфы и до Бейрута партии иммигрантов количеством в пятьсот, тысячу, две тысячи человек. На следующий же день их отправляли в намеченные уже раньше пункты, и они тотчас же принимались за работу. Для одних железнодорожных работ требовались десятки тысяч людей. Не меньше и для постройки общественных зданий, как: административных, торговых учреждений, школ, больниц и проч. За работы по проведению дорог, каналов, постройке общественных зданий рабочие получали не только вознаграждение, за вычетом долгов, выплачивавшихся Общиной магазинам, за приобретенные переселенцами вещи, но и право на позднейшее обзаведение домами и хозяйством. Человек, по прибытии в Палестину прямо из гавани отправлявшийся на какие-либо работы, к осени уже мог поселиться в выстроенном для него домике в какой-нибудь колонии и выписать свою семью. Задача, как я говорил уже, была не сложная, – нужен был только план, нужна была организация. Европейские военные державы разрешали в девятнадцатом столетии и не такие задачи. Они должны были заботиться о миллионах людей, которые не всегда доверчиво и доброжелательно относились к правительственным мерам. Нам же до осени предстояло устроить только полмиллиона народа; до того же времени пора была горячая, страдная – мы работали все рука об руку, на родной земле, земле наших предков, окрыленные все одними мечтами и желаниями. В виду отсутствия запретительных мер, широко стала развиваться промышленность и торговля. По всей стране частные предприниматели строили фабрики, которые должны были быть закончены к осени.

«Каждый разумный человек понимал, какие блестящие перспективы открываются для промышленности, в виду предвидевшегося многочисленного населения, сбыта, географического положения страны и обилия предполагавшихся портов. И когда я после первой жатвы, которая не была еще вполне удовлетворительной по результатам, сделал обзор всему положению вещей, я не нашел надобности остановить осенью иммиграционное движение, как предполагалось раньше. Я телеграфировал об этом во все страны главным представителям сионистских кружков, и сообщение вызвало энтузиазм в еврейских общинах. Нашу первую жатву я считаю первой победой нашей Новой Общины; потом были жатвы богатые, обильные, но никогда уже мы не пожинали так много, как в первый год. Потому что мы пожинали тогда доверие наших братьев. Едва двенадцать месяцев прошло с теех пор, как я учредил в Лондоне свой генеральный штаб, и мог уже сказать друзьям в нашей квартире в Хайфе, что первый год дал хорошие результаты.

«Здание для главного правления в Хайфе к осени уже было готово, но внутри еще не было отделано; перейти туда из временной квартиры предполагалось только весною.

«Очередным вопросом было в то время применение водяных сил, не говоря уже о водоснабжении и проведении каналов. Канал Мертвого моря и его ответвления достаточно красноречиво говорят о том, что наши инженеры даром времени не теряли.

«В то же время и другой благодетельный поток хлынул в нашу страну: капитал и кредит. Вместе с сельскохозяйственными производительными артелями мы ввели у нас также земельный кредит. Раньше полагали, что мы истощим наш фонд, если дадим нашим иммигрантам дома и службы, поля, машины, лошадей, коров, овец, птицу, экипажи, орудия, съестные припасы и семена. Устройство каждой семьи, взятой средним числом из пяти членов, обходилось в шестьсот фунтов стерлингов. На потребности тысячи таких семейств требовалось сто двадцать миллионов марок. Но те, которые высказывали сомнение насчет успеха нашего дела, упустили из виду, что переселенцы сами по себе представляют огромную экономическую ценность, и что наличность ценностей открывает кредит. Словом: чем более прибывало иммигрантов, тем более мы получали денег.

«Но я, однако, уклоняюсь от того времени, о котором хотел вам рассказать. В то время «Будущность» еще стояла у наших берегов. Я рвался к ней всей душой и мечтал, наконец, в Яффо осуществить свою мечту и познакомиться с нашими избранными гостями. Вдруг получаю известие, требовавшее моего немедленного отъезда в Константинополь для переговоров с турецким правительством. Там дела задержали меня дольше, чем я предполагал, и, когда я возвращался в Палестину на своей яхте, я заметил, когда мы огибали остров Кипр, голубой дымок на горизонте. У меня сжалось сердце, я подумал, что это убегает на север «Будущность» и я так и не увижу ее. Моя догадка подтвердилась. Я узнал об этом с глубоким сокрушением уже в Бейруте! И с тех пор я лелею заветное желание присутствовать, по крайней мере, при вторичном ее приезде. Потому что тогда решено было, что через двадцать пять лет «Будущность» опять будет у наших берегов. Но это будет уже новое великолепное судно с тем же названием. И гости будут не все те же, так как многие из первых гостей уже умерли; а кроме оставшихся в живых, мы пригласим еще тех, что за это время оказали крупные культурные услуги человечеству. И каждые двадцать пять лет «Будущность» будет привозить к нам такой ареопаг, советы и мнения которого мы будем принимать с благодарностью и благоговением. Мы будем показывать им всю нашу страну, и гости «Будущности» будут нашими судьями. И если они опять приедут, и Господь на этот раз сподобит меня увидеть их, и они найдут, что Иосиф Леви свою простую, но трудную задачу более или менее добросовестно выполнил, – тогда я выйду в отставку.

«И когда я умру, похороните меня рядом с моим незабвенным другом Фишером, там, на Кармельском кладбище, откуда открывается вид на дорогую мою родину…мое любимое море».

VI

Голос замолк. Последние слова глубоко растрогали слушателей.

Кингскурт громко откашлялся и сказал:

– Должно быть, чудесный малый, ваш Иоэ! Чудесный малый! Жаль, что его нет здесь. С удовольствием пожал бы ему руку, – но надеюсь все-таки удастся повидать его до отъезда… вот этим каналом-то Мертвого моря он прямо меня ошарашил. Это никак восьмое чудо мира, а? Как бы нам на него поглазеть, на этот сказочный канал?…

Давид обещался показать им его в первые дни после пасхальной недели. Пасху они проводили в Тибериаде в оживленных беседах, прелестных прогулках и с каждым днем все ближе сходились друг с другом. Кингскурт с отчаянной реешимостыю уплетал опресноки, не переставая ворчать на то, что ему христианину и немецкому дворянину, грозит совершенно ожидоветь среди этих варваров, к которым он попал. Целые потоки ворчливых фраз он изливал и на маленького Фрица, притязания которого на «Отто» с каждым днем принимали все более деспотический характер. Этот общий маленький баловень полагал, что Кингскурту на старости лет ничего больше делать не остается, как исполнять прихоти маленького повесы. Но старый ворчун разрешал себе, однако, споры, прогулки, осмотры достопримечательностей, лишь когда Фриц спал, и все планы откладывались на неопределенный срок, как только тоненький голосок призывал к себе своего «Отто». Когда по истечении пасхальной недели стали проектировать поездку в Иерихон чрез Иорданскую долину, и Давид предложил жене оставить на это время ребенка у стариков, Кингскурт решительно этому воспротивился и заявил, что если мальчика не возьмут в эту поездку, то он вовсе откажется от удовольствия видеть канал Мертвого моря. При этом он со свирепым видом уверял, что ему совершенно безразлично: останется ли Фриц в Тибериаде или пойдет с ними, но он не понимает такого варварского отношения к ребенку. Решено было взять и мальчика.

Архитектор Штейнек и Решид-бей тем временем вернулись в Хайфу. Решид хотел повидать своих, но пообещал друзьям в Иерусалиме опять примкнуть к ним. Архитектору предстояло много дела на приближавшихся выборах делегатов на конгресс. Как сообщали газеты и люди, осведомленые о ходе дела, партия д-ра Гейера делала невероятные усилия, чтобы заручиться голосами. И архитектору необходимо было быть в Хайфе, где сосредоточивались нити агитационной деятельности и откуда ежечасно по телеграфу и по телефону сообщались указания местным комитетам. Давиду же надо было съездить по личным делам, и он предложил своим гостям поехать вместе с ним, благо они и там могли увидеть немало интересного. Фридрих охотно принял предложение, тем более, что к Давиду присоединились Мириам и профессор Штейнек. Кингскурт же решил остаться в Тибериаде, потому что, по его мнению, Сара и м-с Готланд не могли одни уехать в Безон. Все поняли его трогательное желание остаться подольше с маленьким Фрицом, но сделали вид, что вполне разделяют его мнение.

Через два дня все общество опять должно было встретиться в Иорданской долине. Решено было, что Сара, м-с Готланд и мальчик с няней поедут в автомобиле в Джолан и там будут ждать своих спутников.

Электрический нарядный катер перевозил остальных участников поездки на противоположный берег Генисаретского озера. Был мягкий весенний день. Вода тихо рябила. Светлые виллы Тибериады уменьшались и бледнели; подвигались крутые обрывы восточного берега. На северной части сверкал Гермон со своими вечными снегами, всевозможные суда легко и живописно скользили по озеру. Катер вошел в небольшую бухту и причалил к берегу, До железнодорожной станции было всего несколько шагов, и через несколько минут электрический поезд мчал их в Эль-Кунетру. У Давида были там какие-то дела. Поезд делал заметный подъем, так как до Эль-Кунетры он должен был одолеть высоту в тысячу метров над уровнем моря. Этот город, как узловая станция железных дорог в восточно-иорданской области, достиг крупного значения.

Когда Давид вышел о своими друзьями из вагона, они увидели стоявший на другом пути поезд, отходивший в Бейрут. Из окон одного вагона несся хор юношеских голосов. Это были мальчики в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет.

– Очевидно, летняя экскурсия? – спросил Фридрих.

– Да-с, экскурсия! Маленькая экскурсия – вокруг света, – ответил профессор Штейнек.

И Мириам объяснила изумленным слушателям, что это была за школьная поездка. Идея этих поездок была заимствована у французских бенедиктинцев, которые еще в конце прошедшего столетия посылали группы учеников под присмотром учителей в чужие страны. Там молодые люди изучали языки и иноземную жизнь. Эта молодежь была развитее и содержательнее молодежи прежних лет. Образование, которое они получали, было не только основательное, но и экономное. Община получала совершенно готовых, приспособленных к жизни людей, и затраты на эти путешествия быстро окупались. В состав таких поездок включались самые лучшие ученики всех учебных учреждений страны, потому что тратиться на ленивых и мало даровитых мальчиков не имела смысла. Но для подрастающих поколений надежда попасть в школьную поездку стала высшим стимулом к усердию. Ведомство народного просвещения безупречно урегулировало устройство этих поездок. Новая Община имеет во многих городах различных посещаемых стран отличные школьные здания, снабженные всеми необходимыми приспособлениями для обучения и содержания детеи. Выбираются для местопребывания обыкновенно небольшие тихие города вблизи столиц, или предместья. Во Франции, например, ученики наши живут в Версале. Это во всех отношениях лучше жизни в крупных центрах. Каждое из этих учреждений находится под ведением директора, который всегда остается на месте службы, группы же учеников со своими классными наставниками через каждые три месяца меняют местопребывание.

Таким образом мальчики знакомятся с миром, не прерывая хода занятий.

– А девушки? – спросил Фридрих.

– Девушки в этих путешествиях не участвуют, – сказала Мириам. – Мы полагаем, что место подрастающих девушек – в семье, на родине, где они могут исполнять свои общественные обязанности.

Пока Давид занимался своими делами, Мириам, Фридрих и професор Штейнек совершили прогулку по оживленному городу, осмотрели базары, на которых восточный колорит отразился очень мало, – они были, в сущности, отделениями европейских торговых домов. Когда они пришли поужинать в английский отель, Фридрих не удивлялся больше изысканному комфорту, который они встречали на каждом шагу. Они разошлись довольно рано, так как решили на следующий день подняться пораньше и поехать осмотреть хлебные амбары.

Было чудесное утро, с мягкими теплыми тонами. Электрический поезд вынес их в чарующий ландшафт. Фридрих почувствовал в себе весенние переживания ранней юности. Новая жизнь загоралась в нем при виде мирного труда на полях. Он едва решался признаться себе, что и близость красивой Мириам счастливо влияла на его настроение. Она предупредительно и чутко объясняла все, на чем останавливалось его внимание. Давид и Штейнек давали ему обстоятельные технические объяснения. Они находились в этой части восточно-иорданской области на своеобразной водораздельной линии. Фридрих, изучавший в свое время юриспруденцию, стоял, как и большинство среднеобразованных людей той эпохи, вдали от технического движения девятнадцатого столетия. Деятельность закрытых и открытых фабрик была ему совершенно незнакома. «Открытыми фабриками» Штейнек называл новейшие сельскохозяйственные машины, которыми они любовались из окон вагона. Эта местность представляла собою водораздельную линию, потому что здесь встречались воды с севера и с юга.

Фридрих думал, что старый ученый шутит, говоря о воде, бежавшей вверх. Но он скоро убедился, что на этот раз он говорит вполне серьезно. Сила волн гнала воду вверх: теперь не было больше надобности ставить мельничные колеса прямо под водяным стоком. Река, стремившаяся по уклону на протяжении пятнадцати, двадцати миль, двигала колеса, потому что ее сила вводилась в проволоки электрическим током. В конце девятнадцатого столетия эта задача была почти решена. В Америке водяная сила уже двадцать лет тому назад широко применялась. От Ниагары проведен был электрический ток на протяжении 162 километров. От Сен-Бернардинских гор шел ток в город Лос-Анджело в южной Калифорнии.

– Мы не преминули и эту мудрость позаимствовать у американцев и стали эксплуатировать водяные силы южного канала Мертвого моря и горных источников Ливана и Гермона.

– Истинными основателями нашей страны, – продолжал Давид – были водяные техники. Осушение болот, орошение бесплодных пространств и система водяных путей – вот что было основанием нашей культуры.

Через полтора часа езды они приехали к месту образцового хозяйства, которое велось на большие средства благотворительным учреждением под высшим присмотром Общины. Директор этого огромного богатого предприятия водил их по великолепным отделениям усадьбы и давал объяснения. Особенное удивление

Фридриха вызвала центральная электрическая станция подле директорского дома. Все стены покрыты были пуговками, углублениями, нумерами и дощечками. Две молодые изящные дамы совершали над ними какие-то манипуляции по указанию господина, стоявшего за пультом и поминутно подносившего к ушам телефонную трубку. Фридрих вопомнил, что видел уже такой зал в центральной телефонной станции. Директор объяснил ему, что посредством управляемых проволок отсюда направляется во все места хозяйства водяная сила. Из этого зала снабжаются водяной силой не только лоди, но и все входящие в хозяйство промышленные отделения: сахарный завод, пивоварня, винокуренный завод, мельница, крахмальная фабрика и проч.

Хозяйственные службы, которые они осматривали, дороги, поля, фабрики, устроены были по последнему слову сельскохозяйственной науки, везде царили чистота и порядок, и вся огромная хозяйственная машина работала ровно и бесшумно. Фридрих остановил свое внимание на группе рабочих, проходивших мимо. Они были все одинаково одеты, у одних лица были хмурые, у других вид был робкий, угнетенный. За ними шли надсмотрщики, которые отдали директору честь по военному.

– Мы до сих пор столько удивлялись и восхищались, – сказал Фридрих, – что, быть может, вы соблаговолите выслушать и критическое замечание.

– Конечно, – ответил Давид, – в чем дело?

– Мне эти рабочие кажутся очень угнетенными, словно великолепные машины, которым они служат, подавляют их. И к чему вся эта блестящая постановка дела, если люди не чувствуют себя счастливыми в этих условиях? Я вспомнил при виде людей – фабричных рабочих прежних времен. Правда, у этих вид не такой печальный и, во всяком случае, более здоровый, но какое-то сходство меж ними есть. И меня это удручает. Тем более, что эта усадьба принадлежит благотворительному обществу. Мне кажется, что люди здесь должны глядеть веселей. Откровенно говоря, я несколько разочарован.

Директор о удивлением взглянул на него и обратился к остальным спутникам.

– Разве доктор Левенберг не знает, где он находится?

– Нет, – сказал Давид. – Мы умышленно утаили это от него, для того, чтобы невольное пробуждение не ослабило впечатления. Мы хотели изумить его тем, что это образцовое хозяйство – только колония для преступников.

– Возможно ли? – воскликнул Фридрих. – Это колония для преступников? Это, конечно, меняет мой взгляд на дело. Какие же у вас результаты наблюдаются?

– Преступники выздоравливают здесь и нравственно, и физически, – ответил директор. – Большинство начинает любить деревенскую жизнь и не желает возвращаться к другой. Отбыв наказание, они охотно остаются здесь и переходят в разряд платных рабочих, или же поселяются на вновь приобретаемых ими участках земли. Чистый доход с предприятия идет на покупку этих колоний, которые уже через несколько лет начинают погашать затраченные на них суммы. Мы из отбросов общества вновь создаем людей…

Из Безана они уже всем обществом отправились дальше в автомобиле. Дорога их лежала через южную часть Иорданской долины. Отличное шоссе часто огибало извилистое русло реки. Иорданская долина была вся в весеннем цвету, поля покрывала яркая пышная зелень. С восточных и западных холмов блестели живописные колонии и болыше и маленькие города. От времени до времени проносились поезда. Движение по шоссе было довольно оживленное. Большинство иностранцев, проводивших зиму в известном на весь мир курорте, Иерихоне, в это время уже возвращались оттуда. Здесь, в Иорданской долине было уже слишком тепло для баловней судьбы, убегавших из Европы от суровой зимы. Навстречу часто попадались автомобили с оживлеными элегантными пассажирами. Они ехали в противоположную сторону, на север, потому что самым модным местом в весеннем сезоне считался Ливан. В конце апреля эта изысканная публика уезжала в Бейрут и оттуда возвращалась в Европу, если не предпочитала более короткий путь на Константинополь в курьерских поездах мало-азиатской дороги.

Но в Иорданской долине, которую покидали избалованные жуиры, оставалось еще много жизни, сверкающей и ликующей.

Иорданские поля, отлично обрабатываемые, благодаря искусному ведению хозяйства, приносят наибольшие доходы. Рис, сахарный тростник, табак и хлопчатая бумага дают на этой почве великолепные урожаи.

Водяные техники блестяще применили здесь свое искусство. В печальные времена забвения этой отраны, дождевые ручьи, стекавшие с восточных гор, пропадали безплодно. Благодаря простой, хорошо известной в культурных странах системе шлюзов, получилась возможность каждую каплю, падающую с неба использовать для общего блага. И, таким образом, в старой-новой родине евреев опять потекли молочные и медовые реки, и она опять стала тем. чем была: Обетованною землей.

Кингскурт и Левенберг не уставали восторгаться и любоваться пышными садами, парками, прелестными дачами и мраморными виллами, тянувшимися на всем протяжении пути в Иерихон. И когда они приехали, наконец, в этот элегантный городок, – вечно брюзжащий, вечно критикующий и резонирующий Кугель замер в немом восхищении перед великолепием и обилием отелей, вилл и дворцов, выступавших из пальмовых рощ и прелестных групп тропических деревьев. Красота этой климатической станции превзошла все его ожидания.

Перед одним из отелей они остановились. Кингскурт, не выходя из автомобиля, просил Давида показать ему в тот же день канал Мертвого моря. Дамы, с уснувшим, к счастью Кингскурта, мальчиком, вышли из экипажа, а мужчины поехали дальше. Перед ними расстилалась светло-синяя гладь Мертвого моря. Уже на значительном расстоянии от главной станции водяной силы слышен был оглушительный шум: воды канала, проводимые через туннели из Средиземного моря, пенящимися каскадами падали вниз. Давид давал своим гостям краткие объяснения. Мертвое море, как известно, считалось самым глубоким местом на земном шаре; его поверхность находилась на 394 метра ниже уровня Средиземного моря. Воспользоваться этой огромной разницей в уровне для источника водяной силы было самой простой мыслью в мире. На всем протяжении пути от Средиземного моря канал терял всего каких-нибудь восемьдесят метров. Оставалось еще свыше трехсот метров высоты падения, при ширине в десять и глубине в три метра. Канал давал около пятидесяти тысяч лошадиных сил.

Кингскурт заметил:

– В этом нет ничего для меня удивительного. Водопад Ниагары уже в мое время давал сорок тысяч лошадиных сил.

– С Ниагарой канал Мертвого моря никоим образом сравнивать нельзя, – ответил Давид. – В Ниагаре имеются огромные массы воды. Но мне кажется, что снабжение разных станций Иорданской долины и вдоль Мертвого моря полумиллионом лошадиных сил кое-чего стоит.

– Все это очень мило, – сказал Кингскурт – я одного только не понимаю. Теперь в Мертвое море вливаются, стало быть, воды, не имеющие истока. Что же, у вас тут и законы испарения другие?

– Вопрос неглупый. – ответил ему Штейнек. – Надо вам знать, что мы столько же отнимаем у Мертвого моря воды, сколько вводим в него. Мы выкачиваем, например, пресную воду и употребляем ее для орошения почвы, где она в такой же степени необходима, в какой здесь излишня. Теперь вы поняли?

– Понял, понял! – крикнул в ответ Кингскурт, стараясь перекричать шум водопада, к которому они приближались. – Вы дьявольски ловкий народ, – одно могу вам сказать.

Когда они подъехали к станции, перед ними открылся вид на Мертвое море. широкое и голубое, как Женевское озеро. На правом берегу, где они стояли, с правой стороны тянулась узкая полоса земли до скалы, с которой слетали воды водопада. Внизу находились турбины, наверху длинный ряд фабричных зданий. Водяные силы служили всевозможным видам производства. Канал оживил все побережье Мертвого моря. При виде железных труб, из которых воды падали на колеса турбин, Кингскурт вспомнил устройство водяных станций на Ниагаре здесь, на Мертвом море было около двадцати колоссальных железных труб, выступавших из скалы на одинаковых расстояниях друг от друга. Трубы стояли отвесно над турбинами и казались фантастическими дымовыми трубами. Но оглушительный гул и белая пена воды говорили о циклопической работе, совершавшейся в ней. Фридрих был поражен, изумлен этой картиной, Кингскурт же выкрикивал восторжевные замечания и на этот раз был по-видимому вполне удовлетворен. Отсюда дикая укрощенная сила природы переходила в провода электрического тока, в проволоки и развивалась по всей возрожденной стране, и создала из нее сплошной сад, ликующую родину для людей, несчастных некогда, слабых, безпомощных и бездомных….