Текст книги "Крутая парочка"
Автор книги: Тэми Хоуг (Хоаг)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Подумайте сами, – продолжал Ковач. – Я нахожу мертвого парня, висящего обнаженным в петле лицом к зеркалу. Можете считать меня ханжой, но мне это кажется странным. Невольно приходит на мысль, что он удовлетворял себя необычным способом. Откуда мне знать, не занимались ли вы этим оба? Возможно, вы каждый день душили себя петлей, чтобы кончить? Если вы и Фэллон занимались вдвоем чем-то подобным, то лучше расскажите нам об этом сразу, Том.
По щекам Пирса текли слезы; мышцы его лица напряглись, как будто он пытался сдержать распирающие его эмоции.
– Нет!
– Не занимались – или не хотите нам рассказывать? – допытывался Ковач.
Пирс закрыл глаза и опустил голову.
– Господи, я не могу поверить, что это произошло. – Внезапно он рухнул на колени и закрыл лицо руками. – Почему это случилось?
Почувствовав угрызения совести, Ковач присел рядом с ним на корточки и положил ему руку на плечо.
– Это мы и хотим выяснить. Том. Вам могут не нравиться наши методы и, может быть, не понравится то, что мы узнаем. Но нам нужна только правда.
Говоря это, Ковач понимал, что правда едва ли придется кому-нибудь по вкусу. Не могло существовать никаких веских причин гибели Энди Фэллона.
Глава 5
В холодном и сером дневном свете дом Майка Фэллона выглядел более одиноким. Ночью дома казались сбившимися в кучу, словно стадо, с узенькими полосками бархатной темноты между ними. Но днем их разделяли подъездные аллеи, ограды и снег.
Глядя на дом, Ковач спрашивал себя, догадывается ли Майк о смерти сына. Такое иногда случается. От места гибели как будто отходит ударная волна, достигая близких жертвы быстрее любого курьера.
“Он умер для меня”…
Сомнительно, чтобы Майк Фэллон помнил эти слова, но они все еще звучали в ушах Ковача, в одиночестве сидящего в автомобиле. Он высадил Лиску возле участка, чтобы она поскорее начала расследование. Лиска должна была связаться с начальником Энди Фэллона в Бюро внутрислужебных дел, узнать, над чем он работал, затребовать его личное дело и выяснить, не обращался ли он к психоаналитику своего отдела.
Ковач охотно поменялся бы с ней местами, если бы не чувство долга. Проклиная самого себя, он вылез из машины, подошел к входу и посмотрел внутрь через дверное стекло. Гостиная выглядела еще более убого, чем ночью. Стены явно нуждались в краске, кушетку давно пора было выбросить. Причудливый контраст составляли массажное кресло и телевизор с большим экраном. Позвонив и постучав в дверь, Ковач с нетерпением ждал ответа. Он старался не думать о том, какие мысли пришли бы в голову постороннему при виде его собственной гостиной с пустым аквариумом. Все-таки нужно найти в себе силы на что-то, помимо службы.
Пошарив в карманах куртки. Ковач достал полоску “Джуси фрут”. Ему казалось, что нервы дергаются под кожей, словно муравьи. Он снова постучал. В голове у него мелькали отрывочные воспоминания о прошлой ночи – старый коп Майк Фэллон, пьяный, сломленный, подавленный…
В доме не ощущалось никаких признаков жизни – ни звука, ни движения. Утопая в снегу. Ковач двинулся вокруг дома в поисках окна спальни. Два копа, отец и сын, покончили с собой – чем не сенсация для шестичасовых новостей? Хотя телеведущие, пожалуй, предпочли бы огорошить ею всю Америку во время завтрашнего ленча. Каково, интересно, слушать о бессмысленной смерти, поедая куриный салат и биг-мак?
Ковач обнаружил стремянку в маленьком гараже, трещавшем по всем швам от распиравшего его хлама. Большую часть помещения занимал почти новый “Субару”, приспособленный для водителя-инвалида. Должно быть, какой-то коп доставил его прошлой ночью от бара “Патрик” после вечеринки Али же кто-то привез Майка в бар и смылся, когда начался скандал, не желая, чтобы пьяница облевал ему заднее сиденье.
Штора в окне спальни была поднята. Майк Фэллон лежал в кровати на спине, раскинув руки, повернув голову набок и разинув рот. Затаив дыхание, Ковач высматривал признаки сердцебиения под его тонкой тенниской.
– Эй, Майки! – крикнул он, стуча в окно. Фэллон не шевельнулся.
– Майк Фэллон!
Старик вздрогнул и открыл глаза, щурясь от света. При виде лица, прижатого к оконному стеклу, он испуганно вскрикнул.
– Майк, это Сэм Ковач!
Фэллон сел в кровати и закашлялся.
– Какого черта ты там делаешь? – осведомился он. – Ты что, спятил?
Ковач поднес ладонь козырьком ко лбу, чтобы лучше видеть.
– Впусти меня, Майк. Нам нужно поговорить. – От его дыхания стекло запотело, и он вытер его рукавом. Фэллон нахмурился и махнул рукой:
– Оставь меня в покое. Не желаю слышать об этом от тебя.
– О чем?
– О прошлой ночи. Не хочу, чтобы меня тыкали носом в то, что я натворил.
Он выглядел трогательно и жалко, как покинутый всеми Шалтай-Болтай, сидя на кровати в нижнем белье, с поросшими щетиной щеками и налитыми кровью глазами.
– Впусти меня, – повторил Ковач. – Это важно.
Фэллон покосился на него, стараясь принять решение. Ковач по опыту знал: никто не ненавидит сюрпризы больше, чем коп. Наконец Майк поднял руку, капитулируя.
– Ключ под циновкой у задней двери.
– Ключ под циновкой! – Ковач присел на кухонный столик и покосился на старика. – Господи, Майк, ты же коп! Разве можно прятать там ключ?
Фэллон не обратил на его слова ни малейшего внимания. Он не стал надевать брюки и ездил по кухне в своем кресле, болтая атрофированными волосатыми ногами. В кухне пахло топленым салом и жареным луком. Занавески потемнели от возраста. На столиках и полках стояли чашки, стаканы, тарелки, банки с крупой, и пузырьки с лекарствами, похожие на грибы поганки. В нижнем отделении шкафа дверцы отсутствовали, демонстрируя содержимое: консервированные овощи, коробки с чипсами и концентратами супа.
Найдя в аптечке пузырек с тайленолом, Фэллон налил себе стакан воды из бутылки, стоящей в холодильнике.
– Что за срочность? – ворчливо осведомился он, хотя Ковач заметил, как напряглись его плечи. – У меня такое похмелье, которое свалило бы корову.
– Майк. – Подождав, пока Фэллон повернулся к нему лицом, Ковач набрал воздух в легкие. – Мне очень жаль, но Энди умер.
Он предпочитал сообщать плохие новости без лишних предисловий. Они только дают собеседнику возможность вообразить себе множество разных ужасов. Лучше покончить с этим сразу.
– Мы еще не знаем, что произошло.
– То есть как это, не знаете?! – Челюсть Фэллона задрожала. – Его застрелили? Зарезали? Или он попал под машину? – Он сознательно взвинчивал себя – гнев был для него куда более привычным чувством, чем горе. Его лицо покраснело. – Ты детектив, у тебя труп, и ты не можешь объяснить мне, как это случилось?
Ковач дал ему выговориться.
– Это мог быть несчастный случай или самоубийство. Мы нашли его повешенным. Мне очень жаль, что приходится тебе это рассказывать.
“Жаль…” Энди тоже было жаль. Ковач видел это слово на зеркале, поверх отражения обнаженного распухшего тела Энди Фэллона.
Майк внезапно съежился. Маленькие красные глаза наполнились слезами, которые потекли по щекам, словно стеклянные бусинки.
– Боже мой!..
Это была мольба, а не проклятие. Он поднес дрожащую руку ко рту. Несмотря на солидный размер, рука выглядела хрупкой, а кожа была покрыта пятнами. Крик боли, казалось, вырвался из самой глубины души.
Ковач отвернулся, чтобы обеспечить старику хотя бы подобие уединения. Это было самым тяжелым для вестника несчастья – в первые минуты горя не должно быть никаких свидетелей. А он вынужден не только присутствовать, но и вторгаться в это горе со своими вопросами.
Фэллон круто повернул кресло и выехал из кухни. Ковач не стал его удерживать: вопросы могут подождать. По всей вероятности, Энди сам убил себя, намеренно или нет. Так что десять минут ничего не изменят.
Ковач склонился над полкой, изучая пузырьки с таблетками. Семь лекарств от всевозможных болезней – начиная от бессонницы и несварения желудка и кончая болями и аритмией. Ну что ж, по крайней мере это поможет Майку справиться с потрясением.
– Черт! Черт!
Крики сопровождались грохотом и звоном бьющегося стекла. Ковач выбежал из кухни и помчался по коридору. Майк Фэллон колотил фотографией в рамке об угол комода. Дешевая металлическая рамка гнулась, как глина. Осколки стекла сыпались на комод.
– Прекрати, Майк!
– Черт! – снова крикнул старик, размахивая рукой с покореженной рамкой и разбрасывая осколки по комнате.
Ковач схватил его за руку. Фотография ударилась о стену и упала на деревянный пол. Фэллон вырывался с удивительной для своего возраста силой и молотил свободной рукой по комоду, отчего другие фотографии сыпались на пол. Стоя за спинкой кресла, Ковач наклонился, чтобы удержать старика, но тот вдруг вскинул голову и изо всех сил ударил его затылком в переносицу. Из носа сразу же хлынула кровь.
– Черт возьми, Майк, успокойся!
Кровь стекала по подбородку на волосы, ухо и плечо Фэллона. Рыдающий старик бился головой о комод, но с каждым движением его энергия ослабевала. Наконец он опустил лицо на крышку комода среди осколков и застыл, шевеля только руками.
Шагнув назад, Ковач вытер окровавленное лицо рукавом куртки и полез в карман за платком. Прижав платок к носу, чтобы остановить кровотечение, он присел на корточки и поднял свободной рукой фотографию. Сияющий Энди после окончания академии, а рядом с ним Майк в инвалидном кресле. Но теперь снимок был разорван, и их разделял словно зигзаг молнии.
Стряхнув осколки, Ковач попытался распрямить рамку.
– Майк, – заговорил он, – прошлой ночью ты сказал, что Энди умер для тебя. Что ты имел в виду?
Фэллон не ответил и даже не поднял голову. Несколько секунд Ковач внимательно смотрел на него, чтобы убедиться, что старик не умер и не в обмороке. Это достойно увенчало бы злополучный день – хотя еще не было и двух часов.
– У вас были какие-то проблемы? – допытывался он.
– Я любил этого мальчика, – тихо отозвался Фэллон, все еще не шевелясь. – Он был моими ногами, моим сердцем – всем, чего мне не хватало.
“Но…” Невысказанное слово повисло в воздух? Ковач догадывался, в чем дело. Он посмотрел на разбросанные фотографии Энди Фэллона. Красивый, спортивный парень – и гей! Твердолобый консерватор вроде Майка не мог отнестись к этому хладнокровно. Впрочем, Ковач не знал, как он сам воспринял бы такое, если бы речь шла о его сыне.
– Я любил его, – пробормотал Майк, – а он все разрушил…
Его лицо напряглось и покраснело от усилия сдержать слезы – а может быть, наоборот, вытолкнуть их из глаз. Трудно сказать, что было труднее для такого человека, как Железный Майк.
Ковач в последний раз промокнул кровь на лице и спрятал платок в карман куртки. Подобрав фотографии, он положил их на комод, где им следовало находиться, когда гнев утихнет и станут нужны воспоминания.
В голове у него выстраивались в ряд привычные рутинные вопросы. “Когда ты в последний раз говорил с Энди? Упоминал ли он дело, над которым работал? Какое у него было настроение во время вашей последней встречи? Говорил ли он когда-нибудь о самоубийстве? Казался ли подавленным? Знал ли ты его друзей или любовников?”
Но ни один из этих вопросов не слетел у него с языка, и Ковач решил отложить это на потом.
– Может быть, ты хочешь, Майк, чтобы я кому-то позвонил?
Фэллон не ответил. Горе окружало его, подобно силовому полю. Он не слышал ничего, кроме внутреннего голоса раскаяния, не чувствовал никакой боли, кроме душевной, не обращал внимания ни на какие внешние факторы, в том числе на вонзившиеся ему в щеку осколки стекла.
Ковач тяжело вздохнул. Его взгляд упал на фотографию, которая торчала из-под комода. Он вытащил ее и посмотрел на изображенное на ней прошлое – далекое, как Марс. Семья Фэллон была запечатлена еще до того, как череда трагедий оторвала их друг от друга. Майк, его жена и двое сыновей.
– Если хочешь, я позвоню твоему другому сыну, – предложил Ковач.
– У меня нет другого сына, – отозвался Майк Фэллон. – Он выбросил, выставил меня из своей жизни много лет назад. А я выбросил Энди… Ничего себе история, а, Коджак?
Ковач еще раз взглянул на фотографию и положил ее поверх остальных. Признание Фэллона заставило его ощутить пустоту внутри – эхо эмоций старика, а может быть, и своих собственных. Ведь он был не менее одинок, чем Майк Фэллон.
– Да, Майк, история скверная.
* * *
Лиска стояла в коридоре, глядя на дверь комнаты 126, на которой сияла табличка – “Бюро внутрислужебных дел”. Название вызывало ассоциации с камерами пыток и офицерами СС с резиновыми дубинками.
“Крысиная бригада”… К счастью. Лиске пока не приходилось сталкиваться с ней по службе. Она знала, что задача БВД – отыскивать плохих копов, а не преследовать хороших, однако большинство полицейских испытывали к нему страх и отвращение. Копы всегда держались вместе, защищая друг друга, а БВД пожирало своих, как людоед.
Отвращение Лиски усиливалось оттого, что в БВД :, полиции Миннеаполиса шли, как правило, карьеристы и блюдолизы – те, кто в детстве бегали ябедничать учителям, а во взрослом возрасте не вызывали у сослуживцев никаких чувств, кроме ненависти и презрения. ; Лиска подумала об Энди Фэллоне, висящем в своей спальне, и о том, не мог ли кто-нибудь из коллег довести его до этого. Тряхнув головой, она поспешно шагнула через порог, не желая сосредоточиваться на неприятных мыслях.
За дверью не было ни человеческих голов на пиках, ни кандалов на стене – по крайней мере в прием ной.
– Лиска, отдел убийств, – представилась она, показав значок дежурной. – Я пришла к лейтенанту Сейвард.
Дежурная – угрюмая полная женщина лет пятидесяти с небольшим, – не задавая вопросов, позвонила лейтенанту.
В задней стене приемной находились двери трех кабинетов. Одна из них была приоткрыта, и, заглянув туда, Лиска увидела худощавого субъекта в костюме и галстуке, стоящего у стола и погруженного в разговор с низкорослым платиновым блондином в неоново-зеленой парке и с коротко стриженными волосами.
– Не люблю, когда ходят вокруг да около, – говорил неоновый блондин раздраженным пронзительным голосом. – С самого начала это был сплошной кошмар. А теперь вы заявляете, что дело перепоручено…
– Фактически дело закрыто. В случае необходимости я буду вашим посредником. Но это чистая любезность со стороны департамента. Боюсь, я не в силах повлиять на изменения в ходе следствия, – объяснял мужчина в костюме. – Ситуация вышла из-под нашего контроля. Фэллона больше нет с нами.
Заметив Лиску, мужчина нахмурился, вышел из-за стола и закрыл дверь.
– Лейтенант Сейвард вас ждет, – сказала дежурная тоном распорядителя на похоронах.
Кабинет Сейвард выглядел безупречно. Никакого полицейского беспорядка – все на своих местах. То же самое можно было сказать и о лейтенанте. Она поднялась из-за аккуратного стола в безукоризненно скроенном брючном костюме. Это была женщина лет сорока с абсолютно правильными чертами лица и матовой кожей. Светлые, пепельного оттенка волосы волнами опускались на плечи и выглядели причесанными небрежно, но чтобы каждый день создавать впечатление подобной небрежности, требовалась ученая степень в парикмахерской науке.
Лиска с трудом удержалась от искушения робко потрогать свою стрижку под мальчика.
– Лиска, отдел убийств, – снова представилась она, не протягивая руки. – Я насчет Энди Фэллона.
– Ну конечно, – пробормотала Сейвард себе под нос.
“Она выглядит слишком женственной, чтобы соответствовать своей репутации”, – подумала Лиска. Аманду Сейвард всегда описывали как крутого, резкого и беспощадного копа.
Не дожидаясь приглашения, Лиска села и вытащила блокнот.
– Ужасная трагедия, – промолвила Сейвард, осторожно опускаясь на стул. Ее рука слегка дрожала, когда она потянулась за чашкой с кофе. – Мне нравился Энди. Он был хорошим парнем.
– А каким он был копом?
– Честным и добросовестным.
– Когда вы видели его в последний раз?
– В воскресенье вечером. Нам нужно было кое-что обсудить в связи с делом, над которым он работал. Энди был не доволен результатом.
– И где вы с ним встретились?
– У него дома.
– Обстановка не казалась вам чересчур интимной?
Сейвард и глазом не моргнула.
– Энди был гей. А я как раз делала рождественские покупки в Верхнем городе, позвонила и спросила, можно ли к нему заглянуть.
– Сколько тогда было времени?
– Около восьми. Я ушла в половине десятого.
– Он упоминал, что ожидает кого-то еще?
– Нет.
– И в каком он был настроении, когда вы уходили?
– По-моему, в превосходном. Мы обо всем поговорили.
– Но вчера он не вышел на работу?
– Нет. Энди попросил отгул на понедельник якобы для покупок к Рождеству. Если бы я только знала… – Она отвернулась, стараясь взять себя в руки.
– Вам не казалось, что в последнее время у него были какие-то эмоциональные проблемы?
Сейвард вздохнула. Она казалась поглощенной созерцанием черно-белой фотографии на стене, изображающей зимний пейзаж.
– Пожалуй, да. Энди стал каким-то тихим, задумчивым, даже немного потерял в весе. Я знала, что у него проблемы с делом, да и в личной жизни что-то не так. Но я не предполагала, что он способен на самоубийство.
– Он обращался к психоаналитику?
– Не знаю. Наверное, мне следовало предлагать это более настойчиво.
– Значит, вы это предлагали?
– Я давала понять моим подчиненным, что психоаналитик здесь не просто так. Работа в БВД требует немалого напряжения.
– В том, чтобы портить жизнь другим копам, есть свои отрицательные стороны, – заметила Лиска, что-то записывая в блокноте.
– Эти копы сами портят себе жизнь, сержант. – В голосе Сейвард послышались стальные нотки. – А мы не даем им портить жизнь другим. Наша работа необходима.
– Я вовсе не хотела никого обидеть.
– Ну разумеется.
Лиска ерзала на стуле, стараясь не встречаться взглядом с холодными зелеными глазами Сейвард.
– Я потеряла хорошего следователя и славного парня, – сказала Сейвард. – Думаете, я этого не понимаю, сержант? По-вашему, у “крыс” из БВД в жилах течет ледяная вода?
Лиска уставилась в пол.
– Нет, мэм. Прошу прощения.
– Еще бы! Вы боитесь, что я пожалуюсь вашему лейтенанту.
Лиска ничего не сказала, потому что Сейвард была абсолютно права. Ее куда больше беспокоило то, как этот просчет отразится на ее карьере, чем личные чувства Сейвард. Печально, но факт. Лиска ставила свою карьеру на первое место – это позволяло ей всю жизнь удерживаться на плаву. Но продвижению по службе не раз препятствовала злосчастная привычка дерзить старшим по званию.
– Не волнуйтесь, сержант, – устало проговорила Сейвард. – У меня шкура потолще, чем вы думаете.
– Вы считаете, что Энди Фэллон покончил с собой? – спросила Лиска после неловкой паузы. Сейвард сдвинула брови.
– А вы предполагаете что-то другое? Мне сказали, что Энди повесился.
– Его нашли повешенным, – уточнила Лиска.
– Господи, вы ведь не думаете, что его… – Лейтенант умолкла, не произнеся слова “убили”. Но, как бы то ни было, перед ней сидела детектив из отдела убийств.
– Это мог быть несчастный случай, – продолжала Лиска. – Мы не исключаем удушения во время автоэротического акта. Но в данный момент невозможно с уверенностью сказать, что произошло.
– Несчастный случай… – повторила Сейвард, опустив ресницы. – Это тоже ужасно, но лучше, чем что-либо другое. В любом случае, повешение – не самый легкий способ умереть. – Ее рука коснулась горла и сразу опустилась.
– Очевидно, легких способов нет, – отозвалась Лиска. – Повешение – хотя бы быстрый. Через пару минут теряешь сознание.
Мысль о том, что испытываешь в эту пару минут, по-видимому, пришла в голову обеим. Лиска судорожно глотнула.
– Над чем он работал? Что за дело, о котором вы с ним говорили в воскресенье вечером?
– Я не имею права это сообщать.
– Я расследую обстоятельства смерти, лейтенант. Что, если это не самоубийство? Что, если причина смерти Энди Фэллона – одно из дел, которыми он занимался?
– Энди в последнее время казался подавленным и был найден повешенным, сержант Лиска, – спокойно напомнила Сейвард. – Дома у него все в целости и сохранности, верно? Самоубийство подвергают сомнению, если выломана дверь и исчезла стереоаппаратура. А здесь не преступление, а трагедия.
– В деталях предстоит разбираться мне, – сказала Лиска. – Я просто стараюсь делать свою работу, лейтенант. Мне бы хотелось взглянуть на служебные бумаги и записи Энди.
– Это отпадает. Придется подождать заключения медэкспертов.
– Сейчас Рождество, – напомнила Лиска. – Самоубийства происходят одно за другим. Пройдет много дней, прежде чем они доберутся до Фэллона.
Сейвард и бровью не повела.
– Расследования, которые ведет БВД, – серьезная вещь, сержант. Не хочу сообщать никаких подробностей, пока это не станет абсолютно необходимым. В противном случае может пострадать чья-то карьера.
– А я думала, это ваша цель, – заметила Лиска, вставая. Она закрыла блокнот, сунула его в карман куртки и скорчила гримасу. – Когда будете жаловаться лейтенанту на мою дерзость, не забудьте упомянуть, что вы отказались сотрудничать в расследовании обстоятельств смерти, лейтенант Сейвард. Может, он сумеет убедить вас лучше, чем я.
Лиска вышла, насмешливо отсалютовав. Дежурная даже не подняла взгляд, дверь соседнего кабинета все еще была закрыта. Лиска слышала спорящие голоса, но не разбирала слов. Как бы то ни было, неоновый блондин пришел сюда в связи с Энди Фэллоном и узнал, что дело перепоручили кому-то другому.
Лиска вышла в коридор и огляделась. Никого. Впрочем, здание часто казалось пустым, хотя в нем было полно полицейских и преступников, муниципальных чиновников и простых граждан. Она подошла к фонтанчику и стала ждать.
Минуты через три дверь бюро открылась, и появился блондин. Его побагровевшее лицо плохо сочеталось с зеленой паркой. Подойдя к фонтану, он смочил пальцы и приложил их к щекам, явно стараясь успокоиться.
– Неприятное местечко, верно? – заметила Лиска. Блондин резко повернулся, с подозрением глядя на нее.
– Не знаю, зачем я сюда пришла, – доверительным тоном продолжала Лиска. – Ненавижу эту публику. Здесь у нас все ненавидят БВД.
– Судя по тому, что я видел, не без оснований, – вздохнул блондин.
Лиска покосилась на него.
– Вы коп? Наверно, из отдела наркотиков, иначе я бы вас знала.
Он походил на копа не больше, чем парень, у которого Лиска покупала газеты, но этим вопросом она выиграла несколько очков. Вблизи парень оказался чуть выше ее – причем дюйма три его роста приходились на высокие каблуки. У него были подкрашены губы, брови и ресницы, а в одном ухе болталось целых пять сережек.
– Да нет, я просто озабоченный гражданин, – ответил он, окидывая взглядом коридор.
– И чем же вы озабочены?
– Несправедливостью.
– Тогда вы пришли в подходящее место. Теоретически. – Лиска вынула из кармана карточку и протянула ему: – Может быть, вам захочется побеседовать с неподходящими людьми.
Блондин взял карточку и уставился на нее, словно пытаясь запомнить текст.
– Может быть. – Он сунул карточку в карман неоновой парки и зашагал прочь.
