Текст книги "Соблазнить верную (СИ)"
Автор книги: Татьяна Золотаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Глава 5. «А я – Ева, как и все женщины»
– Вадим Яковлевич, – её несмелый голос растворялся в гомоне собирающихся домой коллег, – я не смогу остаться завтра на банкет.
Отведя взгляд от монитора, режиссер сдержал осведомленную улыбку.
– Вот как? – наигранно удивился он. – По какой причине?
– Не с кем оставить дочь, – мямлила Анечка, а сама от стыда прятала глаза. Обманывать-то грех, небось, в соответствии с понятиями этих святош.
– Муж не приехал? – с притворной досадой спросил Вадим.
– Н-нет. Пока нет.
А тоска какая в голосе, когда речь о муже зашла!..
– А сестра?
– У сестры своя жизнь, она не обязана… Собственно, почему это я отчитываюсь? – последняя фраза звучала с нарастающим возмущением.
– Анна…
Он встал со своего кресла и заметил, как она втянула голову в плечи, будто готовясь к обороне. Хотел было подойти ближе, но остановился. Незачем ее запугивать. Но как же надоела эта роль робкой недотроги… Вадиму страстно хотелось видеть в Анне другого персонажа, всячески отвергаемого ею.
– Анечка, я к вам обращаюсь, – дождавшись, пока она поднимет на него рассеянный взгляд, Вадим продолжил: – Мероприятие рекламное – своего рода анонс для информационного представления пьесы потенциальному зрителю. Естественно, оно не обязывает вас пребывать до занавеса. Скажите гостям "здрасьте", а когда публика перестанет акцентировать внимание на причине события, можете уйти. Вы играете главную героиню пьесы, не забывайте, пожалуйста.
– Я не могу, – вдруг взмолилась она, глядя на него с надеждой на понимание.
Вадим четко уловил эту мольбу в потускневшем взгляде, давно не радовавшим его задорными искорками.
– Если бы ты сказала «не хочу», то я смирился бы с этим! – вдруг произнес он каким-то электронным голосом. – И, возможно, это меня остановило бы… Но «не могу» – это больше самооправдание!
Поднявшись со своего места, Вадим настолько приблизился к Анне, что она ощутила его горячее дыхание у собственного виска, и казалось, что касание его губ к ее коже неизбежно… однако он не торопился выполнять приказы собственного тела.
– От вас исходит энергетика дикой неудовлетворенности… – только прошептал он. – Женской неудовлетворенности. Я советую вам решить эту проблему.
– Верность для меня не проблема, – не шелохнувшись, ответила она, пытаясь усмирить сокрушение тела под собственным сердцебиением.
– Нет? А что же?
– Признак уважения и любви к мужу, которого я недостойна.
Кульминация в сюжете их отношений медленно нарастала, готовясь к феерическому исполнению финала. Это понимали они оба. И для откровенной сцены нужно было лишь устранить оставшиеся моральные барьеры… Этим-то и занимался Вадим Яковлевич.
Да, его глаза играли самонадеянностью. Не удавалось отойти от своей идеи завоевания этого трофея хотя бы потому, что господин Ковалев не умел проигрывать. Не имел права. Ибо считал, что один проигрыш – это начало общего и вечного падения в бездну поражения, откуда выбраться не представляется возможным. Поэтому он обязывал себя довести дело до конца.
И сейчас, когда Вадим подкрепился еще и действиями мага, которому мало-мальски верил, «замораживать» этот сценарий он не собирался – оставалось двигаться только к финалу.
И сейчас об Анне он понял одну вещь: до сих пор ей удавалось владеть собой исключительно по той причине, что она постоянно находится в состоянии напряженной борьбы со своим желанием. А значит, ей нужно расслабиться, о чем и говорил Петр. Вот выпьет немного, тогда посмотрим, каково ей будет продолжать лицемерие. Ведь он, Вадим, ясно ощущал своими мужскими флюидами жар, излучаемый ее телом… и постепенно нарастающую беспомощность. Она слабела на глазах под давлением сжигающей ее страсти, приводившей тело в предобморочное состояние. Ибо болезни и недомогания, на которые она жаловалась – все это лишь повод для того, чтобы поменьше сталкиваться вместе. И Ковалев видел это именно так.
Он не переставал себе повторять: женщинам нужен секс не меньше, чем мужчинам. И опытный представитель сильного пола непременно учтет это тогда, когда поставит перед собой цель. Потому что он – хищник. А она – жертва. Но не его жертва. А жертва страсти, овладевающей всеми и всегда, и даже тогда, когда речь идет о навязывании своему телу принципов ума. Поэтому сейчас этот ум нужно попросту расслабить, увести от бдительности, чтобы он меньше думал и убеждал. Вот в этом Ковалев полностью был согласен с мнением мага-ассистента-фотографа Меликова.
Она предполагала, что все закончится плачевно для ее измученной испытаниями души и падкого на грехи тела. Бросила беглый взгляд в сторону режиссера и, поймав себя на улыбке, тут же насупилась. Да, для нее это серьезная провокация. Или, скорее, искушение.
Он излучал какие-то чарующие флюиды, притягивающие к себе женщин, будто рабынь. Большинство не могли остаться равнодушными. Гипноз? Нет! Нечто более могущественное и коварное скрывалось под видом мужественного обаяния и внутренней мягкости. Его сила излучалась из глаз, и она же ослепляла, выманивая из реальности в какой-то другой несуществующий мир, из которого возвращаться женщинам не хотелось.
Ане удавалось выдернуть свое сознание из этого наваждения и, пользуясь моментом, она старалась отвлечь себя воспоминаниями о муже. Или еще лучше – найти способ с ним связаться, что в последнее время давалось крайне тяжело. Ведь на самом деле никто не знал, что ее ситуация в семье куда серьезней.
Весь вечер Анна избегала своего босса: отметившись в беседе с журналистом, а затем – с парой коллег, решила исчезнуть из вида окружающих. Соседняя с залом комната, куда она попала через общий балкон, оказалась пустой и абсолютно темной. Благодаря электронному свету, падающему сквозь окно из улицы, были различимы только очертания мебели. Кажется, здесь можно переждать вечеринку и затем покинуть ее в конце, как и положено. Вроде как посетила мероприятие, и в то же время без соблазнов и провокаций для себя.
Откинувшись на диване, она устремила свой взгляд в темноту. «Хоть бы не уснуть», – промелькнуло в мыслях. Но уснуть ей помешал вибрирующий телефон. Ну вот… долгожданный звонок… Хотелось взмолиться от радости.
– Здравствуй, – мягко произнесла она в трубку, и на языке крутились слова «милый, любимый, особенный». Но Аня знала, что на той стороне провода прозвучит железный и монотонный тембр. И она не ошиблась.
– Привет. Как дела?
– Уже лучше, – а в мыслях снова ликовало «потому что слышу тебя», но Аня не осмелилась озвучивать эти слова.
– Дома?
– Нет, к моему великому сожалению.
Напряженное молчание в телефоне.
– На репетиции опять? – вопрос звучал со сдерживаемой раздражительностью, которую она уже давно научилась ощущать на расстоянии.
– Нет. Небольшой банкет, предпремьерный, скажем так.
– Звездой грозишься стать. Уже гуляешь на вечеринках…
– Это формальность, – сухо объяснила она. – Я сейчас сижу в отдельной комнате, чтобы переждать эту стихию и отправиться домой.
– Карина с кем?
– С Маришей.
Послышался нервный и шумный выдох в трубку. Аня попыталась совладать с собой, настраиваясь на спокойствие во избежание скандала.
– Я так понимаю, что нам поможет только развод, – расстроенно констатировал он.
– Развод? – она поднялась с дивана, не веря услышанному. – Вова, мы венчаны, ты не забыл?
– Нет, конечно. Но разве тебя что-то изменит?
– Меня? А в чем сейчас я виновата перед тобой? Все то, что было раньше, уже выплакала и выстрадала, осмелюсь напомнить. Забыл, сколько раз раскаивалась и просила прощения? Но, похоже, что ты так и не простил. А ведь сколько лет прошло, Вова!
Едва усмирив дрожь в голосе, она прикрыла динамик рукой, чтобы он не слышал, как она пытается удержать в себе порывы отчаянных слез.
– Возможно, не простил, – сдавленно признался он. – Это тяжело простить, Аня. Ибо для того, чтобы простить, надо всё напрочь выбросить из своей памяти. Ты смогла бы?
– Я понимаю… Но последнее твое обвинение было беспочвенным.
– Потому что сначала ты попала под подозрение, а затем сделала выбор, вопреки моему желанию, – пошла против семьи.
– Володь, зачем ты так? Я впервые в жизни занимаюсь тем, что люблю всем сердцем. Я могу отказаться от сцены. Но тогда я буду не я. Это ведь призвание души.
– Призвание женской души заниматься семьей и домашним очагом.
– Есть женщины, которым для счастья хватает именно этого. Мне – нет. Я не могу быть просто домашней кошкой.
– Хорошо. Тогда скажи мне, Аня, только честно: сейчас в этой пьесе ты играешь легкомысленную даму… Неужели ты не соблазняешься, когда другой мужчина, пусть и актер, к тебе прикасается?..
Последние слова Володя выдавил из себя с гневным приступом ревности.
– Тебе ведь нужно играть правдоподобно, – все же продолжил он, пересиливая желание остановиться.
– Несмотря на откровенность идеи, в пьесе речь идет больше о психологии данного типа женщин, о фатальности греха сладострастия, – преодолев вспышку ярости, объяснила она. – И только одна сцена…
– Но она есть! И каково тебе? – муж повышал голос, словно пытался вынудить ее признаться в том, что сам боялся услышать.
Она и не думала хитрить, и в эмоциях выпалила:
– Каково мне? Да несладко! Хотя бы потому, что, оставив меня, ты лишил не только мою душу, но и тело того, в чем оно крайне нуждается.
– Значит, мысли о сексе с другим тебя все-таки посещают? Значит, и исправления нет! И значит, я не зря ушел.
– Не зря ушел, говоришь? – с горечью в голосе промолвила она. – Ладно, ослепленный ревностью ты наказал меня. А ребенка? За что ты наказываешь ребенка? Карина все время спрашивает, когда ты приедешь и почему ей не звонишь… Несколько месяцев уже без тебя живет. Считает, что в чем-то виновата. Она ведь не видит наших разногласий, не понимает причин.
– Да… тут соглашусь… – послышалось некое раскаяние в голосе. – Не хотел с тобой сталкиваться.
– Да не надо со мной сталкиваться! – из груди от боли вырвались рыдания. – Можешь прийти, когда меня дома нет. Или свозить ее на отдых, ребенок света белого не видит. Нет у меня сейчас на это денег!
Не желая далее продолжать бесполезный разговор, она оборвала звонок и со всей силы бросила телефон в стену.
– Ай-ай-ай, – раздался голос из темноты.
Осознание того, что кто-то слышал ее беседу, вмиг придушил внутри все невыплаканные слезы.
– Кто здесь? – спросила тихо Анечка, всей собою надеясь на то, что ее догадки не подтвердятся.
В правом углу, погрязшем в самую зловещую тишину, вспыхнул маленький огонек от зажигалки. Лицо Вадима мерцало разными эмоциями, но наиболее очевидным Ане показалось злорадство.
– Нельзя было дать знать, что вы тут? – импульсивно выпалила она.
– Простите, но как только я поверил в свою удачу, что мы остались наедине, и решил приступить к беседе, как раздался телефонный звонок и я не стал вас перебивать. Простите, Анечка.
Огонь от зажигалки потух, и в этом магическом появлении-исчезновении Аня ощутила нечто угрожающее, заставившее сердце содрогнуться в неприятном предчувствии.
Что-то щелкнуло и включился свет настольной лампы. Нет, Вадим не сиял от радости, к удивлению Анечки. Скорее, выглядел озадаченным и несколько измученным.
Пока он безрезультатно полчаса назад искал с ней встречи, его сердце устало от непрестанно сменяющих друг друга эмоций. И в определенный момент Вадим внутренне психанул: начинала надоедать эта игра в жмурки. Уже с трудом он настраивал себя на победу, убеждая свой разум, что до нее осталось пару шагов.
Тогда, решив немного отдохнуть от внимания публики, Ковалев вышел на балкон. Надежды на то, что они встретятся, не оставалось, мелькать в толпе народа более не хотелось. Выпив бокал коньяка, он решил вернуться в зал и открыл ближайшую к себе балконную дверь. Оказавшись во мгле, Вадим понял, что ошибся, но привлекшие его беззвучность и темнота комнаты убедили уединиться тут, дабы немного собраться с мыслями.
Все время, пока Аня вела разборки с абонентом по имени «муж», Вадим пытался понять, как случилось это совпадение и почему она его не замечает? Будто кто-то сделал его невидимкой!
Сейчас, глядя на нее, заплаканную и отчаявшуюся, ему хотелось ее утешить. Но и не хотелось пользоваться ситуацией в коварных целях. Потому что стало жаль ее. И сыграл свою роль давно замеченный им факт: нездоровая обстановка в семье способна привести женщину в состояние губительной депрессии, а это может отразиться на актерской работе.
Он решил отойти от темы, дабы немного позволить ей успокоиться.
– Искал вас весь вечер, чтобы отблагодарить за блестящее интервью и… хотелось бы признать, что исполнение роли вами значительно усовершенствовано. Вы растете, Анечка, – он заметил, как она застыла, опустив заплаканные ресницы. – Вы – талант. Вам удалось даже в нужный момент импровизировать.
– Благодарю. Мне кажется, я стала лучше чувствовать сцену, – улыбнулась она, вытирая слезы. – Возможно, еще не совсем профессионально, но мне открываются такие удивительные вещи, я доверяюсь им и следую…
– Вот-вот, – Вадим с улыбкой поднял указательный палец вверх, – послушание сцене очень важно. Чтобы сыграть должным образом, нужно вверить себя исполняемой роли.
– Да, – в ее улыбке он ощутил какое-то облегчение.
– Предлагаю по этому поводу пригубить шампанского.
Вадим протянул один из двух бокалов, и она с подозрением сощурилась. Как он это подстроил?
На самом деле эти бокалы здесь стояли и казались нетронутыми. Будто кто-то нарочно их оставил. И будто этот «кто-то» знал, что здесь напиток будет весьма кстати.
– О нет, – улыбнулась Аня. – Благодарю, я за рулем.
Неожиданно Вадима окатила волна ярости, тут же растворившая его настрой на доброжелательную беседу.
– Как? Кто на банкет отправляется своей машиной? – в горячке воскликнул он.
– Я ведь говорила вам, что мне нужно домой. Не хочу терять время. Дочь и так чувствует себя одинокой… простите, Вадим Яковлевич…
Это была хитрость! Она нарочно так поступила, чтобы не терять самообладания. Но он был уверен, что Анна возьмет такси – так сделала сегодня вся труппа. Ну почти вся.
– Аня, перестаньте, пожалуйста, – не выдержав овладевшего им негодования, порывисто выпалил Вадим.
Внезапно он подскочил с кресла и поспешно направился к ней. Аня в ожидании закрыла глаза, когда звук шагов прервался где-то рядом, в непосредственной близости от нее. Взглянув перед собой, она уже не смогла отвернуться.
Его глаза красноречиво взывали её быть честной с ним, и по участившемуся дыханию, которое актриса старательно пыталась усмирить, он понял, что прав в своих догадках.
– О чем вы? – настырно продолжала лицемерить она.
– О вашем ханжестве, – с гневом процедил он сквозь зубы.
– Не понимаю, – попытавшись шагнуть назад, в чем ей помешал стоящий позади диван, она остановилась. – Как ханжество соотносится с моим отказом принимать алкоголь?
– Не понимаете! – Ковалев едва сдерживал в себе крики, приближаясь к ее лицу, пронизывая импульсами хладнокровный взгляд. – Вы сейчас бездарно играете, моя дорогая! Прекратите немедленно!
Из приоткрытых губ раздался шумный выдох.
– Я продолжаю вас не понимать, Вадим Яковлевич!
– Вы продолжаете притворяться, что не понимаете! – он рассерженно повысил голос и тут же с опаской оглянулся.
– Чего вы от меня хотите? – не меняя холодного тона, спросила она.
– Вы сами прекрасно знаете чего! – затаив дыхание, он приблизился к ней, но она отпрянула. – Того же, чего и вы, в конце концов!
– Вы ошибаетесь, думая, что ваше желание взаимно, – внезапный смелый взгляд и ровное дыхание поразили его.
Ковалев опешил от такой перемены – перед ним вместо образа робкого ангела появилась железная леди, всем своим видом проявлявшая не собственное повиновение, а желание принудить к подчинению.
– Разве? – продолжал отчаянные попытки Вадим. – Ты, девочка моя, горишь, как спичка, думаешь, я не вижу? К тому же не забывай, что я слышал твою беседу с мужем.
И снова в ее реакции – только томный вздох, тут же подавленный напускным хладнокровием.
– Спичка быстро перегорает, – процедила она сквозь зубы.
– Если не бросить ее в гору приготовленных поленьев, – добавил он.
– Я прошу вас избавить меня от своего присутствия… – она выдавливала из себя слова, будто отдавая приказы против воли.
– Ты просишь о том, чего на самом деле не хочешь, и это очевидно, – перебил он.
– Мы находимся в центре всеобщего внимания и…
– Плевать!
– Вам на свою жизнь – да. А мне на свою – нет. Просто не подходите ко мне.
– Интересно, как ты себе это представляешь? Мы работаем вместе, попрошу не забывать.
– Значит, мне придется покинуть театр, – спокойно проговорила она и попыталась отойти, но он ее остановил, властно схватив за руку.
– Аня! Не иди против себя, не делай глупостей! Твоя борьба с собой трагична. И перестань врать. Поверь, я могу отличить холодность от страсти.
– Правда? А уверенность в себе от самоуверенности вы умеете различать? – это едкое и четкое замечание на мгновенье сбавило обороты его напористости. – Глупостью станет подчинение не сцене, а вам, – ее холодный взгляд сжигал все надежды, которые все еще в нем пылали. – Оставьте меня! Я требую!
– Оставить?! – он вновь схватил ее за кисть и властно приблизил к себе. Она смотрела на него ледяным взглядом, но он все же сумел заметить в нем страсть, полыхающую где-то глубоко на дне замерзших голубых озер, которыми виделись ему эти глаза. Вадим приблизился губами к ее ушку и сладострастно выдохнул: – Анечка, теперь я тебя хочу еще больше! Теперь, когда знаю, что на самом деле ты одинока, хоть и замужем.
– Вам сильно хочется, чтобы я вас внесла в свой черный список? – ответив на это сближение королевской сдержанностью, она смело дерзила только благодаря тому, что сумела совладать со своими эмоциями.
– Интересно… что за список? – стервозно спросил он. – Кого ты жаждешь, но отвергаешь под видом целомудренной дамы?
– Нет. Список не видящих, не слышащих и не понимающих моих просьб. Список равнодушных к моему сердцу людей. Список не уважающих меня и мою семью.
– О! Избавь меня от этого, прошу! – театрально молил он. – Я вижу твое сердце! И в нем много страсти! Будет глупостью ее игнорировать…
– Будет глупостью следовать ей! – выпалила она, но не сумела проконтролировать дрожь в голосе, тут же уличенную им. Это заставило нахально обхватить ее за талию и прижать к себе так, чтобы видеть малейший блик ее блуждающих глаз.
– Отпустите же меня! – воскликнула она, попытавшись высвободиться из этих тисков, которыми сделались сейчас его руки.
– Нравится быть рабой Божьей? – с издевкой выпалил он, пытаясь укротить ее намерения вырваться.
Этого вопроса она не ожидала, поэтому застыла в изумлении. Откуда ему известно о ее духовной жизни? Неважно откуда! Важно поставить его сию минуту на место! Резко оттолкнув Вадима от себя (что получилось только благодаря собственной решительности и оскорбительного тона в сторону того, что было крайне дорогим ее душе), она презрительно воскликнула:
– Вы рекомендуете быть рабой секса? Похоти, как вы? Как по мне, – это ваш стиль жизни и, хочу заметить, вам тяжелее приходится!
– Что за бред? – артистично усмехнулся Вадим. – Я свободен, как птица, в выборе своих желаний, потому и торжествую, как только появляется случай усладиться ими.
– Я вижу это иначе. Вы идёте, как собачка, на поводу у вышеупомянутых желаний. Если хотите, как ослик на верёвочке. Вы ведь себе не принадлежите, ваша душа настолько приземлена, что сохнет страстями. Ведь когда вы видите женщину, о чем вы думаете? Как ее перевернуть в процессе страстного соития? В какой позе она будет наиболее желанной? Секс, секс, секс. Ничего, кроме него, верно? Никаких ассоциаций. А как насчет заботы, которую она может подарить? Ласки для души, которые можете дать вы и вполне насытиться отдачей? Вас интересует только получасовое наслаждение, которое получит тело и от которого абсолютно безмолвна душа, а ей безразлично количество ваших оргазмов. Ей эйфория нужна, счастье, освобождение от приземляющих вещей. А вы все об одном…
Это звучало дерзко, издевательски и… правдоподобно. Но в ответ он лишь зыркнул на нее пламенем ненависти. И, к своему великому прискорбию, Вадим Яковлевич ясно ощутил себя рабом… рабом собственной страсти. Анна же держалась невероятно достойно. Хотя Ковалев считал ее не совсем искренней.
На прощанье одарив Вадима ответным презрением, Анна продолжила свой путь к выходу. Внутренняя дрожь стала овладевать ею. Что это: ненависть, злость или все же неугаснувшая страсть, о которой так красноречиво распылялся Ковалев? Единственное, что сейчас Аня знала наверняка: в таком состоянии садиться за руль будет глупо.
Зайдя в дамскую комнату, дабы привести себя в порядок, она не сумела справиться со слезами. Диалоги с двумя мужчинами, бросившими ее на борьбу со своей болью, не просто вывели из душевного равновесия. Она чувствовала, что сил для этой борьбы становится все меньше и меньше. Что ее вера тускнеет под шквалом нападений со всех сторон. Если раньше была поддержка в виде плеча мужа, о которое она могла опереться, то теперь она видела себя одной на кровавом поле боя с поржавевшим мечом в руках и монстрами вокруг себя. Ей казалось, что в одиночку побороть все это невозможно. Без поддержки человека, ради которого она треть пройденной жизни пытается измениться. А ведь мало кто знает: чтобы поднять себя с самого дна, приходится наглотаться грязи по пути наверх и потом еще долго ее отхаркивать.
Володя любил Аню всю жизнь, с самого детства. Именно его любовь стала истоком ее чувств. Именно он смог поднять ее с этого дна и дал возможность посмотреть на мир другими глазами, отказавшись от того образа жизни, в котором она не жила, а существовала.
А сейчас, когда Анна всей душой была отдана мужу, когда не представляла рядом с собой никого другого, когда поняла, что жизнь заключается в нем и ребенке, – он решил, что пора отомстить за пережитые им обиды. А как можно доказать свою преданность человеку, утратившему к тебе доверие?
И в самый разгар этой трагедии, будто по велению «темных» сил, всю жизнь атакующих ее душу, появляется Вадим Яковлевич, так искусно сумевший внести в нее смятение, заставить усомниться в необходимости своей верности и продолжении борьбы за семью. Время от времени ей удается воспрять духом – это состояние она получала в храме. Но, приходя на работу, вновь теряла себя, и нужды души подавлялись вспыхивающей страстью… страстью к чужому мужчине. И это приводило в отчаяние!
– Ну ладно тебе, Анька, – вдруг услышала она голос Ольги, зашедшей за ней в уборную. – Ну чего ты? Нормально ведь все прошло!
– Как он достал меня, Оль! – воскликнула та и зашлась рыданиями. – Никак не хочет оставлять в покое! Сатана, честное слово.
– Ты что, Анют? Ты о Ковалеве? Да забей ты на него! Просто игнорируй!
– Да он проходу не дает. Сверлит взглядом, подстраивает встречи… добивается своего…
– Ну если тебе безразлично, чего ты заводишься? Или н-нет?
Ответа не последовало, а только тихие всхлипы.
Оля Сивкова, броская блондинка с большущими карими глазами, лишь частично пребывала в курсе происходящего. Подружились они на театральных курсах, куда поступили одновременно несколько лет назад. Аня тогда уже находилась в декретном отпуске, и Ольгу удивляло рвение к сцене в такое неподходящее для молодой матери время.
Тогда с Кариной находилась бабушка, мать Володи, который пошел навстречу супруге только во благо ее душевному состоянию, которое требовало общения с людьми и творческой реализации. Через какое-то время девушки встретились уже здесь, у Ковалева в труппе.
И хотя Сивкова не понимала философию жизни Камушкиной, подругу хотелось поддержать – уж очень Аня помогла ей в свое время.
– Анька, ты че, влюбилась в него? – обеспокоенно спросила Ольга.
– Нет, слава Богу, нет! Но ты не представляешь, как тяжело справляться с собственным желанием…
– Так ты его все-таки хочешь?
– Да не его! Оль… тут дело не совсем в сексе… Мне всю жизнь приходиться бороться с такого рода провокациями.
Разумеется, было глупо надеяться на понимание подруги, пользующейся популярностью у мужчин и не стеснявшейся отдавать себя то одному, то другому «во имя здоровья».
– Да если тебя это доводит до такого изнеможения, может, лучше не бороться? – поспешила предложить альтернативу та. – Может, лучше сделать это один раз и забыть? Не узнает твой Володя, не бойся ты!
Та вытерла слезы и тихо произнесла:
– То, что можно скрыть от мужа, невозможно скрыть от Бога. Это станет унижением для моей семьи. Это превратит меня в дрянь. Это станет убийственным для мужа. И главное, что подобная оплошность может стоить тяжелой участи для моего ребенка, такие грехи отражаются на детях. Уж я-то это точно знаю.
Да что за чепуха?
– Твой муж сам виноват! – вдруг выпалила Оля. – Ты бьешься тут, а он деньги зарабатывает. Раз в году у всех есть отпуск.
– Да не на заработках он, – продолжала тихо Аня, – ушел он от нас! В прошлом году.
– Ничего себе! – округлив глаза, Ольга прикрыла губы рукой. – Ушел?
– Не хотела говорить, думала, вернется да и все на этом. Прости!
– Ушел че? К другой?
– Нет, засомневался в моей верности. Живет у матери.
– Объясни! – требовательно сощурив взгляд, скомандовала Оля. – Ты – идеал жены, и любой другой обрадовался бы присущей тебе преданности.
– Такой я была не всегда, к моему великому сожалению, – с прискорбием произнесла Анна. – Когда мы поженились, мне было восемнадцать. Была беременна. Через год после рождения дочери мы решили, что нужно как-то становиться на ноги – для семьи оказались материально не подготовлены. Как и морально. Это еще до наших курсов было. Володя уехал, а я… долго ждать не смогла. И как понесло меня, Оля… Ребенка с матерью оставляла, а сама – в разгул. Любовником обзавелась. Долго ему меня уговаривать не пришлось. Вовка сорвался – и домой. И знаешь что? Он мне ни слова не сказал. Он обвинил во всем себя! Я готова была сквозь землю провалиться. Думала, вышвырнет и поделом! А он простил, сказал, что нельзя было оставлять меня одну. Конечно, это отразилось на отношениях: пропало доверие, появилась подозрительность, постоянный контроль. А в прошлом году он меня сильно приревновал. Психанул, ушел. Сейчас жалеет, что когда-то разрешил мне свой талант реализовать. Говорит, не умею я пользоваться даром Божиим, не туда меня несёт. Хотя когда-то видел в этой профессии выход, считая, что мне нужно пользоваться во благо своей творческой энергией. Не могу я без самореализации, он знает. Получилось устроиться в труппу Ковалева. А у него, как оказалось, пьесы с особенным каким уклоном. Ну и теперь у нас что ни разговор с Володей, то разборки да упреки. А сейчас звонил, еще больше разозлился.
– Ань, ну он тоже козел, ты уж прости. Не лучше Ковалева, – подруга с нетерпением тараторила с желанием высказать все, что накопилось на уме относительно этой истории. – А может, хоть немного попытался бы тебя понять? Кто же так делает-то? Бросил, ушел, все, – царь!
На последних словах Оля с сочувствием обняла подругу.
– Так, все! – Аня посмотрела в зеркало и принялась вытирать размазанные стрелки. – Привожу себя в порядок и ухожу. Одно могу сказать точно: после премьеры, когда закончится срок действия моего ангажемента, буду искать другую сцену. Или альтернативу. Оставаться здесь будет глупо. Только себя доведу да семью разобью.
– Не торопись с выводами. Может, кобель этот прийдет в себя и оставит тебя в покое.
– Ань, а почему ты говоришь, что на ребенке все отражается? С малой было что-то?
– Слава Богу, серьезных последствий у Карины не было. Но у нас проблема наследственная. Моя мать всю жизнь отцу изменяла, прожила безрассудно. Уже умерла. Вова все мне ее в пример ставил – дескать, посмотри и делай выводы. Да и сама знаю. Но ведь не просто так это. Если бы кто-то знал, каково душе, терзающейся в своих грехах.
– Не понимаю. Ты говоришь, борешься. А в чем состоит эта борьба? Мы все плохо поступаем, жалеем о поступках. Может, не стоит зацикливаться?
Ольга казалась далекой от всех этих духовных рассуждений. И хотя в ее окружении было немало подруг, увлекающихся различными практиками с уклоном в психологию, сама она никогда не вникала в их разговоры, кажущиеся ей скучными и бесполезными.
– Тот, кто был на самом дне, знает, что грех, даже кажущийся незначительным, – это начало падения, если совсем не гибели, – в голосе Ани звучал подлинный трагизм. – А когда ты знаешь о последствиях, (а они могут быть ужасающими, потому что один проступок влечёт за собой другой) – то стараешься этого избежать. Ты изучаешь свои слабые стороны, судорожно ищешь их причины, дабы улучшить себя и, вместе с тем, свою жизнь. Но, как назло, мысли сами лезут в голову. Только тебе кажется, что ты очистился от прежней грязи, как появляются поводы для желания поступить ещё хуже. И, словно по чьему-то велению, тебе встречаются люди и создаются ситуации, провоцирующие на то, чтоб ты сдался.
– Это ты о физическом влечении?
– Да хоть что – похоть, алкоголь, сигареты, то, что мы именуем плохими привычками, на самом деле есть зависимость от желания согрешить, самообман. И есть еще кое-что. Запретный плод, который не только тянет отведать, но и дать попробовать другому. Мы всегда друг друга искушаем грехами. А я – Ева, как и все женщины…
– Слушай, не действует байда твоя, – Вадим смотрел на Петю и понимал, что его сковывает страх.
Не от жуткого образа, в котором сегодня предстал фотограф, или кто он там… И хотя этот образ сочетал в себе драматизм и мистицизм, страшновато Вадиму было не от этого. Хуже всего, что он не понимал причины своей боязни, порой перерастающей в приступы паники. Заходил в это ателье, перепуганно щурясь, часто казалось, что за ним следят. И еще хуже – он истерически боялся быть уличенным ею. Ибо он знал, что Аня возненавидит его за такие нестандартные и насильственные методы соблазнения, и, что страшнее всего, – ее ненависть будет вполне оправданной.
– Какие претензии? – прервал его утомительные размышления волшебник. – Что по факту происходит? По моим видениям, все получается, но без должной эффективности, которую я, честно говоря, ожидал уже сейчас.
– Да… – Вадим нервно налил в стакан воду из графина, стоящего тут же на столе, и жадно отпил. Разум почему-то после этих глотков начал пьянеть. Медленно, но точно. – Вроде как начала сдаваться, потом – на попятную. Зато я сегодня всю ночь не спал – ересь снилась, бабы какие-то… да такой разврат… на голову не натянешь.
Вадим сощурился от света прожектора, бьющего ему в глаза. Хотелось заорать: «Да выключи ты эту лампу!» Но не это сейчас имело первоначальную важность – надо было решить другую проблему. Тяжело не видеть лица человека, с которым общаешься, ибо оно растворялось в этих лучах софита. Но вот образ – его Вадим видел очень хорошо и старался не вглядываться, ибо тело начинало незыблемо дрожать.
