Текст книги "Соблазнить верную (СИ)"
Автор книги: Татьяна Золотаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Глава 4. «Надо бы немножко подпоить твою несговорчивую даму»
Бред-то какой! Какая вера? Какая церковь? Какая религия? Все уже давно отходят от этого! Вон сеть пестрит заголовками о йогах да о медитациях. Хочешь быть духовно развитой? Так будь нормальной бабой – совершенствуй свою сексуальность, а ты в бабку превращаешься! Хм. Баба-бабка… вроде одно и то же… Так, ладно, прочь мусор из головы! Спасать надо бедную женщину! Сколько в ней притягательности, сколько соблазна!.. А она прячет это все… под платком.
Нет, ну понятное дело – не совсем уж она вся такая верующая… и макияж, и одевается по моде… но все держит при себе, не выпячивает, не хвастает этой красотой. Боится выглядеть вызывающей. А ведь могла бы блистать среди сверстниц!
Надо спасать девчонку! Иначе загубит ее этот муж, таская по храмам. Что придумать-то?
Продолжая шагать к метро, Ковалев порой приостанавливался, чтоб оглядеться в поисках заведения… да потянуть «соточку» для продуктивности своей идеи. Выход есть всегда, чаще всего, не один! Надо бы подумать…
Так, где-то здесь, он точно помнит, был неплохой бар. Время сейчас позволяет немного расслабить мозг… Ага, точно, вот тут! Пропустив мимо своего внимания детали горящей в вечерних сумерках рекламной вывески, Ковалев открыл дверь и шагнул внутрь.
Какой-то полумрак, почему-то маленькая комната. Вроде на бар не похоже. Скорее, на студию фотографа: поодаль стояла камера, по центру – фоновый стенд, даже софиты по углам, какие-то портьеры, разделяющие комнату ожидания от ателье.
Понимая, что попал не по месту назначения, Вадим уже готовился покинуть помещение, как вдруг его окликнул голос, показавшийся знакомым:
– Почему так быстро убегаете, господин режиссер?
Слегка опешил и обернулся.
Перед ним стоял тот самый Петя… дай бог вспомнить его фамилию… Нет… безнадежно. Петя – ассистент светорежиссера, предлагавший некогда ему «нетрадиционные» услуги. Только теперь он имел вид еще более странный, чем в прошлый раз. Складывалось ощущение, что сейчас он готовился быть моделью на постановочной фотосъемке – драматичный грим на лице с устрашающими стрелками вокруг глаз, очевидная «напудренная» бледность и прической под "каре", как носили мужчины во эпоху популярности «Битлз». Из одежды на нем были клешёные брюки и рубаха, актуальные для тех же времен.
Рассмотрев образ Петра, Ковалёв мысленно удивился: как ему вообще удалось узнать этого странного человека? Да и вообще… колоссальное совпадение вновь оказаться в одном помещении!
– Ты? – вслух изумился Вадим.
– Я, – с гордостью рассмеялся тот.
– Н-нет, я… просто ошибся…
Гость уже развернулся, чтобы уйти, как вопрос этого Петра его остановил:
– Думаешь, бывают такие совпадения?
– А и правда… – растерянно промямлил Вадим. – Что за странность? И как вы здесь оказались?
– Подработочка небольшая, можно сказать хобби, – зловещая улыбка привела того в ступор.
– Фотографом?
– Ну да, – улыбнулся тот. – Почему нет?
– Ты хотел предложить мне сфотографировать Аню?
– Зачем? – рассмеялся Петр и вдруг открыл перед гостем галерею фото, на которых блистала его звезда – с необычных ракурсов, в разных позах и красноречивыми эмоциями на лице.
Тот только сглотнул голодную слюну и с вытаращенными глазами принялся рассматривать каждый снимок, где она ему казалась непревзойденной.
– Прекрасная актриса! С большим театральным будущим! – с уверенностью констатировал Пётр.
– Откуда тебе известно?
– Мне вообще известно то, что не подвластно обычному человеку.
Персонаж Пётр вызывал в Ковалеве все большую заинтересованность.
– Что вы хотите предложить?
– Услуги… Надо бы немножко подпоить твою несговорчивую даму…
– Подпоить? Вином?
– Неважно чем. Мое дело помочь ей понять, что она тебя хочет… И это очевидно со стороны! Просто кто-то вбил ей в голову, что «ну-ну-ну», нельзя этого делать. Вообщем, комплексы у девочки. Наша задача -заставить ее забыть о них.
И правда, какое умное суждение – просто лишить ее возможности много думать, как бы иронично такое не звучало.
– И как это сделать?
– Да как? Через невидимые силы. Тебе невидимые! Со мной – другая история.
«О нет, господин странный человек, это не для меня!» – недовольно поморщившись, Вадим Яковлевич готовился покинуть помещение, в котором чувствовал себя как-то подозрительно хорошо… От этого ощущения захотелось бежать…
– То есть? Магия, что ли? Я в это не верю!
– Так и прекрасно! Зачем верить? Вера – губительная вещь для человека. Разве что в себя можно…
– Ну да… в себя верю.
– Вот и прекрасно. Остальное все – дело моих рук.
– Зачем тебе это надо? – недоумевал Ковалев.
– Какая тебе разница? Главное, что я – волшебник, выполняю чужие желания и получаю от этого невыразимое удовольствие. Содействовать искушению души – есть великое дело, всегда стараюсь помочь нуждающимся. Ты ведь нуждаешься в сладострастии?
Слова Петра Меликова звучали не просто убедительно, но и весьма соблазнительно. А прекрасная дикция удачно акцентировала самое необходимое.
– И сколько данные услуги стоят? Или бесплатно? Спортивный интерес? Игра судьбами? – Ковалев вслух перебирал варианты, ибо понимал, что здесь точно присутствует какой-то подвох.
– Ну зачем же? Не бесплатно! Платить надо за всё! Но тебе могу сделать, скажем так, авансом. Потом заплатишь. Пусть результат и станет твоей гарантией.
При этих словах у мужчины глаза вновь сверкнули коварством.
– Да почему бы и не поэкспериментировать? – глупо смеясь, произнес Ковалев. – И давайте!
Задор на лице вдруг перешел в беспокойство:
– А если не будет результата? Я могу не платить?
В ответ прозвучал злорадный смешок:
– Будет! Ручаюсь! Мне твоя плата очень нужна…
Попрощавшись услужливыми жестами, можно сказать, не свойственными для нынешнего времени, Вадим покинул студию в приподнятом настроении.
Ух ты! А ведь… клин клином!.. Не совсем так, как хотел, но все же. Нужно действовать прямо противоположными ее духовности методами. Почему не попробовать? Тем более тогда, когда в такие вещи абсолютно не веришь.
Можно ли расценить это удачей, когда Анечка на следующий день не пришла в театр? Позвонила и сиплым голосом попросила отгул, чтобы «отлежаться» от болезни одним днем. Врет? Вряд ли. Но этой ночью что-то изменилось, Вадим и сам это почувствовал. С какой-то легкостью пришел на работу, радостью в душе. Что-то сегодня будет… его эта мысль подзадоривала и вдохновляла.
День стал источником нескольких гениальных идей, так и сыпавшихся из его головы. Плоды не заставят себя долго ждать. Режиссер предчувствовал свой творческий триумф. Но… без Анны декорации в театре казались бесцветными.
Анечка оторопела, когда увидела в своей гостиной Ковалева. Сестра, впустившая его, только с недоумением пожала плечами и отошла в кухню готовить чай. Он не заметил появления своей героини и только заинтересованно всматривался в семейные фотографии, расставленные прямо перед его носом на полках.
С сожалением поджав губы, Аня перевела дух. Она так от него устала! Его было слишком много в последнее время в ее мыслях, работе и даже снах… как будто все было пропитано терпким запахом его одеколона.
А сегодня утром она проснулась с температурой и обессиленной. Возможно, сам Ковалев не сильно поверил в правдоподобность ее болезни – в силу его самонадеянности он точно расценил это только желанием подчиненной избежать с ним общения. Скорее всего, пришел убедиться.
– Анечка, надо признаться, что без вас в труппе совершенно обыкновенно, – вдруг с улыбкой заявил Ковалев и осторожно отпил кофе из чашки.
До нее донесся легкий запах алкоголя.
– Кофе с коньяком? – спросила Анна, не акцентируя внимания на его словах.
– Имел смелость чайную ложечку попросить… на улице продрог, – прокашлялся в объяснениях Ковалев.
– Мгм, – саркастично протянула Анечка, а сама рассматривала каждую морщинку на его лице, пытаясь понять, что ее в нем так притягивало.
Да, присутствовало обаяние. Но причину влечения к нему Аня видела все в том же: своем восхищении его завидным энтузиазмом в работе и собственном страстном желании достичь его оценки, одобрения таланта.
С прискорбием Камушкина теперь признавала, что происходящее на сцене плавно воплотилось в жизнь, и актриса не заметила, как режиссер стал видеться ей не просто руководителем, а импозантным мужчиной с горячим темпераментом.
Свою проблему Анна распознала в том, что смотрела на него как на гения. Он, в свою очередь, признавал свою гениальность. И тут же ей хотелось стать чем-то особенным для его гениальной сущности.
И эта главная цель завлекла ее беспомощное сознание в сети соблазна. «Тщеславие», – объяснилось в голове. Это тщеславие так искусно умеет оперировать нашими желаниями, играть на них, вызывая на дуэль благоразумие. Ведь можно и без похвалы, славы просто отдаваться работе с любовью к людям, а не для того, чтобы тебя признали и оценили – такая цель ведет только в тупик, который вырос перед Анной в виде привлекательной фигуры Вадима.
И не могло не восхищать его умение так легко вызывать в женщине желание. Будто Вадим ничего такого не делал, чтобы стать особенным для каждой, но в нем нельзя было не заметить ту импозантность, которой способна восхититься любая.
Пока он задумчиво улыбался своему отражению в чае, она невольно вспомнила их последнее общение после своего очередного провала на репетиции.
«Творческий человек всегда блудит! – убеждал ее Вадим, до дна сердца доставая своим вожделенным взглядом. – Нередко в мыслях. Но он всегда испытывает страсть! Он нуждается в страсти. И если ее не удовлетворить, арт-душа зачахнет. Твоя героиня – художница, и она это прекрасно понимает».
«Неправда, – воевала Аня. – Если страсть лишь телесна, то она имеет малое отношение к творчеству и самовыражению. Здесь должна быть страсть душевная, окрыляющая, стремящаяся к полету ввысь».
Эти споры были непрестанны. Они же их вдохновляли, они же оставляли на сцене бездну между артистами и героями, которых те играли. Аню это, с одной стороны, невероятно будоражило в лучшем смысле художественного слова, но.., с другой, – она впадала в уныние и безрассудство, ибо соображала, что ее тянет на дно чего-то мутного и темного…
И даже при всех этих недоразумениях, разногласиях во взглядах и противоположностях характеров, она не могла себе не признаться в страстной симпатии к своему кумиру. И эта симпатия уже переходила определенные границы…
Да, может быть, все началось с фанатизма, страсти, распаляемой в ней, когда она наблюдала за Вадимом Яковлевичем на сцене… и эти многочисленные овации ее души в его сторону… возможно, зависть? О, зависть всегда появляется, когда человеку чего-то не хватает. А ей, Анне, не хватало радости от всеобщего одобрения, признания ее таланта. Это все было у него.
Получается, причиной ее влечения к нему стали: зависть, похоть, тщеславие. И это все – грехи, с которыми она борется всю свою сознательную жизнь.
Вадим что-то монотонно и долго говорил, да так долго, что Аня быстро от него устала, снова ощутив упадок сил.
– Вам нехорошо? – побеспокоился он.
– Да, простите, – она опустила голову на руки.
– Вы бледны. Отдыхайте.
Оставив на столе принесенную коробку конфет, вчера переданную ему от того мага, услугами которого он все-таки воспользовался на «авось», Вадим направился к выходу, едва ли не раскланиваясь в дверях.
– Бог мой, все тело горит! – взвыла она, жадно отпивая воду из стакана.
– Температура? – сестра приложила свою руку ко лбу Анны.
– Не думаю! Просто внутри все печёт… знаешь, будто кто-то свечу зажег прямо в теле.
– Именно горит? Бог мой, что с тобой происходит?
– Мариш, пойду отдохну. Если что, буди.
– Ты ведь ждала этого?
Шепот его нежного баритона сводил с ума не меньше, чем губы, непрестанно блуждающие по изгибам её шеи. Легкая щетина порой касалась нежной кожи, будто дразнила предчувствием остроты ощущений… Это взбудораживало и переворачивало внутри каждую клеточку – словно против нее взбунтовался весь организм и шел на позывы своих желаний вопреки требованиям разума.
– Можешь не отвечать… Я знаю, что ждала, – сладострастный шепот просто затмевал голос ее отрезвляющих мыслей.
Ане не хотелось ничего отвечать, потому что внутри себя она соглашалась с каждым звуком, произнесенным его устами. Ее это возмущало, но гораздо больше сводило с ума.
Вокруг было темно, и только свет от софита, почему-то очень тусклый, обрамлял силуэт Вадима, жадно блуждающего по ее телу руками.
– Сейчас все закончится, – шептал он. – Я знаю, как тебе нелегко… Это ведь не просто позыв тела… Это неистовое желание чувствовать меня рядом… Я знаю… А ты так одинока… Мне хочется тебе дарить себя…
Когда он успевает это говорить, ведь его губы заняты… ею?
Да! Она правда ждала этого! Воспоминания… ее что-то все время останавливает, но казалось, что она уже абсолютно нага перед ним и готова отдаться… а все барьеры – они неважны… Единственное, что Аню приводило в чувство, – это ощущение, что каждым поцелуем он ставит ей клеймо на разгоряченной коже.
– Аня!
Чей голос? Нет! Не хочу прекращать. Отстаньте все! Я устала от этой бесполезной борьбы! Отстаньте.
– Аня!
Будто в фильме ужасов её тело зашипело от захлестнувшего кипятка. Вадим отпрянул, исказившись в злобе. И тут… он стал странно мотылять головой в разные стороны и во все горло орать «А-а-а-а-а».
– О нет! Сгинь! – вдруг сообразив в чем дело, воскликнула она.
И его образ рассеялся, будто призрак, а сама Аня подскочила с кровати, словно ошпаренная.
Перед ней стояла обомлевшая Маринка с чайником в руках и ужасом на побелевшем лице. Но Анечка видела ее в тумане, перед глазами продолжались картинки из астрала, несмотря на пробуждение.
– Ф-фух, Господи, это был сон! Слава Богу… Слава Богу…
Тело болело… Как будто его кто-то мял чем-то большим и тяжелым. По ощущениям казалось, что вся кожа в синяках. Особенно болели шея и горло.
Тяжело дыша, Анечка повернулась к зеркалу и, не веря своим глазам, приблизилась к отражению… Это еще что? Её шея была в красных пятнах, будто отпечатанных от надавливания пальцев.
Вопросительно посмотрев на безмолвную и оторопевшую сестру, она спросила:
– Что было?
– Ты душила себя, – прошептала та.
– Что? – вытаращив глаза, спросила Аня.
– Ты давила себе шею своими пальцами! – выступившие на глаза Маринки слезы свидетельствовали о правде.
– Бог мой! Как я могла это делать? Как от этого я могла не проснуться? – воскликнула та.
– Я н-не знаю. Бужу тебя минут пять точно… Вот холодной водой окатила.
– Я думала, кипятком…
– Аня, что ты городишь?
И правда, что за бред? Но ведь ей ощущения во сне казались такими реальными – сначала накалившееся тело, затем будто кипяток…
Пока она рассматривала свое отражение в зеркале, внутренне ужасаясь произошедшему, наблюдавшая за ней сестра вдруг спросила:
– Всё вернулось?
Тяжело переведя дух, Анечка перешла в кухню и принялась что-то лихорадочно искать в шкафах, нервно сотрясая дверцами.
– Что ты ищешь?
– Воду. Святую воду, – дрожащим голосом проговорила она.
– А она у тебя есть? – Маринка смотрела на сестру с сожалением. – Закончилась еще на той неделе, когда малая затемпературила.
– Точно. Как я могла забыть? – схватившись за волосы, Анечка медленно присела на стул. – Это ведь первое лекарство!
– Да ты вообще как-то стала забываться, Ань.
Ударив по кнопке чайника, Маринка обернулась к ней.
– Ты будто витаешь где-то: улыбаешься сама себе, не слышишь, когда к тебе обращаются… Карина говорит тебе о школе – ты даже не отвечаешь. Уже молчу о том, что вовсе забыла, когда видела тебя за молитвой.
– Да мы ведь в храме каждое воскресенье! – ей хотелось возмутиться, но разум останавливал эти порывы – сестра была права.
– Телом – да. А душой, эмоциями ты где?
– Да… – Анечка запнулась. – Вся в пьесе да в мечтах.
Тщеславие…
– Вот. Ты ведь знаешь, что нельзя о Боге забывать.
– Ой, сестра, прошу тебя, молчи! Знаю я. Да, где бы я ни была – везде это лицо, надменно усмехающееся и в мечтах осыпающее поцелуями…
– Надеюсь, ты о Вове… – переведя дух, Марина требовательно смотрела в глаза сестры, уже смотревшие сквозь нее.
– О ком? – отвлекшись от грез, переспросила Аня.
– О твоем муже! – с упреком воскликнула та.
– Мой муж сам ушел, – холодно произнесла она. – Его проблемы. Да, я верю в Бога! Но в монахини не постригалась.
Это звучало с вызовом, и Анна сама это чувствовала. «В Бога верю, а мужа предаю, – тут же плакала душа. – И ведь предаю даже в мыслях, а после этого – во снах, а наяву… недалеко до этого!»
От завтрака Аня отказалась. Только смотрела куда-то в стол и пила кофе. Лица на ней не было. Выглядела еще больнее, чем накануне. Каришу Марина отвела в школу сама, но сестру бросать в таком состоянии не хотела. Уж она знала, что это грозит депрессией. Ведь всему происходящему сейчас предшествовали страшные события несколько лет назад…
– Может, тебе сцену сменить? Или труппу? – предложила осторожно Марина.
В ответ прозвучал истерический хохот.
– Да, а потом – город, а потом – страну, а потом – всю жизнь. Меня будет преследовать это испытание до тех пор, пока я его не преодолею. Не в театре дело. В душе, ты ведь знаешь.
– Да измотанная она у тебя, душа твоя…
– Да-а-а, – с сарказмом пропела та, едва сдерживая в себе слезы, – грехами своими.
– Прекрати. Не только своими, но и чужими.
– Марина, ты ведь знаешь причины…
– Он тебе нравится? – прямолинейный вопрос сестры привел Аню в ступор.
– Я не знаю, – виновато склонив голову, ответила она.
– Не знаешь? – голос Марины напрягся, ибо она понимала, что это очень плохо.
– Нет. Мне тяжело думать, когда он рядом.
– Тяжело думать? А чувствуешь что?
– Страх.
– А когда его нет рядом?
– Тогда я хочу, чтоб он был.
Марина обомлела. Ответы сестры просто шокировали – совсем недавно Аня думать не хотела о ком-то другом. Она отвергала любые возможные неблагоприятные варианты исхода их с Володей отношений. И Анна обладала удивительной уверенностью в своих чувствах. Почему удивительной? Потому что ситуация в ее семье периодически накалялась до предела.
– И давно это у тебя?
– Не помню. Наверное, с тех пор, как перестала видеть в нем бабника… а увидела израненную душу.
– О Господи! Это грозит не просто интересом… или флиртом.
– Умоляю, молчи, сестра. Я сама не знаю, что за наваждение.
– Не могу понять, что ты в нем нашла? – Марина с удивлением пожала плечами. – Нервный какой-то, неискренний… жеманничает постоянно… Очень непривлекательный, как по мне.
– Восхищение Ковалевым исходит со сцены. И только после этого восторга начинается какой-то оживленный интерес. Берет своей самоуверенностью, иногда перерастающей в наглость и даже нахальность. Умеет заставить женщину чувствовать себя порхающей от красноречивой похвалы и тут же раздавленной собственной ревностью, ибо хвалит он не только тебя. Искусно играет словами, вызывая некое восхищение… причем, ты не сразу понимаешь, что млеешь от него, а спустя какое-то время, когда вернуть свою холодность по отношению к нему уже оказывается невозможным. И могу сказать точно, что им тоже владеет «темнота»… Его талантами обольстителя.
– Ты думаешь, он чем-то занимается? Колдовством?
– О нет! Зачем, дорогая? Таким «темные» силы и так помогают, одаривая мнимым успехом, кружа голову от признания собственной непревзойденности… Вадим Яковлевич сейчас впал в прелесть… от самого себя. И я даже не знаю, есть ли что-то хуже этого греха, потому как он ослепляет и способен привести к безумию.
– И, несмотря на все это, ты хочешь его, правильно я понимаю?
– О. Я прошу тебя… У меня мужчины не было год. Хотеть в этом случае, прости за подробности, можно каждого встречного. Это просто желание телесного удовлетворения, поэтому опираться на него нет смысла. В голове надо навести порядок. И в сердце. Да, когда женщина слишком долго находится без мужчины, она становится невменяемой, – это и есть причины моего желания. Все было бы ничего, если бы с Вовой у нас существовала ясность в отношениях.
– Но вы венчаны, Аня! Куда еще яснее? – Марина хотела достучаться до ослепленной сестры, но та игнорировала ее старания.
Помолчали. Потупленный взгляд Анечки лишь свидетельствовал о том, что отвечать ей не хочется.
– Хорошо, – Марина тяжело выдохнула. – Для успокоения… моего успокоения. Ответь на другой вопрос: где ты видишь Вову тогда, когда рядом Ковалёв?
Заметив страх во взгляде сестры, Аня задумалась.
– Вчера… когда Вадим находился здесь, на миг появилось чувство, что Вовы вообще в моей жизни никогда не было.
– Боже милостивый, – схватилась за голову та. – Аня! Что происходит? Ты ведь любила его!
– Да. Любила и, мне кажется, люблю! Но я ведь год его не видела. И что почувствую, когда увижу, не знаю.
– Для любви это не срок! Если ты любила его вообще…
– Так, Марина, угомонись! Не нужно делать преждевременных выводов! – раздраженно попросила Аня. – Все сказанное совершенно не значит, что я не люблю Вову или люблю Вадима. Нет. Здесь другое. Что-то более…
– Серьезное?
– Нет. Более сложное. Сейчас я чувствую свой мозг бесполезным мотком спутанных ниток. Будто кто-то хочет мне голову заморочить.
– А душу?
– Душа хочет, чтоб мозг оставил ее в покое. Как всегда, впрочем. Нужно время и самоанализ.
Решаясь сменить тему, Марина предложила:
– Конфеты?
Посмотрев на протянутую коробку, Аня облизнула пересохшие губы.
– Господи, сколько я вчера их съела?
– Да несколько штучек.
– А во сне целую коробку слопала…
На лице – бледность и ступор, глаза забегали по комнате в предположениях, и по их выражению можно было приблизительно угадать направление ее мыслей.
– Неужели и правда, Марин? – какое-то просветление во взгляде Анны порадовало сестру. – Неужели он что-то предпринимает?.. На всякий случай… прости…
Она схватила коробку и, выбросив ту в мусор, посмотрела в глаза сестре:
– Кажется, начинается война… Моя война, в которой я уже давно считала себя победителем. Пожелай мне удачи.
