Текст книги "Венчание со страхом"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 18 ИЗГНАННИК

Фамилию Кости назвал Ольгин. Его и Званцева Колосов застал в кабинете начальника Спасского ОВД. Соловьев восседал в кожаном вращающемся кресле «а-ля босс», а ученые расположились за совещательным столом. Никита смекнул, что процедура приема заявления о краже ложноногих – в самом разгаре.

– Ну, Никита Михайлович, видел? – осведомился Соловьев скорбно. – Вона оно как! Какие дела! Тут гроб можно с музыкой заказывать.

Колосов, поздоровавшись с Ольгиным и его заместителем, уселся напротив них.

– Как рука? – спросил Званцев. – Опять повязка, вижу.

– Пришлось. Неудобно: служба, все время на людях.

– Предрассудки, – фыркнул Званцев.

Он и Ольгин – оба были в джинсах и одинаковых куртках защитного цвета – своей повседневной рабочей одежде.

– Побывал я у вас снова, увидел все безобразия, – Никита взглянул на Ольгина. – И вот что я хочу вам сказать, Александр Николаевич: ту дверь открыли тем ключом.

Ольгин потер рукой небритый подбородок. Потом спросил:

– Ключом Родзевича?

Фамилия заведующего серпентарием повисла в тишине.

– Именно, – Колосов побарабанил по столу. – Ведь чужих на базе не бывает. Так?

– Да что вы! Да как вам в голову могло прийти такое! Это же просто… – Званцев побагровел. – Да быть такого не может! Венедикт Васильевич – честнейший человек.

Никита откашлялся.

– Я повторяю: ту дверь открыли тем ключом. Или… его дубликатом.

– Дубликат хранится в институте, – быстро ввернул Званцев.

– У кого?

– У исполняющей сейчас обязанности директора института Балашовой Нинель Григорьевны. Она – заведующая нашим музеем. Но в связи с тем, что директор в этом сезоне работает в полевых условиях, возглавляя экспедицию на Южный Урал, и пробудет там до осени, она – Балашова то есть – возглавила все в целом и…

– А где именно она хранит дубликат? – перебил его Колосов. – В сейфе? Где вообще у вас ключи находятся?

– У Нинель Григорьевны как такового сейфа нет. Сейф, вернее шкаф с замком, есть у дежурного по институту, – пояснил Ольгин. – Там и хранятся дубликаты всех ключей.

– Ясненько. В шкафчике под амбарным замком. Эх, господа ученые! – простонал Соловьев. – В любом случае придется проверять теперь всех, кто имел доступ к шкафу. Весь ваш институт. Дайте-ка телефончик вашей начальницы. Мне список сотрудников понадобится.

– Да, всех сотрудников, – Колосов посмотрел на потолок, затем с не меньшим любопытством – на свою забинтованную руку. – Но я бы предпочел начать вот с чего. Александр Николаевич, вы ведь вчера утром на базу прибыли, так? Будьте добры, опишите нам вчерашний день. Только поподробнее.

– Ну… – Ольгин снова поскреб подбородок. – Я приехал. Мы вместе с Женей Суворовым сидели в аппаратной. Довольно долго сидели. Надо было показания с приборов снять и сравнить. Потом, – он обернулся к Званцеву, – мы с Олегом до четырех работали в первом секторе.

– С обезьянами? – уточнил Никита.

– Совершенно верно. Затем пошли обедать. Затем Зоя осматривала Флору – так, традиционные процедуры. Брали у нее анализ крови. Потом… Олег, что потом-то было?

– Да что… Кормили животных, чистили клетки. В восемь ужинали. Потом телевизор смотрели, – Званцев пожал плечами. – Вчера «Момент истины» как раз шел. Вот и все вроде.

– А где у вас телевизор стоит?

– В жилом секторе. На террасе. Там у нас своеобразный клуб. Занимаемся кто чем, пока по комнатам не разбредемся. В шахматы играем, иногда в преферанс.

– Иванова тоже смотрела телевизор?

– Кажется, она вязала. Не помню, – это ответил Ольгин. – Потом часов в девять ушла к себе.

– Так. А вы когда ушли? – спросил Никита.

– В половине двенадцатого. Проверил обезьян – и на боковую. Устал, знаете ли, за вчерашний день.

– А серпентарий, выходит, закрывал гражданин Родзевич, – вставил Соловьев многозначительно и зловеще.

– Ну, это его прямая обязанность, – усмехнулся Ольгин. – Он за это деньги получает.

– И ночью, естественно, вы, Александр Николаевич, и вы, Олег, крепко спали и никакого шума не слышали, – подытожил Колосов.

– Да.

– Отлично. Но ведь были времена, когда вам так спокойно спать не приходилось. Вон у вас и дежурства предусмотрены, и Калязина, покойница, сутками работала.

– Ну что ж, были и такие ночи.

– А почему? Отчего весь этот распорядок зависит? – полюбопытствовал Никита.

– От стадий, которые проходят наши исследования. От самочувствия животных, – Ольгин усмехнулся уголками губ: ах, ты опер любопытный, все-то тебе знать надо. – Вчера ночью ничего экстраординарного не предвиделось, вот и спали мы как праведники.

– Значит, у вас выпадали ночи, когда случалось нечто экстраординарное?

Ольгин улыбнулся слегка натянуто.

– Как и во всякой работе, мы не застрахованы от сюрпризов. Но это происходит крайне редко.

– Очень интересно, – Никита ответил улыбкой на улыбку. – Редко, значит. Ну ладно. Я вот к чему все это веду. Итак, чужих у вас действительно не бывает. Так?

Ученые кивнули.

– И тем не менее дверь серпентария кем-то отперта, а змеи похищены – причем самые редкие и дорогие. И молодые – это тоже важно. Напрашивается вывод, что…

– Что мы сами себя обворовали, – Ольгин щурился дерзко и насмешливо. – Это первое, что вам приходит в голову. Ну и кого первого подозревать начнете? Меня? Его? – он кивнул на красного и негодующего Званцева. – А может, нашего ветеринара?

– Нет, начал я бы, пожалуй, с другого человечка. – Никита облокотился о стол. – Не совсем чужого на вашей базе, но и не совсем своего в доску. С некоего Константина…

– С Юзбашева? – Ольгин откинулся на спинку стула.

«Что-то у тебя вышло с этим молодцом, – думал Никита, глядя на его помрачневшее лицо. – Она сказала: «Он напоролся на Сашку и вышел скандал грандиозный». Из-за чего же вы скандалили? Из-за этой пышки Ивановой? Ведь ты, ты первый мне этот крючок насчет молодого человека закинул. Ты сам. И неспроста».

– С Юзбашева, – повторил он, ничем не выдав того, что фамилия Кости для него незнакома. – Вы когда его уволили-то?

– Я его не увольнял. Он написал заявление по собственному желанию.

– Ах, вот оно как, – Никита посмотрел на Соловьева, напряженно следившего за беседой. – Ну и когда это произошло?

– В начале мая, – ответил Ольгин равнодушно и устало.

– А сколько он у вас всего проработал?

– Года полтора или два. Там у нас документы, наша бухгалтерия. Надо посмотреть – скажу точно.

– Юзбашев кто по специальности?

– Этолог, – ответил Званцев.

Колосов пожал плечами, криво усмехнулся:

– Что это означает?

– Он занимается изучением поведения животных и эволюции этого поведения. У него тема диссертации была о поведенческих структурах в…

– Юзбашев – москвич? – перебил его Соловьев.

– Он работал на биофаке Казанского университета. Потом, так как тема его диссертации совпадала с нашей программой исследований, перевелся к нам в институт.

– Он тоже по обезьянам спец? – спросил Соловьев с любопытством.

– Не совсем.

– А где он проживает? – задал новый вопрос Никита.

– Три четверти года он жил на базе, а зимой перебирался в общежитие института на Серебряной набережной.

– Он и сейчас там?

Ольгин пожал плечами.

– Ну, его, думаю, оттуда никто не выселял, но сказать наверняка не могу.

– А вы когда его последний раз видели, Александр Николаевич?

– Наверное, в мае и видел, – Ольгин отвечал неохотно. Ясно было, что упоминание Юзбашева ему неприятно.

– А он не появлялся здесь, ну, скажем, как частное лицо? Дружеские связи там, – Никита кашлянул.

Ольгин улыбнулся. Глаза его превратились в лучистые щелочки. Никите снова захотелось улыбнуться ему в ответ.

– Я не видел его, – ответил Ольгин.

– Но при нашей прошлой беседе вы сами мне весьма деликатно намекнули на молодого человека и вашу Зою Петровну.

– А может, я Олега имел в виду?

Колосов засмеялся.

– Значит, я вас неверно понял.

– Да нет, шутки в сторону, – начальник лаборатории вздохнул. – Поняли вы все верно. Но сплетничать я не хочу. Понимаете? Не люблю этого. Так что – все, что откроете, – ваше.

– А почему Юзбашев ушел с базы? – Никита тут же перевел разговор на другую тему. – У вас был конфликт.

– Можно и так сказать.

– И на какой же почве? Я нетактичный вопрос задал, нет?

– Все нормально. А почва – самая служебная. И Зоя Петровна, – Ольгин смотрел на Колосова насмешливо, но вполне дружелюбно, – должен вас разочаровать, не имеет к этому ни малейшего отношения. Константин стал вмешиваться в нашу работу, причем весьма неумно и грубо. Он испортил и сорвал нам целую серию исследований. Я сначала убеждал его по-хорошему, он не послушал меня.

– По-плохому тоже убеждали? – усмехнулся Колосов.

– У меня разряд по таэквандо. – Глаза Ольгина снова обернулись щелочками, крупное тело заколыхалось от смеха.

– Неужели до рукопашной дошло?

– Нет, вовремя остановились.

– Но ссора-то у вас была?

– Юзбашев – человек сложный, – перебил их Званцев. – Когда у него горит душа, искры обычно летят изо рта. От этого все неприятности.

– В общем, не сразу, но он уразумел, что наша лаборатория – не инструмент для потакания собственным бредовым идеям. Мы тут дело делаем, и с нас работу спрашивают, – продолжил Ольгин. – А как он это усвоил, тут ему сразу скучно показалось. Быстро смотал удочки.

– Так… в апреле Юзбашев еще на базе работал, – Никита словно размышлял вслух. – А в мае? Когда он получил расчет?

– Ну, окончательный расчет он так и не получил, ему еще с нашим отделом кадров надо кое-что уладить в институте, но… думаю, числа пятнадцатого его и духом тут уже не пахло.

– Александр Николаевич, я усек, что сплетничать вы не любите, – Никита сделал серьезную мину. – Но все же… Поверьте, мне крайне важно это знать. Двадцать девятого мая вы не встречали Юзбашева на базе? Случайно, естественно?

Ольгин опустил глаза. Ресницы у него были густые, как черная щеточка. От них на его крепкие скулы ложились тени.

– Да ладно, Шура, видишь, человеку надо, – подал голос Званцев. – Не двадцать девятого, Никита Михайлович, а двадцать восьмого мая. У Зои нашей день рождения как раз был, ну он, естественно, не мог к ней не приехать.

– Он был у Ивановой?

Званцев кивнул.

– Ночью?

На этот вопрос ему никто не ответил.

– А возвращался рано утром… Да, вот тебе и этолог…

– Вы его в нашей краже подозреваете? – спросил Ольгин хмуро.

– Ну, учитывая кой-какие обстоятельства, я бы на вашем месте сделал все, чтобы убедить меня в этом, – Колосов вздохнул. – Как ведь тогда просто объяснить и тот ключ, и ту дверь.

– Боюсь, вы ошибаетесь, – возразил Ольгин. – Юзбашев не тот, кто может опуститься до банальной кражи.

– Не тот? Он на большее тянет?

Собеседник Никиты пожал плечами.

– Ну, на кой черт ему змеи? – удивился и Званцев. – Да он вообще чокнутый – бессребреник. На диссертации своей помешан: жил впроголодь, а сам зверей подкармливал – собак, кошек бродячих. Нет, вы как хотите, думайте про нас что хотите, – он снова покраснел, – а я Костьку в воры никогда не запишу. Как бы я к нему ни относился.

– Я тоже, – согласился Ольгин. – Пусть мы с ним не сошлись в наших взглядах, не сработались, но клеветать бездоказательно на него я не намерен.

– Ладно, разберемся, – Никита поднялся. – Вы мне адресок вашего общежития и паспортные данные гражданина Юзбашева подкиньте, пожалуйста.

– На базу придется возвращаться, – ответил Ольгин. – У меня с собой нет записной книжки.

– Раз надо – вернемся, – заверил его Никита.

Когда они уже покинули отдел и садились в его «Жигули», Колосов отвел в сторонку Соловьева, вышедшего их провожать.

– Не знаю, как остальное, но кражу этих ползучих мы раскроем, – шепнул он ему. – Я это печенкой чую.

– Список сотрудников института я у Балашовой запрошу, – тоже шепотом заверил его Соловьев. – Сегодня же.

– Обязательно. Тут ни одну деталь упускать не следует.

Прибыв на базу, они сразу же проследовали в резную избушку-»будку», служащую лабораторией и одновременно пристанищем для Званцева. Три тесные ее комнатки были битком набиты громоздкой аппаратурой. Никита взглянул на нее мельком: все равно ведь как на афишу коза. Один компьютер узнаешь, да и то с трудом.

– Вот точный адрес общежития: Серебряная набережная, пятнадцать, корпус два, а вот телефон вахтера. Вот паспортные данные Юзбашева, – Ольгин открыл на середине пухлый блокнот, давая возможность списать нужную информацию.

– А если в общаге вашей не застану я Юзбашева – съехал он, предположим, где мне тогда его искать? – спросил Колосов.

– Ну, знаете ли… Костик такой человек. – Званцев, за его спиной склонившийся над блокнотом, сделал паузу. – Тот, кто говорит о быках, во сне видит одних быков. В общем, учитывая, что Московский зоопарк на реконструкции, а на биофаке МГУ нет вакансий, в столице остается не так уж много мест, где можно изучать тот предмет, которым он занимается. Там и ищите. В ларек, я вас уверяю, Костик не пойдет торговать. С голоду будет пропадать, а этологию свою не бросит.

– Что, действительно полезная наука? – спросил Колосов с недоверием.

– Полезная и перспективная, но не у нас, – Ольгин поморщился. – Не в нашем дражайшем отечестве. У нас сейчас одна коммерция перспективна. И та – воровская.

Никита хотел было уж подняться и, как говорили в старину, откланяться, как вдруг дверь лаборатории с треском распахнулась и на пороге возник Женя, потный и запыхавшийся.

– Снова! – выпалил он. – Александр Николаевич, я видел! Лично видел! Есть!

– Кто? – спросил Ольгин, вскакивая. – Флора?

– Нет, Чарли! Идите быстрее!

По встревоженно оживленным лицам собеседников Никита понял: что-то произошло.

– Я вам не помешаю? – спросил он.

Ольгин не ответил, он уже спускался по лестнице.

– Быстрее, не то опоздаем! – кричал Женя.

Они что есть духу мчались к обезьяннику. Сердце в груди Колосова бешено колотилось. Он моментально позабыл и о Юзбашеве, и о новости, сообщенной Ивановой.

У клетки с шимпанзе, которого звали Чарли, они остановились. Ольгин сделал знак, призывая к тишине. Никита вытянул шею, стремясь разглядеть, что же происходит внутри.

Чарли сидел к ним спиной, на корточках, по-звериному припав к бетонному полу. Он с урчанием копошился в темной куче. Никита поначалу не понял, что это, потом разглядел – перья. Мелькнуло что-то красное. Под ногой у Жени хрустнул гравий. Чарли обернулся.

Никита замер: морда шимпанзе была густо вымазана свежей кровью. В крови были и лапы – так напоминающие человеческие руки. В кулаке его был зажат окровавленный лоскут мяса: белела вывернутая кость, розовели сухожилия. Перед шимпанзе на полу лежала полурастерзанная птичья тушка. Слабый ветерок шевелил темные перья.

Чарли посмотрел на людей исподлобья и глухо заворчал.

– Галка, по-моему, – шепнул Ольгин. – Жень, как это произошло?

– Он меня не видел, – ответил лаборант тоже шепотом. – Я на лавочке загорал. Потом слышу – шум. Смотрю, три галки у его клетки шастают. Видите, там у прутьев куски яблока? Другие куски он в траву бросил вон там. А эти положил у самых прутьев. Я все видел. Когда одна расхрабрилась и подскакала к приманке, он ее сцапал. И сразу впился зубами.

– Значит, это точно Чарли, я так и думал. – Ольгин подошел к клетке вплотную.

– А что, они разве птиц едят? – спросил Никита.

– В природе довольно часто, – ответил Званцев. – Это описано в литературе. Но в неволе такие случаи очень редки. Впервые было замечено в 1983 году в Лондонском зоопарке. Там самка шимпанзе ежедневно ловила и съедала по голубю. У Чарли те же привычки. Он плотоядный.

– Плотоядный? – Никита почувствовал мурашки на коже. – Хищник?

– Нет, – Званцев усмехнулся. – Но мясо любит. Флора, впрочем, тоже. Мясо прежде входило в их рацион. Он им, видно, мал. Мы находили перья у клеток, только не видели, кто у нас подстерегает птичек.

– У него вон морда вся в крови, – заметил Никита с отвращением.

– Обезьяны любят кровь. Не все, но некоторые не прочь ею полакомиться. Шура, – окликнул Званцев коллегу. – Ты чего собираешься делать?

Ольгин осторожно просунул руку сквозь прутья. Чарли заворчал громче.

– Это что такое? – Голос Ольгина был тихим, мягким. – Что это за фокусы, Чарли? Ну-ка, брось. Отдай. Отдай мне скорее.

Ворчание стало низким, угрожающим.

– Сейчас же брось, ну! – Ольгин повысил голос.

Шимпанзе разразился истерическим визгом и, точно лохматый черный шар, метнулся в глубину клетки. Чарли взобрался на толстый сук, сваленный в углу, и исторг на голову ученого целый поток негодующих и резких воплей.

– Лопату мне принесите, надо забрать птицу в лабораторию, – попросил Ольгин.

Пока Женя бегал за лопатой, они ждали.

Увидев, что добычу забирают, Чарли впал в настоящую истерику: визжал, прыгал на своем суку, размахивал руками, однако никаких попыток приблизиться к прутьям не делал.

И в тот момент, когда его вопли раздирали воздух на самой высокой ноте, из соседней клетки ему ответил низкий раскатистый рев. Колосов узнал голос Хамфри.

Ольгин вытащил останки галки, быстро передал лопату лаборанту и шагнул к обиталищу Хамфри. Никита подошел тоже.

Обезьяна снова сидела у самой решетки. Завидя людей, она молча оскалила желтые клыки.

– А ты что? – тихо спросил Ольгин. – В чем дело?

Колосов отметил, что в присутствии Ольгина шимпанзе на него никак не отреагировал, словно и не заметил чужого. Глаза Хамфри были устремлены на Ольгина. Он явно вызывал его.

– Ну, в чем дело, старина? – повторил тот тихо, тоже не спуская глаз с обезьяны.

Хамфри сгорбился. Веки его дрогнули. Мускулы напряглись. Во взгляде, устремленном на ученого, читались жгучая ненависть и страх. Затем глаза его словно потухли. Хамфри отвернулся и тяжело заковылял в глубь клетки.

У Никиты отчего-то сжалось сердце.

Глава 19 ПУТЬ В СТАЮ

В субботу Мещерский должен был перевезти Павлова и Чен Э на дачу, договаривались на полдень.

– Мне, что ль, снова на природу податься? – томным голосом предложил Кравченко. Он сидел на постели, подсунув под спину подушку, и наблюдал за Катей, расхаживающей по комнате в махровом халате.

Кравченко смекал: над его блондинистой головой еще со вчерашнего вечера (с ним почти не разговаривали, несмотря ни на какую парфюмерию) собираются свинцовые тучи и вот-вот грянет гром. Надо было срочно что-то предпринять.

– Катюшенька…

– Что? – Она присела к зеркалу и начала причесываться.

– А кофе в постель хочешь?

– Я уже встала. И – раньше тебя.

– Да? Действительно. Значит – неудачное начало. – Он вздохнул. – Ну а что ты со мной хочешь сделать?

– На клочки порвать, дурак.

– Ну рви. Будет больно, но я – ах, потерплю.

Она швырнула в него расческой. Кравченко поймал расческу на лету, положил на обнаженную грудь.

– Что-то мы все ссоримся в последнее время, – молвил он грустно. – Я, наверное, настоящий дурак – нервы порчу такой девушке. Такой умнице, такой красавице…

Катя с подозрением уставилась на него: что за умильная подлиза! Но не выдержала – фыркнула, засмеялась. Засмеялся и Кравченко.

– Смилуйся, государыня рыбка, – он протянул к ней руку. Катя подошла и… его волосы цвета спелой ржи были такие чудесные. Их так хотелось перебирать, трогать. Пальцы сами собой запутывались в этой ржаной гуще, в этой золотистой чаще…

– Перед ней усердные слуги. Она, не помню, что делает, но за чупрун их таскает, – шепнул Вадим.

Катя закрыла глаза. С ним она всегда чувствовала себя маленькой, несмотря на весь свой рост, на всю свою стать.

Когда примирение состоялось по полной форме, они приняли душ и отправились завтракать.

– Катька, а что вчера случилось? – спросил Кравченко. – Ты какая-то встрепанная, нервная. На работе что-нибудь?

– Ты же в отпуске, отдыхаешь. И ни своей, ни моей работой не интересуешься.

– Брось, я серьезно. Что случилось?

Катя взглянула на него: и правда хочет знать. И ее снова прорвало. Очевидно, ей, как некогда Колосову, просто не терпелось выговориться. И она быстро выложила все, что узнала от Никиты. Кравченко слушал с непроницаемым лицом. Не ухмылялся – и то слава Богу.

– Ну? – спросила Катя, окончив рассказ. – И что ты на все это скажешь?

Он молча пожал плечами.

– А что я могу сказать?

– Что, вообще, что ли, ничего?

– Ну убийства происходят, понял.

– А база, обезьяны?

– А Колосову твоему, часом, все это не приснилось?

– Во-первых, он не мой, – Катя поморщилась, как от зубной боли. – А во-вторых, ему такое присниться просто не может. Он реалист. У него фантазия бедная. Он как акын: что видит, то поет.

– Да? – Кравченко сделал себе и ей бутерброды. – Но я-то этого не видел, следовательно, о чем же я тут тебе буду петь?

– Значит, ты не веришь в то, что шимпанзе мог сбежать с базы и убить человека?

– А ты сама-то в такое веришь?

– Нет. Ну, один раз – еще куда ни шло, но три! Там же три убийства зверских.

– Ты умная девочка, я утром это тебе доказал, – Кравченко задумчиво жевал, – бесспорные факты только одни: убийства старушек. Остальное – чушь. А ты что, и этим делом теперь заниматься собираешься?

– После всего, что я услыхала, я просто не могу не заниматься. Это же, – Катя взмахнула рукой, – из ряда вон выходящее происшествие. Сенсационный материал!

– А как же убитый мальчик?

– Когда я работала следователем, Вадечка, у меня на руках по двадцать дел бывало. И по всем я все успевала.

– Но ты не убийства расследовала. Впрочем, слава Богу. – Кравченко допил кофе и вытер губы салфеткой. – Ладно. Сделаем так. Я сейчас вместе с Сережкой перевезу Павлова с пацаном на дачу, потом приволоку Мещерского сюда. Два ума хорошо, два с половиной, считая твоего любезного опера, – тоже, а три с половиной – еще лучше. К тому же Мещерский обожает тайны.

– Может, и Павлову сказать, а? – неуверенно предложила Катя.

– Твой Колосов поведал все это тебе – раз, – Кравченко усмехнулся. – Ты рассказала мне – два. Святое дело, ибо: да прилепится жена к мужу и будут двое плотью единой. Затем все узнает Сережка – три. А если разболтать еще и постороннему… Что получится у нас?

– Секрет полишинеля.

– Во-во. А попросту, по-русски: длиннющий бабий язык. Увольте меня от этого.

– А все-таки Павлов, если бы захотел, сумел бы нам помочь, – заметила Катя. – Он всех в этом институте знает. С этим Ольгиным, я заметила, дружит.

– В общем, пусть решает князюшка, – предложил Кравченко. – Он в эту тайну, как клещ, вцепится, его хлебом не корми. Ого, уже пол-одиннадцатого, – он бросил взгляд на часы. – Пора отчаливать.

– Знаешь что, – Катя медленно поднялась из-за стола. – Я тоже с вами поеду.

– Зачем? Что на даче…

– Я не на дачу. Ты довезешь меня до школы, я покажу, где это. Я ну просто какая-то лихорадочная сегодня – дома сидеть совсем не могу. – Катя уже доставала из шкафа летнее платье. – Мне с одной девицей побеседовать надо, с женой старшего брата Стасика.

– Делай как знаешь, только быстро. – Кравченко не стал возражать. – И смотри, не запутайся. Два убийства, не связанных между собой, – это два кубика Рубика. Их вертеть одновременно не каждый способен.

Катя тут же вспомнила Никиту, его замечание насчет того, что убийства пока не связаны. Интересно, что это начальник отдела, называемого «убойным», имел в виду?

Кравченко уже звонил Мещерскому, сообщая: «Есть важные новости».

– Я сейчас Катю отвезу в Каменск, а затем подскочу к Витьке на дачу. Или, может, на Автозаводскую приехать? У вас там вещей много?

– Да нет, Павлов сказал – две сумки спортивные. Он же спартанец, – ответил Мещерский.

– Спартанец. Чего машину-то не купит? Неужели менеджер и совладелец турфирмы настолько нищ, чтобы не приобрести себе завалящую какую?

– У него была машина. И какая! Я же тебе рассказывал. Забыл, что ли? – удивился Мещерский. – Он в самый первый год, как стал совладельцем фирмы, купил себе «Вольво» черную. Ну, мечту бандита.

– И куда же мечта делась?

– Продал. Как у них финансы лопнули, он ее сразу сбыл с рук. Деньгами дырки в бюджете заткнуть пытался.

– Ладно, черт с ним. Вези разорившегося дружка. Короче, ждите меня.

– Вадь, а что случилось? Что еще за новости? – забеспокоился Мещерский.

– Услышишь.

– Катя здорова?

– Здорова, здорова. Привет передает. Ждет тебя вечером.

– Приеду. Приеду обязательно!

В Каменске Кравченко высадил Катю у здания школы.

– Тебе точно моя помощь не нужна?

– Точно, езжай в Братеевку. – Катя все оглядывалась на окна флигеля, задернутые кружевной занавеской. – Ну, езжай же скорей!

Вадим уехал, и она, поднявшись на крыльцо, громко постучала во входную дверь. Никто не ответил. «Вот тебе на. Где же учительница-то?»

К школе по асфальтовой дорожке неторопливо ковыляла полная женщина в ярком ситцевом платье. Подошла к школьному подъезду, вынула ключи, собираясь отпереть висячий замок.

– Простите, пожалуйста, – обратилась к ней Катя. – Я к учительнице Кораблиной, а ее нет. Она не уехала куда-нибудь на лето?

– Нет, всего лишь в магазин отошла. Там молоко привезли и творог свежий. Мы с ней встренулись там. Погодите, она сейчас.

– А вы тоже учительница? – вежливо осведомилась Катя.

– Я-то? Сторож я здешний. Вон в том доме напротив живу. – Толстуха указала через двор на ветхую пятиэтажку. – Слежу вот, смотрю. Летом-то у нас затишье.

– Да, тихо, – согласилась Катя.

– А вы Светлане нашей подруга, что ли? – спросила сторожиха, окинув собеседницу быстрым взглядом. Так смотрят сороки на блестящую стекляшку, прежде чем умыкнуть ее к себе в гнездо.

– Нет, не совсем. Я из милиции.

– Вона, из милиции! Такая молодая. Это по мальчику-то убитому? Слыхала. Он ведь, почитай, племяш Светкин – царствие ему небесное, маленькому. Убийцу-то не нашли?

Катя покачала головой. Сторожиха вздохнула.

– Чтоб ему лопнуть проклятому, тому, кто руку на него поднял, чтоб его электричка пополам переехала, – пожелала она истово. – Паскуда такая! Ведь заведется же среди людей!

– А вы этого мальчика не встречали здесь?

Сторожиха отерла рот большим и указательным пальцами.

– Конечно, встречала. Он же тут у нас учился. Только разве вспомнишь? Их у нас тыща тут. Учителя знали, а я… Мимо меня они только в раздевалку летят сломя голову. Орава оглашенная.

– Скажите, пожалуйста, а вот возле школы взрослые какие-нибудь в последнее время не околачивались?

– Знаю, насчет чего беспокоитесь. Это у нас – нет. Это – строго. Следим. Никого подозрительного за весь учебный год. Да вокруг школы и не повертишься особо, а вот… – сторожиха замялась.

– Вокруг учительниц, да? – быстро спросила Катя. – Вокруг молоденьких?

Сторожиха снова остро взглянула на нее и как-то не то подмигнула, не то прищурилась.

– А вокруг Кораблиной?

– Она замужем вроде.

– Но мужа-то полгода как нет, – молвила Катя и тоже прищурилась – хитро, как ей казалось.

Собеседница ее снисходительно усмехнулась.

– Ну что ж что полгода? Я вон пятнадцать лет вдовой кукую. Одна холодную постелю грею.

– Ваше поколение из другого теста. Значит, честь крепка, – Катя льстила самым сладостным голосом.

– Да, по дворам-то не таскались мы. Гордость имели. – Толстуха села на лавочку, врытую у школьного крыльца, и подвинулась, давая место Кате. – Сейчас другие поведения в моде: чуть муж за порог…

– У Кораблиной есть любовник? – напрямик брякнула Катя.

Сторожиха заколыхалась от смеха.

– Насчет любови не знаю, не видала. А ухажер есть. Добивается все до нее. Приезжает часто.

– На мотоцикле?

– На трещотке на своей. Весь двор керосином провонял. Но насколь у них дела слажены – не знаю: врать не буду.

– У вас ведь окна квартиры сюда, на школу, выходят?

Сторожиха кивнула.

– А когда этот мотоцикл тут трещал в последний раз?

– Да он почитай каждый день покоя не дает. Тока сейчас дверь-то не больно ему открывают. Потрещит-потрещит несолоно хлебавши, и черт его унесет.

– А вот недели две, скажем, назад? Приезжал он, не помните?

Сторожиха задумалась.

– Приезжал. И больше скажу: вот сюда мотоцикол-то этот с вечера ставили, – она указала под окна флигеля. – А утречком раненько обратно забирали.

Пройдясь напоследок насчет «гордости некоторых бессовестных», сторожиха поплелась в школу, а Катя терпеливо дожидалась на лавочке Кораблину. Та появилась минут через двадцать. Шла медленно, несла в обеих руках тяжелые сумки.

– Света, здравствуйте, я к вам.

– Здравствуйте, – голос учительницы дрогнул. – Сейчас только дверь открою.

В комнате она положила продукты в холодильник.

– Чаю хотите? Сейчас плитку на кухне включу.

– Нет, спасибо. Света, я вот о чем хочу с вами поговорить, – Катя запнулась. Она мучительно подыскивала слова, чтобы начать беседу, не оттолкнув эту девушку от себя. – Я… я тут познакомилась с одним мальчиком – Кешей Жуковым. Он был другом Стасика. У него Стасик и жил в те дни перед… в общем, перед. Так вот. У Кеши есть старший брат Роман. Мне надо срочно его повидать. Поверьте, это очень важно. Я просто должна.

– А при чем тут я? – Кораблина отвернулась, пряча лицо.

– Его никак не поймаешь, а сам он не дает о себе знать, как я ни старалась. Но он очень мне нужен, потому что Стасик… Света, помогите мне встретиться с ним!

Кораблина опустила голову. Лоб, шея, плечи ее покраснели.

– Нет, – ее ответ прозвучал еле слышно.

– Но вы же с ним знакомы! Я это знаю, и я прошу вас!

– Нет. Ни за что.

– Но вы мне только скажите, когда он снова сюда приедет, и я…

– Он больше не приедет. Никогда. – Девушка резко встала, отошла к окну. – Все закончилось. То, что я сделала, – чудовищно. Мне прощения и оправдания нет.

Катя смотрела на нее печально: «Ну и что ты, девочка, сделала? Мужа посадили, одна, чужой город… Тут мальчишка подвернулся на мотоцикле. Моложе тебя, естественно. Их, этих волчат, в девятнадцать всегда к старшим тянет. Ну, спали вы, ну было вам хорошо…»

– А где вы с ним познакомились, если не секрет? – спросила она.

– Он меня едва не сшиб. – Кораблина не отрываясь смотрела в окно. – Он как злой гений. Если бы не он, то Стасик не умер бы.

– Почему? – Катя похолодела.

– Потому что… Стасик пришел бы ко мне. Тогда… пришел бы… обязательно. А не к этому своему Кеше…

– Значит, Роман Жуков был с вами? Здесь? У вас?

Кораблина перекинула через плечо косу. Упрямо смотрела в окно.

– Послушайте, Света, но… но вы же не виноваты… вернее, не в этом виноваты… Откуда вы знали? Мало ли что в жизни случается? – Катя начинала наступление, поэтому говорила сбивчиво и пылко. – Этот Роман, он же… Я думаю, он любит вас. Он ведь сюда к вам приезжает, видеть вас хочет.

– А я его видеть не хочу! И больше он не приедет!

– Ну хорошо. Но все равно – так же нельзя! Жуков, быть может, совершенно ни при чем.

– А зачем вы тогда хотите его видеть, раз он ни при чем?

– Да потому, что я думала, что он общался со Стасиком в последние дни…

– Он был со мной. Здесь, – Кораблина указала глазами на старенький диван. – Здесь он был… и я была здесь…

– Но все равно мне надо его видеть. У него есть друзья, эти, которые на мотоциклах. Там организация какая-то. Стасик о ней знал, хотел, чтобы его приняли.