Текст книги "Ключ от миража"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 11
«Железный список»

Однако сомневался Колосов напрасно: список появился. И скорее, чем Никита думал. Это был истинный образец оперативного творчества – несколько листков бумаги, столбики цифр – номера – и рядом перечень фамилий. А к ним рапорт-комментарий на девятнадцати страницах, набранный на компьютере с приложенными фотоснимками.

Свидерко придирчиво изучил бумаги и потом воскликнул:

– Да тут все ясно как день!

– Это окончательный вариант? Или будут какие-то дополнения? – съязвил Колосов.

Но коллега ответил вполне благодушно:

– Вариант окончательный, а дополнения будут. Как не быть, Никита? Все тут как по нотам – фамилии жильцов, номера квартир, этажи, метры, справка из домоуправления вот, показания техника-смотрителя, – он алчно потер руки. – Дом у нас девятиэтажный? Чудненько. Тогда согласно собранным данным начинаем отсчет. На первом этаже магазины: обувной, цветочный, продуктовый. Раньше вроде один магазин «Смена» был, а теперь вон их сколько. Ставим первому этажу знак минус. Согласно справке из домоуправления квартиры на втором и третьем этажах после капитального ремонта выкуплены фирмой по продаже недвижимости «Бонус» и сдаются в аренду под офисы. Все площади пока свободные, заявок на аренду не поступало. Совсем чудненько. Ставим еще два минуса. Так, теперь четвертый этаж.

– А вообще какие в этом доме квартиры? Сколько двухкомнатных, трехкомнатных, однокомнатных?

– Не гони, все по порядку. Значит, на четвертом этаже квартиры – тут вот написано – «со стандартной планировкой».

– Это что значит? Есть и нестандартная планировка? Пентхаузы, что ли?

– То значит, что перестройке не подлежали. Две двухкомнатные квартиры на этаже, трехкомнатная и однокомнатная. Кто в них проживает… Трехкомнатную квартиру под номером девять занимает семья Тихих – муж, жена и двое детей, тринадцати и семнадцати лет. Разнополые дети – пацан и девочка. Муж – Тихих Станислав Леонидович, жена – Тихих Евгения Игоревна, дети – Ольга и Леонид. Квартира приобретена через агентство недвижимости банка «Социумтраст». Купили, значит, они, эти Тихие, квартиру после ремонта.

– Название у банка…

– Что название? Чем оно тебе не по вкусу?

– Так, заумное, – Колосов пожал плечами. – Что за банк? Столичный, региональный? Офиса, случаем, в Палашевском переулке не имеет?

– Да какая нам разница? А… вот ты куда клонишь. – Свидерко махнул рукой: – Ладно, это выясним, далее по списку – ага, эти вот как раз голубчики из нашего первого рапорта. Двухкомнатную квартиру под номером десятым занимает семья из двух человек: Гринцеры – Надежда Иосифовна и Алла Борисовна, мать с дочерью. Так, первая двадцать девятого года рождения, бабулька уже, вторая с пятьдесят девятого.

– Не замужем?

– Нет, девица пока еще. Чудненько. – Свидерко поднял голову и остро взглянул на Колосова. Так смотрит, прицеливается ворона, узрев на тротуаре хлебную корку. – Ставим плюс этой Алле Борисовне.

– Второй плюс. Тихим ты забыл поставить. Там жена по паспорту с какого года? Эта самая Вероника Игоревна?

– Евгения Игоревна, она у нас с шестидесятого. Но она вроде замужем.

– Ставь плюс, это еще ничего не значит, – распорядился Никита. – Еще женщины в списке есть?

– Только перечислять ведь начал! Соседка их из однокомнатной двенадцатой квартиры с четвертого этажа, Герасименко Светлана Михайловна, семидесятого года рождения, разведенная, проживает вместе с сыном Павлом шести лет… Карапуз еще. Так, тут вот пояснения в рапорте. Квартира перешла к этой Герасименко в наследство от родителей. Приватизированная жилплощадь, предоставлена сразу же после капремонта, въезд осуществлен…

– А до того где эта Герасименко проживала? У мужа?

– Установим. Не сразу Москва строилась. Далее по списку продолжаю. Жилец из одиннадцатой двухкомнатной квартиры с четвертого этажа Сажин Евгений Павлович. Этот тоже из нашего первого рапорта. По сведениям ЖЭКа, квартира приобретена им через строительную фирму «Ваш дом», вот ведь есть такие фирмы, квартиры своим сотрудникам приобретают, а тут семь лет в коммуналке болтаешься…

– Чего тут про этого Сажина так много написано? – Колосов заглянул в рапорт.

– Это насчет того, что документы на прописку сначала по этой квартире на двух человек в паспортный стол и ЖЭК поступили: на самого Сажина и его мать-пенсионерку, тридцать второго года рождения, но прописан был только он один.

– Почему?

– Умерла старушка накануне новоселья. – Свидерко придвинул к себе справку из паспортного стола. – Так, с четвертым этажом все. Пятый этаж. Что у нас тут?

– Кому принадлежит квартира, где был найден труп Бортникова? – быстро спросил Никита.

– С пятым этажом все так же, как и с шестым. Трехкомнатные квартиры и примыкающие к ним двухкомнатные перепланируются в одну. На пятом этаже обе квартиры, в том числе и эта наша нехорошая – у нее теперь общий номер 15-й, выкуплены после капремонта фирмой «Соцгарант». Что? Да, тут так и написано, фирмой «Соцгарант», которая и получила разрешение на перепланировку. Кроме того, фирма владеет и оставшимися свободными на этих этажах квартирами и сдает их внаем. Значит, так, на пятом этаже квартира однокомнатная под номером тринадцать сдана сроком на год с уплатой всех налогов гражданке Вишневской Алине Измайловне, двадцати пяти лет… Чудесно, чудесно, еще один плюс в нашу женскую коллекцию, как и по Герасименко.

– Не москвичка она, что ли, эта Вишневская?

– Уроженка города-героя Одессы. Ба, одесситочка! Никита, напомни мне, я тебе такую историю расскажу, как мы с Сашкой Ивановым и Эдиком Коробкиным в Одессе отдыхали. Коробкин-то сам оттуда, у него там приятелей… Ну и, конечно, девочки были. Одну я до сих пор забыть не могу – она художественной гимнастикой занималась. Фигура, Никита, фигура…

– Кем эта Вишневская работает? – оборвал воспоминания друга Никита.

– Так, документы по временной прописке, отметка о регистрации, так… Насчет работы ничего, будем выяснять. Это ж только основа пока, что ты цепляешься к каждому слову? – Свидерко даже обиделся. – Что у тебя за мания такая, сразу за горло брать? Вынь да положь? Значит, ставим по одесситочке плюс.

– Во второй двухкомнатной квартире на пятом этаже кто проживает?

– Пока никто. Сдается она, все той же фирмой «Соцтраст».

– Это банк «Социумтраст», а фирма «Соцгарант».

– Один черт, – Свидерко хмыкнул. – Назовут же, мозги засохнут запоминать. Теперь на шестом этаже у нас…

– Так что же выходит, на пятом, кроме этой Вишневской, других жильцов нет? – перебил его Колосов. – Там, на месте происшествия, твои ее опросили тогда? Что она сказала?

– В первом рапорте среди опрошенных ее фамилия не значится, я потом участкового вызову, спрошу, – Свидерко тяжко вздохнул. – На шестом этаже девятнадцатая квартира сдается этой же фирмой супругам Васиным – Николаю – тезке моему Николаевичу – и Дарье Валентиновне. Сопляки какие-то, супруги эти – он с восьмидесятого года, а она с семьдесят седьмого. Молодожены, что ли? Скорее всего. От предков, наверное, сбежали, от тещи. Однокомнатная у них. А двухкомнатную квартиру под номером 20 на шестом этаже занимает некто Алмазов Олег Георгиевич. Тоже молодой, тридцать лет.

– Тоже приезжий?

– Нет. Тут вот справка из домоуправления. Вселение на уже ранее приватизированную жилплощадь. Это его квартира, собственная, он до ремонта в этом доме проживал. Вот тут копия свидетельства о смерти… Раньше он проживал вместе с матерью, перед Новым годом похоронил старушку. Теперь, как и этот Сажин с четвертого этажа, один двухкомнатную занимает. И оба не женаты.

– Дальше давай. – Колосов чувствовал, что все это перечисление неизвестных фамилий, номеров квартир и числа комнат начинает уже действовать ему на нервы. Они дошли только до седьмого этажа. А ведь их девять – мамочка моя родная!

– Седьмой этаж. Тут все квартиры заняты. Две квартиры на момент убийства временно пустуют. Погоди ты, не перебивай, сейчас все объясню… Семья Слоновых из 21-й двухкомнатной в длительной командировке с выездом за рубеж. Он сотрудник МИД, этот Слонов. В сентябре они вселились, а в ноябре уже уехали. А пенсионер Вятичев, одна тысяча девятьсот пятнадцатого года рождения, из 22-й квартиры, тоже двухкомнатной, – господи, да сколько же лет дедку? Он находится на реабилитации в госпитале ветеранов войны. Дай бог ему здоровья, конечно, но по нему и по этим Слоновым ставим мы минусы. И остается у нас на седьмом этаже кто? Трехкомнатную квартиру №23 занимает семья Зотовых. Ага, снова знакомые лица из рапорта. Целый выводок: Зотов Федор Семенович, Зотова Зоя Алексеевна, Зотова Клавдия Захаровна, Зотов Игорь Федорович.

– Женщинам по сколько лет?

– Одна Зоя с пятьдесят девятого. Свекровь ее Клавдия шестидесяти девяти лет. Игорю – восемнадцать полных уже. Военком по нем скучает, весной, видно, в армию забреют, если не отмажется. Ставлю по Зотовой Зое плюс, старуху игнорируем, так? И переходим к однокомнатной квартире, последней в нашем списке.

– Как последней? – удивился Никита. – У нас же еще два этажа?

– На восьмом и девятом, согласно справке из ЖЭКа, квартиры не заселены. Там до сих пор продолжается ремонт. Ползет, гад, как и у нас тут, нервы тянет… Ты что, недоволен? Я обеими руками перекреститься готов за этот их ремонт, а ты… – Свидерко усмехнулся. – Значит, в однокомнатной квартире у нас проживает некто Литейщиков Валерий Геннадьевич, сорока двух лет. Вселен на основании решения горздравотдела при префекте округа. И по Литейщикову этому есть, Никита, кое-какая информация. Но об этом чуть позже. Ну, вот мы и познакомились со всеми. Что молчишь, а?

– Думаю. – Колосов забрал «железный список», начал просматривать фотоснимки. Успели уже отщелкать. Что ж, так оно, конечно, лучше, с иллюстрациями. – Копию сделай мне с этой писанины.

– Думаешь-гадаешь, кто из них сообщник? – Свидерко закурил. – На наше счастье, баб не так уж и много. Старухи не в счет, так что… Но вообще, я с тобой солидарен.

– В чем ты со мной солидарен?

– В том, о чем ты думаешь с таким кислым видом, – Свидерко усмехнулся, выпустил дым. – Что без хорошего агента по этому делу работать, конечно, можно, но сложно. Ну, пригласим мы этих жильцов и жиличек одного за другим на допрос. «Здрасьте-здрасьте, хорошая погода. А вы по убийству какой-нибудь информацией располагаете?» – «Нет, что вы, откуда?» – «И про денежки в чемоданчике ничего не знаете?» – «Ничего». – «Все, арриведерчи». И с обыском, с обыском. – Свидерко пристукнул кулаком по столу. – Ни к кому ведь не сунешься. Пошлют!

– А у тебя что, есть хороший агент? – спросил Никита.

Свидерко снова усмехнулся – на этот раз горько, оглядел стены разоренного ремонтом отделения милиции и приставил себе к виску указательный палец, точно дуло пистолета – бах!

– Копию мне сделай, не забудь. И фотографии я на время заберу. Ненадолго, – сказал Никита. Свидерко поднял брови: даже так? Как и в старые добрые времена, они с Колосовым понимали друг друга с полуслова.

Глава 12
Литейщиков

– Ну, и как продвигаются дела по тому убийству? – невинно, совершенно без всякой задней мысли спросила Катя у Колосова, встретив его в вестибюле главка у лифта.

– По какому убийству?

Катя вздохнула: после именин Мещерского они с Никитой еще не разговаривали. Впрочем, был всего-то понедельник, и мало воды утекло с тех пор.

– По делу об убийстве похитителя чемодана с деньгами. Или там сейф был переносной? – Катя хотела продолжать в том же духе, но невольно запнулась: чего это Никита так на нее уставился? Собирается с мыслями, чтобы достойно огрызнуться?

– Я сегодня звонил Мещерскому, – неожиданно сказал Колосов. – Послушай, Катя, а ты что, одна до сих пор?

– То есть как это одна? Ты что?

– Ну, муж твой… не вернулся еще? Ты одна сейчас живешь?

Катя горделиво выпрямилась. Такие вопросы… Такие странные вопросы и таким тоном не задают в вестибюле у лифта, где полно сотрудников. Такие вопросы вообще не задают, потому что…

– Ты это с Мещерским обсуждал? – холодно осведомилась она. – Мой муж в командировке. И вернется примерно…

– Недели через две? – быстро спросил Колосов.

– Да, наверное. Если дела не задержат. – Голос Кати с каждой фразой терял уверенность. С «драгоценным В.А.» она накануне вечером разговаривала по телефону. Он по-прежнему жаловался на «адские морозы», простуженно сипел, трогательно «любил и скучал», но о возвращении пока не заикался.

– Послушай, Катерина Сергевна, у тебя сейчас время есть? – спросил Колосов. – Ты можешь уделить мне час? Хочу, чтобы ты посмотрела одну пленку, запись допроса как раз по тому делу. И высказала свое мнение.

– У вас уже подозреваемый есть? Убийца? Ух ты! – Катя сразу позабыла, что собиралась рассердиться. – Что же ты сразу не сказал! А у нас как раз давно не было хорошего репортажа о раскрытии какого-нибудь запутанного дела. «Человек и закон» постоянно напоминает, и «Криминальный вестник» теребит и…

– Дело не такое уж и запутанное, но… Помнишь, ты все допытывалась, спрашивала… Хотела статью сделать о процессе поиска, о раскрытии убийства, непосредственно участвуя в операции?

– Конечно, помню… А ты все – нет, да потом, да некогда мне. Важничаешь…

– Я не важничаю. Просто не те дела были. А убийство этого Бортникова… Одним словом, идешь смотреть пленку?

– Иду. – Катя цепко ухватила начальника отдела убийств за рукав кожаной куртки: он еще спрашивает!

В кабинете было чудовищно накурено. Совсем недавно здесь заседал цвет отдела убийств, совещаясь и строя очередные оперативные планы. Колосов распахнул форточку, впустив холод, достал из сейфа видеокассету и вставил в магнитофон перематывать. А Кате придвинул какую-то папку.

– Вот, взгляни пока.

Катя открыла папку. Много бумаг. Список каких-то фамилий, имена, номера квартир, этажи. Какие-то граждане Тихие, Васины, Гринцеры, Зотовы. Она пожала плечами – кто это? Колосов включил запись с самого начала.

Катя увидела на экране стены, стол. За столом кто-то сидел, но в кадр попали только его руки, устанавливающие микрофон, – крепкие такие, цепкие, ухватистые. На тыльной стороне кисти этих рук виднелась татуировка. Катя тут же по простоте душевной решила: вот он, убийца-душегуб, попался. Но оказалось, что некто с татуировкой и был тем, кто задавал вопросы, играя роль следователя. А в следующем кадре появился и тот, кто на эти вопросы отвечал.

Катя увидела мужчину лет сорока – худощавого, смуглого. Волосы у него были волнистые, пышные и сильно тронутые сединой. Черты лица – резкими. Темные глаза под густыми черными бровями дерзко смотрели прямо в камеру. Одет он был в черную шерстяную водолазку и в супермодный пиджак из отличной итальянской кожи бордового цвета. На левой руке – массивная золотая печатка.

Колосов выключил звук.

– Вот, это у нас некто Литейщиков Валерий Георгиевич из квартиры №24 на седьмом этаже в том самом доме на Ленинградском проспекте, где нашли Бортникова.

– И вы подозреваете его в убийстве? – спросила Катя. – Он что же, его сообщник?

Колосов посмотрел на экран и нажал кнопку «пауза». Кадр замер.

– А ты полагаешь, что у Бортникова был сообщник? – спросил он.

– Возможно, и был. Возможно, именно к нему Бортников и приехал в тот дом. Ведь к кому-то он пришел туда? – Катя тряхнула списком. – Это, значит, жильцы? А почему вы начали именно с Литейщикова?

– Потому что он сидел, – Колосов не очень весело усмехнулся. – Восемь лет в колонии с восемьдесят девятого года. Дали вообще-то ему двенадцать, но отсидел он восемь – был досрочно освобожден за хорошее поведение.

– Он сидел за убийство такой срок? – спросила Катя.

– За контрабанду и валютные операции. – Колосов убрал «паузу». – Теперь послушай, – он чуть прокрутил запись вперед и включил звук.

Катя услышала хрипловатый, насмешливый голос:

«– А я вообще не понимаю, как это я вдруг снова попал в эти стены?»

– Кто его допрашивает? – спросила Катя. – Чьи это там руки мелькают с татуировкой блатной?

– Это Коля Свидерко. Тебе фамилия эта должна быть знакома.

– Да уж, слыхала, видала, – ответила Катя. – Что-то обручального кольца нет. А он ведь вроде снова у нас женился. Ты же на его свадьбе был, сам хвалился.

– Они, кажется, снова не сошлись характерами, – Никита уклонился от сплетен. – Коля натура тонкая. Женщины этого не ценят и не понимают.

«– Ты, Валерий Геннадьевич, – Катя услыхала голос «тонкой натуры», – такие вещи должен не переспрашивать, а с налета сечь. На лету схватывать. Неужели за восемь-то лет не выучился понимать, что и почему в нашем деле?»

Далее Катя следила за вопросами и ответами на пленке, словно за игрой в пинг-понг.

Литейщиков. Я свой срок, начальник, давно отмотал. Надзор с меня тоже вы сняли. Перед законом я чист. Совесть моя спокойна. На лету мне схватывать нечего.

Свидерко. Квартира, гляжу, у тебя новая. В хорошем доме. Ты как прописаться-то туда сумел? Ты вроде у нас в картотеке по другому адресу проходил раньше?

Литейщиков. А за взятку. Дал бабки, и все. Шутка, начальник. Хотя… А если и за взятку, так что? Вы при этом не присутствовали.

Свидерко. Ты Бортникова Александра давно знаешь?

Литейщиков. Кого?

Свидерко. Кого… Ну, мужика, которого у вас в подъезде убили, – ты его раньше знал?

Литейщиков. А его что же, Бортников была фамилия?

Свидерко. Да, Бортников.

Литейщиков. Нет, начальник, не знал.

Свидерко. И раньше не видел, никогда не встречал ни во дворе, ни в подъезде?

Литейщиков. И не видел, и не встречал.

Свидерко. В пятницу вечером и в субботу утром ты где был?

Литейщиков. Дома. А что? Я ж говорю: надзор ваш за мной кончен.

Свидерко. Это тебе только так кажется, Валерий Геннадьевич. Такие люди – и без надзора!

Литейщиков. Что ж, так и будете меня теперь таскать по каждому пустяку?

Свидерко. Это не пустяк, это убийство, Кислый. Тебя ведь в колонии так величали? Мокруха это, Кислый, скверная мокруха.

Литейщиков. Да я же говорю, я этого мужика в глаза не видал! Я дома был. Утром проснулся в субботу – слышу хай какой-то у лифта на лестнице. Я дверь открыл – соседи, мент в форме, горланят все, как в зоопарке. Орут – убили! А кого убили – черт его знает.

Свидерко. Ты где работаешь сейчас? Кем?

Литейщиков. Ну, на фирме, а что?

Свидерко. Что за фирма? Адрес? Чем занимается?

Литейщиков. Ну, автосервисом занимается. Круглосуточным.

Свидерко. Но ты ведь, кажется, не слесарь, не механик.

Литейщиков. А моя работа, начальник, не в жестянку молотком стучать. Головой думать – вот моя обязанность. Дело расширять, клиентов привлекать.

Свидерко. Адрес давай фирмы своей, телефон.

Литейщиков. Да что вы, в самом-то деле? Ваше-то какое дело? Ну, в Медведкове у нас офис, телефон только сотовый.

Свидерко. Мне что, прямо сейчас в автотранспортный отдел на Петровку звонить, дальше разбираться с фирмой?

Литейщиков. Да звони куда хочешь! Еще пугает… Пошел ты! Я уже пуганный, понял? Тоже вот тогда к таким же вот попал. Все вопросики тоже кидали – был – не был, брал – не брал. И посадили. А за что? Валюту продавал. Валюту! Пару сотняжек «зеленых» поменял каким-то грузинам… Сейчас вон на каждом углу меняй хоть «лимон», хоть в евро-разъевро… А мне восемь лет припаяли. А я вас спрашиваю: за что?! Когда с зоны пришел, думаешь, хоть кто-то обо мне вспомнил? Я от туберкулеза загибался, кровью плевал… Десять лет жизни вы моей украли так, за здорово живешь. Я у начальника колонии потом спрашивал: справедливо, мол, разве так? А он мне: тебе не повезло, тогда такой закон был. Система такая. А сейчас все изменилось. Да мне-то что с того теперь? У вас ведь всегда одно и то же: на словах – закон, а на деле…

Свидерко. И на деле у нас закон. А ты давай потише митингуй. Я сказал – горло свое сократи. Тут не барак, а госучреждение. Тебя как свидетеля пригласили показания давать. И нечего тут в истерику впадать, не на кого тебе жаловаться, понял? За то, что было, ты отсидел. А сейчас у вас в доме убийство произошло зверское.

Литейщиков. Ну, логика, а? А я судимый. Значит, давай хватай меня снова, дави признанку. Знаю я вашу методу, ученый.

– Он что, правда туберкулезом болен? – спросила Катя Колосова.

– Да, пару лет назад курс лечения проходил в больнице. Он потому и квартиру-то получил однокомнатную. После освобождения в коммунальной жил, его родственники туда выпихнули. А там еще две семьи, дети маленькие. По правилам нельзя. Дали ему, как туберкулезнику, отдельную. Насчет взятки это он так, дерзит Кольке. Там по квартире было совершенно законное решение вынесено.

– Жаль его, – сказала Катя. – На вид он совсем не злодей. Задерганный какой-то. А что за контрабанду он возил? Где? Через границу, что ли?

– У них группа была организованная. Согласно материалам дела, туда разные люди входили – и торгаши, и спортсмены. В конце восьмидесятых привозили из-за рубежа технику – телики, видео, магнитофоны и все такое. И в одну комиссионку загоняли втридорога. Правда, за деревянные рубли, – Никита хмыкнул. – Сейчас об этом и говорить-то даже чудно. Как во сне все было.

– А он за этот сон восемь лет отсидел в тюрьме, – сказала Катя. – Зря вы так с ним. Этот твой Свидерко такими вот разбойничьими методами убийцы не найдет.

– Какими методами? – Колосов задумался на секунду. – Значит, тебя не устраивает такой подход к работе по этому делу?

– А тебя он устраивает? – Катя отвернулась к экрану. – Дай до конца дослушать.

Литейщикова ей было просто жаль.

Свидерко. Ну, значит, ты не хочешь нам помочь в этом деле? Не желаешь, значит, ценить доброго к себе отношения?

Литейщиков. Я, начальник, наседкой вашей сроду не был. Когда на нарах сидел, не сломался, не прогнулся под вас. А сейчас я вольный, начальник. Человек и гражданин, с паспортом, с пропиской. Так что иди ты от меня… Ищи информатора себе в другом месте, может, найдешь. Сейчас сук много развелось. А меня не пугай. Я плевать на твои испуги хотел, понял? А наезжать на меня снова начнете, я жалобу прокурору напишу. Я свои права знаю. За восемь лет кодекс назубок выучил.

Колосов выключил телевизор.

– И это все? – спросила Катя. – И больше по убийству у вас ничего нет?

– Еще список есть вот этот и снимки кой-какие, – Колосов кивнул на папку. – Ну и что скажешь?

– Ничего, очень плохо. Садись, «два». Если это действительно все, то, Никита, это у вас в перспективе «глухарь». Висяк.

– А почему так категорично?

– Потому что такое дело требует особого подхода. Я, конечно, не знаю всех деталей, но даже после этого медвежьего допроса это ясно как день.

– Тебе уже все ясно. Правильно. А детали узнаешь все, если согласишься…

– Что?

– Помочь.

– Кому? – Катя внимательно следила за Колосовым. Внешне начальник отдела убийств был сама серьезность. Только вот в глазах прыгали какие-то искорки, какие-то чертики лукавые. «Сейчас снова спросит, когда Вадька приедет», – решила Катя.

– Свидерко надо помочь. Без нас он это дело не потянет. Без нашего опыта, без мышления нестандартного, без творческого подхода к фактам. – И снова было непонятно, говорит ли Колосов серьезно или придуривается. – Я вот думал, как ему помочь, а? А сейчас вот тебя послушал, и меня осенило, в натуре.

– В самом деле? – Катя поднялась. – С чем тебя и поздравляю, Никита. Но мне пора. Меня своя работа ждет.

– Катя, – Колосов тоже поднялся. – Катя… Ладно, это все так, глупости, зубоскальство, а если честно… Я рад, что наши мнения совпали. Я услышал от тебя то, что хотел. То, о чем и сам думал. Но мне этого сейчас мало. Катя, мне нужно, мне необходимо, чтобы ты мне помогла.

– Так бы и сказал сразу. А что, у тебя есть по этому делу какой-то план?

– Я тебе сейчас все расскажу. Мы все обсудим и подумаем. А потом поедем в отделение на Сокол. И заодно по пути дом посмотрим. С начальством я уже договорился – и с моим, и с твоим. Я думаю, все это у нас займет не больше недели, максимум десять дней. Только тебе надо будет как-то все самой объяснить мужу. Ну, в этом Серега Мещерский тебе поможет, он объяснения на себя возьмет, я его уже просил, он обещал.

– А что я должна буду мужу объяснить? – тревожно спросила Катя.

– То, что ты временно переедешь на другую квартиру. В интересах дела.

Катя потеряла дар речи. Дар этот к ней так и не вернулся, а потерялся почти окончательно, когда в отделении милиции на Соколе Колосов и Свидерко, перебивая друг друга, как Добчинский с Бобчинским, пересказали ей суть своего ПЛАНА.

Поначалу он показался Кате почти бредовым. Затем она несколько изменила свое мнение, стараясь убедить себя, что все совсем не так глухо и безнадежно и что в оголтелом оперативном авантюризме есть своя логика и смысл.

А затем она впервые увидела ДОМ. И вошла в его двери, под его крышу. И поняла, что время подобно реке, для того, чтобы прикоснуться к тайне, не надо отправляться за тридевять земель. Достаточно перейти на другую сторону Ленинградского проспекта, когда на светофоре зажжется зеленый свет.