Текст книги "Когда боги закрывают глаза"

Автор книги: Татьяна Степанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Там, в темных коридорах, нахлебаются они досыта экстрима и ужаса ночи. И как знать, что может произойти? Возможно, Смайлик труса спразднует, а Даня-Душечка, сталкер наш несгибаемый, поведет себя геройски, спасая Верку от любой опасности. Ну конечно, конечно, ради этого он так и хлопочет. Подцепить Верку Холодную в Ховринской больнице… Дело-то к окончанию института идет. Если и не выйдет за него Верка к тому моменту, так все равно, может, найдет у папаши под крылом теплое место в фирме для своего нового бойфренда.

Васе Азарову казалось, что он видит Даню-Душечку насквозь. Но он лишь вздохнул – долой зависть, ведь пока все равно ничего этого нет. У Верки в ухажерах Смайлик Герштейн. И потом они с Даней старые друзья и компаньоны по бизнесу. Если Данька с помощью Верки как-то пристроится, пристроит он и его, своего компаньона.

Значит, постараемся для друга.

– Что ты там бормочешь?

– Я говорю, все путем. Да вон они, сюда гребут, – Вася Азаров указал на окно кафе.

В следующую минуту в книжный магазин вошли девушка и парень. Девушка светловолосая, коренастая кубышечка с очень широкими бедрами и молочно-белой кожей, в сандалиях-шлепках и ярком коротеньком сарафане от Дольче и Габбана, открывающем ее полные плечи и ляжки. Парень – высокий и худой, в очках, с копной темных кудрявых волос – в бермудах цвета хаки и черной майке, с сумой-торбой через плечо, где всегда полный набор «прибамбасов Смайлика» – ноутбук, планшет и IPod.

– Салют, амигос! – он поднял тощую руку и повернул направо от входа в книжный магазин, где расположились столики и плюшевые кресла «Старбакс».

Даня-Душечка понял, что зоркий очкарик Смайлик заприметил их. Пока парочка пробиралась к ним между столиками, он откровенно разглядывал их. Вот ведь только что с Крита прилетели и он, и она, где отдыхали. Так какого черта такие бледнокожие? Кремами, что ли, там мазались от загара?

А загар бы Верке пошел, добавил бы ей стиля – Вера Холодная… это, конечно, не Верка Каратузова с плечами и бедрами толкательницы ядра и молота… Но все равно, неважно. Она собирается в Ховринку на экскурсию, это сейчас самое главное.

– Ребята, привет, – Вера села за их столик. – Вень, мне ванильный латте, и я бы что-нибудь съела – у них тут йогурты потрясающие и сандвичи, возьми мне с беконом и помидорами. Мы еще не завтракали, – доверчиво сообщила она Дане-Душечке и Васе Азарову. – Только встали, Венька вообще о вас забыл, это я вспомнила, что мы здесь встретиться договаривались.

Даня-Душечка поднял брови домиком. Верка Холодная, видно, вьет из Доброго Смайлика веревки, вон-вон как к стойке с кофеваркой прытко поскакал наш жеребчик… Она и из своих родителей веревки вьет, папаша ей эту квартиру снял рядом с институтом, предоставив дочери полную свободу в проведении ежедневных пеших половых экскурсий.

Добрый Смайлик Веня Герштейн у нее тоже полностью под каблуком, и это несмотря на то, что он сейчас уже на бирже вовсю играет, а в будущем наверняка финансовый гений где-нибудь в Нью-Йорке или Тель-Авиве. У него родители самые простые – вроде какие-то музыканты, мать музыку преподает в Школе имени Стасова, тут совсем рядом со Стремянным. Видно, что Веркой-толстухой он просто очарован. Как она им в постели верховодит, вот на что любопытно было бы поглядеть.

– Так ты не передумала, Вера, идешь с нами? – спросил он.

– Иду, конечно, иду! Это так классно, – Вера улыбалась довольно. Она вообще казалась всем довольной в это утро после бурной ночи с Добрым Смайликом. – Я давно о Ховринке мечтаю. Там сплошной адреналин. А ты точно сможешь провести нас туда?

– Я могу, я же сталкер, я ходил туда много раз.

– Там жесть?

– Со мной ты можешь ничего не бояться.

– Венька мне тоже это говорит. Так когда?

– Послезавтра ночью.

– Ой, я думала, в выходные пойдем.

– В будни лучше, – ответил Даня-Душечка. – Собирается целая группа. Можешь почитать на форуме.

– Я не люблю форумы и чаты, это Венька вечно с компьютером в обнимку. А мне сразу скучно становится, – Вера разглядывала свои наманикюренные ноготки на пухлых ручках. – Как туда одеваться?

– Потеплее, ночью ведь пойдем, а там сыро, холодно. Ну и что испачкать из шмоток не боишься, потому как грязно там и лазить придется, как по стройке. И чтобы не гремело ничего в рюкзаке.

– Почему?

– Потому что мы будем соблюдать полную тишину и тайну.

– Зачем? – Вера Холодная смотрела на Даню-Душечку своими голубыми глазами.

– Ну, чем меньше нас слышно, чем меньше заметно, тем мы в большей безопасности.

Пауза.

– Что, испугалась? Может, откажешься? – спросил Даня-Душечка.

– Кто, я испугалась? – Вера Холодная фыркнула насмешливо. – Детка, я боюсь только залететь. Насчет остального… В Ховринке сплошной адреналин, мы там улетно ночь проведем. Только чтобы никакой наркоты с собой, я этого не люблю.

– Разве о нас с Васей на курсе молва, как о наркоманах?

– Нет, прости, это я так, к слову. Я просто читала, что сталкеры и диггеры, которые в метро и в канализацию экстремалов водят, это делают, ну, подмешивают наркоту в кофе, и у ребят сразу глюки в подземелье. Пугают так до смерти.

– Со мной будет все натурально, – сказал Даня-Душечка. – Это я тебе обещаю, ты мне веришь?

– Нет. – Вера Холодная засмеялась, зазвенел колокольчиком ее смех, затряслись полные плечи, заколыхались упругие сиськи под ярким легким шелком сарафанчика. И у Дани-Душечки, да и у Васи Азарова сразу все откликнулось, заныло внутри – сладко так…

Вот отчего Добрый Смайлик Герштейн от этой девчонки (не то чтобы такой уж раскрасавицы) всегда под кайфом… Зов плоти, вот как это называется…

И какие уж там Холодные, напротив, все кажется так горячо, как в русской печке, что печет-штампует сдобные пирожки с повидлом.

– Я вам, мужикам, принципиально не верю, – сказала Вера Холодная. – Все вы обманщики и… ой, Веник, ты мне принес и кофе, и завтрак, – она уже улыбалась Доброму Смайлику, ставившему на стол картонные стаканчики с кофе и такие же тарелочки с сандвичами. Мой сладкий мальчик, мой секси… А мы послезавтра ночью отправляемся в Амбреллу.

– В Амбреллу? Какую Амбреллу, малыш? – рассеянно спросил очкарик.

– В Ховринскую больницу на экскурсию, ну полный экстрим, я же тебе говорила.

– Экстрим?

– Полный улет. – Вера Холодная кокетливо дотронулась пальчиком до его груди – коснулась, не толкнула, но он сразу же плюхнулся на кресло напротив. – Мальчики, не волнуйтесь, сейчас до него дойдет. Он вспомнит. Он просто забыл. Веник, мы идем послезавтра в Ховринку на ночную экстрим-экскурсию.

– Ах да, – Добрый Смайлик Герштейн кивнул лохматой головой и улыбнулся лучезарно, – ну конечно, раз ты этого хочешь.

И столько любви было в его взоре, предназначенном ЕЙ… ей, во всем ее несовершенстве и соблазнительности, что дошлый Вася Азаров тут же усомнился, что его друг и партнер по бизнесу Даня-Душечка, затевая все это ночное приключение с Ховринкой, сможет преуспеть в том, чтобы отбить Верку у Доброго Смайлика.

Глава 14

Факты

Катя, когда, усталые и потные, они вернулись на место происшествия к машинам после кросса по лесной пересеченной местности, все ждала – неужели Долгов полезет в машину за пирожными? Ведь в сиреневой коробке еще остался «десерт».

Но Долгов неутомимо распоряжался – как раз в этот момент приехала «Скорая» и санитары отправились с носилками к месту обнаружения трупа, где работали эксперты. Потом тело принесли, погрузили в «Скорую», а Долгов все никак не мог угомониться: заставил старшего эксперта срочно звонить в бюро судмедэкспертизы, чтобы в местный морг прислали патологоанатома, чтобы срочно организовали в прозекторской свободное «окно» для немедленного вскрытия.

– Как на пожар торопитесь, Август, – сказала Катя.

– Вскрытие надо делать сейчас, мы и так целые сутки потеряли из-за того, что ваши коллеги вчера не смогли найти труп.

– Ночь же была, темно, осмотр территории отложили до утра.

– Так и утром не нашли ведь, с рассветом надо было поиски возобновлять, а они только к десяти приехали. Вон сколько времени прошло, а нам нужно забрать образцы на исследование, а при такой проволочке кое-что может оказаться безвозвратно утраченным.

– Что, например? – спросила Катя.

Но Август Долгов, кажется, намеренно пропустил ее вопрос мимо ушей – уже компостировал мозги начальнику местного розыска о «немедленной организации судебно-технической экспертизы» обнаруженных камер наблюдения и датчиков.

– Чересчур уж энергичный товарищ, – сказала Кате Ева Ершова. – Сдается мне, ему сам процесс удовольствие доставляет. Типичный самец доминантного поведения, хотя эту доминантность ему приходится постоянно доказывать в первую очередь самому себе. Красивое у него имя – Август. Интересно, это в честь сказки «Двенадцать месяцев»?

Долгов издали повелительным жестом указал им: женщины, хватит чесать языками, садитесь в машину!

– Ну, типичный альфа-самец, я не в плане секса, а в плане гипертрофированного трудоголизма, – сказала Ева Ершова – без всякого сарказма, впрочем, а как истый ученый, констатируя факт.

Сели в потрепанный внедорожник и поехали за «Скорой». Катя с тоской думала о том, что вот ведь день и так выдался сумасшедший, так еще и заканчивать теперь его в морге на вскрытии.

Но Гущин просил ее стать его глазами и ушами при спецагенте из Четвертого управления. А значит, стиснув зубы, собрав остатки воли в кулак…

– Ой, смотрите, танки! – воскликнула вдруг Ева Ершова, вперясь в окно внедорожника.

На косогоре метрах в ста от дороги стоял…

– Это бэтээр, – сказал Август Долгов. – Военные сказали, учения у них.

Катя увидела еще один БТР, теперь уже на обочине, и затем военный патруль.

– Непохоже на учения, они тут на местности рассредоточиваются в лесном массиве. Учение – это вроде как прикрытие, – Долгов не сбавлял скорости, – все как я и предполагал.

– А что вы предполагали? – спросила Катя, видя еще один военный патруль.

– Место происшествия и прилегающая территория в солидном радиусе взяты под контроль.

– Военными?

– Угу, – Август свернул направо.

И словно все рассеялось – бэтээры, патрули, лес, холмы. Они въехали в поселок, где жизнь шла своим чередом, а потом свернули на Щелковское шоссе. В пятом часу вечера шоссе в направлении Москвы ползло в растянувшейся пробке. Но мучились в пробке они недолго, снова свернули – уже в сторону больницы.

– В туалет хочу, умираю, сейчас из глаз польется, – доверчиво делилась с Катей Ева Ершова, пока они топали по больничным коридорам.

В прозекторской уже ждал патологоанатом. Доставленный с места происшествия неопознанный труп уже готовили к экспертизе.

Катя с наслаждением вымыла руки горячей водой в больничном туалете, намочила бумажную салфетку и промокнула лицо. Вот так, вот тебе и приключения по полной, милочка. Физиономия серая, вытянутая, с кроличьим каким-то выражением недоумения, усталости и остатков вялого любопытства.

О, что угодно, только не морг! Не заставляйте меня заходить в прозекторскую и смотреть, как вы будете там…

В коридоре, пропахшем формалином, Август Долгов, уже переодетый в костюм прозектора, но еще без нелепого защитного колпака и прозрачной маски, еще без резиновых перчаток, с мокрыми волосами (видно, тоже в туалете подставил голову прямо под горячую воду в раковине и потом высушил свои белесые волосы-ежик под феном для рук), как ни в чем не бывало ел пирожные, сидя на клеенчатой банкетке.

– Девушки, угощайтесь.

Катя со стоном отвернулась к стене, чувствуя комок в желудке. Ева поплелась переодеваться в костюм прозектора.

– Если у вас нервы слабые, сидите тут, через стекло сможете наблюдать. И громкая связь есть, – сказал Август Долгов. – Потом доложите своему шефу Гущину, что я сделал не так.

– Вы сегодня сделали сверх человеческих возможностей, – сказала Катя. – Столько всего нашли, столько улик, фактов.

– Вот и доложите, что я в полной мере отработал место происшествия и участвовал во вскрытии трупа жертвы. Вероятно, что-то поможет нам сейчас этого беднягу опознать. Так и донесите полковнику.

– Я не доношу, а докладываю.

– Один черт. – Август с аппетитом жевал вишневую панну коту. – Ну, я-то на сладком целый день, на глюкозе. А вы-то без обеда вообще.

– Какой уж обед перед моргом, – простонала Катя.

И время потянулось медленно и тяжко.

Там, за стеклянной перегородкой, где толклись у операционного стола судмедэксперт, его помощник, Август Долгов и Ева Ершова, было, кажется, все гораздо веселее, живее.

Они там сначала что-то пилили, бодро переговариваясь, потом с любопытством склонялись, что-то изымали, причем, как видела Катя, делили образцы – часть оставлял себе патологоанатом, а часть в пробирках забирала, упаковывала Ева Ершова. Ну да, ну да… спецбиолог, спецгенетик… у них там в их лаборатории (которая пока тоже тайна тайной), наверное, и оборудование лучше, и вообще…

Катя дала себе слово, что непременно побывает на работе у Евы Ершовой, чего бы это ей ни стоило. Все надо узнать самой. И может, даже про этих голых землекопов… она их увидит…

Воображение нарисовало этакий адский кабинет доктора Калигари, где плясали эти самые голые землекопы – этакие мускулистые, волосатые, ражие, в строительных касках, с отбойными молотками.

– Ножевое ранение в область поджелудочной железы, проникающее, но неглубокое, – услышала она бодрый баритон Августа Долгова по громкой связи. – Вполне мог сам с такой раной некоторое время передвигаться. Порезы на руках тоже ножевые, возможно, он оказывал сопротивление, пытался схватиться за лезвие. Еще в ходе осмотра выявлена гематома в затылочной области. И множественные раны мягких тканей лица.

– Тотально изуродовали, – сказал патологоанатом. – И это раны не ножевые, а рваные. Кроме всего, еще у него сломана челюсть. Ну-ка, передайте мне распорку, зажим… Взгляните сюда, коллеги, во что превращены его зубы. Ни одного целого, сплошные осколки.

– А я-то надеялся получить слепок для будущих возможных сравнений, – сказал Август Долгов.

– И не мечтайте. Странно, если его так изуродовали, чтобы не опознали, то отчего оставили возможность взять отпечатки пальцев? Кисти рук и подушечки пальцев не повреждены. Нелогично как-то.

– Тот, кто его убил, не думал о логике, – ответил патологоанатому Август Долгов.

Катя видела сквозь стекло, как Ева Ершова, паковавшая пробирки с образцами для исследований, при этих словах подошла к операционному столу. За прозрачной защитной маской лица ее не различить.

Они там все в этом аквариуме-прозекторской в своих зеленых комбинезонах и защитных масках смахивали на безликих инопланетян в чудны́х стеклянных намордниках.

В памяти всплыл металлический контейнер – так странно вскрытый, вспоротый, словно изнутри.

«Словно что-то выбралось из него наружу».

Кто это сказал? Сережка Мещерский? Ему вечно что-то мерещится, что-то такое…

Будто что-то выбралось наружу.

А они опоздали той ночью на место происшествия из-за взорванного кем-то моста и так и не увидели самого главного.

Глава 15

Томления

Давно уже заметил о себе Сергей Мещерский: в дни так называемого «московского бдения», долгих пауз между турами и экспедициями, в которых он принимал участие как владелец, менеджер и вдохновитель турфирмы «Столичный географический клуб», когда он жил тихо-мирно неприхотливой холостяцкой жизнью в своей квартире в доме на реке Яузе, тягучее липкое, как сироп, томление окутывало его, одновременно склоняя к дикой лени и даря смутные неясные надежды на перемены к лучшему.

Он поднялся с постели в это утро поздно, потому что всю ночь смотрел по спортивному каналу сначала футбол, затем бокс, потом автогонки. Встал под душ и вспомнил Ингу. Как она расхаживала тут по его квартире, где вместо обоев на стенах географические карты, где в углу – глобус напольный – бар и вокруг кофейного столика вместе с диваном и мягкими креслами расставлены африканские барабаны – тамтамы, исполняющие в холостяцкой гостиной роль табуретов.

Когда Инга жила здесь целую неделю, все шло как нельзя лучше. Да, она обивала пороги прокуратуры, они вместе обивали пороги, сочиняли заявления, жалобы, подстегиваемые желанием во что бы то ни стало найти капитана Рюрика Гнедича.

Но душными июльскими ночами Инга – голенькая, крепко сбитая, упругая, бронзовокожая, как буддийская статуэтка, вставала с дивана, даже не давая себе труда закутаться в простыню, и проскальзывала к нему, подавляя его жаром своей плоти, рассеивая как дым последние остатки смущения и неуверенности.

Когда они занимались любовью, ему все время казалось, что целуются, барахтаются они, давясь смехом и пылая от возбуждения, не на скрипучей кровати в комнате окнами на Яузу, а на мягких пыльных бухарских коврах в походной юрте. И тайга, горы со снеговыми шапками, они далеко позади, а кругом лишь степь, табуны, походные кибитки и всадники на маленьких лохматых монгольских лошадках.

Ах, солгал, солгал он Кате в ресторане насчет того, что «это совсем не то, что ты думаешь».

Конечно, солгал. А что она хотела услышать от него? Правду? Вряд ли.

Но Инга улетела домой на Алтай. А поиски Рюрика Гнедича не продвинулись ни на шаг.

Мещерский за эти ночи с Ингой чувствовал перед компаньоном острую вину. И ему казалось, вот если Рюрик отыщется… пусть он сбежал, уехал… даже если случилось худшее и он сгинул в тайге в ту ночь, пусть отыщется его тело, которое они похоронят в море – он ведь был капитан, хоть и перешедший работать на сушу, но капитан, моряк… поэтому они похоронят его в море… И тогда, быть может, все встанет на свои места.

Они будут знать, что его могила в море. И Мещерский не женится на его Инге, потому что…

Катя смотрела на Мещерского с множества фотографий на письменном столе – улыбающаяся, смеющаяся, задумчивая, строгая, лукавая, сияющая, полная любопытства. Но везде на снимках она была вместе со своим мужем… то есть бывшим мужем Вадимом Кравченко – закадычным другом детства Мещерского, которого он любил больше, преданнее, чем всех девушек на свете.

Мужская дружба без всяких примесей. Мужская дружба, полная своих радостей и табу, в числе которых – жена друга, которая принадлежит (несмотря на расставания, ссоры, разлуку) ему, а не тебе.

Но томления… сладкие, как сироп, томления сердца, ну что ты станешь с ними делать…

Мещерский стоял у окна и пил горячий крепкий кофе из большой кружки, закусывая его по походной привычке печеньем.

Вместе с томлением всегда приходило и чувство надежды, чувство близости перемен и ожиданий.

Большое приключение…

Полное опасностей…

Оно ждет, и не где-то там, в алтайской тайге, куда упал космический аппарат «Прогресс», а возможно, тут, за порогом.

Открой дверь квартиры, спустись по лестнице, выйди на набережную Яузы, и вихрь событий тебя уже не отпустит, неумолимо увлекая вперед, где…

Когда они с Матвеем Жадовым, вконец растерявшим свой шаманский шарм и пафос, пять часов провели на той законсервированной военной базе внутри горы, про которую ему теперь под страхом уголовного наказания нельзя никому рассказывать, было точно такое же чувство – приключение, большое, невероятное приключение. Только вот конец у него может быть опасным, даже трагическим, смертельным.

Но тогда ничего не произошло. Их просто продержали на военной базе пять часов. Потом посадили в закрытый грузовик и привезли сначала в село Каракокшу, где тщательно проверили, чуть ли не просканировали весь скарб экспедиции и лишь потом разрешили вещи забрать. После этого их вынудили убраться и из Каракокши. С Ингой и японскими туристами, которые буквально лопались от впечатлений и экстрима, Мещерский встретился лишь в Бийске. Затем они проводили туристов до Новосибирска, посадили в самолет. Но прошла еще неделя, прежде чем они вернулись в Каракокшу (на свой страх и риск) и вместе с местными лесникам и участковым попытались найти Рюрика Гнедича в тайге.

Тайга по-прежнему кишела военными. К месту падения обломков «Прогресса», хотя об этом вовсю уже трубили и по телевидению, и по радио, поисковой команде так и не удалось приблизиться. Затем Мещерского, Ингу и Матвея Жадова снова задержали военные. Но на этот раз продержали недолго, объясняя, что они в курсе того, что в тайге пропал человек, и его ищут.

Искали, искали и так и не нашли.

Приключение, если это можно назвать большим приключением, обернулось большой бедой и невосполнимой утратой.

И вот сейчас это чувство, которое не описать словами… ожидание, томление, почти уверенность… Почему оно возникло вновь, здесь, сейчас?

Нет, не здесь и не сейчас. А той ночью на шоссе у расстрелянных машин.

Он, Мещерский, подошел к металлическому ящику, увидел, что он вскрыт, и…

Погребальный саркофаг… продвинутый, с электронным замком, современного дизайна, но по сути своей погребальный саркофаг…

Хотя почему погребальный?

Если что-то вышло, выбралось оттуда… как всего лишь на мгновение ему представилось, показалось… то где же оно? Не мертвое, какой, к черту, там саркофаг, контейнер, металлический бокс, клетка…

Кто-то устроил всю эту стрельбу и взрывы, прикончил людей с тем, чтобы завладеть контейнером. Открыл электронный замок, а потом что-то пошло не так, и то, что там было… сидело… ждало своего часа, вырвалось, освободилось.

Возможно, убило того, кто открыл электронный замок и сунул свой любопытный нос туда, куда совать не следовало.

Никогда.

Никому.

Иначе – смерть.

Мещерский потер лицо рукой, допил кофе. А потом вспомнил детский фильм Спилберга: «8 мм» или как там его, где школьники сняли на пленку кинокамеры освободившегося из железнодорожного контейнера космического паука.

Мещерский усмехнулся – вот так и плодятся мифы. И в старину так же было. Все точно так же. Плод гнева Эрлика, вышедший на охоту после лютой голодной зимы…

Не что иное, как отголоски очень древнего запретного каннибализма, о котором алтайские таежные сказки даже боятся упоминать.

Но не случалось в тайге много, много, много веков тому назад?

И с этим железным ящиком на шоссе то же самое. Не надо сочинять новый миф о том, как однажды ночью…

Звонок мобильного.

Мещерский едва нашел телефон в хаосе холостяцкой кухни.

– Слушаю.

– Сереженька, ты проснулся? Что делаешь?

Катя… ах, Катя…

Голосок елейный такой, значит, что-то нужно, и весьма срочно.

– Я хотел в офис съездить, там бумаг накопилось.

– Сереженька, у меня дело неотложное, – Катя явно волновалась. – Мы сейчас с Федором Матвеевичем…

– С кем?

– С полковником Гущиным смотрели пленки с видеокамер. Или я что-то путаю, или я его узнала.

– Кого? – не понял Мещерский.

– Помнишь старое дело об убийствах в усадьбе Фонда русского зарубежья, там еще твои родственники дальние фигурантами проходили, потомки эмигрантов? Ну, клад они еще искали в своем бывшем поместье?

– Катя, я что-то… а, помню, конечно, но сколько времени прошло уже.

– Вот и я о том же! – воскликнула Катя. – Я его узнала на пленке видеокамеры аэродрома, только я могу ошибаться. Давай немедленно сюда, приезжай в главк, слушать ничего не хочу – ты нам нужен. Ты рассудишь, ошиблась я или нет.

Глава 16

Пленки

Эпопея со слежкой за спецагентом закончилась в тот момент, когда Август Долгов вышел из прозекторской, провозглашая: «Я здесь закончил, с остальным патологоанатомы разберутся сами».

Катя помнила дорогу в Москву смутно, Долгов высадил их с Евой Ершовой на Садовом кольце возле станции метро «Парк Культуры». Объявил, что на следующий день в главке на Никитском не появится: «Надо проверить документы фирмы о разрешении полета из «Райков», ваш шеф Гущин обещал мне переслать».

И уехал.

И все.

Как это ВСЕ?!

Биологиня объявила, что «займется своей непосредственной работой, если не возражаете, проверкой и анализом образцов, изъятых во время вскрытия». Катя записала ее телефон в мобильный.

И Ева Ершова тоже оставила ее, нырнув в метро.

И все.

Как это, как это…

Катя дала себе слово: ну я еще до вас доберусь!

Но в этот вечер она кое-как дошла до дома на Фрунзенской набережной. И посчитала, что на сегодня с нее хватит.

Зато завтра…

Назавтра, приехав на работу в главк, Катя сначала доложилась своему непосредственному шефу – начальнику пресс-центра: так, мол, и так, розыск просил, даже не просил, а поставил ультиматум, но дело интересное, странное, хотя вряд ли для публикаций, потому что раз в расследовании участвует ФСБ, то…

Начальник пресс-центра вздохнул, человек интеллигентный и умный, он просекал ситуацию с полуслова.

После оперативки Катя отправилась с рапортом к полковнику Гущину. После совещания он сидел в своем большом кабинете в гордом одиночестве и смотрел что-то по ноутбуку, вяло, с опаской тыкая в кнопки клавиатуры толстым пальцем. С компьютерами ветеран Гущин не дружил.

Катя рассказала все до мельчайших подробностей, а в конце выразила восхищение:

– Вот он сколько всего там нашел, на месте преступления, – камеры, тело, потом фактически место, где след, ведущий от тела, закончился на обочине шоссе. А здорово они работают, Федор Матвеевич, эти люди из Четвертого управления. Нам бы у них поучи…

Гущин, слушавший ее молча, вперившись в экран ноутбука, взглянул на нее поверх очков.

– Куда уж нам в нашей серости, – сказал он. – Я вот тут с восьми утра и все пленки смотрю с видеокамер, что мы на аэродроме изъяли.

Катя не поняла: он хвалится или это он жалуется ей?

– На пленках есть тот, кто приезжал на аэродром заказывать полет в Саратов?

– Есть, вот, любуйся.

Гущин повернул ноутбук боком, и Катя увидела на экране смазанное черно-белое изображение: темная иномарка останавливается за воротами аэродрома, кто-то выходит, беседует с охраной возле будки, потом идет по выложенной плиткой дорожке к конторе – мужчина в темном костюме, с кейсом и в черных очках.

– Прямо люди в черном, – Катя смотрела на экран, – а номер машины, на которой он приехал…

– Я дал задание, укрупнили изображение, сделали распечатку.

– Ну вот и установим, чья она и кто это такой весь из себя. К тому же у нас… то есть у вас еще документы с разрешением на полет. Август Долгов их проверит, а у них каналы проверки не нашим чета, и потом… вообще он сказал, что мы быстро установим, чьи были те машины, в лесу расстрелянные, и кто эти люди.

– По данным экспертизы ДНК следов крови, обнаруженных на месте нападения, потерпевших должно быть четверо или пятеро. Пять человек, если считать по максимуму, – двое водителей и трое сопровождающих. И все они убиты, и трупов их нет. И еще тот труп в лесу неопознанный, изуродованный.

– Долгов предположил, что это, возможно, жертва, а может, нападавший, один из напавших на машины. Вот только…

– Ты несерьезно относишься к этому делу, – сказал Гущин.

– Я? Несерьезно? Да я вчера весь день по лесу гоняла, потом в морге формалин нюхала, и все потому, что вы просили меня вам помочь!

– Это дело требует максимальной собранности и серьезности, – повторил Гущин. – И я тоже каюсь. Вчера, когда посылал тебя с этим вундеркиндом из спецподразделения, не до конца еще понимал всю серьезность…

– Вы что-то узнали? – тихо спросила Катя. – Какая-то новая информация появилась?

– Да полно новой информации – видишь, тут у нас фигурант на пленке, номер машины, диспетчер нам тогда даже фамилию называл «типа Петров», только все это… все это мало нас продвинет вперед. Как и те липовые номера на машинах там, в лесу.

– Но камеры слежения, труп…

– Откуда они ехали? – спросил Гущин сам себя. – Неизвестно. Куда? Мы предполагаем, что на аэродром. Но надо доказать связь между машинами в лесу и этим вот чучелом с кейсом. Что он и эта фирма имеют отношение к контейнеру, в котором мы не знаем что находилось. Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что.

– Подождите, Федор Матвеевич, Долгов разберется, – выпалила Катя и сразу же прикусила язык. Ох, неверный, неверный посыл… Ох, что-то сейчас произойдет.

Но не случилось ничего. Гущин лишь засопел и уткнулся в ноутбук.

Пауза.

В общем, можно сматывать удочки. Но Катя решила не заканчивать эту беседу вот на такой минорной ноте.

– Я могу наблюдать за работой Долгова и дальше, – сказала она. – Считайте, что я ваш стукач-доброволец в этом деле. Но вся сложность в том, что мы наблюдать за его деятельностью можем, лишь когда он тут, в поле нашего зрения. А как удалился в свое ведомство – все. Наши возможности здорово ограничены.

Гущин не ответил.

– Я завтра планирую съездить в лабораторию к этой Ершовой, будут как раз готовы результаты анализов, потом сравним с данными нашей экспертизы. Долгов посчитал, что лучше подстраховаться и перепроверить.

Молчание.

– Федор Матвеевич, а там еще пленки есть? Можно мне тоже посмотреть?

Гущин снова развернул ноутбук, Катя подтащила тяжелое кожаное кресло и села на угол стола (вот так, семь лет без взаимности! Примета такая дрянь).

– Да тут вся работа аэродрома, – сказала она через четверть часа: на экране все чередовались кадры.

Прошло еще четверть часа – пленки шли единым файлом, правда, сбоку каждый раз в кадре выскакивали дата и время.

И вдруг…

Катя увидела кадр… вот так случается: смотришь на экран телевизора, показывают хронику, и там все мелькает, мелькает, и ты все это пропускаешь мимо, мимо, а потом тебя словно что-то толкает… и ты спохватываешься, но кадр уже сменился другим. Это в телевизоре, а на записи…

– Федор Матвеевич, верните, пожалуйста, немного назад, – попросила Катя.

Гущин сразу потерялся в клавиатуре, и Катя сама нажала нужную кнопку.

– Вот здесь, это какая у нас дата?

– Это пятница.

– Пятница? Когда они первоначально запланировали полет, а потом почему-то отменили?

– Да, и закрыли аэродром, техники у них тут строительной не видно. А эти люди у конторы – это, судя по всему, члены аэроклуба, у них как раз летные дни – среда, пятница, суббота, приехали на уроки летного мастерства, а аэродром закрыт. Отношения они с администрацией выясняют.

– Еще чуть вперед, пожалуйста, тут вот время выставлено тоже пятница, но уже позже – 17.45, – Катя ткнула в экран ноутбука. – Этот вот мужчина, что с диспетчером разговаривает, он кто, по-вашему?

– Судя по виду, какой-нибудь летный инструктор. Будем проверять их всех, и этих из аэроклуба, или откуда они там, и этого тоже.

– Этого мы проверим прямо сейчас, – сказала Катя. – Я, конечно, могу ошибаться, но, кажется, я его знаю. Мы встречались раньше. Я звоню Мещерскому, он скажет наверняка – ошиблась я или нет.

Пока ждали Сергея Мещерского, Катя бегала в бюро пропусков заказывать ему пропуск в Управление криминальной полиции.

Вернувшись, она застала полковника Гущина на телефоне, крайне недовольного и удивленного.

– Как это не можете пройти на аэродром? Что, опять закрыт? Но только вчера ведь…

Увидев Катю, он нажал на громкую связь – вот, послушай, что делается, нет секретов от тебя.