Текст книги "Осознание Ада"
Автор книги: Татьяна Томах
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Осознание Ада
Ева танцевала среди облаков – радужной птицей, невесомой бабочкой. Лепестки юбки метались огненными крыльями; блестящие башмачки и узкие ладони попеременно касались золотого луча проволоки – не опираясь, а отталкиваясь. Как будто каждый шаг был началом полета.
Когда первая тварь, скалясь и визжа, сорвалась с башни, зал ахнул. Ева замерла, будто парализованная страхом – зал затаил дыхание. Ева покачнулась, выгнулась, распласталась в шпагате, успевая отклониться от оскаленной пасти в самый последний момент – зал выдохнул протяжно и восхищенно, и, через минуту ошеломленного молчания взорвался аплодисментами. Ева улыбнулась; капелька пота скользнула по виску.
Аду не нужно было поворачиваться, чтобы видеть лицо Евы. Он помнил – каждое ее движение, вздох, всплеск огненной юбки. Он чуял – ее дыхание, напряжение пальцев, обнимающих лезвие проволоки, дрожь улыбки на губах. Так, будто это были его собственное дыхание, пальцы и улыбка.
Аду нельзя было поворачиваться. Его дело было следить за тварями. Успокоить; раздразнить; сдержать; заставить прыгнуть вовремя.
Старая серая самка никогда не прыгала. Ревела, мотая огромной головой на длинной шее, тянулась когтистыми лапами – пыталась достать вертлявую яркую добычу. Щурила злые умные глаза. Но не прыгала – в отличие от своих молодых собратьев. Наверное, потому, что поняла уже давно – на обрезках, оставшихся от крыльев, не взлетишь. Будешь только бестолково кувыркаться до тех пор, пока не шлепнешься на вонючий песок арены. Другие, когда хлыст Ада подгонял их к краю площадки, срывались вниз так, будто все еще помнили свои настоящие крылья.
Ева взлетела – в ладони от бугристой морды серой старухи – раскинула руки и несколько долгих секунд плыла среди голографических облаков. Потом нырнула вниз, поймала струну проволоки, в несколько ловких движений добралась до последней башни и, под неистовый восторженный грохот зала, смеясь, упала в руки Ада.
– Здравствуй, – прошептал Ад, трогая губами горячий висок и чувствуя, как колотится сердце под невесомой тканью Евиного платья. И задыхаясь от бешеного бега собственного сердца – бега из ниоткуда в никуда, следом за огненным танцем Евы.
– Гнилое место этот Парадиз, – БимБом взглянул на Ада и отхлебнул из фляжки. Несколько капель скатилось от угла ярко-накрашенного синего рта к подбородку, пятная золотую маску грима. – Дрянь-место…
Зеленый самец кинулся на решетку, когда Ад проталкивал в клетку поднос с едой. Хлыст ожег морду; запахло паленым мясом. Остальные твари угрожающе заворчали и попятились, сверкая глазами. Серая старуха следила за человеком молча и спокойно, выжидая, не представится ли случай ударить наверняка.
– Тварь, – усмехнулся Ад. – Ничего у тебя не выйдет, поняла?
Он выключил хлыст и присел рядом с Бим-Бомом на кучу старого реквизита, глядя, как твари жадно хватают с подносов дымящиеся куски. Пожал плечами:
– Мне здесь нравится, Бим-Бом.
– А Еве?
– Не начинай опять, – поморщился Ад. – Это она тебя подговорила? Мы с Евой решили – еще один сезон. Заработаем на квартиру. А потом поженимся, и она уйдет из цирка.
– Ты уже говорил это в прошлом году, мальчик. И, возможно, скажешь в следующем, – Красная загогулина брови дрогнула, лицо старого клоуна, жалкое и будто голое без огненно-рыжего парика, стало совсем печальным.
– Бим-Бом… Да не смотри ты на меня так! Будто я дрессировщик с хлыстом и заставляю Еву…
– А ты и есть дрессировщик с хлыстом, – перебил его Бим-Бом. – Знаешь, после представления иногда так трудно отмыть маску с лица. А иногда – неохота. Зачем – если завтра опять ее рисовать. А иногда – просто забываешь. И со временем она вьедается в кожу…
– Не понимаю, при чем тут… – разозлился Ад. – У меня нет маски. И у Евы. Думаешь, она не ушла бы отсюда, если бы ей самой не нравилось…
– Что? – перебил Бим-Бом: – Аплодисменты? Крики? Взгляды? Поклонники с охапками цветов? Танец на проволоке? То, как ты смотришь на нее, когда она возвращается – с неба – к тебе?
– Ты говоришь так, будто Ева притворяется, а я – заставляю ее это делать.
– Гнилое место, – Бим-Бом вздохнул и шумно глотнул из фляжки: – дрянь… Знаешь, что самая дрянь, мальчик? Любой Парадиз рано или поздно… Если человека вовремя не выгнать из рая, он рано или поздно превратит этот рай в ад…
***
Острова далеко внизу казались горстью радужных бусин, рассыпанных на мятом бирюзовом платке моря. Ева восхищенно ахала, глядя сквозь прозрачный пол кабины. Ада мутило от созерцания своих ног, висящих над бездной – он несколько раз пытался проверить страховку на своей талии, не находил, морщился и беспомощно опускал руку.
– Я обещал показать вам рай, дети, – Бим-Бом, непривычно оживленный и веселый, восторженно улыбался, будто вся красота внизу принадлежала исключительно ему. – Вот так увидели эту планету первооткрыватели. Понимаете, почему они назвали этот мир Парадизом?
Теплый песок нежным шелком ласкал ступни; стайки огромных разноцветных бабочек грелись на дорожках между бунгало.
– Целая неделя?! Сколько это стоит? – еле дыша, спросила Ева. Ее тонкие пальцы дрожали в руке Ада.
– Свадебный подарок. Я хочу, чтобы вы знали, каким мог бы быть рай, если… Смотрите! – узловатый палец Бим-Бома указал в небо. Высоко в безоблачной сини, сверкая на солнце радужной чешуей, безмолвно плыли огромные крылатые существа. – Они не трогают людей, хотя могли бы… Знаете, дети, сначала это показалось всем сказкой. Планета драконов и сокровищ. Золото, алмазы, рубины. Потом… Потом появились шахты, города, казино, цирки… Спохватились, когда от рая остался жалкий кусочек – впрочем, вполне достаточный, чтобы устроить курорт для миллионеров…
– А теперь ты подарил нам целую неделю рая, – запрокинув голову к небу, Ева улыбалась. Мягко и немного печально – совершенно не так, как улыбалась залу, балансируя на лезвие проволоки среди голографических облаков.
***
Ад стоял на границе воды и суши. Иногда до него дотягивалась сильная волна, обнимала лодыжки, тянула за собой – в море, вымывала из-под ног песок. Ад терял равновесие, с усмешкой вспоминая зыбкую опору проволоки – и не отступал ни на шаг. Море сердито шипело.
– Ты точно решил остаться, Бим-Бом?
– Вы с Евой тоже могли бы…
– Что? – Ад покачнулся, увяз пяткой в мокром песке; рассердился и уселся рядом с Бим-Бомом. – Что – могли бы? – переспросил он. – Наняться здесь прислугой?
Он поморщился, пытаясь представить легконогую Еву, каждый шаг которой казался началом танца, – горничной, застилающей постели в бунгало.
– Необязательно. Здесь недалеко колония, вроде как энтузиасты. Изучают драконов, охраняют от браконьеров, восстанавливают растения на месте заброшенных шахт. Если они согласились принять меня, то молодые и сильные…
– Мы уже подписали контракт на этот сезон. Я ведь говорил.
– Так глупо, мальчик… – Бим-Бом зачерпнул песка; посмотрел, как между пальцами выскальзывают песчинки. – Так…
– Что глупо? – разозлился Ад.
– Знаешь, только человек умеет строить клетки. Так глупо, что в первую очередь, он запирает в эти клетки себя самого…
– Ты предлагаешь вот так, ни с того, ни с сего, разорвать контракт, заплатить неустойку, уйти из цирка – в никуда?! Это Ева с тобой говорила, да?
– …И самое скверное даже не то, что постепенно к клетками привыкают… а то, что начинают считать их своим домом… – Злость Ада неожиданно утихла под грустным взглядом Бим-Бома. – Раньше ты был совсем другим, мальчик… Знаешь, ты заплакал, когда впервые увидел, как бьют хлыстом новичка-дракона. Не потому, что испугался, а потому что пожалел зверя. Я виноват, что позволил отдать тебя в этот номер… И Еву… Тогда мне казалось, что я ничего не могу сделать… И теперь, видно, тоже – ничего не могу…
– Думаешь, Ева несчастлива со мной? – помолчав, хрипло спросил Ад.
Бим-Бом вздохнул и отвел глаза.
Когда Ад поднялся, Бим-Бом ухватил его за руку.
– Пожалуйста, – попросил он непривычным умоляющим голосом: – пожалуйста, мальчик… если ты сам не хочешь или не можешь уйти… выпусти ее…
Ночь пахла волосами Евы, ее дыханием и кожей. Горечь и сладость; миндаль, гвоздика и душистый перец – драгоценные ароматы, которые теперь удается вдохнуть немногим счастливчикам. Когда старая Земля, многие тысячелетия старательно превращаемая в ад, умерла – вместе с ней умерли и многие земные растения, казалось уже прижившиеся на других планетах. Оставшиеся экземпляры стали диковинкой; а многие цветы и плоды – роскошью, доступной только богачам.
– Ты хотела бы остаться? Здесь, вместе с Бим-Бомом? – спросил Ад.
– Без тебя?
Ева отстранилась, уперлась локтями в его грудь – будто хотела разглядеть глаза Ада в кромешной темноте. Он ждал, стараясь дышать спокойно.
– Без тебя – нет. Нигде. Даже в раю. Тем более – в раю. Как ты мог подумать…
– Я тоже люблю тебя, – хрипло сказал он, обнимая строптиво напрягшиеся Евины плечи; прижимая ее к себе.
– Больше, – Евин шепот обжег дыханием шею: – Ты сам знаешь, это больше, чем любовь.
Ад слушал, как рядом с его сердцем торопливо колотится Евино, и думал, что только так – рядом с Евой, чувствует себя цельным. Живым, настоящим. И, наверное, поэтому, он, не оборачиваясь, чует каждое движение и вздох танцующей на проволоке Евы.
– Да, – отозвался он.
– А ты… ты думаешь, что нам нужно возвращаться?
– Мы ведь подписали контракт на этот сезон, верно?
– Конечно, – помолчав, тихо согласилась Ева. Высвободилась из его рук, соскользнула с кровати – и сейчас же растаяла в темноте. Ад потянулся за ней и замер. На минуту, ужалившую висок торопливым биением пульса, этот, разделивший их шаг, показался опасным и почти невозможным. Будто в босые ступни врезалась невидимая проволока, а в лицо дохнула пропасть с вонючим песком арены на дне…
***
После возвращения цирк показался другим – будто вылинял, потускнел и уменьшился. Огромные буквы названия «Парадиз», переливающиеся разными цветами, выглядели аляповато и пошло. От резких запахов города щипало в носу и в горле. Зрительный зал пах еще хуже – потом, духами, страхом, жадным любопытством.
Ад постоял возле клеток, разглядывая тварей – и вспоминая прекрасных крылатых существ, паривших в синеве неба. Один из драконов умер – в неволе обычно звери жили недолго. Только серая старуха держалась уже много лет – будто ненависть, тлеющая в прищуренных глазах, давала ей силы жить.
На замену умершему директор добыл у браконьеров дикаря. Новичок шумно ворочался в тесной затененной клетке, шелестел необрезанными крыльями. Иногда Аду удавалось разглядеть в полумраке блестящий испуганный глаз.
Когда он узнал о сумасшедшей затее Евы, было поздно. Директор загорелся новой идеей – Ева умела убеждать – и не стал слушать никаких возражений.
– Представляешь, как это будет красиво, – мечтательно говорила Ева, и в ее глазах Ад видел отражение радужных крылатых красавцев, плавающих в синеве неба.
Ад уговаривал; умолял; объяснял, что не зря драконам обрезают крылья перед дрессировкой; и что Евина задумка – дурость и самоубийство. Выдохнувшись, разозлившись и отчаявшись, он попробовал представить, что сказал бы сейчас Бим-Бом.
– Ты забыла, что здесь не настоящее небо, а крашеные тряпки и голография.
Но этого Ева тоже не услышала.
Репетиции проходили на диво хорошо. Новенький послушно взлетал, не делая попыток напасть на Еву, и кружил под куполом цирка. Помощники, назначенные Аду, скучали. Старые звери, сдержанные световыми клетками, волновались, задирали головы и следили за полетом. Директор восхищенно цокал языком и мучил осветителей, не умевших как следует показать сияние радужной чешуи дикаря.
Наверное, новенького испугал грохот зрительного зала. Зверь отпрянул назад, сорвался с башни раньше времени; забился, запутавшись в привязи. Чего-то подобного следовало ожидать – Ева успела уклониться, удержаться на проволоке, не забывая осыпать зрителей сияющими улыбками; Ад быстро распутал привязь – выпустил новенького лететь вверх, подальше от криков и аплодисментов. Всего несколько секунд задержки были теми самыми секундами, которых уже много лет ждала серая старуха. Она прыгнула со своей башни, целясь в Еву раскоряченными когтистыми лапами. И не промахнулась.
На рассвете, перед тем как уйти из цирка, Ад прокрался в зверинец. Два хлыста, взведенных на максимум, потрескивали и дрожали в его руках. Серая старуха с усилием подняла морду, исполосованную шрамами и свежими рубцами. В ее взгляде Аду почему-то почудилось облегчение.
Ад, кусая губы, постоял напротив клетки. Потом отшвырнул хлысты и распахнул дверь.
– Ну! – сказал он старухе. – Мы превратили ваш рай в ад. Теперь можешь убить меня за это. Ты всегда хотела так сделать, да?
Они так и не стали выходить из открытых клеток. Взволнованно потоптались у выхода – будто там была невидимая граница, которую они не могли или не хотели переступать – и вернулись на привычные места. Калеки, осознающие свое уродство и невозможность вернуться в потерянный рай.
Новенький вывалился из клетки торопливо и неуклюже, споткнулся о порог и зашипел на Ада. Легонько подталкивая зверя хлыстом, Ад направил его к выходу.
Дракон поднимался в воздух тяжело, с усилием двигая крыльями, заваливаясь на бок, как подбитая птица. Но над крышей цирка выправился, царапнул когтями вывеску и выше полетел уже легко и быстро; будто вспомнил, как это – летать.
Перед тем, как свернуть за угол, Ад обернулся в последний раз взглянуть на цирк.
Ему не хотелось вспоминать Еву, неподвижно лежавшую на сером песке арены – как мертвая бабочка с измятыми крыльями.
"Выпусти ее", – попросил Бим-Бом. Она улетела сама. Попыталась улететь. Слепо и бездумно бросилась в пропасть, в которой почудилось небо. Совсем как те, юные драконы, забывающие о том, что у них уже больше нет крыльев.
Ад запрокинул голову к небу, стараясь не думать о Еве. Уже очень высоко, среди белых перьев облаков, постепенно растворялся силуэт крылатого зверя. Интересно, сумеет ли он найти дорогу в свой потерянный рай? Интересно, почему, серая старуха так и не убила человека, стоявшего перед ней безоружным? Интересно, почему у этого человека такое дурацкое, такое невозможное в счастливом городе-рае имя?…
– Почему ты дал мне такое имя, Бим-Бом? – как-то спросил он у своего приемного отца.
– Видишь ли, мальчик, когда от рая остается одно название, на обломках можно найти много брошенных детей… Когда я успел вытащить тебя из коробки автоуборщика – за минуту до запуска программы уничтожения мусора – я почувствовал себя… ну, нет, конечно, не так, как Он… Но я подумал, если у меня уже есть Ева – почему бы не появиться Адаму? Это потом твое имя как-то так сократилось… незаметно…
– И что мне теперь делать – без нее?! – спросил Адам. У своего приемного отца? У неба? У зверя, выпущенного из клетки?
Он почувствовал себя драконом, у которого в один миг отрезали радужные крылья, превратив из живого летучего существа в уродливую беспомощную тварь. Тварь, которой одинаково невыносимо воспоминание о потерянном рае и осознание обретенного ада.
Адам смотрел в небо, постепенно понимая, что отныне всегда и везде будет видеть его только таким – крашеными тряпками, голографическим мороком. Потолком своей клетки, из которой теперь ему нет выхода.
Он смотрел в небо до тех пор, пока не заслезились глаза. До тех пор, пока не разглядел Еву, танцующую среди облаков на золотой проволоке солнечного луча…
