Текст книги "Тайна моего отражения"

Автор книги: Татьяна Гармаш-Роффе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Бедолаги, как они только выживают в их западном мире с подобным стилем взаимоотношений!

– Я предлагаю совершенно искренне. Я должна еще остаться в больнице, квартира свободна. Никаких проблем. Да и потом, у меня уже есть другая, которую мы сняли вместе с Шерил…

– Спасибо, – сказала Кати, в первый раз улыбнувшись по-человечески, – это очень любезно с вашей стороны.

– Ну что вы, у нас в России это совершенно нормально. Вы мать моей подруги…

– Приемная мать, – сказала Кати.

– Я знаю, – кивнула я, – это не имеет значения. Вы близкий ей человек.

– Вы с Шерил очень дружили? – глянула она на меня как-то настороженно.

– Очень.

– Вы действительно не знаете, кто мог подложить бомбу в ее машину?

– А по-вашему, я должна знать? Вы подозреваете, что я замешана в этом взрыве? Или для вас все русские являются тайными агентами КГБ, как в ваших дурацких фильмах?

Кати окинула взглядом мои пластыри и покачала головой.

– Извините. Вопрос был глупым.

Мы снова на такси отправились ко мне домой. Показав Кати нехитрое хозяйство моей прежней квартиры и предложив ей располагаться с удобствами, я набрала Москву. Наш домашний телефон по-прежнему хранил гробовое молчание. Отвратительный холодок уже начал сгущаться у меня в животе, как меня вдруг осенило: у нас просто отключили телефон! За неуплату, например… Хотя Игорь платит исправно, но стоит невзначай забыть – месяц потом будешь бегать, чтобы включили! Или на линии ремонт – всего-навсего! А я-то страху нагнала, невесть чего передумала! Ведь Игорь не знает, что со мной случилось и как важно мне сейчас связаться с ним! Более того, он, не имея моего нового номера, оборвал, должно быть, этот телефон звонками и волнуется до потери сознания, что не может меня найти! Ну конечно же! Все очень просто и надо срочно позвонить маме. Она должна быть в курсе – Игорь наверняка спрашивал у нее, звонила ли я, и бедная мама тоже волнуется! А я, бестолочь, из-за своих страхов ей не звоню!

Кати вышла из душа и спросила, хочу ли я с ней поужинать.

– Спасибо, – вежливо ответила я, – я сделаю еще только один звонок и вернусь в больницу.

На самом деле я была уверена, что Кати хочет остаться одна.

Только я повернулась к телефону, как он взорвался оглушительным звонком. Вот! Я была права! Игорь звонит сюда по пять раз на дню, бедный!

– Алло, – схватила я трубку, – я слушаю!

В трубке раздались всхлипывания и неясное бормотание, которые я ошарашенно слушала несколько секунд, прежде чем поняла, что это моя мама.

– Что случилось, мамочка, – заорала я, – почему ты плачешь?

– Куда ты пропала?! – надрывно произнесла мама, шмыгая носом. – Что случилось?

Потрясающе, мама почувствовала, что со мной что-то случилось! Говорите после этого, что шестого чувства нет!

– Я уже несколько ночей не сплю, ничего не понимаю, теряюсь в догадках! – со слезами продолжала мама. – Ты не звонишь, Игорь не звонит, он вообще куда-то пропал…

Во мне все рухнуло. Значит, мама ничего не знает об Игоре и ничего не сумеет мне объяснить, не сумеет развеять мои страхи и подозрения…

– Не плачь, мамочка. У меня все в полном порядке.

Язык не повернулся рассказать, что со мной случилось, и я соврала:

– Меня просто пригласили в гости на неделю на виллу… Да-да, у нас сейчас каникулы… Ну ты знаешь, здесь не принято звонить по международному телефону за чужой счет, а больше неоткуда было… Все просто прекрасно, не волнуйся… Ну извини, извини меня, я не думала, что ты будешь так волноваться. Игорь? Не знаю, должно быть, уехал куда-то, – врала я по-прежнему. – Он последнее время стал много ездить, он же занимается предвыборной кампанией Тетерина… Ты лучше запиши мой новый телефон, пишешь?

Я продиктовала маме номер и добавила:

– Только ты не трать деньги, я сама буду звонить тебе, как обычно!

– Что ты, Аленка, причем тут деньги? – как-то хлопотливо заговорила вдруг мама. – На кого же мне их тратить, если не на родную дочь? Это ты не трать деньги, я тебе буду сама звонить!

Смешная, она говорит так, как будто у нее миллионы и она никак не найдет им применения!

– И потом, – добавила мама, – наш телефон почему-то стал очень плохо работать…

– Нет, отчего же, я тебя прекрасно слышу!

– Это потому, что я звоню с переговорного пункта… Так что лучше будет, если я сама буду тебе позванивать…

Я не стала спорить и нежно попрощалась с мамой.

А может, это на самом деле правда, мое вранье? Игорь действительно мог уехать… Пытался меня предупредить, но меня он не нашел, а автоответчика у меня нет…

Нужно будет срочно поставить автоответчик!

Покинув Кати, я заехала к себе на новую квартиру, теперь мне уже не нужную – зачем мне столько комнат одной? Отказаться от нее или оставить ее за собой, в ожидании Шерил? – думала я, отпирая дверь.

В темной прихожей на меня вдруг навалился страх, я даже помедлила, прежде чем зажечь свет: вдруг в моей квартире то же самое?

Свет вспыхнул, и я с облегчением убедилась, что у меня все в порядке. Взяв необходимые мне вещи – одежду, туалетные принадлежности, несколько учебников по французскому, – я тщательно заперла дверь и вернулась в больницу. Там была рядом Шерил, там были люди, там я чувствовала себя более защищенной…

Автоответчик, по моей просьбе, купил и установил на моей прежней квартире Джонатан, и теперь я ежедневно спрашивала у Кати, не оставлял ли кто мне запись по-русски.

«Не оставлял», – ежедневно отвечала Кати.

И я перестала спрашивать.

Я перестала спрашивать, я перестала смотреть на себя в зеркало, я перестала гадать, что происходит, и мучить себя вопросами, на которые не было ответа. Я жила, как заведенный механизм – тррк, тррк, тррк ключик – пока завод не кончится. Время словно остановилось. Завтрак, обед и ужин хоть как-то размечали мой больничный день временными категориями: утро, день, вечер; снова утро, день, вечер, и завтра опять утро, день…

Джонатан приходил регулярно и ненадолго, приносил фрукты и сладости, пил со мной кофе возле автомата и сидел со мной в курилке, составляя компанию моей послекофейной сигарете, заходил на десять минут к Шерил «поболтать» – все было выдержано в тоне любезном и светском, сдержанном и холодноватом – Джонатан всем своим видом показывал, что не собирается навязываться со своими чувствами, жалеет о вырвавшейся фразе, и вообще ничего такого и вовсе не было. Ги приходил все реже и реже; Шерил не откликалась, застыв, вместе со временем, в неподвижности…

Глава II
ИГРА СО СМЕРТЬЮ-1 : ОБОЗНАТУШКИ

Дня через три Кати заглянула в мою палату.

– Удивительно, как трудно во Франции найти людей, которые говорят по-английски… – сказала она.

– А что, все должны?..

Кати окинула меня взглядом.

– Я рада, что могу с вами общаться, – сказала она наконец.

– Милости просим, – ответила я. – Вам нужно что-то перевести?

– Я постепенно привожу в порядок вещи Шерил. И я не нашла у нее документов.

– Каких?

– Всех. У нее не оказалось никаких документов. Ни свидетельства о рождении, ни паспорта, ни диплома об окончании колледжа, ни водительских прав.

– Паспорт она носит в сумке, я сама видела. У нее всегда в сумке был еженедельник, паспорт и права. А вот свидетельство и диплом… Они должны были быть в ее вещах. Значит, надо сообщить в полицию?

– Я хотела вас попросить это сделать…

Я набрала номер, оставленный мне комиссаром Гренье, и объяснила суть дела.

– Я проверю наш список обгоревших вещей, находившихся в машине, возможно, там зафиксированы ее паспорт и другие документы. Подождите у телефона.

Кати внимательно прислушивалась к нашему разговору, стараясь уловить во французском языке знакомые ей слова. На слово «паспорт» она усиленно закивала.

Трубка снова ожила.

– Паспорт, водительские права, документы на машину… Портмоне… Это все. Мы сделали опись и передали все в больницу. Документы сильно пострадали, но поменять их может только сама Шерил, я надеюсь, что она придет в себя… Ей помогут в американском посольстве. Сама сумка представляет собой жалкие обрывки кожи, но если мать Шерил хочет их забрать, то пожалуйста. Нам они больше не нужны. Значит, недостает свидетельства о рождении и диплома? А она хорошо их поискала?

– Хорошо. Их нет.

– Что же, спасибо за сигнал. Это интересная информация… – задумчиво произнес комиссар, явно не зная, куда эту интересную информацию поместить. У меня тоже не было ни малейшей идеи.

Закончив говорить с комиссаром, я перевела Кати его ответ.

– Можно, я вас еще попрошу? – спросила она.

– Спросить про вещи, переданные в больницу? – догадалась я.

– Да. Я могла бы заняться восстановлением ее документов.

Значит, Кати тоже верит, что Шерил выживет. Мне отчего-то стало легче.

Медсестра открыла нам камеру, в которой хранились вещи Шерил. Там были снятые с нее в больнице одежки, украшения, часы с разбитым стеклом; здесь же лежал черный пластиковый пакет на «молнии».

Кати перебирала вещи, и в ее глазах стояли слезы.

– Документы и портмоне в черном пакете, – сообщила нам медсестра.

Кати потянулась за пакетом и несколько мгновений держала его в побелевших пальцах, борясь с нахлынувшими рыданиями. Затем протянула пакет мне и полезла за платочком в свою сумку. Я открыла «молнию», сунула руку в пакет, вытащила портмоне и раскрыла его. Оно было пустым.

– Послушайте, – обратилась я к медсестре, – кто-то украл из портмоне все, что там было! Все деньги, банковскую карточку, проездной билет и даже фотографии! Шерил всегда носила с собой две маленькие фотографии…

– Я ничего не знаю, – испугалась медсестра. – Должно быть, нам из полиции так передали, я туда даже не заглядывала!

Мы говорили по-французски, что вполне естественно, и Кати не понимала нас, да, видимо, и не слушала, занятая своим платочком и поплывшей тушью, но на слово «фотографии» она вдруг встрепенулась и уставилась на меня.

– Фотографии… – сказала она. – У нее пропали еще и фотографии! Я хорошо помню, как она вынула из альбома несколько снимков, чтобы взять их с собой в Европу. А в ее квартире я не нашла ни одного!

– Верно, она мне их показывала. Я помню: Шерил, совсем маленькая, с родителями, с вами, с собакой… Надо будет сказать об этом полиции.

Я была озадачена. В самом деле, зачем кому-то понадобились ее фотографии? Не на доску же почета французской разведки?

Я снова сунула руку в пакет и пошарила. Там больше ничего не было. Для верности я заглянула в него. Не было.

– А где ее документы? Тут должны быть паспорт Шерил и ее права, из полиции все передали сюда.

– Кому нужны ее документы? – стала защищаться медсестра. – Я все сложила, как мне передали, взяла и положила и заперла дверцу. И больше не открывала!

Я посмотрела на Кати. Она мне ответила каким-то болезненным взглядом.

– Пошли, – сказала я ей.

Вернувшись в палату, я снова набрала номер комиссара Гренье.

Пока полицейские занимались дверцей камеры, мы с Кати отправились к Шерил. Кати молча гладила ее забинтованную руку, а я молча смотрела на них. Было очень невесело. Было очень страшно. Что-то происходило вокруг нас, и оттого, что я не понимала, что именно, было еще страшней. Наконец я не выдержала и пошла в свою палату, к телефону.

Игорь по-прежнему не отвечал. Мне сделалось совсем худо. Я набрала номер Джонатана.

– Приезжай, – сказала я. – Мне очень плохо.

– Выхожу, – ответил мне Джонатан без лишних вопросов.

В мою палату сунулся полицейский.

– Можно вас, мадемуазель?

Мы вернулись к шкафчикам. Эксперт уже закончил работу и складывал свои причиндалы в чемоданчик. Комиссар Гренье хмуро следил за его сборами. Увидев нас, он кивнул:

– Экспертиза должна еще подтвердить, но уже сейчас можно сказать, что дверца была открыта отмычкой. Кто-то испытывает довольно своеобразный интерес к вашей подруге… Переведите, пожалуйста: что мадам думает об этом? Есть ли у нее какие-то подозрения? Может быть, Шерил писала ей?

– Она мало чем делилась со мной, – ответила Кати. – Не знаю… Вокруг Шерил всегда происходило что-то странное, всегда крутились какие-то сомнительные личности – экологисты эти… Но с тех пор как она уехала во Францию, к нам больше никто не ходит. Вот разве что недавно ко мне приходил какой-то подозрительный тип, интересовался Шерил.

– Поподробнее, пожалуйста!

– Он представился одноклассником Шерил…

Я вспомнила «Колю Зайцева».

– Он вам назвал свое имя?

– Джон Смит.

– Не слишком богатое воображение, – заметила я.

Комиссар Гренье кивнул мне. Кати посмотрела непонимающе.

– Джон Смит – это все равно, что никто, – ответила я на ее взгляд. – Вы представляете, сколько в мире таких Джонов Смитов?

– Вы хотите сказать, что это вымышленное имя? – Кати глянула на комиссара. – У нас действительно много Джонов Смитов, но почему бы ему не быть одним из них?

– Все возможно. И что этот молодой человек спрашивал?

– Сказал, что хотел бы увидеть Шерил. Узнав, что ее нет, спросил, когда ее можно застать. Я ответила, что она уехала надолго в Европу. Он настаивал, в какую страну, но я не сказала. Он мне не понравился… Когда я поинтересовалась, является ли он членом экологического общества, он помялся немного, а потом ответил: «Да». Но если бы он им был, то он бы знал, где Шерил, – ее все эти зеленые знают! Так что я сразу поняла, что он лжет. К тому же у нас есть фотография всего ее класса, и я проверила: там нет никого, похожего на этого парня. Он мог, конечно, измениться за это время, вырасти, превратиться из мальчика в мужчину… Но там нет никого по имени Джон Смит. Возможно, это кто-то из ее отвергнутых поклонников, и ему не хотелось, чтобы я потом выслушивала комментарии Шерил…

– Хорошенькое у нас на руках дельце… С вашей точки зрения, этот молодой человек – американец?

– Откуда мне знать?

– Говорил без акцента?

– Знаете, в Америке акцентом удивить трудно. У нас половина населения говорит с акцентом.

– А он был, акцент?

– Был. Но повторяю, это не значит, что он иностранец.

– Уж не попали ли вы в точку с вашей каскеткой, Джессика Флетчер? – без улыбки повернулся ко мне комиссар. – Как он был одет, этот молодой человек? – снова обратился он к Кати.

– Одет-то он был нормально, костюм, галстук…

– Блондин, брюнет?

– Блондин.

Комиссар глянул на меня. Его взгляд означал, что я попала мимо цели с моими предположениями об американском происхождении «джинсового» брюнета.

– Что ж, дорогие дамы, придется вам проехать к нам в комиссариат, дать показания по поводу кражи документов и составить описание этого молодого человека.

Хорошо, ладно, пусть я попала мимо с моим «джинсовым». Но зато к моей маме тоже приходил «бывший одноклассник»! И тоже спрашивал про меня! Это-то как понимать? Снова случайное совпадение?

По дороге к выходу я размышляла, сказать про моего «бывшего одноклассника» или нет? Если сказать, тогда надо объяснять про наше загадочное сходство, о котором в полиции до сих пор ничего не знают… Иначе, при чем тут я с моими «одноклассниками»? Но тогда нужно рассказывать и про странные звонки Игоря…

Я решила подождать. Посмотрим, какой оборот примет дело.

Джонатан парковал машину во дворе больницы, когда мы вышли вместе с полицейскими. Пришлось объяснить ему, что мы должны срочно ехать в комиссариат.

– Ничего страшного, я подожду тебя, – ответил он.

В полиции, управившись с описью и показаниями по поводу кражи, я стала переводить описание одноклассника, интересовавшегося Шерил. «Худой… Высокий… Блондин… Волосы длинные… Ямочка на подбородке…» Чем дальше продвигалась Кати в описании, тем больше меня охватывала паника. Я знала человека, которого она описывала. По крайней мере, он был похож…

Он был похож на Сережу.

Да-да, на Сережу, на влюбленного в меня Сережу, самолюбивого помощника моего Игоря!

– А никаких особых примет не заметили? Дефект какой-нибудь, родинка или что-то в этом роде? – спрашивал комиссар.

А мне хотелось закричать: «У него должны быть огромные ноги! Ну же, Кати, ну, вспомни!»

– Нет. – Кати пожала плечами.

Если я сейчас спрошу про ноги, то комиссар поймет, что я этого человека знаю, и тогда уж он меня не отпустит до тех пор, пока я ему все не выложу! А я до сих пор не решила, надо ли говорить ему про Игоря и все остальное, из этого вытекающее.

– Постарайтесь вспомнить. Вы видели только его лицо? Руку не пожимали? Может, у него на руках что-то особенное? Перстень, татуировка, родимое пятно? Дефект ногтей, кривизна, недостающий палец? – подсказывал комиссар.

– Я не пожимала ему руку. Правда, когда он спросил адрес Шерил, то вытащил ручку и блокнотик и приготовился писать. Помню, я посмотрела на его руки… – Кати задумалась, вспоминая. – Нет, ничего особенного я не заметила. Обычные руки. Разве что очень крупные, но это нормально для мужчины…

Очень крупные руки.

Сережа?

Вернувшись в больницу, я нашла на своем столике свежий букет коралловых роз и коробочку с шоколадными конфетами «Леонидас» [9]9
  Одна из лучших марок бельгийского шоколада, который считается шоколадом очень высокого качества.


[Закрыть]. Джонатан меня не дождался.

У меня отчего-то навернулись на глаза слезы. Снова навалилось пугающее чувство одиночества, куда более сильное, чем то, которое мучило меня в первый месяц в Париже. Тогда я оказалась просто одна, физически разъединена с близкими мне людьми, но они были где-то вдали, эти люди, и мысль об их существовании меня поддерживала и помогала бороться с тоской: в Москве остался Игорь, в Париже предстояла встреча с Шерил… Теперь же Игорь исчез, Шерил скрылась в белом коконе бинтов, и я чувствовала себя совершенно потерянной.

Был, правда, Джонатан… Но что мне было делать с его чувствами? С его любовью, которую я не могла, не имела права разделить?

И в которой я так нуждалась теперь…

Я погладила душистые головки роз, заботливо поставленных в воду кем-то из персонала. От белой с золотой виньеткой коробочки несся соблазнительный шоколадный дух. Я дернула тонкую золотую ленточку.

…Сказать Джонатану, чтобы пришел? Или не дразнить саму себя искушением? Сейчас, когда мои нервы на пределе, глаза на мокром месте, душевные силы на исходе – именно теперь мне нужна была его поддержка. Но именно теперь я могла в него влюбиться!.. Я вполне отдавала себе отчет том, что как раз в данный момент он мог въехать, как сказочный принц, в мою жизнь на белом коне – помочь мне, утешить, успокоить, окружить меня заботой, взять на свои мужественные плечи мои печали и недоумения…

Мужественные плечи, широкие, красиво развернутые, белая гладкая кожа… Мне отчего-то представлялось, что на груди у Джонатана нет волос, и, хотя я люблю скорее мужчин «с шерстью», как Игорь, меня это почему-то волновало, будоражило, дразнило прыткое воображение, и оно улетало, подстегнутое тоской и печалью, в сладостные и томные грезы…

Поток моих сумбурных мыслей был прерван приходом Кристин, дежурной медсестры, с ужином на подносе.

– Как дела? – весело спросила она и, бросив взгляд на коробочку конфет, которую я до сих пор держала в руках, начисто забыв о ней, Кристин добавила: – Советую вам оставить сладкое на потом. Иначе перебьете себе аппетит. А вам необходимо хорошо питаться.

– Вы, как моя мама, – улыбнулась я ей. – Она у меня тоже медсестра и тоже всю мою жизнь мне так говорит.

– Вот видите, – улыбнулась Кристин в ответ, – маму надо слушаться.

– Угощайтесь, – протянула я коробочку.

– О, спасибо… Я…

Сейчас начнутся церемонии, типа «неприлично принимать от пациентов подарки»…

– Угощайтесь, – требовательно повторила я. Она взяла смущенно конфетку. Я потянулась к подносу с моим ужином, взяла с него белую салфетку, выложила в нее почти полностью верхний ряд конфет и протянула Кристин.

– Спасибо, вы очень добры, – сказала она. – Но мы с вами будем есть сладкое после ужина, да?

– Разумеется, – заверила я ее.

Поев, я снова набрала Москву. И снова не получила никакого ответа. Что же он делает, Игорь? Где, с кем проводит время?!

Больше не могу. Пусть Джонатан придет и пусть будет что будет! Одной мне не справиться – ни с тоской, ни со страхом, ни даже просто с анализом всех этих, свалившихся на мою бедную плешивую голову загадок.

Было уже поздно и приемные часы в больнице закончились, но я все равно решила позвонить ему. Договорюсь хотя бы на завтра, прямо на утро.

Громкий топот бегущих по коридору ног заставил меня положить трубку обратно. Я прислушалась. Кто-то что-то кричал, надрывно и истерично. Спустив ноги с постели, я нашарила тапочки и выглянула в коридор. Два санитара бегом везли каталку к лифту. На каталке лежала одна из медсестер с нашего этажа с закрытыми глазами и синим лицом. Сердечный приступ, должно быть…

Стоять в дверях и глазеть было неловко, и я вернулась к себе. Но не прошло и двух минут, как Кристин ворвалась ко мне в палату.

– Ваши конфеты! – крикнула она, задыхаясь.

– Что мои конфеты?

– Отравлены! Вызовите полицию!

И она исчезла в коридоре.

Отравленные конфеты.

Предназначенные мне.

От Джонатана.

Вот это любовь, ничего не скажешь… А я, идиотка, всего полчаса назад сидела тут и размышляла, имею ли я моральное право принять его чувства и поддержку. Но он не стал ждать, пока я решу этот сложный вопрос, он не стал ждать, пока я разрешу ему участвовать в моей жизни. Он просто взял и без всякого спроса поучаствовал. В моей жизни и смерти…

Только вмешательством ангела-хранителя можно объяснить тот факт, что отравленные конфеты достались не мне!

Бедная медсестра, буду молить бога, чтобы она выжила…

Я вызвала комиссара Гренье – уже в который раз за этот день! – и заплакала – уже в который раз за этот день…

Бог мой, но зачем? Зачем ему было это нужно? На кого он работает?

Я вспомнила, как профессионально разбирался он в прослушивающих устройствах. Кто же он такой, этот англичанин? И англичанин ли он? Что ему за дело до меня? Если он хотел меня отравить, то, значит, вся его любовь была лишь спектаклем?

Видимо, так.

«Я люблю тебя», – сказал он тогда, всего лишь неделю назад, наклонившись над моей кроватью. И я поверила.

А зря.

Вот только… Это было сказано так, что нельзя было не поверить. Будто слова шли из глубины его сознания, помимо его воли, которая сопротивлялась…

Но ведь это он принес конфеты?

– Да, это от Джонатана. Нет, я не спрашивала, от кого, но вместе с ними у меня в палате оказался букет роз, точно такой же, какой он принес мне на прошлой неделе. Поэтому я решила… – отвечала я на вопросы.

Комиссар посмотрел на часы.

– Дневная смена уже закончилась. Придется побеспокоить персонал на дому.

– Алло! – Комиссар звонил из ординаторской, куда я потерянно приплелась вместе с ним. Я не могла сидеть одна в палате и думать о том, что меня все предали – Игорь, Джонатан…

– Комиссар Гренье у телефона. Вы сегодня видели кого-нибудь, кто заходил в палату Ольги Самариной, номер 311?

Видя, что ему разрешили курить, я тоже закурила сигарету. Комиссар покивал трубке:

– Да, я знаю, о ком идет речь, с английским акцентом, да? Угу. – Он снова покивал. – Да, с букетом роз. А конфеты у него в руках были? Да, очень важно. Ну, не заметили так не заметили. Может, кто-то другой приносил? Что ж, спасибо. Прошу вас завтра прийти в комиссариат к десяти часам, нам нужны ваши показания в письменном виде. Спокойной ночи.

Следующий звонок повторился почти в точности, потом еще один.

Комиссар положил трубку и повернулся к нам.

– Пока никто не может с точностью сказать – не обратили внимания. Хотя это уже о чем-то говорит: были бы конфеты – заметили бы… Кому я еще могу позвонить? – спросил он старшую медсестру.

Та раскрыла записную книжку и указала телефон.

– Необходима ваша помощь… – снова вещал в трубку комиссар. – Высокий англичанин, который часто навещает Ольгу Самарину… Да, с букетом роз. А белой коробочки с конфетами у него не было в руках? Вот как? А почему вы так уверены? Понятно. А никого другого вы с такой коробочкой не видели? Ну а, допустим, если бы он держал коробочку под мышкой, вы могли бы заметить? Да, я представляю. Завтра зайдите в комиссариат для дачи показаний. Спасибо. Спокойной ночи.

– Значит, – комиссар развернулся ко мне, – пока у нас есть вот что: одна из медсестер видела Джонатана в тот момент, когда он открывал дверь твоей палаты. Она так и запомнила сцену: одна рука с розами, а другая – на ручке двери. Конфет у него не было.

Радость вспыхнула во мне. Не он! Он не хотел меня отравить! Спасибо, Джонатан, что это оказался не ты…

– Но, – продолжил комиссар Гренье, почему-то строго взглянув на меня, – ей не было видно, не держал ли он коробочку под мышкой или под локтем. Кроме того, никто не видел каких-либо посетителей с такой коробочкой. Впрочем, это пока опрос поверхностный. Завтра опросим весь персонал и больных как следует. И Джонатана, разумеется. В первую очередь.

– Послушайте, господин комиссар, – заговорила я возбужденно, – если кто-то принес мне отравленные конфеты, то неужели этот кто-то не позаботился бы, чтобы его не увидели с коробкой в коридорах!

– Ты права, Оля. Но это же относится и к Джонатану.

Меня бросило в жар. Рано я обрадовалась.

– Не расстраивайся. – Комиссар был на удивление чуток. – Завтра, надеюсь, удастся все выяснить.

– Что называется – удачи! – Кристин скептически покачала головой. – В часы приема все свободно разгуливают по больнице. Вы же знаете, у нас никакого контроля в дневное время нет. И никто ни на кого внимания не обращает…

В ординаторскую вошла другая медсестра и, остановившись на пороге, тяжело привалилась плечом к дверной притолоке.

– Селин умерла, – тускло сказала она. – Умерла. Не приходя в сознание.

– Сожалею, – пробормотала я.

Я чувствовала себя виноватой за то, что кто-то другой умер вместо меня.

– Мы заберем тело на судебную экспертизу, – мрачно сообщил комиссар Гренье.

– Я вам и без экспертизы скажу… – проговорила женщина, все еще стоявшая на пороге. – Дайте сигарету, – сказала она мне, – не могу больше…

Она прошла к стулу и рухнула на него. Я протянула сигарету и зажигалку. Затянувшись, она шумно выпустила дым и сказала, ни на кого не глядя:

– Синильная кислота.

– Вы уверены?

– Запах миндаля.

– Да… Неоригинально, – покачал головой комиссар.

– Зато надежно, – с горькой иронией ответила она ему и глянула искоса на меня. – Это кому же ты так насолила, детка?

– Мне тоже хотелось бы это узнать, – прошептала я. И, откашлявшись, добавила: – Я очень сожалею, что так получилось…

– Никому они не нужны, твои сожаления. – Она резко загасила едва начатую сигарету, встала и направилась к дверям. Уже открывая их, она произнесла, не оборачиваясь: – Это была моя лучшая подруга. Если вы способны понять, что это такое.

Дверь за женщиной закрылась.

В ее голосе прозвучало обвинение. Мне, или нам всем, или судьбе – не знаю. Но я ее понимала. На ее месте я, наверное, тоже обвиняла бы весь мир в потере лучшей подруги.

Впрочем, у меня не было лучшей подруги.

У меня была только Шерил. Почти сестра.

И Игорь. Почти муж.

И Джонатан. Почти любовник.

У меня все было «почти»…

У меня все было в прошедшем времени.

Я попыталась спрягать глаголы по временам:

Есть ли у меня Игорь?

И будет ли Шерил?

И вовсе без времени: кто он мне, Джонатан? Мой друг, тайно влюбленный в меня?

Или мой убийца?

Лучше не спрягать.

– Я сначала подумала, что это ты оставил конфеты.

Я решила вести себя как ни в чем не бывало, хотя напряжение не покидало меня.

Джонатан сидел рядом со мной на диванчике в курительной комнате.

– Это было логично, – ответил он суховато.

– Да, логично. К тому же я обратила внимание, что ты очень хорошо разбираешься в прослушивающих устройствах. Это весьма специфические знания…

Я надеялась спровоцировать Джонатана на объяснения. Но он молчал.

Это очень странное ощущение – подозревать человека, который сидит рядом с тобой, в покушении на убийство, причем на твое собственное убийство. Странное до невозможности, до ирреальности, до тягостного сна, из которого никак не вынырнуть. Но страшно не было. Уж не знаю почему. Явно не от моей повышенной храбрости. Скорее от усталости…

– Откуда у тебя такие знания? – решительно надавила я.

Джонатан посмотрел на меня внимательно и как-то оценивающе.

– Я полагаю, – заговорил он медленно, – что действительно необходимо объясниться… То, что я тебе скажу сейчас, должно остаться тайной. Ты можешь обещать мне это?

– Да. – Я постаралась придать своему голосу вескость.

Я действительно – могила, особенно когда я знаю, что сказанное мне – тайна. Не зная, могу и сболтнуть, не подумав; но если знаю – никогда. Тем не менее, глядя на мои светлые кудряшки и на мои синие глаза, на мою симпатичную девическую мордашку, мужчины думают обычно: куколка и дурочка. Впрочем, женщины тоже так думают. Мне-то все равно, что они думают обо мне, но вот потом, когда им неожиданно приходится столкнуться с моим «умом и сообразительностью», они начинают подозревать, что я притворялась, строила из себя дурочку, а на самом деле я лицемерка и стерва… Но это тоже их проблемы. Разве я просила, чтобы меня держали за куклу Барби?

– Мой… – заговорил Джонатан, понизив голос. – Один из моих родственников – офицер английской спецслужбы. Я не имею права сказать тебе, какой именно…

– MI-5? – спросила я невинно. От кого-то я уже слышала это название.

– Тише ты! – прикрикнул на меня Джонатан и улыбнулся. – А ты, случаем, не из КГБ?

– Я еще не решила. Может быть, чтобы сравнять наши позиции…

– Но я не состою на этой службе.

– А если бы состоял – сказал бы?

– Нет. – Джонатан снова улыбнулся. – Но я говорю тебе правду. Это мой близкий родственник… Соответственно, у меня были возможности получить разнообразные знания, недоступные обычным людям. К тому же он хотел, чтобы я пошел по его стопам, и обучал меня…

– А ты?

– Я ведь уже сказал, что нет.

– Тебе не нравится подобная деятельность?

– Она совершенно необходима и неизбежна в любом государстве. Но я не чувствую в себе к ней склонности. Скажем, она меня интересует как область знаний, но не как сфера моего участия.

Пожалуй, я могла бы ему поверить… Но моя настороженность не прошла до конца.

– Однако голова твоя варит совсем неплохо – должно быть, ты унаследовал от своего родственника способность быстро соображать и реагировать… Как ты тогда на ходу придумал всю эту комбинацию перед закрытой дверью в квартиру Шерил! Не каждый нашелся бы.

– Мне лестно услышать столь высокую оценку моих скромных возможностей. Ты меня все-таки подозреваешь в намерении тебя отравить?

Я растерялась от прямого вопроса. Неужели это так заметно? Я-то думала, что я актриса неплохая…

– Я сегодня с утра был в полиции, они сверяли отпечатки на коробочке с шоколадом. Моих там нет.

– А если бы это был ты, ты бы их оставил? – спросила я, глядя ему в глаза.

Джонатан хмыкнул:

– Верно, не оставил бы.

– «Бы»?

– Оля, наверное, на твоем месте я тоже бы отнесся настороженно… Но я не пытался тебя отравить.

Я смотрела на него, желая изо всех сил поверить этим словам. Поймав выражение моих глаз, он добавил еще тише: