Текст книги "Одна тень на двоих"
Автор книги: Татьяна Устинова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
«Муж?» – переспросил Данилов.
«Это из кино, балда, – сказала Марта сердито. – А где она? В смысле, муж? Почему ты звонишь?»
«Я приеду часа через два. Один. Если хочешь, можешь подняться».
«Премного вам благодарен, – Марта даже поклонилась, чуть не стукнувшись лбом о переднюю панель своей машины, хотя Данилов никак не мог ее видеть, – мы уж как-нибудь в другой раз. Вы уж извиняйте нас, дураков деревенских».
Ревновать Данилова не было никакого смысла. Так всегда было и так всегда будет, и она отлично жила с шестнадцати лет и никогда его не ревновала.
Ну... почти никогда.
– Что ты молчишь? Я тебя чем-то обидел?
– Я все равно должна ехать домой, Данилов, – громко сказала Марта, – так что не беспокойся. Все-таки сегодня суббота, и я маме обещала, что вечером обязательно приеду.
– Передавай ей привет, – произнес Данилов задумчиво.
– И поцелуй, – подсказала Марта.
– И поцелуй, – согласился было Данилов. – Какой поцелуй?
– А дом большой? – торопливо спросила Марта. – Тот, который ты строишь?
– Я его не строю. Я его спроектировал.
– Он большой?
– Нет. Не очень. Средний.
– Немножко больше Зимнего дворца, но зато немножко меньше собора Святого Петра в Риме?
Данилов ничего не ответил, но рука в черной перчатке решительно взяла Марту за подбородок и повернула ее лицом к нему.
– Ты сердишься на меня?
Марта мотнула головой и оттолкнула руку.
– Данилов, смотри, куда едешь, и не приставай ко мне. Все беременные женщины подвержены частым сменам настроения. Ясно тебе?
– Ясно. Я все время забываю об этом, – добавил он совершенно серьезно, – о том, что ты... о твоей беременности.
– Ай-яй-яй, – пробормотала Марта, – как можно?..
Они уже выбирались из Москвы, машины пошли пореже, снег лепил в стекла, «дворники» мерно постукивали, приемник взахлеб пел про то, «как в сказке придет Новый год, миллионы огней на елках зажжет...».
– Данилов, как ты будешь встречать Новый год?
– Я еще точно не знаю. Лида хотела куда-то в Юго-Восточную Азию, но пока мы ничего толком не решили. А ты?
– Я скорее всего останусь где-нибудь в Кратове, хотя пока толком еще...
– А Петя? – неожиданно перебил ее Данилов.
– Петя? – удивилась Марта. – Петя, наверное, поедет в город Гомель к мамочке. А при чем тут он?
– Марта, я не понимаю. У тебя же будет ребенок.
– Будет, – согласилась Марта.
– А... свадьба? Будет?
– Ты вчера у меня уже спрашивал, Данилов. Может, и будет. Даже скорее всего. Петя – человек решительный.
– А почему тогда он на Новый год поедет... в Гомель?
– Я не знаю, – сказала Марта, – вполне возможно, что он поедет не в Гомель, а в Мелитополь, к примеру. А что? Ты хочешь поехать с ним?
– Ужас какой-то, – серьезно заявил Данилов, – сегодня с тобой невозможно разговаривать.
– Со мной всегда трудно разговаривать. Я вся такая... внезапная, Данилов. – Ей не хотелось больше говорить о Пете. – Смотри, что это там такое? – С преувеличенным любопытством она привстала на сиденье и вытянулась в сторону, почти перегнувшись через Данилова и оказавшись вдруг очень близко к нему.
Данилов глянул влево, но ничего особенного там не увидел, зато неожиданно обнаружил, что от нее пахнет чем-то свежим и легким, похожим на Симфонию соль-минор Моцарта. Иногда по старой памяти в голове у Данилова сначала появлялась музыка, а уже потом – человеческие мысли. Эту музыку в своей голове Данилов ненавидел. Она мешала ему стать таким, как все. Нормальным.
– Что это такое?
– Что?
– Ну вон! Шатер в чистом поле, а к нему очередь. Ты что? Не видишь? Ты же здесь каждый день ездишь!..
Данилов наконец понял, о чем речь.
– Это не шатер в чистом поле, – сказал он, – это пирамида. Она гармонизирует пространство.
– Что? – с изумлением переспросила Марта и плюхнулась обратно на сиденье. – Что она делает?
– Гармонизирует пространство, – объяснил Данилов очень серьезно, – ее пропорции таковы, что вся космическая – или тантрическая, я точно не запомнил – энергия концентрируется у нее внутри, а снаружи достигается полная и стабильная гармония. Кабачки растут, вирусы гибнут, вода в мороз не замерзает, ножи сами затачиваются. На обратной дороге можем подъехать и зарядиться. Хочешь?
– Немного тантрической энергии мне бы не помешало, – сказала Марта, оглядываясь на диковинное сооружение посреди белого поля и вереницу припаркованных на обочине машин. – А ты уже заряжался?
Данилов только посмотрел на нее и ничего не ответил.
– Прелесть какая! – Марта снова оглянулась. Сооружение все еще виднелось сзади. – А откуда ты знаешь про энергию и про гармонизацию пространства?
– В Интернете прочитал, когда в первый раз увидел. Ты что? Не слышала?
– Нет. И еще я не поняла, ты сам заряжался?
– Я против ханжества и мракобесия! – объявил Данилов. – Конечно, здесь значительно меньше машин, чем на Минке. Хотя пятьдесят третий километр – далековато.
Он думал о своем доме, и ему наплевать было на гармонизацию пространства посредством водружения в чистом поле картонных пирамид и на тантрическую – или какую там? – энергию наплевать тоже. Он вез Марту, чтобы показать ей свою работу, которой гордился, и думал только об этом.
Марта улыбнулась, глядя в окно на белое поле, неподвижно лежавшее до синей кромки дальнего леса.
Она знает его всего – вдоль и поперек, сверху донизу и еще немного наискосок. С тех пор, как он угощал ее пирожными и кофе в крошечном темном кафе в центре старой Риги, прошло пятнадцать лет – вполне достаточно для того, чтобы научиться не строить себе никаких иллюзий.
Ну и что?
Ничего.
Она знает, как он думает, как молчит, как отчетливо выговаривает слова, когда сердится, какие предпочитает галстуки и что ест на завтрак, и это нисколько – даже чуточку! – не приближает их друг к другу.
Да что с ней такое, на самом-то деле! Что она выдумала?! Зачем ей к нему приближаться?! Она уж и так приблизилась настолько, что ночует у него в квартире, и готовит ему ужин, и утешает его, когда после разговоров с родителями ему непременно требуется утешение, и мчится к нему по первому зову, и проводит с ним куда больше времени, чем с самым любимым из своих любовников!
Зря она решилась сказать ему, что беременна. Это не касается никого, кроме нее, а его внимание действует на нее плохо. Так плохо, что вот теперь ей зачем-то понадобилось к нему приближаться, как будто до этого она не знала, что сидит в будке, над которой закреплена табличка с надписью «Старый друг».
Аккуратно притормозив, Данилов перестроился в правый ряд и свернул на узкую дорогу, которая сразу пошла между деревьями в засыпанном снегом, как будто рождественском, лесу.
– Он что, среди леса живет, твой Кольцов? Разве ему не полагается периметр с вооруженной до зубов личной королевской охраной?
– Я его никогда не видел, – терпеливо сказал Данилов, – наверное, полагается. Охраняемой территории вокруг нет. Я думаю, что у него будет своя охрана, на участке.
– А эта дорога куда?
Данилов глянул влево:
– Там, чуть подальше, старые песчаные разработки. Их сто лет назад забросили, только подъездные пути остались. Ничего интересного, просто яма среди леса. Дорога обрывается, и – яма. Я туда пару раз ездил, когда готовил проект. Просто так, чтобы посмотреть. Но из дома котлована не видно. И оттуда дом тоже не виден.
В боковом зеркале что-то мелькнуло, и Марта оглянулась. Темная машина вырулила с боковой дороги, мигнули красные тормозные огни, взметнулся снег, и машина стала быстро удаляться в сторону шоссе.
Эта темная машина странно встревожила Марту. Что там такое с перепадами настроения у беременных женщин?
– Смотри, выехал кто-то...
– Где?
– Сзади.
Данилов посмотрел.
– Ну и что?
– Что он там делал, в лесу?
Данилов пожал плечами:
– Почему это должно нас интересовать?
– Не должно, но интересует, – пробормотала Марта и опять оглянулась. Машину уже было почти не видно.
– Может, он с девушкой приезжал... погулять. По лесу.
Марта развеселилась:
– Как ты прав, Данилов! А мне даже в голову не пришло. Про девушку-то!..
– Я вовсе не имел в виду...
– Имел-имел, – перебила Марта, – именно это ты и имел в виду. – Она посмотрела на Данилова и добавила: – Шалун!
Он улыбнулся так, как умел улыбаться только он, – ничего не означающей, сухой улыбкой, которая лучше всяких слов говорила ей, что пора остановиться. Все его улыбки были ей известны наперечет.
Заснеженная шоссейка сделала крутой поворот, елки стали редеть, черно-белые, хрестоматийно печальные березы, наоборот, придвинулись, и открылся бесконечный забор, уходивший вправо и влево – далеко.
– Ух ты! – прошептала Марта, и Данилов радостно посмотрел на нее. – Слушай, Данилов, дальше вполне можно не ехать. Это тоже ты придумал?
– Ну конечно.
Это был самый изумительный забор из всех, которые Марта Черниковская видела в своей жизни. Он был высокий и глухой, но, несмотря на это, почему-то не напоминал задний план из репортажа о жизни заключенных в Бутырской тюрьме. Основу его составляли камни разных цветов и размеров, наваленные в каком-то необыкновенном гармоничном беспорядке, а выше были доски, тоже уложенные странно, под углом. Почему-то это напоминало юг и детские книжки о гасиендах и плантаторах, и казалось, что за досками невиданного забора нет никакой зимы, что там жарко и солнечно, и подол белого платья летит по плиточному полу, и плавится полуденный воздух, и закрыты ставни на андалузских окнах, и куст неправдоподобно алых роз взбирается по выбеленной жаркой стене.
– Данилов, ты гений. Правда. Остановись, я выйду посмотреть.
Данилов засмеялся нормальным человеческим смехом.
– Выйдешь, когда доедем.
– Как это тебе в голову пришло? Среди леса такой... такое... такая сказка.
– Катерина сказала, что им не хотелось никаких дворцов. Она сказала, что мужу наплевать, а ей проект типового дворца не подходит. Она... своеобразная женщина.
Катерина? Какая Катерина?
Ах, да. Жена олигарха, промышленника, политика, губернатора, члена Совета Федерации, – кто он там еще? – для которого Данилов строит дом с необыкновенным забором.
– Молодая? – спросила Марта безразлично.
– Да, наверное. А дом еще интересней, ты сейчас увидишь. Я очень долго думал над ним, потому что здесь все-таки очень специфическая природа, и многое из того, что я придумал, не подошло именно потому, что кругом лес, и я понял, что не втисну ландшафт ни в какой готовый стиль, и мне пришлось...
Он вдруг затормозил, Марта клюнула носом и обеими руками схватилась за щиток.
– Ты что?! С ума сошел?!
– Почему они открыты? – пробормотал Данилов. – Всегда бывают закрыты, а сейчас...
– Кто открыты-закрыты? – Марта проследила за его взглядом – прямо перед ними забор был разделен распахнутыми настежь воротами. За воротами открывался обширный двор, присыпанный снегом и разъезженный колесами автомобилей. Вывороченная земля была грязно-белой, в коричневых комьях, как будто припудренных крупитчатым снегом.
– А говорил, что тебе солдатские ботинки не нужны, – пробормотала Марта, рассматривая комья, – как же не нужны, когда тут грязь такая!..
– Может, кто-то приехал? – сам у себя спросил Данилов. – Иначе зачем ворота открытыми держать?
– Вот мы приехали. Или это не в счет?
Он и сам не понимал, почему так взволновался.
В доме всегда дежурила охрана. Кроме того, Тимофей Ильич Кольцов был фигурой слишком серьезной и слишком известной, чтобы его строящуюся дачку просто так, ни с того ни с сего, могли навестить лихие люди местно-поселкового разлива в надежде поживиться вагоночкой или дрелью. Однако ни разу, с тех пор как Данилов впервые приехал на этот участок, тогда еще обнесенный нестругаными сосновыми досками, он не видел, чтобы ворота были открыты. Даже когда завозили стройматериалы, охранник закрывал отсыревшие створки за каждой машиной.
Почему же теперь-то они открыты?
Данилов осторожно прокатился по разъезженному песку, повернул и затормозил.
– Приехали. Вылезай и начинай восхищаться.
– Можно громко?
– Можно.
Дом стоял как-то странно, как будто чуть боком к воротам, впрочем, Марта не сразу поняла, где у него бок, а где фасад. Дом был коричневый и белый, асимметричный, с невысокой башенкой и фундаментом все из того же, обожаемого Даниловым, речного камня. Из машины дом было видно плохо. Задрав голову, Марта на ощупь открыла дверь и почти вывалилась в прихваченную морозом грязь.
– Красота какая! – Как зачарованная она не могла оторвать от дома глаз. – Данилов, я ошиблась. Ты не просто гений. Ты самый настоящий гений!
И он за ее спиной опять разразился счастливым смехом.
Темные рамы, белые стены, все окна разной формы. Остроконечная башенка, крытая черепицей. Кот в сапогах на вершине башенки держит уверенной лапой флагшток – флюгер. Какая-то невесомая галерея на уровне второго этажа.
И почему Марта поначалу решила, что это должно быть похоже на гасиенду? Ничуть не похоже. Это – гораздо лучше, гораздо уместнее и вовсе не напоминало «типовой дворец», как выразился Данилов. Или так выразилась жена олигарха?..
– А где... вход?
– С любой стороны. К главному я тебя сейчас подведу. Есть еще два – со стороны леса и участка. А наверху, видишь, где перила? Там отдельные выходы из детских. Можно через дом выйти, а можно снаружи, чтоб веселее было. Потом пристроим еще подвесные лестницы.
Сухо щелкнула зажигалка. Дым даниловской сигареты потеснил запах снега и леса.
– А они оттуда не свалятся?
– Лестницы?
– Да дети!
Данилов за ее спиной осторожно хмыкнул:
– Нет. Двери сделаны так, что их легко не откроешь.
– А они маленькие?
– Кто?
Марта вздохнула.
– Какой ты тупой, Данилов. Дети этого твоего Кольцова. Маленькие?
– Мальчику лет пять, а девочке около трех. Его жена однажды с ними приезжала. А почему ты спрашиваешь?
Марта спрашивала потому, что со вчерашнего, нет, уже с позавчерашнего, дня любые дети стали вызывать у нее жгучий интерес. По дороге на работу, а потом к Данилову она даже поймала себя на том, что внимательно смотрит из своей машины именно на детей. Она представления не имела, какие они бывают. Раньше они ее мало интересовали.
На первый взгляд разобраться было трудно. Совсем мелких везли в колясках, видно ничего не было, кроме разноцветных кульков. Те, которые покрупнее, шли сами, некоторые бодро и деловито, другие, наоборот, вразвалку и нога за ногу, да еще везли за собой пластмассовые грузовики или какие-то непонятные яркие штуковины.
Как с ними следует обращаться? Что нужно делать? Как растить? У Марты не было даже никакого захудалого племянника, которого можно было бы изучить вблизи и понять, как он устроен.
Марта усмехнулась, поглубже засовывая руки в карманы.
«Сначала мне нужно разобраться, как это устроено», – так обычно говорил Данилов, когда чего-то не понимал.
Она даже думать начала его словами, вот до чего дошло. Плохо ее дело. Придется на обратной дороге зарядиться тантрической энергией из картонной пирамиды. И посадить весной кабачки. Интересно, до весны одного заряда хватит, или придется еще приезжать?
Весной у нее родится ребенок, и ей будет не до кабачков.
Ее собственный ребенок. Она станет возить его в коляске в чем-то похожем на яркий кулек. Они пойдут по улице, залитой весенним солнцем и талой водой, и никто на свете не будет им нужен.
Опять, как накануне, навернулись проклятые слезы. Может, все-таки необратимые изменения, связанные с беременностью, уже начались?..
– Главный вход с той стороны. Катерина не хотела, чтобы от ворот сразу был виден весь дом. Я его, видишь, повернул немного. Так даже красивее получилось. Ты что-нибудь слышала о привязке к местности?
Марта шмыгнула носом.
– Ну конечно. Все свои дома я первым делом привязываю к местности магазинным шпагатом.
– Почему ты говоришь в нос? Ты что, простыла?
– Нет.
– Замерзла?
– Нет.
– Я же тебе говорил, чтобы ты не лезла в снег! Ты никогда меня не слушаешься, а потом...
– Нет.
– Что – нет? – удивился Данилов.
– Все – нет. Остановись. Ты меня утомляешь. Рассказывай лучше про дом. Мы остановились на привязке к местности.
Данилов посмотрел на нее как-то странно.
– Когда дом развернут, это как-то... гармоничнее. По крайней мере, мне так показалось.
– Тебе бы пирамиды строить, Данилов, – пробормотала Марта. – А там что? Лес?
– Участок очень большой. Чуть подальше будут два корта, летний и крытый, но отсюда не видно. Их еще нет, только место под них размечено. Детская площадка, лужайка для семейных праздников...
– Ого!
– И еще домик садовника. Но он совсем далеко.
– А конюшня? – спросила Марта. Совершенно неожиданно масштабы строительства начали ее раздражать. Как представителя масс. – Где конюшня с чистокровными текинскими жеребцами?
– Нет здесь никакой конюшни, – пробормотал Данилов сердито.
– Как же так?! – поразилась Марта. – Разве лошади Тимофея Кольцова не должны участвовать в Зимнем кубке в Челтенхеме? Цвета жокея – желтый и черный. Владелец лошади получает кубок, тренер – портсигар, а наездник – кукиш с маслом! Как это они не догадались, твои Кольцовы?! Скаковые лошади сейчас – самое престижное дело. И очень, о-о-очень модное. Ты бы им подсказал. – Тут она замолчала в надежде, что все-таки вывела его из себя.
Не тут-то было.
– Парк будет планировать ландшафтный дизайнер, я только сказал Катерине, что тут хорошо бы посадить две шаровидных сосны, – продолжил Данилов как ни в чем не бывало, – вот прямо тут, – он потопал ногой в щегольском ботинке по мерзлой земле, – именно с этой стороны, чтобы не было никакой симметрии. Как ты думаешь?
– Здорово, – искренне сказала Марта, – правда здорово, Данилов, ты не обращай на меня внимания.
– Я и не обращаю. Двери стеклянные. Я их заказал в Гусь-Хрустальном, там делают отличное стекло, между прочим, даже лучше, чем в Венеции. Собирались оттуда везти, а я договорился с Евгением Васильевичем...
И он замолчал, так и не рассказав Марте про неизвестного Евгения Васильевича.
– Что? Что такое, Данилов?!
Одна дверь из очень толстого, бронебойного, как почему-то подумалось Марте, стекла была приоткрыта. Из-за толщины стекла было не разглядеть, что за ней происходит, но, очевидно, Данилов разглядел.
– Подожди здесь.
– Что случилось?!
– Подожди здесь, – повторил он, – я посмотрю.
Он потянул на себя толстую дверь, еще не отмытую от многочисленных пальцев и какой-то строительной дряни. Дверь открылась легко и беззвучно, как будто вовсе и не была тяжелой. Марта вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что происходит внутри. Плечо Данилова загораживало ей обзор, она оттолкнула его рукой и все-таки увидела.
Голове стало холодно, и волосы будто зашевелились на затылке.
– Господи боже мой, – пробормотала Марта.
За толстой стеклянной дверью, беззвучно и легко повернувшейся на металлических шарнирах, царил хаос. Как будто смерч прошел. Марта никогда раньше не видела такого полного и первобытного хаоса и не знала, что бывают смерчи, которые хозяйничают в домах.
– Не ходи за мной, – приказал Данилов, – стой там!
Как же!.. Будет она стоять!..
Какие-то доски были кучей навалены на плиточном полу, залитом вязкими языками разноцветной краски. Языки затекали друг на друга, ползли по полу, поглощали плитку и алмазные россыпи битого стекла. Осколков было так много, что казалось, будто когда-то весь дом сплошь состоял из стекла. Отдельно были свалены двери в разорванной целлофановой пленке и тоже залиты чем-то похожим то ли на бетон, то ли на известь. Искромсанная гобеленовая обивка свисала отвратительными клочьями. Белые стены сплошь были в артиллерийских выбоинах и нагло ухмыляющихся кляксах краски. Полированное дерево лестницы, которой особенно гордился Данилов, было процарапано, вспахано, как будто граблями, неровные белые борозды шли с самого верха.
И еще запах краски. Густой и тяжелый, он как будто со всей силы обрушился Марте на голову.
– Что это такое? – Она спрятала нос в рукав, испугавшись, что ее вырвет. – Что здесь было, Данилов?
Он оглянулся, как будто забыл о ней и внезапно вспомнил.
– На кухне целый склад растворителей, – сказал он сквозь зубы, – я должен посмотреть. Пожара бы не было.
– Что? – переспросила Марта испуганно.
Звук, который оба услышали одновременно, был очень тихим и странным, как будто засипела в трубе вода. Засипела и смолкла. Это был непонятный звук, но Марте вдруг стало так страшно, что она схватила Данилова за рукав.
– Давай вызовем милицию. Прямо сейчас. Не ходи никуда. Давай я позвоню.
Данилов дернул руку и вытащил у нее рукав.
Звук повторился, Марта сильно вздрогнула, оглянулась и посмотрела на Данилова испуганно.
– Ты слышал, Андрей? Что это?
– Не знаю. Я должен посмотреть. Не ходи за мной, слышишь? Стой тут!
Обходя битое стекло и масляные разноцветные языки краски, уже почти доползшие до его ботинок, Данилов вдоль стены двинулся в сторону кухни.
По сторонам он старался не смотреть. Он не знал, что с ним будет, если он увидит свой драгоценный дом изуродованным, грязным, источающим тяжкую химическую вонь, в царапинах, язвах и клочьях изрезанного гобелена, который привезли из Англии и только три дня назад закончили прибивать и потом со всех сторон закрывали пленкой – чтобы не испачкать случайно!
На кухне было совсем плохо.
Кухня была полностью отделана, и мебель, которую Данилов нарисовал вместе со стенами и полом, – по его идее, неотделимая именно от этого места, – давно смонтировали, расставили и так же тщательно укрыли мягкой тканью и пленкой.
Теперь ткань была сорвана, изрезана, словно в припадке истерического буйства, и безобразными кучами валялась на полу. Дверцы оторваны с мясом и сложены шалашиком, как будто приготовлены к костру. Светлое дерево выжжено растворителями. Едкие капли падали на пол, в осколки бутылок и куски выбитой мозаики. Шкафы зияли пустыми внутренностями, как выпотрошенные трупы.
Данилову стало трудно дышать. Как когда-то на сцене перед пустым зрительным залом.
Истерик. Тряпка.
Под ногами хрустело стекло, которое он давил.
Тот звук больше не повторялся, и он остановился, прислушиваясь.
– Данилов, что там?! – издалека крикнула Марта. Голос у нее был испуганный.
Он должен отправить ее домой. Здесь оставаться нельзя.
– Пока ничего. Не ходи сюда. – Данилов посмотрел себе под ноги и присел. Что-то красное заметил на полу. Красное и явно не химическое. Не снимая перчаток, Данилов поднял с пола осколок, измазанный красным, и в ту же секунду понял, что это кровь.
Именно кровь, а не элемент периодической таблицы Менделеева.
Данилов швырнул зазвеневший осколок и вскочил, оглядываясь. Дверь направо – в кладовую. Из кладовой на улицу. Дверь налево – в гостиную, где сейчас боится Марта. Прямо – французское окно с выходом на террасу.
Все это он придумал сам. И террасу, и французское окно, и сводчатый переход в гостиную, и камин с медным колпаком. Он ориентировался в этом доме лучше, чем в собственной квартире, и куда больше его любил.
Теперь мозаичный пол был залит едкой отравой и человеческой кровью.
Кто это сделал?! Зачем?!
Данилов рванул с шеи шарф и швырнул его в кучу тряпок на полу. По виску проползла капля. Отвратительно теплая и стыдная капля пота.
Он трус и неврастеник. Впрочем, это всем давно известно.
По красному следу, стараясь не наступать в него, он добрался до двери в кладовую и распахнул ее.
Тело лежало лицом вниз, и под ним была огромная красная лужа.
Хищный тропический цветок, готовый проглотить жертву.
Жив? Или уже нет?
Данилов наклонился. Почему-то запах крови был сильнее запаха химической дряни. Лучше бы пахло краской и растворителями.
Обеими руками Данилов кое-как перевернул тело. Голова глухо стукнулась о пол. Данилов зажмурился.
– Господи!..
Это Марта, устав бояться одна, все-таки пробралась следом.
– Помоги мне, – скомандовал Данилов, – я не понимаю, жив он или...
– Кто это? – спросила Марта с ужасом, как будто это имело хоть какое-то значение.
– Охранник. Помоги мне, Марта! Найди тряпку, намочи и дай мне! Вода в баллоне с правой стороны. И не смотри на него, если не можешь!
– Он... жив?
– Я не знаю!
Марта все-таки посмотрела и покачнулась, схватившись за стену.
Почему-то в лихих детективных киношках, которые она так любила, никогда не показывали, как из черного кровавого фарша, в который превращается человеческий череп от удара, вылезают белые кости.
– Марта, шевелись! Отвернись от него! Ты слышишь меня?! Ну!
На негнущихся ногах, спотыкаясь обо что-то, она доковыляла до баллона и нашарила в кармане носовой платок. Вода лилась ей на ботинки.
– На.
– Мне нужна большая тряпка! Эта не годится, Марта! – Не отрывая глаз, она смотрела, как белый носовой платок у него в руке мгновенно становится красным, словно в кислоту сунули лакмусовую бумажку.
– Вроде бы дышит, но я не знаю, как ему помочь.
– Давай «Скорую» вызовем, – просипела Марта, – они помогут...
– «Скорая» из Москвы будет ехать два часа! Ты нашла тряпку? И аптечку принеси из машины!
При мысли о том, что она сможет хоть ненадолго вырваться из этого пространства, заполненного запахами химикатов и крови, выйти на улицу, где сыплет снег и кричат галки, Марте стало чуть-чуть полегче.
– Я сейчас, – выговорила она, стыдясь своего малодушия, – я сейчас вернусь.
Дыша в рукав, обходя кровавые лужи, она стала пробираться к двери, но выйти не успела.
Дверь сама собой распахнулась ей навстречу, и показались какие-то люди – довольно много.
Ахнув, Марта отступила, нога подвернулась, и она чуть не упала, сильно ударившись локтем.
Данилов оглянулся. Он стоял на коленях, руки у него были в крови.
– Никому не двигаться! – скомандовал первый из вошедших, остальные плотной группой стояли у него за спиной. – Руки на голову! И вы тоже! Быстро! – И он ткнул в Марту пистолетом.
Как зачарованная глядя в пистолетный зрачок, Марта медленно подняла руки, ставшие вдруг очень тяжелыми и будто чужими.
Из-за первой кожаной спины вынырнули остальные и моментально рассыпались по комнате, в центре которой в луже крови на коленях стоял Данилов. Это было похоже на фильм, который недавно не к месту вспомнился Марте.
– Так. – Голос был низкий и тяжелый. И холодный, как пушечный чугун.
Человек вошел и остановился, не вынимая рук из карманов длинного пальто.
– Я хочу, чтобы кто-нибудь мне объяснил, что здесь происходит.
Марта пискнула, потому что дуло, в которое она смотрела, совершенно отчетливо шевельнулось и, когда она пискнула, человек в пальто повернулся и взглянул на нее.
И в этот момент она его узнала.
Данилов договорил, и некоторое время все молчали, только хрустело стекло под ногами у охранников, хотя казалось, что они стоят совершенно неподвижно.
– Что там с охранником? – наконец спросил Тимофей Кольцов, ни к кому не обращаясь.
– Увезли в Москву, – проинформировала «кожаная спина», до смерти напугавшая Марту своим пистолетом. – Пока жив, Тимофей Ильич.
– Ментов вызвали?
– Вы же не давали такого распоряжения, – после паузы тихо сказала «кожаная спина». По тому, что отвечал все время он, а остальные молчали, Марта поняла, что это скорее всего не просто спина, а спина-начальник.
– Не давал, – согласился Кольцов. – Что на втором этаже?
– Все в порядке, Тимофей Ильич. Туда не добрались. Только лестница вот... попорчена сильно.
– Что за скотство такое! – в сердцах сказала молодая высокая женщина в короткой шубке. Она ходила вдоль стен и рассматривала следы разрушений, словно ни на чем не могла остановиться. Лицо у нее было брезгливым и гневным. – Надо же было влезть, человека чуть до смерти не убить, все тут испортить, переломать, краской залить!..
– Вы никого не видели? – вдруг спросил Кольцов у Данилова.
Данилов покачал головой.
– Почему-то были открыты ворота. Я удивился, но не слишком. Я думал, что Катерина Дмитриевна, может быть, приехала, хоть и не собиралась.
Кольцов неприятно поморщился, как будто Данилов сказал что-то неуместное.
– Катерина Дмитриевна приехала, – сказал Кольцов тяжело, – хоть и не собиралась. Вы ей звонили?
– Нет. – Данилов достал сигареты. Вместе с пачкой из кармана выпал мокрый от крови носовой платок, которым он пытался зажать рану на голове охранника. Данилов посмотрел на платок, быстро поднял и сунул обратно. – Мы виделись на прошлой неделе и обсудили все, что было необходимо.
– Необходимо!.. – фыркнул олигарх, промышленник, политик, губернатор, член, кандидат в президенты и президент каких-то других кандидатов. – Вы позвонили ей, когда мы выезжали из дома, и сказали, что у вас какие-то вопросы и вы ждете нас на даче. Зачем вы звонили?
– Я не звонил, – сказал Данилов, – мне незачем было звонить.
Тимофей перевел тяжелый взгляд на начальника своей охраны, и тот, очевидно, что-то такое понял из этого взгляда, что было непонятно остальным, так как спросил у Данилова холодно:
– Вы сюда во сколько приехали?
– В начале одиннадцатого. Наверное, минут десять. – Он посмотрел на Марту. —Ты не помнишь?
– Нет, – сказала Марта.
– А откуда ехали?
– Что?
– Откуда вы ехали?
– Из дома, – ответил Данилов растерянно, – я живу на Сретенке, в Последнем переулке.
– Девушку где забирали?
– Нигде не забирал. – Тон у Данилова изменился, стал ледяным и сухим, как корка на вчерашней луже. – Мы вместе поехали из моей квартиры.
– Звонили в половине одиннадцатого, – доверительно сообщил главный охранник Данилову, – вы в это время уже из Москвы выехали. Следовательно, могли звонить только с мобильного. Позвольте ваш телефончик. И ваш тоже, – добавил он в сторону Марты.
– Мой телефон в машине, – хрипло сказала Марта, – в сумке. Я его не вытаскивала.
Охранник качнул головой, и кто-то из подручных, хрустя разбитым стеклом, вышел за дверь.
– Сейчас посмотрим.
Даниловский телефон у него в руке по-мышиному пискнул, потом еще и еще раз.
– С этого телефона не звонили, – заключил охранник безразлично, – сейчас посмотрим второй.
Марта перевела дыхание.
Про свой телефон она все знала совершенно точно. Ее телефон Тимофею Кольцову не звонил.
– Здесь тоже чисто, Тимофей Ильич. Не было звонка.
– Может, просто запись удалили? – поинтересовался олигарх, ни на кого не глядя, и Марта снова напряглась так, что застучало в висках, хотя знала – знала совершенно точно! – что ни Данилов, ни она сама Тимофею Кольцову с утра пораньше не звонили.
– Нет, Тимофей Ильич. Ни с того, ни с этого телефона сегодня утром вообще никуда не звонили. У этого последний звонок вчера в восемнадцать пятьдесят, а у того в девятнадцать тридцать четыре. Кому вы давали номер Катерины Дмитриевны, господин Данилов?
Сухой лед на луже стал еще крепче, как будто ударил мороз.
– Никому не давал. С вашего разрешения я закурю.
– Ваши сигареты нужно выбросить, – вдруг сказала жена олигарха и подошла поближе, – они все в крови. И платок вы в карман сунули напрасно.
Порывшись в длинном и узком ридикюле, она выудила пачку сигарет и протянула ее Данилову.
