Текст книги "Рождественские стихи русских поэтов"

Автор книги: Татьяна Стрыгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

* * *

Представь, чиркнув спичкой, тот вечер

в пещере,

используй, чтоб холод почувствовать, щели

в полу, чтоб почувствовать голод – посуду,

а что до пустыни, пустыня повсюду.

Представь, чиркнув спичкой, ту полночь

в пещере,

огонь, очертанья животных, вещей ли,

и – складкам смешать дав лицо с полотенцем —

Марию, Иосифа, сверток с Младенцем.

Представь трех царей, караванов движенье

к пещере; верней, трех лучей приближенье

к звезде, скрип поклажи, бренчание ботал

(Младенец покамест не заработал

на колокол с эхом в сгустившейся сини).

Представь, что Господь в Человеческом Сыне

впервые Себя узнает на огромном

впотьмах расстояньи: бездомный в бездомном.

1989

* * *

Неважно, что было вокруг, и неважно,

о чем там пурга завывала протяжно,

что тесно им было в пастушьей квартире,

что места другого им не было в мире.

Во-первых, они были вместе. Второе,

и главное, было, что их было трое,

и все, что творилось, варилось, дарилось

отныне, как минимум, на три делилось.

Морозное небо над ихним привалом

с привычкой большого склоняться над малым

сверкало звездою – и некуда деться

ей было отныне от взгляда Младенца.

Костер полыхал, но полено кончалось;

все спали. Звезда от других отличалась

сильней, чем свеченьем, казавшимся лишним,

способностью дальнего смешивать с ближним.

25 декабря 1990

Presepio [1]

Младенец, Мария, Иосиф, цари,

скотина, верблюды, их поводыри,

в овчине до пят пастухи-исполины —

все стало набором игрушек из глины.

В усыпанном блестками ватном снегу

пылает костер. И потрогать фольгу

звезды пальцем хочется; собственно, всеми

пятью – как Младенцу тогда в Вифлееме.

Тогда в Вифлееме все было крупней.

Но глине приятно с фольгою над ней

и ватой, розбросанной тут как попало,

играть роль того, что из виду пропало.

Теперь Ты огромней, чем все они. Ты

теперь с недоступной для них высоты —

полночным прохожим в окошко конурки

из космоса смотришь на эти фигурки.

Там жизнь продолжается, так как века

одних уменьшают в объеме, пока

другие растут – как случилось с Тобою.

Там бьются фигурки со снежной крупою,

и самая меньшая пробует грудь.

И тянет зажмуриться, либо – шагнуть

в другую галактику, в гулкой пустыне

которой светил – как песку в Палестине.

Декабрь 1991

Колыбельная

Родила тебя в пустыне

я не зря.

Потому что нет в помине

в ней царя.

В ней искать тебя напрасно.

В ней зимой

стужи больше, чем пространства

в ней самой.

У одних – игрушки, мячик,

дом высок.

У тебя для игр ребячьих —

весь песок.

Привыкай, сынок, к пустыне

как к судьбе.

Где б ты ни был, жить отныне

в ней тебе.

Я тебя кормила грудью.

А она

приучила взгляд к безлюдью,

им полна.

Той звезде, на расстояньи

страшном, в ней

твоего чела сиянье,

знать, видней.

Привыкай, сынок, к пустыне.

Под ногой,

окромя нее, твердыни

нет другой.

В ней судьба открыта взору

за версту.

В ней легко узнаешь гору

по кресту.

Не людские, знать, в ней тропы!

Велика

и безлюдна она, чтобы

шли века.

Привыкай, сынок, к пустыне,

как щепоть

к ветру, чувствуя, что ты не

только плоть.

Привыкай жить с этой тайной:

чувства те

пригодятся, знать, в бескрайней

пустоте.

Не хужей она, чем эта:

лишь длинней,

и любовь к тебе – примета

места в ней.

Привыкай к пустыне, милый,

и к звезде,

льющей свет с такою силой

в ней везде,

точно лампу жжет, о Сыне

в поздний час

вспомнив, Тот, Кто сам в пустыне

дольше нас.

Декабрь 1992

25. XII. 1993

М. Б.

Что нужно для чуда? Кожух овчара,

щепотка сегодня, крупица вчера,

и к пригоршне завтра добавь на глазок

огрызок пространства и неба кусок.

И чудо свершится. Зане чудеса,

к земле тяготея, хранят адреса,

настолько добраться стремясь до конца,

что даже в пустыне находят жильца.

А если ты дом покидаешь – включи

звезду на прощанье в четыре свечи,

чтоб мир без вещей освещала она,

вослед тебе глядя, во все времена.

1993

Бегство в Египет (2)

В пещере (какой ни на есть, а кров!

Надежней суммы прямых углов!),

В пещере им было тепло втроем;

пахло соломою и тряпьем.

Соломенною была постель.

Снаружи молола песок метель.

И, припоминая его помол,

спросонья ворочались мул и вол.

Мария молилась; костер гудел.

Иосиф, насупясь, в огонь глядел.

Младенец, будучи слишком мал,

чтоб делать что-то еще, дремал.

Еще один день позади – с его

тревогами, страхами; с «о-го-го»

Ирода, выславшего войска;

и ближе еще на один – века.

Спокойно им было в ту ночь втроем.

Дым устремлялся в дверной проем,

чтоб не тревожить их. Только мул

во сне (или вол) тяжело вздохнул.

Звезда глядела через порог.

Единственным среди них, кто мог

знать, что взгляд ее означал,

был Младенец; но он молчал.

Декабрь 1995

Иван Бунин (1870–1953)

Источник звезды Сирийский апокриф

В ночь рождения Исы

Святого, любимого Богом,

От востока к закату

Звезда уводила волхвов.

В ночь рождения Исы

По горным тропам и дорогам

Шли волхвы караваном

На таинственный зов.

Камнем крови, рубином

Горела звезда перед ними,

Протекала, склонялась, —

И стала, служенье свершив:

За долиной, на склоне —

Шатры и огни в Рефаиме,

А в долине – источник

Под ветвями олив.

И волхвы, славословя,

Склонились пред теми огнями

И сказали: «Мы видим

Святого селенья огни».

И верблюды припали

К холодной воде меж камнями:

След копыт и доныне

Там, где пили они.

А звезда покатилась

И пала в источник чудесный:

Кто достоин – кто видит

В источнике темном звезду?

Только чистые девы,

Невесты с душой неневестной,

Обрученные Богу,

Но и то – раз в году.

1906–1911

Новый Завет

С Иосифом Господь беседовал в ночи,

Когда Святая Мать с Младенцем почивала:

«Иосиф! Близок день, когда мечи

Перекуют народы на орала.

Как нищая вдова, что плачет в час ночной

О муже и ребенке, как пророки

Мой древний дом оплакали со Мной,

Так проливает мир кровавых слез потоки.

Иосиф! Я расторг с жестокими завет.

Исполни в радости Господнее веленье:

Встань, возвратись в Мой тихий Назарет —

И всей земле яви Мое благоволенье».

24 марта 1914. Рим

* * *

На пути из Назарета

Встретил я Святую Деву.

Каменистая синела

Самария вкруг меня,

Каменистая долина

Шла по ней, а по долине

Семенил ушастый ослик

Меж посевов ячменя.

Тот, кто гнал его, был в пыльном

И заплатанном кунбазе,

Стар, с блестящими глазами,

Сизо-черен и курчав.

Он, босой и легконогий,

За хвостом его поджатым

Гнался с палкою, виляя

От колючек сорных трав.

А на нем, на этом дробном,

Убегавшем мелкой рысью

Сером ослике, сидела

Мать с Ребенком на руках:

Как спокойно поднялися

Аравийские ресницы

Над глубоким теплым мраком,

Что сиял в Ее очах!

Поклонялся я, Мария,

Красоте Твоей небесной

В странах франков, в их капеллах,

Полных золота, огней,

В полумраке величавом

Древних рыцарских соборов,

В полумгле стоцветных окон

Сакристий и алтарей.

Там, под плитами, почиют

Короли, святые, папы,

Имена их полустерты

И в забвении дела.

Там Твой Сын, главой поникший,

Темный ликом, в муках крестных.

Ты же – в юности нетленной:

Ты, и скорбная, светла.

Золотой венец и ризы

Белоснежные – я всюду

Их встречал с восторгом тайным:

При дорогах, на полях,

Над бурунами морскими,

В шуме волн и криках чаек,

В темных каменных пещерах

И на старых кораблях.

Корабли во мраке, в бурях

Лишь Тобой одной хранимы.

Ты – Звезда морей: со скрипом

Зарываясь в пене их

И огни свои качая,

Мачты стойко держат парус,

Ибо кормчему незримо

Светит свет очей Твоих.

Над безумием бурунов

В ясный день, в дыму прибоя,

Ты цветешь цветами радуг,

Ночью, в черных пастях гор,

Озаренная лампадой,

Ты, как лилия, белеешь,

Благодатно и смиренно

Преклонив на четки взор.

И к стопам Твоим пречистым,

На алтарь Твой в бедной нише

При дорогах меж садами,

Всяк свой дар приносим мы:

Сирота-служанка – ленту,

Обрученная – свой перстень,

Мать – свои святые слезы,

Запоньяр – свои псалмы.

Человечество, венчая

Властью божеской тиранов,

Обагряя руки кровью

В жажде злата и раба,

И само еще не знает,

Что оно иного жаждет,

Что еще раз к Назарету

Приведет его судьба!

31 июля 1912

Бегство в Египет

По лесам бежала Божья Мать,

Куньей шубкой запахнув Младенца.

Стлалось в небе Божье полотенце,

Чтобы Ей не сбиться, не плутать.

Холодна, морозна ночь была,

Дива дивьи в эту ночь творились:

Волчьи очи зеленью дымились.

По кустам сверкали без числа.

Две седых медведицы в лугу

На дыбах боролись в ярой злобе,

Грызлись, бились и мотались обе,

Тяжело топтались на снегу.

А в дремучих зарослях, впотьмах,

Жались, табунились и дрожали,

Белым паром из ветвей дышали

Звери с бородами и в рогах.

И огнем вставал за лесом меч

Ангела, летевшего к Сиону,

К золотому Иродову трону.

Чтоб главу на Ироде отсечь.

21 октября 1915

Вечерний ангел

В вечерний час над степью мирной,

Когда закат над ней сиял,

Среди небес, стезей эфирной,

Вечерний ангел пролетал,

Он видел сумрак предзакатный,

Уже седел вдали восток…

И вдруг услышал он невнятный

Во ржах ребенка голосок.

Он шел, колосья собирая

И васильки, и пел в тиши,

И были в песне звуки рая

Невинной, неземной души.

«Дитя, – сказал посланник Бога,

И грусть и радость затая, —

Куда ведет твоя дорога,

И где сложилась песнь твоя?»

Ребенка взор был чист и светел,

Но он в смущении стоял.

«Не знаю…» – робко он ответил.

«Благослови меньшого брата, —

Сказал Господь, – благослови

Младенца в тихий час заката

На путь и правды и любви!»

И осенил дитя с улыбкой

Вечерний ангел, – развернул

Свои воскрылья в сумрак зыбкий

И на закате потонул.

И как алтарь весенней ночи,

Заря сияла в вышине,

И долго молодые очи

Ей любовались в тишине.

И в созерцании впервые

Дитя познало красоту,

Лелея грезы золотые

И чистой радости мечту.

1891

Петр Быков (1844–1930)

Рождественская звезда

На волнах голубого эфира

Родилась на Востоке звезда —

Дивный светоч спасения мира,

Не светивший еще никогда.

Над пастушьей пещерой убогой

Засверкала впервые она —

Отражение южного Бога,

Пробудившего землю от сна.

С мира ветхого сбросив оковы,

Возвещая Христа Рождество,

Пронизала она мрак суровый,

Чтоб сияло любви торжество.

Чтобы солнце Христова ученья

Согревало, бодрило сердца,

Грубой силы смягчая мученья,

Чтобы кровь не лилась без конца.

Чтобы воронов алчная стая

Не терзала сердца и тела…

И в хоромах и в избах святая

Лучезарная правда цвела!

Константин Вагин (1899–1934)

* * *

Палец мой сияет звездой Вифлеема.

В нем раскинулся сад, и ручей благовонный звенит,

И вошел Иисус, и под смоквой плакучею дремлет

И на эллинской лире унылые песни твердит.

Обошел осторожно я дом, обреченный паденью,

Отошел на двенадцать неровных, негулких шагов

И пошел по Сенной слушать звездное тленье

Над застывшей водой чернокудрых снегов.

* * *

Грешное небо с звездой Вифлеемскою

Милое, милое баю, бай.

Синим осколком в руках задремлешь —

Белых и нежных девичьих гробах.

Умерла Восточная звезда сегодня.

Знаешь, прохожая, у синих ворот

Ветер идет дорогой новогодней,

Ветер в глазах твоих поет.

Максимилиан Волошин (1877–1932)

Реймская Богоматерь

Марье Самойловне Цетлин

Vuе de trois-quarts, la Cathedrale de Reims evoque

une grande figure de femme agenouillee, en priere.

Rodin [2]

В минуты грусти просветленной

Народы созерцать могли

Ее – коленопреклоненной

Средь виноградников Земли.

И всех, кто сном земли недужен,

Ее целила благодать,

И шли волхвы, чтоб увидать

Ее – жемчужину жемчужин.

Она несла свою печаль,

Одета в каменные ткани,

Прозрачно-серые, как даль

Спокойных овидей Шампани.

И соткан был Ее покров

Из жемчуга лугов поемных,

Туманных утр и облаков,

Дождей хрустальных, ливней темных.

Одежд Ее чудесный сон,

Небесным светом опален,

Горел в сияньи малых радуг,

Сердца мерцали алых роз,

И светотень курчавых складок

Струилась прядями волос.

Земными создана руками,

Ее лугами и реками,

Ее предутренними снами,

Ее вечерней тишиной.

…И, обнажив, ее распяли…

Огонь лизал и стрелы рвали

Святую плоть… Но по ночам,

В порыве безысходной муки,

Ее обугленные руки

Простерты к зимним небесам.

19 февраля 1915. Париж

Хвала Богоматери

Тайна тайн непостижимая,

Глубь глубин необозримая,

Высота невосходимая,

Радость радости земной,

Торжество непобедимое.

Ангельски дориносимая

Над родимою землей

Купина Неопалимая.

Херувимов всех Честнейшая,

Без сравнения Славнейшая,

Огнезрачных Серафим,

Очистилище чистейшее.

Госпожа Всенепорочная

Без истленья Бога родшая,

Незакатная звезда.

Радуйся, о Благодатная,

Ты молитвы влага росная,

Живоносная вода.

Ангелами охраняемый,

Цвет земли неувядаемый,

Персть, сияньем растворенная,

Глина, девством прокаленная,—

Плоть, рожденная сиять,

Тварь, до Бога вознесенная,

Диском солнца облаченная,

На серпе луны взнесенная,

Приснодевственная Мать.

Ты покров природы тварной,

Свет во мраке, пламень зарный

Путеводного столба!

В грозный час, когда над нами,

Над забытыми гробами

Протрубит труба,

В час великий, в час возмездья,

В горький час, когда созвездья

С неба упадут,

И земля между мирами,

Извергаясь пламенами,

Предстанет на Суд,

В час, когда вся плоть проснется,

Чрево смерти содрогнется

(Солнце мраком обернется),

И как книга развернется

Небо надвое,

И разверзнется пучина,

И раздастся голос Сына:

 «О, племя упрямое!

Я стучал – вы не открыли,

Жаждал – вы не напоили,

Я алкал – не накормили,

Я был наг – вы не одели…»

И тогда ответишь Ты:

«Я одела, Я кормила,

Чресла Богу растворила,

Плотью нищий дух покрыла,

Солнце мира приютила,

В чреве темноты…»

В час последний в тьме кромешной

Над своей землею грешной

Ты расстелишь плат:

Надо всеми, кто ошую,

Кто во славе одесную,

Агнцу предстоят.

Чтоб не сгинул ни единый

Ком пронзенной духом глины,

Без изъятья, – навсегда,

И удержишь руку Сына

От последнего проклятья

Безвозвратного Суда.

1919

Тварь Отрывок

А медведь вот Серафиму служит…

Радуйся! Чего нам унывать,

Коли нам лесные звери служат?

Не для зверя, а для человека

Бог сходил на землю. Зверь же раньше

Человека в Нем Христа узнал.

Бык с ослом у яслей Вифлеемских

До волхвов Младенцу поклонились.

Не рабом, а братом человеку

Создан зверь. Он приклонился долу,

Дабы людям дать подняться к Богу.

Зверь живет в сознанье омраченном,

Дабы человек мог видеть ясно.

Зверь на нас взирает с упованьем,

Как на Божиих сынов. И звери

Веруют и жаждут воскресенья…

Покорилась тварь не добровольно,

Но по воле покорившего, в надежде

Обрести через него свободу.

Тварь стенает, мучится и ищет

У сынов Господних откровенья,

Со смиреньем кротким принимая

Весь устав жестокий человека.

Человек над тварями поставлен

И за них ответит перед Богом:

Велика вина его пред зверем,

Пред домашней тварью особливо.

1929

Зинаида Гиппиус (1869–1945)

Наше Рождество

Вместо елочной, восковой свечи

бродят белые прожекторов лучи,

сверкают сизые стальные мечи

вместо елочной, восковой свечи.

Вместо ангельского обещанья

пропеллера вражьего жужжанье,

подземное страданье ожиданья

вместо ангельского обещанья.

Но вихрям, огню и мечу

покориться навсегда не могу.

Я храню восковую свечу,

я снова ее зажгу

и буду молиться снова:

родись, Предвечное Слово!

Затепли тишину земную.

Обними землю родную…

Декабрь 1914. СПб.

Белое

Рождество, праздник детский, белый,

Когда счастливы самые несчастные…

Господи! Наша ли душа хотела,

Чтобы запылали зори красные?

Ты взыщешь, Господи, но с нас ли, с нас ли?

Звезда Вифлеемская за дымами алыми…

И мы не знаем, где Царские ясли,

Но все же идем ногами усталыми.

Мир на земле, в человеках благоволенье…

Боже, прими нашу мольбу несмелую:

Дай земле Твоей умиренье,

Дай побеждающей одежду белую…

Декабрь 1915. СПб.

Второе Рождество

Белый праздник – рождается Предвечное Слово,

белый праздник идет, и снова —

вместо елочной, восковой свечи,

бродят белые прожекторов лучи,

мерцают сизые стальные мечи,

вместо елочной, восковой свечи.

Вместо ангельского обещанья

пропеллера вражьего жужжанье,

подземное страданье ожиданья

вместо ангельского обещанья.

Но вихрям, огню и мечу

покориться навсегда не могу,

я храню восковую свечу,

я снова ее зажгу

и буду молиться снова:

родись, Предвечное Слово!

Затепли тишину земную,

обними землю родную…

Федор Глинка (1786–1880)

Бегство в Египет Из поэмы «Таинственная капля»

Затмитесь, звезды Палестины!

Затихни, сладкий шум ручьев!

Не пробуждайтеся долины

Вечерней песнью соловьев,

Ни горных горлиц воркованьем!

Оденься в тяжкую печаль,

О дар Иеговы, Палестина!

Какая Мать какого Сына

Несет с собой в чужую даль?!

А вы, небесные светила,

Вы – звезды, солнце и луна,

Спешите все к разливам Нила:

К его брегам спешит Она!

По утренним зарям,

Когда роса сребрилась по долинам

И ветерки качали ветви пальм,

Шли путники дорогой во Египет.

Был старец сед, но бодр и величав.

В одной руке держал он жезл высокий,

Другой рукою вел осла,

И на осле сидела, как царица,

Святая Мать с Своим Младенцем чудным,

Которому подобного земля

Ни до Него, ни после не видала.

И Матери подобной не видали!!.

Какой покой в лице Ее светился!

Казалось, все Ее свершились думы

И лучшие надежды уж сбылись;

И ничего Ей более не надо:

Все радости и неба и земли,

Богатства все, всё счастье мировое,

Лежали тут, – в коленях, перед Ней,

Слиянные в одном Ее Младенце,

Который Сам – прекрасен так и тих, —

Под легкою светлелся пеленою,

Как звездочка светлеет и горит

Под серебром кристального потока…

В одежды алые Жена одета,

Скроенные как будто из зари,

И голубой покров – отрезок неба —

Вился кругом главы Ее прекрасной…

Леонид Грилихес (Р. 1961)

Песнь Вифлеема

Приди, Михей, возвести свое слово,

Воструби, что писала рука твоя.

– Не мал Вифлеем в уделе своем,

Град Давида средь тысяч Иудиных.

Из тебя выйдет Тот, о Ком клялся Господь,

Кто народ упасет Свой Израиля.

Град Давида царя,

Встречай Царя —

Бога и Человека!

– Я ждал Тебя испокон веков,

Ждал Того, Чье царство от века.

Я слышал как Ноеминь звала себя горькой Марою,

А ныне слышу, Мария: Ублажат Мя —

взывает – все роды.

Та вышла от нас с достатком, а вернулась

с пустыми руками.

Сия шла к нам с пустыми руками, а ныне

Господь на руках Ее.

Там, где Руфь подбирала колосья за жнецами

с земли меж снопами,

Ныне Клас пророс хлеба небесного

Владычествующий над жнецами.

Там, где древо посажено Руфью, дом Иессея

моавитянкою,

Ныне Росток произрос, предуказанный

у Исаии.

Я помню, как Иессей склонялся над люлькой

Давида,

А ныне вижу, как Дева склонилась над Сыном

Давидовым.

Я видел, как сын Овида укутывал

младшего сына,

А ныне: дочь Иоакима спеленала

Своего Первенца.

На полях, где Давид пас стада,

Побросали овец пастухи мои.

Где ходил сын Иессея за овцами,

Пастухи спешат к Сыну Агницы.

Ты – Агнец мой, я – Твой хлев.

Ты – Хлеб мой, я – Твоя житница.

Я – начало земных путей Твоих,

Пришел ко мне Путь и Истина.

Средь дворов моих вписали имя Твое —

Творца мира, за именем плотника:

Иисус дитя, сын Иосифа,

Дом Давида, царя над Израилем.

Град Давида царя, встречай Царя —

Владыку, Чье Царство от века!

– Я ждал Тебя испокон веков —

Царя – Бога и Человека.

Вифлеем, Дом хлеба, распахни свою дверь,

Поднимите, стражи, ворота!

Из тебя вышел Тот, о Ком клялся Господь,

Кто народ упасет Свой Израиля.

2006

Слово на Рождество

Ныне Бог является в мире,

Небесный сходит на землю;

Свет преумный полагается в ясли,

И Слово повивается пеленами.

Один от Трех стал Одним из нас,

Ни один из нас да не будет вне праздника.

Облечемся в слово, вознесем хвалу,

Прославим Слово, облекшееся плотью.

Ты Сын Мой! – речет Отец.

Ты Сын мой! – взывает Мать-Дева.

Я ныне родил Тебя! Проси у Меня —

Народы в наследие дам Тебе.

Как Один от Трех, сущий в лоне Отца,

Из девичьего лона приемлется лоном вертепа?

Как Один от Трех, соприродный Отцу,

Сопрягается человеку?

Приклонил небеса и сошел к нам Всевышний.

Приклонивши колена, поднимемся на высоту.

Соединим три в одно – ум, душу и сердце —

И прославим Единородное Слово,

ставшее ради нас плотью.

Се знак!

Се чудо!

Се удивление!

Се радость! Песнь!

Се хвала!

Се слава в вышних!

Се мир на земле!

Се к людям Божие благоволение!

Днесь звезда встречается с Солнцем,

И ангелы славят Владыку,

Пастухи спешат припасть к Пастырю,

И волхвы обретают Премудрость.

Днесь радуются праотцы,

И празднуют праведники,

Веселятся премудрые,

И славословят священники.

Днесь ликуют цари,

И торжествуют пророки:

Воплощением Бога-Слова

Воплощаются их слова.

Ибо им Он открылся в пророчествах —

нам в исполнениях,

Им в обетованиях – нам в дарованиях,

Им прикровенно – нам откровенно,

Им тайно – нам явно,

Им в видениях – нам во плоти,

Им в букве – нам в Духе,

Им в Писаниях – нам в Слове,

Им в Законе – нам в благодати,

Им в облаке осеняющем —

нам в облике человеческом,

Им в столпе огненном —

нам в Младенце незлобивом,

Им в молнии облеченный —

нам пеленами спеленутый,

Им в громе и гласе трубном —

нам при ангелов пении,

Им в пустыне ужасной —

нам в городе царском,

Им на горе синайской —

нам в пещере вифлеемской,

Им в кусте неопалимом —

нам в яслях скотских,

Им в отросли Иессеевой —

нам же в Самом Иисусе Христе.

Слава, Господи, Рождеству Твоему!

2006

Изабелла Гриневская (1854–1942)

Звезда Рождественская песнь

На широком небосводе,

В звездном ярком хороводе,

Светит дивная звезда.

Всюду луч она заронит,

Где людское горе стонет, —

В села, рощи, города.

Луч доходит до светлицы

И крестьянки, и царицы,

И до птичьего гнезда.

Он вскользнет и в дом богатый,

И не минет бедной хаты

Луч волшебный никогда.

Всюду ярче радость блещет,

Где тот звездный луч трепещет,

И не страшна там беда,

Где засветится звезда.

Федор Достоевский (1821–1881)

Божий дар

Крошку-Ангела в сочельник

Бог на землю посылал:

«Как пойдешь ты через ельник, —

Он с улыбкою сказал, —

Елку срубишь, и малютке

Самой доброй на земле,

Самой ласковой и чуткой

Дай, как память обо Мне».

И смутился Ангел-крошка:

«Но кому же мне отдать?

Как узнать, на ком из деток

Будет Божья благодать?» —

«Сам увидишь», – Бог ответил.

И небесный гость пошел.

Месяц встал уж, путь был светел

И в огромный город вел.

Всюду праздничные речи,

Всюду счастье деток ждет…

Вскинув елочку на плечи,

Ангел с радостью идет…

Загляните в окна сами, —

Там большое торжество!

Елки светятся огнями,

Как бывает в Рождество.

И из дома в дом поспешно

Ангел стал переходить,

Чтоб узнать, кому он должен

Елку Божью подарить.

И прекрасных и послушных

Много видел он детей. —

Все при виде Божьей елки,

Все забыв, тянулись к ней.

Кто кричит: «Я елки стою!»

Кто корит за то его:

«Не сравнишься ты со мною,

Я добрее твоего!» —

«Нет, я елочки достойна

И достойнее других!»

Ангел слушает спокойно,

Озирая с грустью их.

Все кичатся друг пред другом,

Каждый хвалит сам себя,

На соперника с испугом

Или с завистью глядя.

И на улицу, понурясь,

Ангел вышел… «Боже мой!

Научи, кому бы мог я

Дар отдать бесценный Твой!»

И на улице встречает

Ангел крошку, – он стоит,

Елку Божью озирает, —

И восторгом взор горит.

«Елка! Елочка! – захлопал

Он в ладоши. – Жаль, что я

Этой елки не достоин

И она не для меня…

Но неси ее сестренке,

Что лежит у нас больна.

Сделай ей такую радость, —

Стоит елочки она!

Пусть не плачется напрасно!» —

Мальчик Ангелу шепнул.

И с улыбкой Ангел ясный

Елку крошке протянул.

И тогда каким-то чудом

С неба звезды сорвались

И, сверкая изумрудом,

В ветви елочки впились.

Елка искрится и блещет, —

Ей небесный символ дан;

И восторженно трепещет

Изумленный мальчуган…

И, любовь узнав такую,

Ангел, тронутый до слез,

Богу весточку благую,

Как бесценный дар, принес.

Петр Ершов (1815–1869)

Ночь на Рождество Христово

Светлое небо покрылось туманною

ризою ночи;

Месяц сокрылся в волнистых изгибах хитона

ночного;

В далеком пространстве небес затерялась

зарница;

Звезды не блещут.

Поля и луга Вифлеема омыты вечерней росою;

С цветов ароматных лениво восходит в эфир

дым благовонный;

Кипарисы курятся.

Тихо бегут сребровидные волны реки

Иордана;

Недвижно лежат на покате стада овец

мягкорунных;

Под пальмой сидят пастухи Вифлеема.

ПЕРВЫЙ ПАСТУХ:

Слава Седящему в вышних пределах Востока!

Не знаю, к чему, Нафанаил, а сердце мое

утопает в восторге;

Как агнец в долине, как легкий олень

на Ливане, как ключ Элеонский, —

Так сердце мое и бьется, и скачет.

ВТОРОЙ ПАСТУХ:

Приятно в полудни, Аггей, отдохнуть

под сенью Ливанского кедра;

Приятно по долгой разлуке увидеться

с близкими сердцу;

Но что я теперь ощущаю… Словами нельзя

изъяснить…

Как будто бы небо небес в душе у меня

поместилось;

Как будто бы в сердце носил я

Всезрящего Бога.

ПЕРВЫЙ ПАСТУХ:

Друзья! воспоем Иегову,

Столь мудро создавшего землю,

Простершего небо шатром над водами;

Душисты цветы Вифлеема,

Душист аромат кипариса;

Но песни и гимны для Бога душистей

всех жертв и курений.

И пастыри дружно воспели могущество Бога

И чудо творений, и древние лета…

Как звуки тимпана, как светлые воды —

их голоса разливались в пространстве.

Вдруг небеса осветились, —

И новое солнце, звезда Вифлеема, раздрав

полуночную ризу небес,

Явилась над мрачным вертепом,

И ангелы стройно воспели хвалебные гимны

во славу рожденного Бога,

И, громко всплеснув, Иордан прокатил

сребровидные воды…

ПЕРВЫЙ ПАСТУХ:

Я вижу блестящую новую звезду!

ВТОРОЙ ПАСТУХ:

Я слышу хвалебные гимны!

ТРЕТИЙ ПАСТУХ:

Не Бог ли нисходит с Сиона?..

И вот от пределов Востока является ангел:

Криле позлащены, эфирный хитон на раменах,

Веселье во взорах, небесная радость в улыбке,

Лучи от лица, как молнии, блещут.

АНГЕЛ:

Мир приношу вам и радость, чада Адама!

ПАСТУХИ:

О, кто ты, небесный посланник?.. Сиянье лица

твоего ослепляет бренные очи…

Не ты ль Моисей, из Египта изведший нас

древле

В землю, кипящую млеком и медом?

АНГЕЛ:

Нет, я Гавриил, предстоящий пред Богом,

И послан к вам возвестить бесконечную

радость.

Свершилась превечная тайна: Бог во плоти

днесь явился.

ПАСТУХИ:

Мессия?.. О радостный вестник, приход твой

от Бога!

Но где, покажи нам, небесный Младенец,

да можем ему поклониться?

АНГЕЛ:

Идите в вертеп Вифлеемский.

Превечное Слово, его же пространство небес

не вмещало, покоится в яслях.

И ангел сокрылся!

И пастыри спешно идут с жезлами к вертепу.

Звезда Вифлеема горела над входом вертепа.

Ангелы пели: «Слава сущему в вышних! мир

на земли, благодать в человеках!»

Пастыри входят – и зрят непорочную Матерь

при яслях,

И Бога Младенца, повитого чистой рукою

Марии,

Иосифа-старца, вперившего очи

в Превечное Слово…

И пастыри, пад, поклонились.

1834

Сергей Есенин (1895–1925)

* * *

Тучи с ожереба

Ржут, как сто кобыл.

Плещет надо мною

Пламя красных крыл.

Небо словно вымя,

Звезды как сосцы.

Пухнет Божье имя

В животе овцы.

Верю: завтра рано,

Чуть забрезжит свет,

Новый под туманом

Вспыхнет Назарет.

Новое восславят

Рождество поля,

И, как пес, пролает

За горой заря.

Только знаю: будет

Страшный вопль и крик,

Отрекутся люди

Славить новый лик.

Скрежетом булата

Вздыбят пасть земли…

И со щек заката

Спрыгнут скулы-дни.

Побегут, как лани,

В степь иных сторон,

Где вздымает длани

Новый Симеон.

1916

Певущий зов

Радуйтесь!

Земля предстала

Новой купели!

Догорели

Синие метели,

И змея потеряла

Жало.

О Родина,

Мое русское поле,

И вы, сыновья ее,

Остановившие

На частоколе

Луну и солнце, —

Хвалите Бога!

В мужичьих яслях

Родилось пламя

К миру всего мира!

Новый Назарет

Перед вами.

Уже славят пастыри

Его утро.

Свет за горами…

Сгинь ты, а́нглийское юдо,

Расплещися по морям!

Наше северное чудо

Не постичь твоим сынам!

Не познать тебе Фавора,

Не расслышать тайный зов!

Отуманенного взора

На устах твоих покров.

Все упрямей, все напрасней

Ловит рот твой темноту.

Нет, не дашь ты правды в яслях

Твоему сказать Христу!

Но знайте,

Спящие глубоко:

Она загорелась,

Звезда Востока!

Не погасить ее Ироду

Кровью младенцев…

«Пляши, Саломея, пляши!»

Твои ноги легки и крылаты.

Целуй ты уста без души, —

Но близок твой час расплаты!

Уже встал Иоанн,

Изможденный от ран,

Поднял с земли

Отрубленную голову,

И снова гремят

Его уста,

Снова грозят

Содому:

«Опомнитесь!»

Люди, братья мои люди,

Где вы? Отзовитесь!

Ты не нужен мне, бесстрашный,

Кровожадный витязь.

Не хочу твоей победы,

Дани мне не надо!

Все мы – яблони и вишни

Голубого сада.

Все мы – гроздья винограда

Золотого лета,

До кончины всем нам хватит

И тепла и света!

Кто-то мудрый, несказанный,

Все себе подобя,

Всех живущих греет песней,

Мертвых – сном во гробе.

Кто-то учит нас и просит

Постигать и мерить.

Не губить пришли мы в мире,

А любить и верить!

Апрель 1917. Петроград

* * *

О Матерь Божья,

Спади звездой

На бездорожье,

В овраг глухой.

Пролей, как масло,

Власа луны

В мужичьи ясли

Моей страны.

Срок ночи долог.

В них спит Твой Сын

Спусти, как полог,

Зарю на синь.

Окинь улыбкой

Мирскую весь

И солнце зыбкой

К кустам привесь.

И да взыграет

В ней, славя день,

Земного рая

Святой Младень.

1917

* * *

То не тучи бродят за овином

И не холод.

Замесила Божья Матерь Сыну

Колоб.

Всякой снадобью Она поила жито

В масле.

Испекла и положила тихо

В ясли.

Заигрался в радости Младенец,

Пал в дрему,

Уронил Он колоб золоченый

На солому.

Покатился колоб за ворота

Рожью.

Замутили слезы душу голубую

Божью.

Говорила Божья Матерь Сыну

Советы:

«Ты не плачь, мой лебеденочек,

Не сетуй.

На земле все люди человеки,

Чада.

Хоть одну им малую забаву

Надо.

Жутко им меж темных

Перелесиц,

Назвала я этот колоб —

Месяц».

1916

Николай Заболоцкий (1903–1958)

Бегство в Египет

Ангел, дней моих хранитель,

С лампой в комнате сидел.

Он хранил мою обитель,

Где лежал я и болел.

Обессиленный недугом,

От товарищей вдали,

Я дремал. И друг за другом

Предо мной виденья шли.

Снилось мне, что я младенцем

В тонкой капсуле пелен

Иудейским поселенцем

В край далекий привезен.

Перед Иродовой бандой

Трепетали мы. Но тут

В белом домике с верандой

Обрели себе приют.

Ослик пасся близ оливы,

Я резвился на песке.

Мать с Иосифом, счастливы,

Хлопотали вдалеке.

Часто я в тени у сфинкса

Отдыхал, и светлый Нил,

Словно выпуклая линза,

Отражал лучи светил.

И в неясном этом свете,

В этом радужном огне

Духи, ангелы и дети

На свирелях пели мне.

Но когда пришла идея

Возвратиться нам домой

И простерла Иудея

Перед нами образ свой —

Нищету свою и злобу,

Нетерпимость, рабский страх,

Где ложилась на трущобу

Тень распятого в горах, —

Вскрикнул я и пробудился…

И у лампы близ огня

Взор Твой ангельский светился,

Устремленный на меня.

1955

Вячеслав Иванов (1866–1949)

В рождественскую ночь

О, как бы я желал, огнем пылая веры

И душу скорбную очистив от грехов,

Увидеть полумрак убогой той пещеры,

Для нас где воссияла Вечная Любовь,

Где Дева над Христом стояла Пресвятая,

Взирая на Младенца взглядом, полным слез,

Как будто страшные страданья прозревая,

Что принял на Кресте за грешный мир

Христос!

О, как бы я хотел облить слезами ясли,

Где возлежал Христос-Младенец, и с мольбой

Припасть, – молить Его о том, чтобы погасли

И злоба, и вражда над грешною землей.

Чтоб человек в страстях, озлобленный,

усталый,

Истерзанный тоской, жестокою борьбой,

Забыл столетия больного идеалы

И вновь проникся крепкой верою святой, —

О том, чтоб и ему, как пастырям смиренным,

В рождественскую ночь с небесной высоты

Звезда чудесная огнем своим священным

Блеснула, полная нездешней красоты.

О том, чтоб и его, усталого, больного,

Как древних пастырей библейских и волхвов,

Она всегда б вела в ночь Рождества Христова

Туда, где родились и Правда, и Любовь.

* * *

И снова ты пред взором видящим,

О Вифлеемская звезда,

Встаешь над станом ненавидящим

И мир пророчишь, как тогда.

А мы рукою окровавленной

Земле куем железный мир:

Стоит окуренный, восславленный,

На месте скинии кумир.

Но твой маяк с высот не сдвинется,

Не досягнет их океан,

Когда на приступ неба вскинется,

Из бездн морских Левиафан.

Равниной мертвых вод уляжется

Изнеможенный легион,

И человечеству покажется,

Что все былое – смутный сон.

И бесноватый успокоится

От судорог небытия,

Когда навек очам откроется

Одна действительность – твоя.