Текст книги "Тайна, покрытая мраком"

Автор книги: Татьяна Полякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Садись, отвезу куда скажешь и покажу кое-что интересное. – Малость замешкавшись, девушка полезла в салон и устроилась рядом со мной. – Тебя как звать? – спросила я.

– Света.

– А меня Лена, – я достала паспорт, открыла его и сунула ей под нос: – Фотку видишь?

– Ну…

– А читать умеешь?

– Ни хрена себе, – ахнула девица. – Крутой вираж, как любил выражаться мой бывший. Откуда у тебя паспорт?

– У бабки нашла.

– У этой… Теодоровны?

– Ты Ольгу давно знаешь? – поспешила я закрепить успех.

– Год. Может, больше.

– Вспомни, что она делала в конце осени?

– В ноябре со своим парнем к его родне уезжала. Вроде знакомиться. Жениться собирались, да, видно, он передумал, – весело фыркнула Светка. – Ольга здорово злится, когда я о свадьбе спрашиваю.

– И долго она отсутствовала?

– Месяц мы точно не виделись. Перезванивались иногда. На работе она сказала, что наследство получила, ей тетка дом в другом городе оставила, надо его продать и все такое. Я ей сама эту идею подсказала. Вот она и взяла пару недель за свой счет плюс отпуск.

– Что у нее за парень? – спросила я.

Света пожала плечами:

– Парень как парень. Зовут Вовка, фамилия Степанцов. У него с другом на двоих автосервис на Тимирязева. Ты когда ушла, она сразу Вовке звонить бросилась, но, о чем говорили, я не слышала, она с мобилой в ванную ушла. Ну, подруга… Чего ж она с чужим паспортом, а?

– А ты кем работаешь? – спросила я с подозрением.

– Маникюршей в салоне красоты. А что?

– Я вот думаю, может, твоя подруга на дом Теодоровны нацелилась? Старуха одинокая…

– Она вообще-то до денег жадная… Хотя – кто не жадный? Но если ты думаешь, что она могла бы старушку того… Нет. Вряд ли. Облапошить – запросто, а чтоб бабке дни сократить – это ж совсем другое. Ты правда в полицию пойдешь? – спросила она с сомнением, особой тревоги за судьбу подруги в ней не чувствовалось.

– Пока не знаю. Бабка жива-здорова, а вот что с настоящей Кагарлицкой?

Светка, приоткрыв рот, на меня уставилась.

– Да ладно… – где-то через минуту сказала, махнув рукой. – Просто сперли паспорт…

– Сперли? То есть ты подозреваешь, что Вовка в деле?

– Да я просто так сказала, ничего я не подозреваю. Ну, Ольга, вляпалась, дура, по самые уши.

Девица попросила остановиться и полезла из машины, чему я не препятствовала. Все, что могла, она, похоже, мне уже рассказала. Вопрос, что делать дальше? Если Ольга звонила своему дружку, то сейчас, скорее всего, к нему направилась. Мужик – не девица, к нему с вопросами не полезешь. Я-то точно не полезу, здоровье дороже. Они, ясное дело, жулики. Но если ничего страшного за полгода не произошло, то, может, и дальше обойдется. Поняли: бабка им не по зубам и отступились. Хотя, если Светка подружке про паспорт расскажет, забеспокоятся, конечно. Надо бы в полицию… но не хочется. Не люблю я всю эту волокиту… заранее зубы сводит… Для начала надо с Теодоровной посоветоваться. Решит бабка супостатов правосудию сдать – пойду, а пока лучше в квартиру на Михайловской заглянуть. Чего меня туда так тянет, я и сама понять не могла, то есть я, конечно, лукавила. Очень хотелось проверить: там ли записка? Или внучок успел в квартиру наведаться?

Подъезжая к дому, я заметила соседку, она стояла на балконе и курила, задумчиво глядя в небеса. Должно быть, гадала, следует ли ждать хорошей погоды? Дождь кончился, но солнце показаться не торопилось. Июль, а я еще ни разу не купалась. Может, и хорошо, что лето не задалось, бабку надолго не оставишь, а в жару в доме сидеть обидно. Следующим летом обязательно в Турцию махну… и я по обыкновению принялась мечтать. Помнится, в прошлом году я тоже мечтала, купила два купальника, четыре новых платья. Очень рассчитывала на романтическую встречу с последствиями, в смысле, с приятным продолжением. Турки меня не интересовали, девушка я разумная. Очень подошел бы молодой человек, к примеру, из Германии. Хотя и соотечественником я бы пренебрегать не стала. Оказалось, что классных девчонок в Турции хватает и без меня. И все в новых купальниках. Я так и осталась ни с чем, если не считать смутного подозрения, что отпуск прошел впустую.

Воспоминания удовольствия мне не доставили, и из машины я выходила с легкой обидой на свою женскую судьбу. До квартиры оставалось два метра, когда я замерла в ожидании: как поведет себя дверь? Потом решительно взялась за ручку… дверь оказалась заперта. Что-то новенькое. Не зная, как отнестись к данному факту, я достала ключ и вскоре переступала порог квартиры в некотором напряжении. Никто не выскочил навстречу с громким воплем. Жилище, как и в прошлый раз, было необитаемым. Однако наметились перемены. Прежде всего записка со стола исчезла. Это я заметила сразу, лишь только заглянула в комнату, но подошла к столу и тщательно все осмотрела вокруг: что, если записку унесло ветерком, бог знает откуда здесь взявшимся? Но нет, ни под столом, ни под шкафом записки не было, и под креслом она не завалялась. Выходит, кто-то ее забрал. И почему это должно меня удивлять, если именно на это я, то есть бабка, и рассчитывала. Однако я продолжала оглядываться с сильнейшим недоверием. Все вокруг выглядело как в прошлый раз… и не так.

Я заглянула в шкаф, одежду всю переворошили, а вчера лежала аккуратно сложенная. В квитанциях тоже основательно порылись и ящики комода вниманием не обделили. Во мне зрело подозрение: кто-то проводил обыск, как я накануне, но в отличие от меня куда меньше заботился о том, чтобы скрыть следы вторжения, хотя ящики прикрыли аккуратно и их содержимое по полу не раскидывали. Либо сам хозяин здесь что-то искал, либо нас посетили воры, но, убедившись, что в квартире нет ничего ценного, ушли себе с миром и дверь захлопнули. Интеллигентные люди. Я перевела взгляд на портрет и криво усмехнулась. Мишаня сверлил меня взглядом и улыбался куда пакостнее, чем вчера. Тут же созрел третий вариант: в квартире куролесил покойный братец, а не хозяин и даже не воры. Но эти сказки мы бабке оставим. В любом случае записки уже нет, будем ждать развития событий. Я направилась к выходу, чувствуя некое жжение в затылке от весьма настойчивого взгляда. Повернулась и зачем-то погрозила Мишане кулаком.

Стоило мне оказаться на лестничной клетке, как дверь справа распахнулась и появилась соседка.

– Опять ты? – спросила она.

– Зашла проверить квартиру, – пожала я плечами.

– Проверяй как следует, ночью гости были.

Я шагнула к ней с замиранием сердца, а она сложила руки на груди и сурово поджала губы.

– Не томите, – предупредила я, чувствуя повышенное возбуждение.

– Часов в двенадцать слышу, за стеной ходит кто-то, – склонившись к моему уху, зловеще начала Татьяна. – Я на балкон. Шторы на окнах плотненько задернуты, но свет все равно пробивается, тонюсенько так, но я углядела. А там все ходят и ходят.

– Никто не стонал? – спросила я со вздохом, решив, что рассказ соседки – плод неуемной фантазии.

– Нет, – удивилась она. – А кому стонать-то? Или ты думаешь, они жильца… того?

Тут мы уставились друг на друга в великой растерянности, обе поняли, что мы о разном, но не могли сообразить, в котором месте наши дороги разминулись.

– Что было дальше? – кашлянув, спросила я.

– В полицию позвонила, – ответила соседка. – Пусть разбираются. Если в квартире никто не живет, так и по ночам бродить нечего, а если живет, пусть документ предъявит, что здесь на законном основании.

– Разумно, – кивнула я. – И что полиция?

– Велели хозяйке звонить, вот что. А у меня и телефона-то нет, пока я с ними ругалась, за стеной все стихло. Я стала в дверной глазок наблюдать, выйти побоялась, мало ли что. Смотрю, дверь открывается, и выходят двое. Один высокий, худой, другой ростом поменьше и в плечах пошире. И по лестнице шмыг.

– А лица разглядели? – спросила я, хотя что мне за дело до их лиц, если я понятия не имею, как выглядит Андрюшенька.

– Совершенно бандитские рожи, – вынесла соседка вердикт.

– Раньше вы их тут не встречали?

– Да вроде нет. Если честно, не очень-то я их разглядела, – она вздохнула, посмотрела на меня с печалью и продолжила: – Я соседей поспрашивала… говорят, бывшего хозяина квартиры зарезали. Правда, не здесь, но все равно беспокойно. Дурное место.

– Наверное, это хозяйкин внук был с приятелем, – заметила я, с намерением ее успокоить. – В квартире все на своих местах, я проверяла.

Соседка досадливо махнула рукой и дверь захлопнула, а я побрела к своей машине. Очень заманчиво было предположить, что приходил в самом деле внучок, но с какой стати ему рыться в старых квитанциях? Нет, что-то не сходится. Гадай теперь, кто записку взял. Этим-то двоим записка зачем могла понадобиться? Допустим, хозяин был в квартире, а потом явились двое неизвестных… Хотя, могло быть и наоборот, то есть Андрей приходил с приятелем, а рылись еще до него… В общем, ни до чего толкового я так и не додумалась и здорово разозлилась. Злилась я в основном на себя, а досталось Теодоровне. Но вернувшись домой, я первым делом решила успокоить Любку.

– Жива-здорова твоя Софья, только зовут ее Ольга, и она нагло врет, что здесь никогда не работала.

Любка выслушала мой рассказ, прижимая руку к сердцу, а потом сказала:

– Ленка, ты не злись, только я ничего не поняла. Если она Ольга, то почему по паспорту Софья. И куда та, что Софья, делась, если ее паспорт оказался у Ольги?

– Уясни главное. Угроза исходит не изнутри, а снаружи. Ольга просто воспользовалась чужим паспортом, переклеив фотографию.

– Что делается, – ахнула Любка. – Бабушку хотят ограбить?

– Возможно, но мы с тобой настороже, не позволим супостатам лишить старушку нажитого непосильным трудом.

– А Витьку опять где-то носит. Как думаешь, он с супостатами заодно? Надо на эту Ольгу в полицию заявить. Пусть разбираются, почему она вдруг стала Софьей.

– Уйдет в глухую несознанку и скажет, что с паспортом мы сами намудрили.

– Ничего подобного, бабушка и Витька ее узнают.

Тут я решила, что самое время поговорить с Теодоровной, и отправилась к старушенции. Бабка лежала, раскинувшись на подушках, с подозрительным румянцем на лице. Я знала, что под кроватью она держит заначку, фляжку с коньяком, и в хорошем расположении духа может пару раз за вечер приложиться. Злоупотреблять – ни-ни, но считала, что сто граммов человеку лишь на пользу. Я, само собой, не возражала, если бабке в радость, но сейчас ее привычки вызвали гневный протест. Коли ты при смерти, так будь любезна об удовольствиях забыть и умирать как положено, сказав «прости-прощай» всему земному. Опять же, на голодный желудок следовало бы поостеречься.

Старушенция открыла один глаз и спросила едва слышно:

– Новости есть?

– Есть, – сурово ответила я и замерла в трех шагах от постели, сложив на груди руки.

Бабка завозилась, устраиваясь поудобнее, разгладила кружевную оборку на пододеяльнике и начала смотреть с интересом.

– Вам фамилия Кагарлицкая о чем-нибудь говорит? – спросила я.

Теодоровна задумалась, устремив взгляд куда-то вдаль на уровне моего плеча, пожевала губами, вроде пробуя фамилию на вкус, и кивнула:

– Была у нас прима с такой фамилией. Я тогда только-только начинала, а она звездила вовсю. Такая была сука, прости Господи. С режиссером сожительствовала, он все лучшие роли ей, а мне, значит, фигу с маслом. Мне их шуры-муры по барабану, но нечего талант затирать. Я быстро их на место поставила, и ее и его.

– Не сомневаюсь, – сказала я. – А кого-нибудь ближе к историческим временам припомнить можете?

– Чего пристала, дура? – нахмурилась бабка.

– Не иначе, Милана Теодоровна, память у вас начисто отшибло. Вы бы с коньяком завязывали, – я извлекла из кармана паспорт и сунула бабке под нос. Не спеша достав лорнет, та принялась его изучать, брезгливо морщась. – Эта девушка у вас работала, – нетерпеливо напомнила я.

– Сама знаю, что работала. Сонька-вертихвостка. Дура и неумеха. Выгнала я ее. А паспорт откуда? – нахмурилась старушенция.

– За холодильником валялся. Любка нашла.

– Какая еще Любка?

– Та, которая Надька или Верка. Не знаю, кто она у вас сегодня.

– Постой, – сложив лорнет с легким щелчком, ахнула бабка. – Куда ж эта курица безмозглая без паспорта? Надо его вернуть.

– Я пыталась, только Кагарлицкая оказалась вовсе не Кагарлицкой, а Проскуриной, и зовут ее Ольга.

– Что ты мелешь? Здесь русским языком написано, – бабка вновь вооружилась лорнетом и удовлетворенно кивнула. – Ну вот, Кагарлицкая.

– Вы мне лучше скажите, как эта Софья к вам устроилась. Кто ее рекомендовал?

– А никто, – ответила Теодоровна, потеряв интерес к паспорту.

– Вы объявление давали?

– Еще чего… понабегут кто ни попадя.

– Как она к вам попала? – теряя терпение, рявкнула я.

– Не ори, не глухая, – отмахнулась бабуля. – Как попала, как попала, с улицы пришла, я как раз домработницу уволила. На Витеньку она глаз положила, прохиндейка хренова, все норовила окрутить мужика, а у самой в Хохляндии трое детей, мамаша и муж-пьяница. Почто ему такое счастье? А он вроде как повелся. У мужиков мозги сама знаешь где, а у паскудницы задница шире паровоза и титьки как два арбуза. Как колыхнет, у него глаза на переносице. Я и погнала. Знай свое место, поганка. А без домработницы – беда. Витя, кроме каши, ничего приготовить не может, кашу трижды в день жрать не будешь, а яичницу я не люблю.

– Ваши кулинарные предпочтения мне известны, – поторопила я. – Вы теряете нить повествования.

– Ничего я не теряю, – проворчала бабка. – А память у меня получше твоей. Сто раз тебе говорила: две ложки сахара в кофе, все равно сыпешь одну.

– Сахар вреден, особенно в вашем возрасте. Я поняла, вы бедствовали, каша стояла комом в горле, что дальше?

– Дальше явилась Сонька.

– Просто так явилась?

– С букетом. Большой букет, тыщи на две потянет по нынешним-то меркам. Открыл ей Витя, я в гостиной. Слышу, соловьем поет, не Витя, девка. Я велела впустить. Она ко мне чуть ли не в ноги. Я, говорит, слышала, вам домработница требуется. А я, говорит, всегда мечтала соприкоснуться с настоящим искусством и готова хоть даром, лишь бы рядом с гениальной актрисой… – Тут бабка гордо вскинула голову, косясь на меня левым глазом.

– Откуда ей знать, что вы гениальная, если вы ушли со сцены еще до ее рождения? – хмыкнула я, дивясь бабкиной наивности.

– А репутация? – хмыкнула та в ответ. – Репутация, милая, живет в веках…

– Милана Теодоровна, – сказала я. – У вас мания величия. Вы бы хоть подумали… – тут я махнула рукой и продолжила: – Девица к вам устроилась по чужому паспорту. Не удивлюсь, если вы, разомлев от наглой лести, даже на документы не потрудились взглянуть. А между тем…

Тут бабка рухнула на подушки, прижав ладошку к груди, как всегда перепутав левую сторону с правой, и глаза закатила. А я забеспокоилась, зря я так, чего доброго, старушенцию и впрямь удар хватит.

– Кругом аспиды и вороги лютые, – скороговоркой выпалила она упавшим голосом. – Обложили бедную старушку со всех сторон, на богатство мое зарятся, пригрела на груди змеюк немерено…

– От змеюк есть верное средство, – сказала я. – Наводить справки о тех, кого нанимаешь.

– Много проку, – неожиданно весело фыркнула Теодоровна. – Смотрела я твои бумажки, и что? А Сонька мне сразу не понравилась. По дому шарит, везде свой нос сует… А неряха, Господи прости, да и готовит как мой Витя… Дура рукожопая.

– Это что-то новенькое, – покачала я головой. – Скоро с вами без словаря разговаривать будет невозможно.

– А чего непонятного-то? – скривилась бабка. – Руки из жопы у нее росли. Потому и выгнала. А что по дому шарила, так пусть. Вы-то не лучше. Надька, лахудра, так и вьется возле двери, что в другую половину дома ведет. Небось думает, там золото-бриллианты. Да и ты в шкафу шаришь, будто я не вижу, – тут я густо покраснела, а бабка довольно усмехнулась.

– В шкафу я шарила совершенно с другой целью. Пыталась установить некоторые факты вашей примечательной биографии. Может, я о вас книгу написать хочу. А Любка, которая Надька, между прочим, не золото-бриллианты высматривает, а боится, что вы в запертой половине скелетов держите.

– Почто мне скелеты?

– Не почто, а с умыслом, – поправила я, с удовлетворением отметив, что последнее мое замечание бабку задело. – Любка считает, что, раз домработница исчезла, а паспорт ее завалился за холодильник, значит, ее следует поискать за закрытой дверью.

– И как только таких дур земля носит, – покачала головой бабка. – Ладно, – махнула она рукой. – От Соньки я давно избавилась, если паспорт не ее, то и возвращать его нужды нет… И это все твои новости? – Я только головой покачала в крайней досаде. – Иди, – сказала бабка. – Буду о вечном думать да внучка ждать. Как считаешь, объявится Андрюшенька? Должен… все-таки я ему бабка. Дождется, завещание перепишу… – рявкнула она и швырнула в меня подушкой, но угодила в Пушкина, который все это время сладко спал в кресле. Кот взметнулся ввысь, грохнулся на пол и с громким воплем совершил круг почета: с ковра на спинку дивана, потом на шкаф, оттуда прыгнул на бархатные шторы, завис на мгновение и рванул к двери, которую я предусмотрительно открыла. – Смотри, как носится, шельмец, – задумчиво произнесла бабка. – А ведь ему годков десять будет. По кошачьим меркам мой ровесник.

– Ну, вы ему вряд ли уступите, – раздвинула я рот в широкой улыбке.

– За что я тебя терплю, – вдруг сказала бабка, – так это за то, что таиться не умеешь. Стервь, но что на уме, то и на языке. Хоть знаю, чего от тебя ждать.

– Спасибочки вам, Милана Теодоровна, – кланяясь в пояс, сказала я и удалилась.

Любка в кухне возилась возле плиты, увидев меня, замерла с ложкой в руке и спросила:

– Чего бабушка сказала?

– Сказала, раз от Соньки избавились, значит, нечего о ней и думать.

– Как избавились? – побелела Любка.

– В смысле, уволили, – торопливо пояснила я и решила поскорее отвлечь ее от пагубных мыслей. – Кстати, выяснилось, Витька наш не совсем отстойный, шашни завел с домработницей, той, что еще до Соньки была. Оказывается, он предпочитает дамочек в теле.

– Ой, – сказала Любка, побледнев еще больше, с беспокойством глядя на свой роскошный бюст. – Надо на диету садиться.

– Ага, – кивнула я. – Пирожные жрать завязывай и сразу похудеешь.

– Мне без пирожных никак нельзя, – заныла она. – Я без пирожных начну в обморок падать. Да что ж за наказанье! – отшвырнув ложку, завопила она. – Витька – упырь проклятый, теперь только и жди…

– Да ладно, обычный мужик, хоть и с придурью.

– Нет, Леночка, – перешла Любка на зловещий шепот. – Я теперь точно знаю: за запертой дверью их страшная тайна. Сегодня в замочную скважину подглядывала… Я и раньше подглядывала, но ничего не видела. А сегодня догадалась маникюрными ножницами в замочной скважине поковыряться и вытащила вату. Они ватой ее забили, чтоб ничего видно не было.

– Завязывай возле двери вертеться, – тоже перешла я на шепот. – Бабка у нас глазастая и на твой интерес внимание обратила.

– Там, Леночка, гроб, – не слушая меня, заявила Любка.

– Ага. Спятила совсем, – я взяла ее руку, сжала ладонь в кулак и по лбу постучала. Она в ответ постучала по моему лбу, стук почему-то вышел разный, и что обидно – мой звонче.

– Вот тебе крест, – истово перекрестилась Любка. – Собственными глазами его видела. Хочешь, покажу?

– Валяй, – буркнула я, и мы направились к запертой двери.

Любка встала на коленки, заглянула в замочную скважину и удовлетворенно кивнула:

– Стоит.

– С глюками повремени, – сказала я, отжимая ее плечом.

Замочная скважина выглядела внушительно, замок в двери старый и ключ к нему полагался большой, такие теперь разве что в музее водятся. Я прильнула к отверстию, задержав дыхание. И в первое мгновение ничегошеньки не увидела, должно быть, шторы в комнате за дверью плотно задернуты. Потом в сумраке начали проступать предметы. Тот, что стоял прямо напротив, в самом деле подозрительно напоминал гроб. Но с выводами я не спешила, сначала одним глазом его разглядывала, потом, когда взор затуманился от напряжения, другим. Вроде, правда, гроб.

– Ну? – нетерпеливо спросила Любка.

– Может, футляр какой-то.

– Ага, – хмыкнула подруга. – Сказанула… футляр… что в этом футляре хранить? Не знаешь? А я тебе скажу. Зря мы Витьку сторожили и к входной двери прислушивались. Никуда он из дома по ночам не выходит. Здесь лежит, рядышком. В гробике-то ему, видно, спокойнее.

– Да заткнись ты, – шикнула я и вновь уставилась в замочную скважину. Гроб или не гроб? Если все-таки гроб, то что он в доме делает, то есть на фига он бабке? Старушенция у нас, конечно, с причудами, но не до такой же степени, чтоб такую жуть за дверью держать. Любка усердно сопела рядом, но тут к ее дыханию примешалось чье-то еще. Прямо над моим ухом. Я в большом волнении повернула голову и обнаружила Витьку. Он стоял на коленях, вытянув шею, и что-то пытался разглядеть за нашими головами.

– Мамочки, – пискнула Любка, потому что тоже его заметила и начала заваливаться вправо, а справа была я и тоже начала заваливаться.

Витька джентльменски меня поддержал.

– Вы чего? – спросил испуганно.

– Ты откуда взялся? – брякнула я.

– Как откуда? С улицы. Мамаша посылала к Христофорычу, за пилюлями. А вы чего здесь ползаете?

– Все, нет больше моих сил, – заявила Любка внезапно, обретя сознание. – В Хохляндию возвращаюсь… Тьфу, поеду домой, в Украину. Пусть вся улица смеется, зато кровососам не достанусь, – она потрясла пальцем перед Витькиным носом, а он сказал:

– Не иначе как опять к косяку приложилась. Невнимательная. Все углы сосчитала, мамаша беспокоилась. Не за углы, за нашу Любку, голова-то ведь не чугунная.

– А ну иди сюда, – рассвирепела я, ухватив его за ворот форменной куртки. – Смотри.

– Куда? – нахмурился он.

– В замочную скважину, придурок. Что там стоит?

– Чего смотреть, я и так знаю. Рухлядь всякая. Рояль старый, концертный. Половины клавишей, считай, нет. Мамаша его отреставрировать собиралась, да все недосуг. Большие деньги за него давали, ага… в театр хотели забрать как реквизит, играть на нем нет никакой возможности. Но мамаша ни в какую, я, говорит, его из Нижнего Тагила после войны на трех товарняках перла.

– А кроме рояля, мамаша ничего там не держит? – ядовито спросила я. – Прямоугольной формы, в голове пошире, в ногах поуже.

– А-а-а… – удовлетворенно кивнул Витька. – Ты гроб имеешь в виду?

При слове «гроб» Любка начала размазываться по стенке, а я уставилась на Витьку в большой печали. Судя по выражению его физиономии, в наличии гроба за дверью он не видел ничего особенного.

– Гроб, – с трудом сдерживаясь, ответила я.

– Так это мамашин гроб. Заказала еще год назад. Она в тот раз тоже помирать собралась. Вот и заказала, говорит, по-человечески и не похоронят, надо все самой. Чтоб кружево натуральное и все такое. Гроб дубовый, сносу не будет. В общем, выбрала все самое лучшее, а потом умирать раздумала. А гроб куда девать, ведь за него деньги плачены. Привезли сюда. Пусть стоит, когда-нибудь пригодится. Место на кладбище уже есть, рядом с предпоследним мужем. Последнего-то мамаша не очень жаловала. Говорит, ляжем рядом, непременно подеремся. И памятник есть. Скорбящий ангел. Очень красиво. Мамаша свою фотографию восемь раз на памятнике меняла. В конце концов выбрала ту, на которой она почти что голая. Дезабилье называется. Я это слово долго запоминал. В дезабилье – это значит без белья. Мамаша сказала: «Теперь ни одна зараза мимо моей могилы не пройдет», – Витька довольно улыбнулся и посмотрел на меня, точно ждал похвалы за старательность.

– Что-то ты разговорился, – сказала я с сомнением. – То слова из тебя не вытянешь, то…

– Зубы заговаривает, – кивнула Любка. – Имей в виду, я родне письмо отправила, все как есть расписала. Так что ваши выкрутасы вам даром не пройдут. Если со мной что случится…

– Хочешь, я углы фланелькой обобью? – заботливо спросил Витя. – Чтоб ударяться мягко.

– При чем здесь углы? – прорычала Любка.

– Не углы, тогда что? – замер Витя с приоткрытым ртом. – Что с тобой может случиться?

– Верка! – заорала бабка из своей комнаты. – Чаю принеси! Две дуры в доме, порядка никакого.

Любка, которая, как выяснилось, была сегодня Веркой, бросилась в кухню, а Витька степенно отряхнул брючины и сказал:

– Когда обедать-то сядем? С утра как канарейка с двумя крошками на весь день…

Я отправилась в кухню и Витька за мной. Любка успела приготовить чай, я взяла из ее рук поднос и понесла бабке.

– Чего опять раскудахтались? – спросила она. – Отдохнуть спокойно не дадут.

– Вспыхнула дискуссия по поводу вашего гроба, – ответила я, поставив перед ней поднос.

– Дался он вам.

– Милана Теодоровна, вам никто не говорил, что вы самодурка?

– Говорили, милая, говорили.

– Гроб можно вернуть. Хотите, я договорюсь.

– Зачем? Все равно помирать, стоит и стоит, никому не мешает.

– Его присутствие в доме травмирует Любку, то есть Верку, я хотела сказать.

– А пусть нос свой не сует, куда не просят. – Бабка стала пить чай, а я устроилась в кресле.

– Ну и чего ты здесь сидишь? – вскинулась Теодоровна. – Внука ищи.

– Мне что, по улице бегать?

– А и побегала бы, не велика барыня. Витю мне позови. Только накормите мужика сначала. Голодный мужик ни на что не годный.

Я отправилась за Витькой и застала его в кухне, он уплетал борщ, совершенно не нуждаясь в том, чтобы его кормили. Любка сидела тут же, подперев щеку рукой, и смотрела на него с подозрением.

– Витька, – позвала она где-то через минуту. – Ты почему не женишься?

– Мамаша не велит, – пожал он плечами. – Я-то жениться совсем не против, – он растянул рот до ушей, подмигнул Любке и вдруг погрустнел. – На самом-то деле я уже был женат. Не послушал мамашу и женился. Уж очень красивая девка попалась. Аппетитная, – Витька облизнулся, а Любка нахмурилась.

– И чего?

– А ничего. Без квартиры меня оставила. Я сразу все на нее переписал, а она меня выгнала.

– И правильно сделала, – хмыкнула я, а подружка воспылала к нему внезапной жалостью:

– За что выгнала?

– А ни за что, другого нашла. А я вот теперь у мамаши живу. Податься-то некуда.

– И мне податься некуда, – вздохнула Любка.

– Будем считать, что вы нашли друг друга, – подытожила я и отправилась в свою комнату. Требовалось срочно дать нервам передышку.

Только я прилегла на диван, как зазвонил мой мобильный. Надо сказать, звонили мне нечасто, то есть последние полгода практически никто не звонил. Все мои друзья-знакомые куда-то подевались, как только я без работы осталась. Родителям я обычно звонила сама, экономя их деньги, а если звонили они, об этом я узнавала сразу, по соответствующей мелодии. В общем, я взяла мобильный и с любопытством уставилась на экран. Номер незнакомый, вот я и гадала, отвечать или нет. Но тут вспомнила про внучка и ответила с большой поспешностью:

– Да.

– Ты кто? – поинтересовался мужской голос.

– А ты? – буркнула я.

– Я – это я. А ты кто такая?

– А кому ты звонишь, придурок? – разозлилась я.

– Бабка что, в самом деле собралась помирать?

– Так это вы? – не на шутку разволновалась я.

– Само собой, а ты-то кто?

– Я работаю у вашей бабушки. Меня Леной зовут.

– Ну и чего бабка?

– Очень хочет вас видеть.

– Мало ли что она хочет.

– Послушайте, – я приняла вертикальное положение и заговорила весьма внушительно, как мне казалось: – Вашей бабушке восемьдесят один год. А вы ее пять лет не навещали. И не стыдно вам? Согласна, старушка не подарок, но вы единственный внук и она очень хочет вас видеть. Следует заходить хотя бы время от времени.

– Да не могу я. За домом наверняка следят.

– Кто следит? – ахнула я.

– Долго объяснять. Тебя что, бабка не предупредила: надо соблюдать осторожность. Обложили, сволочи, точно волка… – Тут я вспомнила слова Теодоровны: «внучок связался с дурной компанией» и начала кое-что соображать. – Ладно, давай встретимся, – продолжил Андрей. – Все мне про бабку расскажешь. А там решим, как быть…

– Давайте, – кивнула я, как будто он мог меня видеть.

– Короче, через час в парке на набережной. На последней скамейке в конце средней аллеи. Возьми журнал какой-нибудь, чтобы я знал: это ты. Да хвост за собой не притащи. Башкой не верти, чтоб себя не выдать, поглядывай в витрины. Ну, или остановись, зеркало возьми, вроде губы красишь, а сама проверь, не увязался ли кто следом. Если все нормально, я к тебе подойду. И бабке пока ни слова. Все поняла?

– Поняла, – ответила я и немного послушала короткие гудки. – Ничего себе… – брякнула я, убирая мобильный. Прямо триллер какой-то. Идти в парк или не стоит? Я бабке обещала внука найти. Но, если честно, было немного страшновато. Во что Андрей умудрился вляпаться? А эти двое в его квартире… его искали? Ух ты, а если за нашим домом в самом деле следят? Не зря я шаги в саду слышала.

Я продолжала сидеть на диване, понятия не имея, как поступить. Точно на грех, большая стрелка часов двигалась с завидной скоростью, решать надо было быстрее. Чертыхаясь, я нашла балетки и бейсболку, балетки для того, чтоб дать деру при случае, бейсболку – чтоб прикрыть физиономию. И направилась в кухню.

Любка пребывала в одиночестве.

– Витька с бабушкой шепчется, – сообщила она. – А ты куда?

– Дело есть. Бабке, если что, скажешь: я в аптеку пошла. Живот скрутило, – и, не дожидаясь ответа Любки, шмыгнула к входной двери.

Пока шла до машины, все глаза просмотрела. Физиономии у прохожих казались на редкость подозрительными. Беспокойства не вызывали только дети да старушки, а их оказалось немного. Села в машину, с облегчением вздохнув, но потом стало только хуже. За спиной сплошной поток автомобилей, и как, скажите на милость, понять, кто за мной с коварной целью следует, а кто просто так?

К парку я подъехала за десять минут до назначенного времени, с трудом нашла место для парковки и бегом припустилась к средней аллее. Но тут же вспомнив инструкции, пошла куда степеннее, достала зеркальце из сумки и с большим старанием рассмотрела, что происходит вокруг. Вокруг не происходило ничего особенного. Надо сказать, в парке на набережной всегда полно туристов, потому что здесь лучшая в городе обзорная площадка, и вид открывается прямо-таки фантастический, вот народ и болтается с утра до вечера. Сразу две группы туристов появились на аллее, вертели головами и без конца фотографировались. Никто на злодеев не походил. Я начала успокаиваться, но тут первая группа поравнялась со мной, я замедлила шаг, вглядываясь в лица граждан, и одно из них вдруг показалось знакомым, то есть ранее виденным.

– Откуда приехали? – с улыбкой обратилась я к идущей рядом девице примерно моего возраста.

– Из Волгограда, – ответила она.

В Волгограде у меня точно нет знакомых. Выходит, я ошиблась, и высокий мужчина, теперь идущий чуть впереди, либо просто кого-то напомнил, либо у меня глюки на почве разыгравшейся шпиономании. Я буквально впилась взглядом в его затылок. Беспокойство пошло по нарастающей. Никого из знакомых он не напоминал: я быстренько провела мысленную ревизию, что было нетрудно. Рослый, спортивный, с темными волосами… Ко всему прочему мужчина держался как-то с краю и явно был один, то есть без друга или подружки. Группа в основном состояла из дам бальзаковского возраста, разбавленных двумя девицами (с одной из них я и заговорила) и тремя дядями предпенсионного вида. И как сюда затесался молодой мужик? Зачем ему тащиться в одиночку в наш славный город, когда есть места, где отпуск можно провести с большей пользой? Чем дольше я об этом думала, тем подозрительнее он мне казался.